С Новым Годом, друзья!
3-е декабря В широком и длинном коридоре стоял мерный, но довольно утомительный шум: кто-то стоял здесь исключительно ради компании, кто-то готовился зайти в аудиторию, а в целом получалось, что каждый колебался рядом со своим местом, и всё это неприятно мозолило глаза. Джордж, державший направление в сторону гостиной факультета, не останавливался даже при виде знакомых лиц – ему не хотелось погружаться в эту суету и он был рад, что в этой части замка у него нет никаких обязательных дел. Как только эта радужная мысль посетила его голову, кто-то крепко схватил его за руку выше локтя и потянул к себе. Хватка Ли Джордана была такой сильной, что молодой человек с трудом удержал равновесие. - Ты как? - В порядке, спасибо, а почему ты спрашиваешь? – подозрительно спросил Джордж и подошёл ближе к товарищу, чтобы не мешаться в проходе. - Видел эту визжащую штуковину от вашей матери, гонявшуюся за Фредом и подумал, что Фред, в свою очередь, искал тебя, чтобы вместе выслушать приятное послание. - Как это мило с его стороны, - томно улыбнувшись, произнёс Джордж, - очень рад, что не разделил это удовольствие вместе с ним. Правда, он уже успел рассказать о своих впечатлениях сегодня с утра, хотя я отчаянно сопротивлялся. Между прочим, Фред искренне подозревает в доносительстве Грейнджер, хотя наше незаконное хобби здесь вообще не при чём. Так а что ты здесь забыл? - Жду Гвинет, - отмахнулся парень и после неловкой паузы пояснил: - Это моя новая девушка. - Да вы с ума все посходили?! – взревел гриффиндорец, поднимая глаза к потолку, - Может, уже и у Дамблдора кто-то есть? - Знаешь, не стоит исключать этой возможности, - задумавшись, протянул Джордан. Джордж краем глаза заметил какое-то излишнее оживление в толпе и, повернувшись спиной к однокурснику, увидел идущую с несвойственной для неё скоростью Лавгуд. И хотя её походка была почти невесомой и плавной, девушка с неприятным звуком полетела на пол далеко за то место, где обо что-то споткнулась её нога. Вокруг сгустились голоса, и внимание учеников долго не рассеивалось, потому что когтевранка вставала медленно и неловко, как будто повредила что-то при падении. Никто не спешил подать ей руку. Джордж искал на лице упавшей хотя бы малейшие признаки обиды или злобы, какую бы испытал он при подобном унижении, но ничего не находил. Секунды потянулись как остывшая карамель. Как в замедленной съёмке гриффиндорец смотрел на поднимающуюся белокурую голову, на тонкие и бледные губы Полумны, и всё это вызывало в нём чувство жгучего стыда, природу которого он едва ли мог описать. Как можно быть настолько неуклюжей, чтобы споткнуться о выступающую плиту и, упав, своим поведением только усугубить положение? Будь он на месте Лавгуд, он обратил бы всё в шутку, но уж точно не озирался вокруг этими стеклянными, влажными глазами. Это спокойствие раздражало Джорджа, будто бы она одна знала что-то такое, что было недоступно остальным. Той ночью, в заброшенном классе её лицо и характер произвели на гриффиндорца более благоприятное впечатление, там он ощущал волшебство, здесь – слабохарактерность и мягкотелость. Ведь никто не подал ей руки и никто не желал расступиться перед ней, каждый говорил излишне громко и стоял чересчур близко к Лавгуд, которая чувствовала себя не в своей тарелке. Он слышал и мерзкие смешки, и весёлый хохот, и низкое улюлюканье юношей со Слизерина и вдруг понял: всё, что прощается остальным, никогда не проходит бесследно для Лавгуд. Джордж впервые рассмотрел её со стороны толпы: невысокая, хрупкая, постоянно ходит в одиночестве, равнодушна к сплетням и авантюрам – Лавгуд была идеальной мишенью для безобидных и не очень розыгрышей со стороны однокурсников, а особенно девушек. Это открытие неприятно облепило его, как мокрая рубашка, и ему захотелось уйти, но вместо этого он протиснулся сквозь толпу и со скопившейся злобой произнёс: - Заканчивайте визжать, как первокурсники, и расходитесь, - Джордж холодно протянул когтевранке руку, не взглянув на неё, и потянул за собой, плечами расталкивая ребят. Наверное, ему не стоило вмешиваться, ведь Лавгуд часто попадала в неловкие ситуации и знала, какой выход из них существует, но он больше не мог вместе с толпой сжимать одинокую девушку в безумное кольцо и смотреть на неё в этот момент. Как только они оказались за углом, Джордж выпустил её руку и не без возмущения посмотрел блондинке в глаза: - Неужели тебе приятно терпеть все эти смешки? - Пусть люди смеются, мне то что, - спокойно ответила девушка, одной рукой взявшись за кулон на шее, на который Джордж до этого момента не обращал внимания. - Но они смеются над тобой! – столько негодования даже Джордж давно не слышал в собственном голосе, - Должно же быть хоть какое-то уважение остальных к человеку? - Я себя уважаю, и мне достаточно, - невозмутимо продолжила Полумна, - Мне пора. Спасибо большое. Ты меня выручаешь уже в который раз. Этот уравновешенный тон обезоружил молодого человека. Он неуверенно пробубнил «не за что» и зашагал в нужном ему направлении, стараясь побыстрее исчезнуть с проницательных глаз когтевранки. Он был рад, что разговор этот прекратился, но какое-то неприятное чувство всё равно не давало ему покоя.***
12-е декабря «Нет, всё это совершенно неправильно». Гермиона захлопнула пыльный фолиант и накрыла лицо ладонями так, что пышные локоны упали на лоб и закрыли несчастную от посторонних глаз. Она чувствовала, что совершенно измотана тягучим, как патока, ручейком чувств, которые ни днем, ни ночью не давали ей покоя. Этот год должен был стать спокойным, подытоживающим, подводящим её к черте взрослой и обдуманной жизни, а Фред Уизли нагло, может, и не нарочно вторгся в этот правильный мир, иллюзию, почти лишенную обмана: семья, успешная работа, загородный дом, куда бы она ездила питать иссякающие силы — и всё это в бесконечной, но привычной сердцу суете. Иногда Гермиона понимала, что даже вершина её мечтаний скучна и слишком легко достижима, гораздо труднее Гермионе было бы уйти с протоптанной дороги и хотя бы раз забыть обо всем на свете. И пока в душе она молчала подавляла эти безумные и бесполезные желания, сердце искало, цеплялось за человека, который мог бы всё это предоставить ей, предоставить без остатка. Может, поэтому долгие месяцы Фред являлся в самых непредсказуемых и милых ситуациях, в которых Гермиона не отказалась бы побывать, а теперь сама искала с ним встреч? Она чувствовала, что бездействие прошлых месяцев в течение учебного года неприятной пеленой омрачало происходившее. Ей надоело искать подходящие для описания своих теплых чувств слова в родном языке, и она остановилась на том, что, быть может, это любовь. И всё-таки Гермиона старательно скрывала от всех, даже от самой себя своё увлечение, полагая, что даже Фред высмеет такие несвойственные старосте эмоции. Неделя выдалась на редкость спокойной, и казалось, что времени в сутках стало больше — Гермиона успевала шататься по коридорам Хогвартса помимо ночного дежурства, полностью погружаясь в собственные мысли. Они грели её даже в самый холодный вечер, подсказывая, что даже если она не с Фредом, то с любовью к нему. Он был чертовски ей небезразличен, но, слава мерлину, не замечал или не хотел замечать этого. Конечно, староста понимала, что ей и рассчитывать нечего на главного весельчака школы, и всё-таки больше она не отталкивала его, потому что этому противилось всё её существо. Казалось, что подобное чувство, теплящееся в груди, застало её столь неожиданно и неуместно, что она находится под действием слабой амортенции, но в душе понимала, что Фреда есть за что любить. Без зелий, без колдовства. Просто за то, что он есть, такой невыносимый, весёлый. Притягивала его доброта, удивительно редкая для людей с подобным характером. Думать о нём Гермиона могла сколько угодно, здесь Фред был полностью в её власти. Правильно ли называть это любовью? Но если не это, то что? Много вопросов крутилось в голове — порою безрассудных и постыдных — но и отвечать на них ей просто не хотелось. У Гермионы наконец появилось время написать родителям. Она собралась с мыслями, так как ненавидела несодержательные письма, и сообщила всё важное в наиболее коротком виде. Близились Рождество и Новый год, такой долгожданный для неё, а она не могла решить, где же его встретить. С одной стороны, родители так давно не видели дочери, что чуть не забыли её в лицо, с другой стороны Гермиона понимала, что это последний праздник, проведенных в стенах Хогвартса, где у неё были друзья, было волшебство и своя неповторимая атмосфера. Здесь был Фред, от которого на данном этапе своей жизни ей абсолютно не хотелось отдаляться. Взвешивая все «за» и «против», девушка склонялась к тому, чтобы остаться в школе, поэтому до последнего откладывала разговор с родителями, которые, вероятно, будут огорчены её решением. Аккуратно упаковав конверт, Гермиона оделась и пошла в совятню, где только нечеловеческими усилиями смогла отыскать свою сову, затерявшуюся среди снега и других птиц. Она задумчиво погладила сову по пёрышкам на прощание и вышла, все ещё пребывая в сомнениях. В тот же день МакГонаггл пригласила девушку к себе с повторным предложением переехать в спальню для старост. Девушка не могла вспомнить, по какой причине она отказалась от этого предложения в начале учебного года, но теперь определенно видела в нём множество плюсов. Во-первых, можно будет отдохнуть от незамолкающих соседок по комнате, во-вторых, путь до библиотеки будет занимать меньше времени, причём примерно вполовину, в-третьих, у неё будет отдельная ванная комната! МакГонаггл долго уговаривать гриффиндорку не пришлось. Но так как Гермионе не хотелось заниматься суетным переездом перед рождественскими каникулами и оставаться в одиночестве в большой новой комнате, они сошлись на том, что она займет спальню для Старост после праздника. Гермиона, возвращаясь от Макгонагалл в гостиную факультета, уже поднималась в спальню, когда услышала множество раз прозвучавшее имя «Фред», что заставило её насторожиться. В Хогвартсе мог быть только один Фред, во всяком случае тот, которого с таким обожанием обсуждают девчонки. Староста осторожно подошла к компании гриффиндорок и, не желая окончательно портить разговор, скороговоркой спросила: — Что случилось? Разговор мгновенно смолк, и пятикурсницы недоуменно уставились на Гермиону. — Что опять натворил Фред Уизли? — со строгостью, больше относящейся к не присутствующему здесь Фреду, чем к гриффиндоркам, спросила Гермиона. — Один из братьев Уизли... вроде бы Фред, на заключительной тренировке сломал себе ногу. Это звучало настолько абсурдно, что Гермиона вначале даже хмыкнула и скрестила руки на груди. — Это правда, — с легкой обидой защитились девочки почти хором. — Неужели? — с насмешкой спросила староста и обвела всех присутствующих выжидающим взглядом. — Я видела сама, как его приносили в Больничное крыло. Он пытался сползти с носилок, уверяя мадам Помфри, что это просто вывих, но мадам Помфри была неумолима. Сжав челюсти и зажмурив глаза, Гермиона, к своему ужасу, не успела скрыть идиотскую улыбку, которая расплылась у неё на лице при мысли о Фреде. Даже в подобной ситуации он вёл себя как обычно. Ну, в смысле, обычно для него. — Ладно. До весеннего матча по квиддичу заживет, — оптимистично заверила Гермиона девушек и направилась в спальню выложить учебники. На занятии по древним рунам Гермиона поймала себя на мысли о том, что больше думает не о тонкостях данной дисциплины, а о том, как наименее навязчиво навестить Фреда в больничном крыле, чтобы он не заподозрил её в сентиментальности вообще или, спаси мерлин, в ее отнюдь не дружеских чувствах конкретно к нему. Ей хотелось застать Уизли в одиночестве, во-первых, а во-вторых, отчасти воспользоваться его уязвимым физическим состоянием, без которого его обычный эмоциональный напор был бы гораздо слабее. Гермиона ломала голову над этим вопросом долго и в итоге решила зайти в Больничное крыло перед обедом. Потом передумала и пообещала себе зайти после обеда, прихватив для Фреда кусок пирога или что-нибудь в таком духе. За обедом Гермиона прозевала самую привлекательную на вид булочку, которую она хотела незаметно взять с тарелки перед уходом и которую так молниеносно поглотил Рон, не смущаясь ничего и никого вокруг. — Гермиона, ну возьми вот эту с краю, я же не знал, что ты хочешь именно самую большую! — с трудом прожёвывая, оправдался гриффиндорец. — Я переживу, ты только сам не подавись этой действительно огромной булочкой, — любезно ответила Гермиона и положила в сумку фруктовую корзиночку. — Это ты кому? — удивленно спросил Рон, в последний момент заметивший исчезающее со стола лакомство. Девушка неожиданно для себя замялась, но смогла выдавить из себя правдивый ответ: — Зайду к Фреду, наверное. Не пропадать же ему там без всей этой вкуснятины. — А, точно! — Рон хлопнул себя по лбу, — Мама писала, что он сломал ногу и просила передать ему лекарственную настойку с экстрактом заунывника. И, представь себе, эту огромную склянку она передала в коробке с моим новогодним подарком! Все её содержимое пропахло этим зловонным растением! Гарри замаскировал смешок под кашель и ждал продолжения возмущённой тирады друга, но его не произошло, так как Рон, видимо, всерьёз озадачился материнской просьбой, которую надо было выполнить ещё вчера. — Я могла бы отнести, — Гермиона обрадовалась вескому поводу зайти к Фреду и надеялась, что хотя бы сегодня лень Рона будет ей на руку. — Ну... даже не знаю. Фред вообще забудет, что у него есть брат, — неуверенно промямлил Рон, ища поддержки у Гарри. — Пусть зайдёт Гермиона, — предложил гриффиндорец, — Вы, Уизли, просто обожаете женское внимание и оно действует на вас исцеляюще. — Тогда вместе пойдём в гостиную, и я отдам тебе эту лечебную вонючку, — не споря и не протестуя, подытожил Рон и принялся за остатки обеда. Действительно, когда оба гриффиндорца закончили уничтожать еду, троица синхронно поднялась со своих мест и в одночасье достигла гостиной. Рон вручил Гермионе завёрнутую в пергамент теплую, по всей видимости не остывающую склянку и благословил подругу в путь: — Донеси это снадобье до адресата. Надеюсь, выпившему его оно принесёт больше счастья, чем мне. Гермиона, уловившая запах эликсира, сморщилась и подумала, что Фред убьёт её этой склянкой, когда понюхает. Но парень, не догадываясь о её коварных намерениях, встретил старосту широкой улыбкой. Гермионе было жутко видеть его в одиноком, огромном крыле замка, такого общительного и всегда подвижного, а теперь прикованного к больничной койке. Несмотря на блеск в глазах, было видно, что Фред изрядно похудел и находился не в лучшей форме, хотя успел провести в лежачем положении не больше двух суток. — Привет, Фред, — осторожно сказала Гермиона, тихо входя во владения мадам Помфри, - Дохлая у тебя здесь компания. — Мерлин, что за гости? — с улыбкой проговорил Фред, но гораздо тише, чем раньше, — Предупреждаю, что сегодня я не смогу тебя обольщать. Я пью костерост. Ты понимаешь, что это значит. — Не строй из себя героя. Костерост, может, не самый вкусный напиток, но помогает быстро встать на ноги. — Это каламбур? — Что...? Нет! — Гермиона растерялась, — Это просто выражение, не имеющее отношение к твоей сломанной ноге. — Жаль, я соскучился по хорошему юмору, — откинувшись на подушки, заявил Фред, — Да, кстати. Если ты вдруг сломаешь себе руку или ногу, или превратишься в невообразимое чудовище, формально я не буду этому рад, но фактически мне будет приятна твоя компания в Больничном крыле. — Непременно учту, — с улыбкой заметила Гермиона и поставила на столик настойку из заунывника, — А пока что, вот, — она гордо ткнула пальцем в склянку и ожидала реакции гриффиндорца. — О-оо... - безнадежно протянул Фред, закатив глаза, — Я лучше засуну метлу в задницу, кхм... чем выпью это. Будь умницей, Гермиона, вылей это пойло в окно, — буднично попросил Фред, — Я не пью лекарства, которые присылает Мама. Возможно, это единственная причина, по которой я ещё жив. — Что-оо? — возмущённо спросила Гермиона, уперев руки в бока, — Совсем совесть потерял? Только это пить и будешь. — Не буду. — Будешь. — Нет. — Да. — Ладно. Гермиона победно улыбнулась и тут же отлила часть настойки в отдельный стакан с водой. После этого короткого спора скованность Гермионы исчезла. Она с нежностью наблюдала за гриффиндорцем, пока он корчил рожи и с отвращением пил настойку. — Подумать только... — задумчиво произнесла девушка, — Этот человек учил меня летать на метле... неужели я была настолько дурной, что могла доверить здоровье человеку, который не может следить за своим? — Вообще-то я сломал мизинец, — на полном серьезе сказал Фред, — Запнулся об ковёр в гостиной. Секунду стояла тишина. Вслед за этим Больничное крыло наполнил безудержный смех Гермионы. Ситуация представилась ей настолько комичной, что от смеха у неё заболел живот и она даже облокотилась на спинку больничной койки. — Ты шутишь? — сквозь слезы спросила девушка, до сих пор не веря своим ушам. — Не шучу, — насупившись, ответил Фред. Он стеснялся этого инцидента и всем говорил, что сломал ногу на заключительной тренировке. Только из уважения к жертве ковровых изделий староста подавила в себе нарастающий приступ смеха и ограничилась улыбкой, совершенно лишённой, как показалось Фреду, сочувствия. Гермиона поправила волосы и села на соседнюю койку. — В конце концов, ты быстрее поправишься. До Рождества две недели, а ты уже через несколько дней придёшь в обычную форму, — увидев, что Фреда это не слишком ободрило, она добавила, — Знаешь, в моем мире нет костероста и настоек из заунывника, и у обычных людей травмы проходят гораздо дольше. А иногда оказываются смертельными. Так что радуйся тому, что ты волшебник. — Ладно, забыли, — Фред махнул рукой и уставился в потолок, — Поедешь к родителям на каникулах? — Я ещё не решила, — ответила Гермиона, подумав, что раз Фред спросил, домой все же нужно съездить. — Я бы на твоём месте съездил обязательно, — добавил Фред непривычно взрослым для него тоном, — Ты, наверное, их почти не видишь. — Конечно, мы теперь редко встречаемся. Из Хогвартса слишком неудобно добираться до Лондона, а трансгрессировать мне нельзя. — Обидно, что когда будет можно, ты уже не будешь учиться в Хогвартсе, — резонно отметил парень, не переводя взгляд. У него был вполне красивый профиль лица. Если бы не его вечный хаос на голове и в голове, он даже мог бы сойти за представителя аристократии. Почему бы не посоревноваться с тем же Малфоем, который так гордится своим происхождением? Фреду достались от матери длинные, и в общем-то, не очень светлые ресницы, в отличие от Рона, правильный подбородок и линия лба. От отца — строго очерченный рот, который был бы даже грубоват, если бы не покорялся вечной улыбке, прямой нос. И всё — полная противоположность Рону, которого Гермиона когда-то находила привлекательным. Но в сравнении с Фредом внешность Рона была комичной — пухлые губы, большой нос, водянистые глаза сложились во внешности друга не самым удачным образом. Но все эти мелочи по отдельности мало волновали Гермиону. Ей нравилось сочетание его ласкающей глаз наружности и потрясающей харизмы, жертвой которой - Гермиона знала - она уже точно оказалась. Гермионе было немного стыдно так цинично сравнивать двух братьев, но она ничего не могла с собой поделать. Не получив ответа от Гермионы, Фред повернул голову на подушке. Девушка вспыхнула и непроизвольно отодвинулась от молодого человека, понимая, что он заметил её взгляд. Он буквально напоролся на него, с которым девушка была не в состоянии совладать. — Ладно, я пойду, — Гермиона засуетилась и начала озираться в поисках сумки. Волнение и жар снова нахлынули на неё. — Куда это ты? — прищурившись, спросил Фред. К сожалению, он не был абсолютно бесчувственной, нечуткой дубиной, каким иногда был Рон, и заметил её смятение. — Пойду, — торопливо заверила Фреда гриффиндорка, понимая, что это похоже на паническое бегство. — Гермиона, — Фред не разделил её волнения, — Принеси мне что-нибудь почитать? Ненавязчивая, брошенная будто случайно, просьба кольнула девушку в самое сердце. Она застыла в дверях как вкопанная, не веря, что Фред Уизли, в жизни не открывший ни одной книги, только что попросил принести ему «что-нибудь почитать». Гермиона медленно повернулась, затаив дыхание. Её взгляд ещё раз скользнул по Фреду, чтобы убедиться в серьезности его намерений. Почему интонация, с которой Фред это произнёс, так покорила её? — Что именно? — глухо спросила она. — Ну... что-нибудь, — гриффиндорец устало улыбнулся, — на свой вкус. Девушка молча кивнула и покинула больничное крыло, не столько окрылённая, сколько прибитая нелегкой задачкой поиска Книги для самого Фреда Уизли. И главное, абсолютно не с кем посоветоваться. Гермиона оделась и побрела в сторону совятни, думая над тем, что каждая встреча с Фредом безумно ей дорога, но не даёт покоя в остальных делах. Теперь большим вопросом в воздухе повисла эта книга, с выбором которой она просто не могла ошибиться, иначе книгам суждено так и остаться для Фреда неясной категорией знаний, времяпрепровождения и вообще всего, что черпала в книгах сама девушка. В голову постоянно лезли мысли о минувшем, которые непроизвольно прокручивались в её голове и не отпускали образ Фреда ни на секунду. Гермиона тяготилась этим чувством и тем, что она не может рассказать о нем, хотя хотелось поделиться со всем миром. Идя в совятню, Гермиона надеялась забрать ещё не отправленное письмо родителям, в котором она писала, что не приедет, и написать другое, но застала совершенно непредсказуемую сцену. В огромной, продуваемой ледяным ветром совятне, в дальнем углу стояли два человека напротив друг друга. Гермиона застала пару в разгар диалога и остановилась на месте, для безопасности зайдя за каменный выступ. Из-за уханья сов до неё доносились лишь обрывки фраз. — ... не могу. Мужской голос выдавал растерянность своего обладателя, но его быстро сменил струящийся женский: — ... мне просить? — Никого. Ты обманываешь его. — Лучше я обману его, чем расстрою. — ... хуже всего подхожу для этой роли... Попроси лучше... — Он не поверит! — расстроенно и звонко бросила девушка, готовая сдаться через пару предложений. Наступила глубокая и длительная пауза, прерываемая только гулом расходившегося ветра и шумными совами. Затем послышалось похрустывание соломы, и мимо Гермионы вихрем пронесся молодой человек с взволнованным, озадаченным лицом. Девушка, оставшаяся в совятне, как она думала, в одиночестве, тяжело вздохнула и погладила чью-то сову по голове, глубоко погрузившись в свои мысли. В молодом человеке Гермиона без труда узнала Джорджа Уизли, а в девушке, понуро покинувшей совятню вслед за ним — Полумну, совсем непохожую на себя. Гриффиндорке было некогда строить догадки: быстро отыскав свою сову, которая только собиралась отправиться в дальний путь, Гермиона отвязала от крохотной лапки конверт с письмом и, продрогшая от холода и заинтригованная увиденным, побрела в замок. Когда её рука опустилась в школьную сумку, она с неудовольствием обнаружила, что фруктовую корзинку забыла отдать Фреду. Обращаю ваше внимание на то, что у фанфика появилось два прекрасных арта, авторов которых я, к сожалению, не знаю, но прошу вас разделить со мной моё восхищение!