The Whore Medic Journal

хх.хх.хххх Он просто отдал мне футболку. /здесь страница пропитана несколькими солеными каплями/ 27.12.хххх Среда Делл свалился с температурой прямо под Рождество. Этот никогда не унывающий энтузиаст, в венах которого бушует горячая техасская кровь, без перерыва носится по промерзлому полю, выдыхает клубы пара, словно загнанная лошадь, таскает большие тяжелые ящики красного цвета, скользит по льду, чинит механику, и все это — нараспашку, с открытым горлом, без шапки, хватая ртом воздух и задыхаясь от нагрузки. Я частенько цепляюсь за него взглядом — и он никогда не сидит на месте: то что-то подкручивает, то носится как угорелый за металлом, то карабкается на утес, скользя сапогами и пыхтя, как паровоз. Если вся техника в исправности, то он спрыгивает под перекрестный огонь, чтобы прикрыть уязвимые классы мастерской раздачей дроби по синим униформам. И всякий раз меня передергивает. Что за манера голышом барахтаться по колено в снегу и нарываться, нет, буквально бросаться грудью в распростертые объятия сонма болезней! Миллион раз ему было говорено утеплять голову, шею, особенно — уши. Я взывал к его благоразумию, но в ответ лишь слышал здоровый медный смех, шедший прямо из глубин его живота: — Парень, я крепок, как бык! Однако мы все знаем, какая участь рано или поздно постигает всех быков. Убой. В тот день я был у себя — разбирался с бумагами. Был яркий солнечный день, солнце отражалось от ослепительных сугробов и било в окно, заливая кабинет холодным светом. Близилось Рождество. Настроение было отличное, и мне совсем не хотелось заниматься делами. Я уже было достал свою черную трубочку, чтобы набить ее табаком и основательно покурить на морозе, как дверь распахнулась, и ко мне вошел Инженер. Как врачу мне было нетрудно определить при первичном осмотре пациента, какое недомогание с наибольшей степенью вероятности беспокоит его, но по фигуре Делла, его ватным, вялым движениям, болезненному румянцу, игравшему под вымученными, но по-доброму и виновато смотрящими глазами, даже ребенок бы понял, что именно сразило моего дорогого друга. «Доигрался,» — подумал я, откладывая трубочку обратно в ящик стола и доставая респиратор. Конагер сразу понял, что мне предельно ясно его состояние, и с обреченным вздохом сел на стул рядом с моим рабочим местом. Отгородившись от Инженера маской, я сцепил руки в замок на столе и ждал, с чего же начнется наш разговор. Мне нужно было кое-что услышать. Мне нужно было, чтобы он признал мою правоту. Я жаждал его слов о том, что он переоценил крепость своего иммунитета. Но Делл молчал и мялся, тяжело и хрипло дыша, — мне казалось, я даже слышал свист, которые издавали пораженные бронхи, — и смотрел в пол, явно не выдерживая мой строгий взгляд. Я не снес молчания: — Ну? Вы ничего не хотите сказать мне, господин Конагер? — Прости. Меня будто сдавило что-то, бережно, но неумолимо опутывая по рукам и ногам. Простое и ласковое слово изменило отношение к ситуации и моему пациенту в совершенно другую сторону. Мне резко расхотелось ругаться, давить, выжимать извинения и заставлять признаваться, что мои предупреждения не были обыкновенным врачебным брюзжанием. Я получил сразу то, что хотел. Смутившись своих мыслей, я поднялся, чтобы поплотнее закрыть окно. — Прости, Медик, я заболел. — Ладно. Я достал термометр, встряхнул его, протер спиртовой салфеткой и отдал американцу. Тот послушно сунул его подмышку и вроде даже повеселел, а я бегло думал, как ему удалось обезоружить меня всего одним словом. Что это? Техасское обаяние? Неподдельная искренность? Веяние двенадцати высших образований? Или я просто отношусь к нему совсем иначе, нежели к любому из наемников? Эти мысли удивляли и немного раздражали. — Горло, глаза болят? Когда плохо себя почувствовал? — Болят. Вчера вечером понял, что заболел. — Мышцы тоже болят? Диарея есть? — Болят. Нет. Придирчиво опрашивая своего пациента, я вносил все в его карточку в общей базе данных. — Похоже на грипп… — протянул я задумчиво, забирая теплый градусник и проверяя температуру. — Да, похоже на грипп. — Сколько? — Достаточно, чтобы отправить тебя в постель, мистер. — Ну сколько? — 38,5. Внеся последние значения, я наконец оторвался от экрана, чтобы взглянуть на Делла. Он смотрел на меня в ответ, слегка покачиваясь от тяжелого, размеренного дыхания. Кашель еще не появился, но испарина на внезапно высоком из-за отсутствия сварочных очков лбу давала понять, что положение серьезное. Фигура его опала на стуле, потеряла свой стержень, который не раз вызволял его в трудных ситуациях на поле боя, и сам Инженер ослабел и стал таким контрастно мягким и покорным. Голубые глаза потяжелели и глядели блёкло, но в их глубине все равно тлели жизнерадостность и задор. Почему же он сразу не пришел? — Делл, ты почему не явился сразу? — Я думал, что справлюсь. Я не смог сдержать вздох разочарования и только махнул рукой: — Так, Делл. — Ну я больше не буду. — Ладно, Делл, — я удивился своему мягкому тону, и он мне даже понравился. — Ладно, давай так. Я отправлю нашему терапевту твои симптомы, а пока начнем лечиться. Антибиотики пока не будешь принимать, дождемся, что ответит профильный врач. Ты давно ел? — Недавно, с час назад. Я поднялся. Надо было спровадить техасца в его комнату и заодно проверить условия. Делл вскочил вслед за мной. — Ты давно убирался? Этот вопрос я был обязан задать. Комната Делла Конагера всегда была похожа на разворошенный дикими кабанами музей техники. На кровати валялись чертежи и детали, стол был вечно завален пыльными книгами и платами, под ногами постоянно путались болты, какие-то алюминиевые обрезки и свернувшиеся кольцами провода, в которые очень легко было попасть ногой и успешно зарыться носом между кусками обшивочных материалов. Среди всего этого великолепия всегда пестрели темные бутылки из-под пива, некоторые только чуть начатые, но выветрившиеся. Не дождавшись его скромного «недавно» я поднял трубку и набрал 101 — службу уборки помещений. — Добрый день, это Гумбольдт. Пожалуйста, пришлите горничных в комнату Делла Конагера. Спасибо. Положив трубку, я обернулся к техасцу: — Ну пойдем, проверим, какие у тебя там условия. Условий не было никаких. Ковер был весь в пятнах, занавески скомканы и заткнуты концами за батарею, чтобы не загораживать вид на ровные холмы сугробов, таких лаконичных и аккуратных за окном. Покрывало валялось на полу, и на него уже успели насыпаться отвертки и шурупы разных калибров. В углу красовался недостроенный раздатчик. Я прямо чувствовал, как пыль пробирается через респиратор в мои легкие. С минуту я молча разглядывал эту вакханалию техники и жестяных банок. Здесь нужно было все привести в порядок, иначе Делл тут просто задохнулся бы. — Значит, так, — я усадил техасца на кровать и стал сам собирать его бумаги и складывать их в стопки. — Сейчас ты скажешь мне, что ты готов оставить, а все остальное выбросят девочки. Пока они будут тут работать, ты переедешь ко мне. Мягкий протест Конагера было просто подавить — достаточно было приступить к делу, — и в течение десяти минут мы отделили мусор от другого хлама, похожего на мусор. Когда я доставал из-под стола какую-то деталь в форме бувы «Е», мой взгляд зацепился за цыплячьего цвета банку из-под газировки. Сердце неприятно кольнула ревность. Бонк. Поджав губы, я едва удержал себя от опасных вопросов о том, зачем здесь появляется молодой американец, и чем они здесь занимаются — так можно было очень легко себя выдать. Не то что бы никто не знал на базе о моем маленьком хобби, но лишний раз акцентировать свой интерес к кому-то определенному было чревато новыми слухами. Меня ранили мысли о том, что Разведчик так легко находит общий язык со всеми. Со всеми, кроме меня. Я бросил банку рядом с переполненным мусорным ведром и распрямился, отряхивая руки. В дверь постучали. Это были горничные. Я не упустил возможность отдать им негатив, полученный от обнаруженной желтой банки, и на чем свет стоит отругал их за невнимательность и неаккуратность в уборке комнат. Та, что была повыше, рыженькая, пыталась парировать тем, что они лишь подчиняются службе, которая направляет их, но меня было не остановить. Я понимал, что Делл сам отказался от уборки, я прекрасно осознавал, что именно руководитель департамента должен отвечать за чистоту в комнатах наемников, но я не мог совладать с собой и чуть не на повышенных тонах объяснил, что они — да-да, именно они, горничные, а не Делл, — развели здесь вопиющую антисанитарию и эпидемиологическое гнездо. Да он, может, заболел только из-за этой обстановки! Здесь же невозможно находиться! Под конец своей гневной тирады я уже и сам поверил, что именно служба контроля уборки помещений была ответственна за то, что мой коллега подхватил тяжелую вирусную инфекцию, и, наверное, долго бы еще не остановился, если бы меня под локоть не схватил сам Делл. Его воспаленные глаза смотрели устало, но строго. Я понял этот взгляд и замолчал. — Пожалуйста, разберите этот кавардак и тщательно протрите везде пыль. Поменяйте постельное белье. Принесите увлажнитель. Я лично проверю, как вы здесь убрались. Выйдя вперед, я пригласил Инженера следовать за мной. Злорадство кипело в моем сердце, затмевая собой гнев от мыслей о бегуне, захватившего мой разум. Инженер безропотно позволил расположить себя в моей комнате. Он стойко переносил недомогание и не жаловался, но я чувствовал, как ломота поражает каждую его мышцу, как тяжело и с каким усилием ему приходилось делать каждый вдох, как болели его глаза и как резал их солнечный свет. Ему пришлось подождать, пока я сменю постельное белье, но это ожидание стоило того: в просторной, свободной от лишних предметов и чистой проветренной комнате, на свежих простынях ему даже легче было дышать. Бедняга Делл. Я помог ему раздеться и улечься и сбросил его одежду на тумбочку. Картина снедаемого болезненным жаром, но устроенного с максимальным комфортом пациента приносила приятное ощущение ответственности, подавившее собой здоровое опасение заразиться заболеванием, передающимся воздушно-капельным путем. Он улыбался, приподнятый на моих подушках, и манил к себе своей простой беззащитностью. Таких людей мне всегда хотелось оберегать. Я сел на край кровати и тронул тыльной стороной ладони его влажный лоб — больше для того, чтобы показать, что мне хочется о нем позаботиться. — Спасибо, док, мне уже лучше, — сипло отозвался техасец с вымученной, стойкой улыбкой на сухих губах. — Боже мой, Конагер, какой ты бессовестный врун. Зазвонил телефон. Когда я поднял трубку, со мной заговорил наш терапевт. Он сообщил, что по симптомам болезнь похожа на грипп, но ему нужно самостоятельно осмотреть пациента. Спустя десять минут он явился ко мне — невысокий молодой парень с темными волосами и восточным разрезом глаз. Он внимательно осмотрел Делла, проверил гланды, послушал дыхание, сердце, и подтвердил мой диагноз. Пока он забирал кровь из вены, я пробежался глазами по медикаментам, которые он прописал, и поднялся. — Делл, отдыхай здесь, а я схожу за препаратами. …прошло несколько дней. Делл мучался, но медленно шел на поправку. Он так и остался в моей комнате, потому что я посчитал свинством заставлять больного ходить дальше уборной. Я приносил ему завтрак, обед и ужин, сам отбирал для него фрукты, подпитывал его иммунитет витаминами, следил, чтобы он принимал лекарства. Это даже иногда превращалось в игру: нужно было уговорить дурачащегося техасца принять очередную горстку пилюль. — Давай, Делл. — Нет. — Что нет? Не упирайся, тебе нужно это выпить. Техасец отводил мою руку с ложкой, с горкой наполненной золотистым рыбьим жиром. — Чего ты мне тут подсовываешь, парень. Я терпеть не могу рыбий жир. — А это не рыбий жир. Это чистый австралий, который мне прислала Администратор как раз для таких вредных пациентов. Открывай рот. И пока Делл смеялся, я пользовался его заминкой и заливал ему в рот эту живительную жижицу. Каждый из нас, взрослых, время от времени хочет быть уязвимым и легкомысленным. К счастью, такие капризы никогда не выходили за рамки обыкновенных шуток и все-таки приятно ласкали меня, вызывая только положительные эмоции. Думаю, ни с одним человеком из команды я бы не стал так возиться, как с Конагером. Ну, разве что с ним. Или с ним. Вчера было Рождество. Все праздновали его в общем зале, и техасец уговорил меня присоединиться к веселью. Мне не очень хотелось выпускать ослабленного больного в круг коллег, поскольку это могло закончиться неприятностями, как и для него, так и для других. Так и получилось. Через час ему стало хуже, и мне пришлось отвести его обратно. Уложив побледневшего, с плохим румянцем Инженера в кровать, я подвинул к изголовью дежурный табурет и встряхнул градусник. Оставив больного измерять температуру, я встал, потом снова сел, потом опять встал и прошел два шага вперед и назад. Я понял, что начал волноваться за здоровье своего подопечного. Чтобы чем-то себя занять, я пошел в ванную и смочил полотенце для рук в холодной воде. Мельком посмотрев на себя в зеркало, я увидел только измученные и злые глаза над белой, как снег, маской. Я был себе противен. - Ну ты как? - спросил я у техасца, вернувшись и устраивая прохладный компресс на покрытом испариной лбу. - Полный порядок, док, - ответил он, поднимая глаза от градусника. Я забрал у него термометр. Конечно, температура поднялась. Я вздохнул и спрятал инструмент в футляр. - Теперь тебе нужно лежать спокойно. Добегался? - Добегался, - флегматично согласился со мной Делл и улыбнулся своей покоряющей искренней улыбкой. Он был доволен, что успел пообщаться с коллегами, и совсем не жалел о последствиях. Он знал, что его здоровье - в надежных руках. За время его болезни (во время которой я чудом не заболел) я выяснил о своей уязвимости против его открытого характера. Стоило ему только улыбнуться, только согласиться со мной - и моя крепкая стена хладнокровия, которую я выстраивал годами, разбивалась вдребезги, как водочная рюмка об кафельный пол. Ничего не мог поделать. Инженер владел мной. Я достал книгу и выключил свет, оставляя прикроватный светильник бледно освещать изголовье кровати. - Давай, двигайся. Делл подвинулся, и я прилег на кровать, подбросив себе под спину одну из подушек. - Итак, где мы там... - пробормотал я, открывая страницы, разделенные закладкой. - Ага, вот. "Мое первое полугодие в школе Сэлем-Хаус". Я прочистил горло и начал читать вслух. Еще в школе я отличался по чтению, поскольку умел читать с выражением, и сейчас я вспоминал свою юность, с большим удовольствием подбирая интонацию под каждое слово. Еще большее удовольствие мне доставляло то, что Инженер внимательно слушал истории, и то, что он никогда не засыпал посреди чтения. Когда ему становилось невмоготу оставаться в сознании, он говорил об этом, и я закрывал книгу и отправлялся спать на раскладушку. Я уже прочитал добрые две главы, когда вдруг понял, что техасец слишком тихо и размеренно дышит. Я позвал его шепотом, и тот даже слишком громко раздался наступившей ночной тишине. Делл спал. Его дыхание, ставшее таким привычным, навевало сон. Прикрыв рот ладонью, я зевнул и сдвинул очки на лоб. Очнулся я глубокой ночью. Меня разбудил свет от прикроватного светильника и онемение в руке. Тяжелая голова горячим валуном придавила мое плечо, а расслабленная рука мастера переметнулась через книгу на моем животе, заставляя дышать с таким же трудом, как и ее болезненный владелец. Несмотря на неудобство положения, мне было очень уютно. За окном поднялась вьюга. В комнате было тепло, и ничто не нарушало тишину, кроме нашего умиротворенного дыхания и снега, бьющего в окно. Я сложил очки на тумбочку и осторожно высвободил книгу, чтобы положить ее туда же. - Спи, спи... - шепнул я, когда Инженер поднял сонную голову, чтобы проверить, что его тревожит: я устраивался удобнее. Съехав чуть ниже по кровати, я подложил подушку себе под голову и помог своему пациенту устроиться с удобством на моей груди. Делл устроил горячую голову в выемке моего плеча и перекинул ногу через мои. Я заснул сразу же, как закрыл глаза. Я просыпался еще раз под утро - мне приснился младенец в колыбели. Почему-то я знал, что он желает мне добра. На следующий день Конагеру стало лучше, и я отпустил его долечиваться самостоятельно. Кстати, пыли в его комнате больше не было.