***
Пополнение рядов самураев было замечено, и войска Тайры усилили напор. Лёгкий отряд во главе с черноволосым юношей смело вгрызался в ряды наёмников и солдат. Химуро сразу заметил его. - Хьюга, постарайся избавиться от того ублюдка, - рыкнул Химуро, поворачивая лошадь, чтобы избежать удара. Брюнет кивнул и натянул тетиву, целясь в блестящую фигуру, но стрела, умело пущенная сильной рукой, не долетела, вонзившись в чей-то щит. - Я не смогу его достать, - крикнул Джунпей своему предводителю. - Но я могу подъехать ближе. - Нет! - рявкнул Тацуя, и его обезумевшим взглядом поддержал Киёши. - Ты мне нужен здесь, если подойдёт ближе, я сам его убью. Ему не составило труда разглядеть знакомую ненавистную символику клана Ханамия. Изумрудная змея на фоне иероглифа "власть" жгла глаза, а пронзительный крик его представителя, насмешливо показывающего язык главе наёмников, давил на гордость и пробуждал ярость. "Я прирежу этого сосунка", - в глухой ярости прорычал про себя Химуро. Отражая одну атаку за другой, отсекая вражеские головы, он продвигался вперёд, как вдруг в его душе зазвенел тревожный звонок, и среди войска показалась рыжая макушка. В пыльном облаке она на секунду пропала, чтобы в следующий момент оказать возле танцующей с клинками фигуры. - Аомине? - поражённо прошептал Химуро, чувствуя укол ревности. Но не он один заметил яркого кузнеца. Изумрудные самураи, сгрудившись возле своего капитана, с рёвом бросились в атаку, и две волны столкнулись между собой, порождая оглушительный взрыв. Хищный, дикий взгляд настоящей кобры вцепился в макушку, и лошадь Макото Ханамии встала на дыбы. Его изогнутый меч был направлен прямо на юношу, а губы исказились в оскале. С тыла врага прогремел горн, и навстречу выдвинулись генералы армии Минамото.***
- Бакагами, осторожно! Тайга с трудом увернулся от удара сзади, и чужой кинжал вонзился прямо в сердце самураю, пробив его броню. Мужчина упал замертво, а Кагами, вытащив кинжал, ринулся к Дайки, светясь улыбкой до ушей. - Спасибо! - воскликнул он, пытаясь перекричать рёв воинов. - Ты дебил? Думай своей башкой, что ты творишь и смотри по сторонам, - не смотря на грубые слова, Аомине не сдерживал радости, скалясь и сверкая возбуждёнными сапфировыми глазищами. Смесь восторга и безумного ликования захлестнула Тайгу. Он видел перед собой любимое лицо, выхватывал каждую заострившуюся чёрточку, руки тянулись к смуглой коже, но лишь только они приблизились друг к другу, металл снова сковал их. Крепкая, разгорячённая спина коснулась Кагами, и он удивился, что чувствует тепло через доспех, больше, чем скопление вражеских самураев. Постепенно отступая и отбивая атаки, они двигались к своим. Их подбадривали, вперёд летели копья. Вражеские горны действовали на нервы. Благодаря подкреплению, войска Минамото оттеснили наёмников с солдатами. Спустя мгновения к войскам выдвинулся и сам Минамото, а его отряд ощерился знамёнами. Аомине громко цыкнул и потянул Кагами за собой. Расталкивая своих союзников, он тащил несопротивляющегося юношу как раз в тот момент, когда раздался оглушительный взрыв. - Что это такое, Аомине? - прижал голову Тайга. - Мурасакибара развлекается, - усмехнулся Дайки, провожая взлетающего журавля взглядом. - Разве такое возможно? И его никто не видит? - ошеломлённо спрашивал Кагами, но ёкай не ответил. Они приземлились за спиной крупной упавшей лошади. Аомине придвинул к себе кузнеца и чуть ли не разорвал тесёмки на доспехе. Он не обращал внимания на слабые попытки отвертеться, продолжая грубо отбрасывать пластины. Под тонкой кольчужной сеткой алела грязная перевязка. Кагами с удивлением заметил, как нахмурился ёкай и прикусил нижнюю губу, будто ему действительно было не всё равно. Ёкай заворчал что-то вроде: "Не следишь за собой... вдруг загноится... хочешь, чтобы руку отрезали?". Их взгляды встретились. Что-то кольнуло там, под рёбрами, стоило Тайге окунуться в тот шторм, что бушевал в чужих глазах. Сожаление, грусть, острое чувство вины, что наждачкой по коже терзало Аомине, а в глубине только-только зарождался страх. Боялся ли Дайки потерять его? Боялся. Страшился. Трясясь от волнения, он убивал врагов, скашивал ряды один за другим, разыскивая рыжую макушку. Что же это было? Как это, чёрт возьми, назвать, когда собственная жизнь отходит на второй, нет, на третий, ай вашу ж... вообще не важна?! Как объяснить это щемящее острое чувство умиления, когда стираешь непрошенную чужую слезу с уголка глаз, отмечая, что такой растрёпа с грязными щеками выглядит очень мило? Почему же он сжимал чужие плечи так сильно, до трясучки, боясь, что кузнец исчезнет? Это неосознанное стремление защитить... как же оно называется? Почему нельзя просто рьяно защищать, опираясь на долг, на честь, не древний контракт, заставляющий служить их роду? Почему он переступил их рамки. Грудь разрывает от противоречий. Абстрагирование от духовных сил подкашивало, давило, не давая воздуху пробиваться в лёгкие. Аомине отторгал свою сущность, свою связь с небом и землёй, возвращаясь туда, откуда был изгнан долгое время. Он ещё поплатится за это. Поплатится - он знал это. Дикая боль, столетия изгнанничества. Он искупит свой маленький каприз ради человеческой жизни. Сколько жертв было принесено в этот день на этом поле, сколько грёз, мечтаний и планов было разрублено, покромсано, перерезано в мелодичных, связанных воедино криках и хриплых стенаниях! Неужели он не сможет отдать себя в жертву тому, кто завладел его душой и телом задолго до их встречи? Горько-солёные губы приоткрываются, и Дайки врывается в чужой рот, сминая жёсткие пряди в кулаке. Кагами дёргается, стонет, проталкивая язык в ответ. Грубо, сталкиваясь зубами, целовались до боли в челюстях. Горячая тяжесть разрасталась ниже живота, доводя до абсурда место их свидания. - Дайки... Дайки... - жарко шептал Тайга, отстраняясь от ёкая и ловя лихорадочный блеск напротив. Он и сам выглядел не лучше, разгорячённый, возбуждённый, покусывая нижнюю губы, соблазнительно оттягивая её. Стоило вести себя, как идиоты, чтобы только сейчас осознать мучительное желание, что лежало между ними. Аомине чуть не зарычал от досады и перерезал глотку бегущего к ним вражеского самурая. - Послушай меня, - рыкнул он, притягивая кузнеца к себе за шею. Кагами больно стукнулся с ним лбом, но промолчал, в ответ грубо сжимая смуглое плечо, зная, завтра, если они выживут, там останутся синяки - его отметины. - Я больше не оставлю тебя, слышишь? Ты можешь сколько угодно кричать и прогонять меня - я не уйду. Я плюну тебе в лицо, но останусь. Слышишь меня, Тайга?! Горький комок подступил к горлу, и Кагами широко улыбнулся. Чисто, искренне засмеялся прямо в ошарашенное лицо и уткнулся носом в остро пахнущую потом и кровью шею. - Неужели ты думаешь, что у меня хватит духу отпустить тебя? - хрипло проговорил он, чувствуя на своём затылке чужое дыхание. Он льнул к этому сильному мужчине, и не мог объяснить, отчего он так по-дурацки счастлив. Он стал ему необходим, важен. И это дурацкое изнасилование.. было ли оно вообще, и не отдался ли он по своей воле. Отдаться бы прямо сейчас. - Это уже не просто чувство долга, - карминовые глаза широко раскрылись. Аомине и сам испугался своих слов. Оставалось всего лишь переступить эту грань, это черточку, что отделяет их от "хозяина - слуга" до любовников. - А что тогда, Дайки? - с надрывом. Вместо слов ёкай снимает чужую перчатку, перехватывает шершавую ладонь, и Кагами чувствует ею, как заходится в частом-частом ритме горячее сердце. Все звуки моментально затихли вокруг, казалось, что вокруг них двоих натянута плёнка, через которую слышно всё толчками, глухо, непонятно. Только сердце, птицей бьющееся в хрупкой клетке. - Ты понимаешь, Кагами? - и его лицо исказила мучительная гримаса. Плёнка была разорвана. Фигура Тацуи буквально соткалась из пыли, являя двоим немного помятого, но всё такого же грозного предводителя. - Кагами, ты нам нужен, грядёт последняя стычка! Его жаркий взгляд проскользил от кровоточащего предплечья кузнеца до холодного, беспристрастного лица Аомине. И он всё осознал. Пусто стало. Но ясно. Химуро глубоко вздохнул, успокаиваясь, дотронулся до переносицы и грустно улыбнулся Кагами. Кузнец непонимающе перевёл взгляд на Аомине, но тот и бровью не повёл. - Мы поговорим об этом с тобой позже. Надо выбираться отсюда, - резко проговорил Аомине, вновь хватая Тайгу за запястье. - Твоя рана. Она может загноиться. - Но куда мы пойдём, Аомине! - крикнул Тайга, пытаясь его остановить. - Когда мне задумываться о своих ранах? Идёт война! Я должен быть здесь - Ты никому ничего не должен. Это чужая война! Не наша! - в ответ ему зарычал Дайки, разрывая захват и откидывая самурая в сторону. Кагами уклонился и вонзил меч в грудь другого воина. - Эти люди помогли нам, приняли, и они надеются на нашу помощь. Я не сбегу позорно с поля боя! Я должен сражаться! На минуту Аомине вглядывался в его лицо так, словно видел впервые. Сколько они не виделись? Наверное, слишком долго, раз Тайга успел так вырасти в его глазах. Аомине испытывал приятное чувство гордости, и сердце ликовало и кричало: "Я люблю этого мужчину! Люблю!". И тут же ёкая скручивает спазмом. - Аомине, ты как?! - кузнец подскакивает к Дайки, но тот изворачивается и тащит его за руку. - Неважно! А сердце всё равно стучит как бешеное.***
Среди извивающихся серых тел Кагами замечает зелёное знамя. В желудке что-то перевернулось, стоило ему увидеть горящие злобой глаза Киёши. Опасный, словно змея, клинок выбивает искры из меча крупного воина. Противник Теппея ловчее, хитрее. Озноб пробежался по всему телу, когда Тайге удалось узнать лицо нападавшего. Ханамия Макото. Краем глаза Кагами замечает Хьюгу, мчавшегося на лошади в их сторону, но воины оттесняли его, не давая пройти. Прицелиться он тоже не мог, боясь задеть Теппея. Кузнец обернулся на Аомине, умоляюще прося его простить. Вырвав руку, он, стараясь не слышать криков Дайки, рванулся к товарищу. Грамотная подсечка Ханамии заставила Теппея упасть. Кагами буквально видел, как он посмеивается над почти поверженным противником, не гнушаясь нечестными приёмами. Киёши попытался встать, но Ханамия сделал порез на его ноге. Наступив на его руку, Макото выбил меч и направил кончик своего клинка на шею Теппея. - Готов умереть? - прошипел брюнет, занося руку. Ни капли страха не промелькнуло в зрачках, и душу Макото обуял гнев. Он ненавидел людей, которых не страшила смерть. Он хотел смять их, изничтожить, чтобы они молили о пощаде, плакали в его присутствии, но этот воин принимал смерть достойно, широко открытыми глазами, пронзая своим мягким цветом чёрные провалы. Он не хотел даже слышать надрывные крики того, кого любил. Хьюга не мог докричаться, и он с широкими от ужаса глазами всё пытался пробиться, но безуспешно. Кагами бежал, слышал только гул, а опомнился только тогда, когда твёрдая гладь меча поддалась и встретила такую же твердь. Ханамия вздрогнул, будто от огня, встретившись взглядом с кузнецом. - Ну, здравствуй, ублюдок, - проскрежетал Кагами. Он яростно напал на Макото, оттесняя его от Киёши. Последний же недоумённо хлопал глазами, ещё не веря в своё спасение. А Ханамия уже пришёл в себя, узнав своего нового противника, и ликующий оскал осветил его лицо. - Я ждал тебя! Кузнец! Ты поплатишься за то, что помешал мне убить Тайру. Посмотри на это мессиво, - Ханамия кровожадно ухмыльнулся и обвёл пространство вокруг себя рукой. - Это ТВОЯ вина, кузнец! Если бы ты дал мне убить Тайру, то не было бы этой битвы, не было бы смертей и ненужных жертв. - Нет! - крикнул Кагами, боясь поверить в эти слова. - Да, мразь, да! Все эти крики, эти вопли, плач матерей - это всё в твою честь. Дифирамбы одному ТЕБЕ! Так может, ты отдашься мне, чтобы мы потанцевали на твоих костях в честь погибших товарищей? Давай же! Сыграй со мной! - внезапный выпад почти выбил Кагами из колеи. Этот его крик стоял набатом в ушах, не позволяя двигаться. Уязвлённая гордость мешала Ханамии здраво мыслить. Краем глаза он заметил, как рьяно отбивался от атак смуглый воин, как он кричал имя этого ублюдка. Желание смять, разорвать вновь захлестнуло его, заволакивая безумием глаза. Он взмахнул мечом, раня своего союзника и отпихивая его в сторону. Дыхание сбилось, и Кагами уже не различал как и каким образом он отражает чужие удары. Вроде бы появился новый порез на боку. Тайга взревел от ярости. Он вспомнил тот день. Вспомнил манящий запах персиков Сацуки. И он будто ощутил её рядом с собой. За плечом. Макото как-то странно захрипел, повалившись вперёд на Тайгу. Тот поздно сообразил, что происходит, а потому необдуманно подхватил врага. И очень зря. Кагами запоздало почувствовал острую гладь, впившуюся ему под рёбра. Холодок кинжала так незаметно пробрался внутрь, что Кагами поёжился. Кто-то резко оттолкнул от него визжащего Ханамию. Тот катался по земле и безудержно хохотал, сходя с ума. Прозвучал вновь горн. Кагами подхватили чьи-то сильные руки. Он слышал крик Хьюги, наконец-то прорезавшийся через ряды воинов; хрип Киёши, который вроде бы бил его по щекам. Но перед глазами темнело лишь одно лицо. Холодные от влаги губы целовали его щёки, виски, нос, глаза. Кагами хотел сказать: "Что ты делаешь? Прекрати, мы же на людях", - и недовольно зажмуриться. Но из груди раздалось лишь невнятное клокотание. Он запоздало понял, что умирал. Так глупо, рано. Он же столько еще не сказал. С нежностью глядя вверх, он подумал: "Как было бы здорово встретить тебя ещё раз". Голос с хрипотцой начал проталкиваться сквозь эту толщу тумана. И Кагами услышал: - Глупый... идиот.... не говори.... вредно... я же... мы же договорились... Получился только шёпот, леденящий, проникающий в самую душу: - Я знаю. Спасительная темнота сомкнулась над ним, захватив безумный ужас, промелькнувший в сапфировых глазах, искажённая в немом плаче гримаса, как картина, отпечаталась в памяти, согревая душу. Не всё равно. Значит, любит?***
Дождь хлестал по доспехам и бледно-синеватым лицам. Блестящие клинки очищались от крови. Багровые реки питали землю, возвращаясь к своим корням. Звуки битвы понемногу стихали. Лидеры войск начали подтягиваться к центру. Недавняя драма, разыгравшаяся минуту назад потрясла не только самураев, но и их самих. Аомине дрожал, подставляясь под тугие струи и надрывно рычал, роя мягкую землю возле холодеющего кузнеца. Он резко с диким рёвом скинул руку шатена, что стоял на коленях рядом с ним. Парень решил отойти подальше, испугавшись того, что увидел. - Я же... любил тебя... сука, ЛЮБИЛ! Впервые в жизни я начал бояться, но ты обманул меня. Обманул... - хрип перешёл в шёпот. - Я так любил тебя, Тайга... Вокруг ревущего в дикой ярости юноши замерцало синеватое пламя. Все, кто имел честь лицезреть подобную картину с ужасом отскочили в стороны, шепча молитвы своим богам. В небе прокурлыкал журавль и спустился вниз, следом за ним на освободившейся площадке появились лис и змея. Из тумана выплыли три фигуры, от которых веяло невероятной силой и пробирающим до костей холодом. Многие почтительно выдохнули, благоговейно падая на колени. Принцесса Сацуки гордо вздёрнула подбородок и присоединилась к процессии, остановившись в полукружии за спиной Аомине. Химуро, прищурив глаза, старался не смотреть на происходящее. Его совесть, острыми когтями вгрызалась в душу, шепча противным голосом: "Ты говорил, что защитишь его. Убережёшь. А сам?". - Ты можешь сделать это. Воскресить его, - проговорил юноша с алыми волосами, и у многих подкосились ноги от его тихого, но властного голоса. Сип вырвался из груди Аомине, когда он с силой прижал к себе бездыханное тело. Кровь ещё лилась на его пальцы, горячила землю. Озверевшее лицо зарычало на Акаши, но тот даже не пошевелился. - Ты растратил своё бессмертие, но ты всё ещё можешь вернуть ему жизнь, - взгляд напротив стал более осознанным. Свет догадки исказил черты, и надежда вернула человечность брюнету. - Как я могу... после всего? - Ты можешь, - мягко проговорила Сацуки. Тихо шурша кимоно, она подошла к Дайки и взглянула в бледное лицо, обрамлённое отросшими тёмными прядями. Её тонкие пальчики прошлись по губам. - Я помогу тебе, если это поможет вернуть его к жизни. - Но Сацуки, ты..! - воскликнул Куроко. - Я знаю! - вскинула она прелестную головку, с грустью глядя в голубые глаза. - Но я... что я могу сделать здесь? Она услышала голос своего отца, и среди воинов показалась фигура Тайры. Скорбный жалостливый вздох вырвался из её груди, и слёзы покатились вниз по щекам. Аомине передал ей тело кузнеца, а сам отступил на шаг. Покрываясь шерстью и принимая величественный облик, через мгновения перед изумлёнными войсками восседала гордая пантера, бьющая по земле раздвоенным хвостом. Момои коротко кивнула, и кошка, перемахнув через тела, приземлилась обратно, поднимая вверх комки грязи. Прогремел гром, и дождь усилился. Поднявшийся вихрь встрепал короткую шерсть, прелестные губы Сацуки исторгли душераздирающий вопль, и энергия вместе с жизнью покинула её. Громкий протяжный вой пронёсся по рядам самураев, добираясь до ушей Минамото. Великий полководец обратил свои глаза на разыгрывающуюся драму и печально опустил руку на свой лук. Тайра молча глотал слёзы, глядя на вторую смерть своей дочери. Заунывная панихида, вырывающаяся из глотки пантеры затихла, и кошка тяжело опустила свою голову рядом с двумя мёртвыми телами. "Я буду ждать тебя, Тайга..." Сацуки медленно растворялась в воздухе, оставляя после себя нежно-розовые лепестки сакуры. Молчаливые ёкаи, принявшие свой человеческий облик, проводили в последний путь обоих духов и принялись ждать.***
Казалось, что всё закончилось, но вот бледные пальцы шевельнулись, крепкая грудь приподнялась и опустилась, а карминовые глаза открылись. По рядам пронёсся изумлённый вздох, а Кагами встал. Неверяще глядя на свои руки, он пошатнулся, опираясь на что-то мягкое. И тут увидел огромное тело пантеры. И пары секунд хватило ему, чтобы осознать, что произошло. Острая боль скрутила его. Вопль отчаяния прорезал чуть было установившуюся тишину. - НЕЕТ! НЕЕЕТ! - кричал он, вырывая траву с корнями, тряся тяжёлую голову кошки. Но никто больше не возвращался к жизни. Боль его всё не проходила. Бледнолицый юноша с волосами цвета неба аккуратно обошёл мёртвое тело, начинавшее распадаться на частички, и протянул руку юноше, не желавшему расставаться с неистовством. - Теперь ты с нами, Кагами. Дрожа, трясясь от гнева, Тайга поднял голову, встречаясь с невозмутимым льдом в синих глазах. Он было замахнулся, но в ладонь впились острые когти. Недоумение, отразившееся на его лице могло бы рассмешить, но не в этот момент. Опустив взгляд, он завыл, зарываясь носом в тёмный мех. Он прощался. Верный волк прощался со своим спутником. С его терпким запахом, со смуглой гладкой кожей, длинными пальцами, сильными руками, сапфировыми глазами и такой потрясающей улыбкой. - Теперь ты Инугами, Кагами, - тихо произнёс Тецуя, касаясь пальцами кончиков ушей. - Он так желал стать человеком, что согласился на обряд, лишающий его бессмертия и дарующий ему неимоверную боль к концу его короткой жизни. Он хотел остаться с тобой. Хотя бы этот огрызок века. Стать счастливым. Но рядом с тобой. Однако его сил не хватило бы, чтобы полноценно вернуть тебя к жизни, и даже энергии Сацуки, которая больше, чем мы связаны с миром живых, не хватило. Теперь ты ёкай, и тебе нести его ношу. - Я найду его... Тихое рычание клокотало в груди. Кагами поднял полный ярости взгляд, прожигая сына Юки-Онны в ответ. - Этот цикл неизменен. Он воскреснет. Не сейчас, не за сотню лет. Он будет со мной. Слабая улыбка осветила бледное лицо. - Может быть, ты и дождёшься.***
Дождь заливал глаза воинов, размывал землю, смешивая её с кровью и плотью. Самураи понемногу отмирали, обступая мерзко хихикающего Макото. Минамото спешился. Скользнув взглядом по притихшему Тайре, он подошёл к тому месту, где минутой ранее стояли ёкаи, растворившиеся в воздухе. Он поднял прекрасную Сейрин и взмахнул ею. Тень заслонила бледное исказившееся лицо Ханамии. Его престарелый отец молча встал на колени рядом с ним. - Ты понимаешь, Ханамия, что мужество и храбрость этих ёкаев не сравнится с жизнью твоего сына? Они отдали свои жизни ради родины, ради любви. В их сердцах не было места подлости, хитрости и мести. Тьма заполнила душу Макото. Ему не место в наших рядах, и я не желаю видеть его здесь. Выбирай, - глаза сверкнули из-под кустистых бровей, но старый Ханамия не поднял головы, а положил руку на рукоять кинжала. - Изгнание или смерть? - Я положил свою жизнь служению родине, - после недолгого молчания хрипло промолвил Ханамия, вынимая клинок. - И для меня поступок моего сына - позор, изгание - смерть. Я больше всего на свете хочу исчезнуть с ваших глаз, чтобы мой род больше не осквернял Ваших земель, которые по праву принадлежат Вам. Минамото коротко кивнул, переводя взгляд на невменяемого Макото. - Он не способен храбро покинуть этот свет, а значит, это сделаю я. - Остановись! Плато пересёк сам Тайра, сопровождаемый воинами. Он остановился напротив Минамото, нисколько не страшась войск позади него. - Этот человек убил моего кузнеца. Это он сделал этот меч, что ты держишь в своей руке, и он предназначался мне. Я приказал ему, в день неудачного переворота, спрятать его и вернуть. Он по праву принадлежит столице. - Чтобы пылиться на полке? - презрительно процедил Минамото, забывая про всякий этикет. -Ты забываешься, Тайра. У нас война. У меня столько же причин восхищаться этими мужчинами, сколько и у тебя. Я завоюю эту землю, и меч в любом случае будет принадлежать мне. Помни об этом и готовься. - Я не забуду тебе этого, Минамото, - грозно прорычал Тайра. - Взаимно. Когда хлюпающие шаги начали затихать, воздух рассёк клинок, и яркий блеск ознаменовал конец этой истории. Истории, как Кагами Тайга стал ёкаем.***
У храма было довольно шумно. Собака жреца ощенилась, и теперь у коробки с маленькими щенятами резвились детишки, визжали, смеялись и умилялись милым зверькам. Кагами с любопытством наблюдал за ними и радовался, что скоро кое-кто из ребятишек найдёт своего друга. По низким ступенькам засеменила полноватая женщина. Довольно высокая для японки и слишком смуглая для северных земель. Поправив иссиня-тёмные волосы, она поднялась к воротам и смущённо поглядела вниз на притихших детей. Тайга принюхался, и у него словно замерло сердце. Он ловко юркнул через кусты, перебрался через стену и нагнал женщину у алтаря возле статуэток. Две статуи, изображавших собак, были популярным местом у беременных женщин. У правой пасть была открыта, а у левой - закрыта. Брюнетка остановилась и начала молиться. Кагами бесшумно к ней приблизился, любопытно шевеля ушами, пытаясь уловить хоть слово. - ... пусть родится сильный и крепкий малыш... он будет любить спорт... Порывом ветра ей приподняло лёгкое платье, и она коротко взвизгнула, пытаясь его придержать. Тайга закрыл её от ветра, и она облегчённо вздохнула. Внезапно перед ней опустились два листочка, на одном был нарисовано "iki, а на другом "I"* . Женщина приложила ладошки к губами и с трепетом подняла листы. Она прижала их к груди и коротко улыбнулась. Сердце Кагами пропустило удар, в груди затеплилось почти забытое чувство. Он проводил будущую мать глазами и, почему-то, он и сам не понял почему, пошёл за ней. А она остановилась у коробки с щенками. Остался всего один. Чёрно-белый, с пронзительными голубыми глазами. Она ещё раз взглянула на листочки, подняла щенка и забрала с собой. Кагами судорожно выдохнул. Что-то внутри него оборвалось. Бессмертие... пора ему кончаться. Он забрал чужую жизнь, и она возвращается снова. Он потерял всех, кто прежде служил ему: Акаши, Куроко, Кисе, Мидорима, Мурасакибара - все исчезли, влились в свой цикл. Пора. Пора и ему.***
Яркий зал постепенно наполнялся людьми. Экскурсовод что-то трещал в громкоговоритель, приглашая студентов пройти ближе к витринам. Высокий черноволосый юноша заразительно зевнул, а его маленькая розоволосая спутница ударила его локтём в живот. - Дай-чан, поимей совесть , зевать так демонстративно - неприлично. - Да ебал я эти приличия... - скучающе произнёс парень. - Дай-чан, вот я тебя, не ругайся! Она грозно сжала кулачки, но ожидаемого эффекта эта жалкая попытка воздействовать не произвела. - Если бы тут было хоть что-то инте... - его внимание внезапно привлекла одна из витрин. Он, словно заворожённый, зашаркал обувью, двигаясь к этой экспозиции. Как сомнамбула, приблизился, прижимая ладонь к кристально-чистому стеклу. - Дай-чан, что случилось? Нам нельзя отрываться от группы, - удивлённо сказала Момои, и сама странно уставилась на витрину. За стеклом блестела и переливалась прекрасная катана. Ей отвели не самое почётное место в экспозиций, но её прекрасные чёткие линии выделяли её на общем фоне, заставляя восхищённо открывать рты. Рядом висели вырезки, рассказывающие о легендарной битве Тайры против Минамото. Фотографии плато Акиёсидай заставили Аомине невольно вздрогнуть. Сацуки тихо читала что-то по этим вырезкам, а Дайки не мог отвести глаз от гравюр, выставленных ниже катаны. На табличке красовалась надпись: "Сейрин", а гравюры изображали красноволосого бледного самурая с Сейрин в руке и черноволосого юношу с длинными когтями и клыками. По пальцам будто искорки пробежали, а изображение гипнотизировало так, что сон совсем исчез. - Дайки, послушай, это такая красивая легенда - заворожёно пробормотала Момои, но Аомине остановил её жестом. У другого конца композиции в такой же позе застыл другой юноша. Высокий, с яркой причёской и странными смешными бровями. Он не отрываясь смотрел на те же гравюры, переводя взгляд на Сейрин. На секунду их взгляды встретились, пробежали молнии, а за окном грянул гром. Кто-то завизжал. Кто-то сорвался с места. Кто-то приложил кулак к лицу. - Кагами. - Аомине. Стоя под дождём, стирая тыльной стороной ладони кровь из-под носа, Аомине жмёт руку рыжему незнакомцу. Тот белозубо счастливо улыбается и чуть ли не виляет несуществующим хвостом от радости. Дайки усмехается, но в груди расцветает какое-то мурлыкающее чувство, будто он, наконец, нашёл то, что всегда искал. Никто даже сообразить не успел, почему они внезапно подрались. Один сделал замечание другому о грязных руках на стекле, другой заметил, что другой мешает ему смотреть на выставку. Слово за слово - и нагрянула драка. Неудивительно, что, после того, как охранник с удовольствием выгнал их под ливень, Момои мстительно сложила ручки на груди, и разделить участь Дайки не пожелала. - Может это... в больничку тебе? - предлагает он, ухмыляясь. - Ну-у, в музей нас обратно не пустят... - протянул Кагами. - Может в баскетбол зарубимся? - внезапно предложил Дайки, и карминовые глаза удивлённо распахиваются. - Вот это поворот, да я тебе задницу в баскете порву. - Тебе въебать? - ликующе скалится Аомине, и они выбегают наружу с сумками наперевес, несясь к ближайшей баскетбольной площадке. Нет уже лазурного неба, изумрудной зелени, озёра больше не кристально чистые, а цветы не пленяют своими ароматами. Свинцовые облака рождают тягучие тяжёлые капли, и они бьют по мостовым. Губы девушек бесцветные и липкие от блеска и помады. Это время, которое называется современность. Но в этом мире, в этом времени есть Они. И их судьбы, переплетающиеся сложным узлом, будут вечным памятником на рукоятке вечного Экскалибура. The end. _________ Китайский иероглиф, обозначающий синий цвет (произносимый как ao), состоит из двух символов iki (жизнь) и i (водоем, колодец). Считается, что собаки рожают без боли, поэтому беременные женщины в определённые дни приносят статуям собак жертвы и молят об удачных родах. Японцы верили, что иногда эти собаки могут превращаться в очень сильных и высоких мужчин, преданных своим друзьям, отличных воинов, но несколько обиженных умом, лишённых живого воображения и легко впадающих в гнев.