This is the last time I'll abandon you And this is the last time I'll forget you I wish I could MUSE
Июль, 2008 года. В день годовщины последнего спектакля мюзикла «Король-Солнце» ничего не предвещало беды. Было погожее воскресное утро, стрелка часов лениво переползла на одно деление, отсчитав 15 минут после 10. Альбер Коэн сидел на кухне в своей квартире, пил кофе и любовался на в кои-то веки не затянутое тучами небо, когда в прихожей послышался какой-то шум, грохот разбитой вазы, парочка крепких ругательств, а потом квартиру наполнило громогласное Dies Irae, и в кухню, размахивая надрывающимся мобильником, влетел Дов Аттья. - Доброе утро, Дов! - вежливо поприветствовал друга Коэн, отставляя чашку. - И прости, что передвинул вазу. Я думал, ты заметишь… Аттья проигнорировал и приветствие, и извинение, затряс в воздухе орущим уже по второму кругу телефоном и, немного безумно улыбаясь, спросил: - Альбер, ты знаешь, что это? - Реквием, - блеснул эрудицией по части музыки Коэн. - Это Моцарт! - восторженно воскликнул Дов, пытаясь перекричать никак не замолкающий хор. - Вольфганг Амадеус Моцарт! А знаешь, что это значит? - Ты теперь слушаешь вместо французской попсы классику? Похвально. - Коэн усмехнулся и вновь взялся за чашку с кофе. Альбер уже понял, что его друга посетила очередная «гениальная идея». Даже не так. Не посетила – а накрыла. С головой. Не нужно знать Дова 15 лет, чтобы это заметить – вон как сияют хитрющие орехово-карие глаза! - Ну ты и зануда, Коэн! – пожаловался Аттья, плюхаясь на свободный стул и выключая мобильник. Альбер довольно кивнул и блаженно прикрыл глаза – ну наконец-то, тишина! Какой же Дов всё-таки шумный… - Мне стоит обидеться? – спокойно спросил Альбер, отхлёбывая кофе и насмешливо глядя на друга. Дов покачал головой и улыбнулся. - Прости. Вырвалось. Но ты сам виноват! Мог бы проявить хоть чуточку энтузиазма! - Спасибо, мне хватит твоего, - всё так же невозмутимо сказал Коэн. – А теперь, пожалуйста, поумерь эмоции и расскажи, что всё-таки случилось? - Месье Коэн, я рад сообщить Вам, что мы ставим новый мюзикл! – торжественно провозгласил месье шило-в-одном-месте, вскакивая со стула и буквально лучась от собственной гениальности. А уже десять минут спустя Альбер был усажен на диван для незапланированного киносеанса. Дов проявил удивительную обстоятельность и притащил с собой ДВД с фильмом, который его вдохновил на «самый фееричный мюзикл»! - Мрачноватый сюжет для мюзикла, - задумчиво сказал Коэн, изучая коробку от диска, пока упрямый Аттья сам возился с домашним кинотеатром, пытаясь заставить проклятую машину работать. - Ничего не мрачноватый! Всё очень красочно и со вкусом! Сейчас сам увидишь! – отозвался Дов. Альбер скептически хмыкнул и вновь повертел в руках коробку с непонятной картинкой на обложке: какой-то персонаж в чёрном плаще и страшной маске протягивал к зрителям руки. А еще Альбера удивил хронометраж фильма. Три часа. Почти целых три часа! Как это неусидчивый Аттья смог посмотреть что-то настолько длинное, а теперь готовится посмотреть ещё раз, вместе с Альбером? Дов, наконец, настроил воспроизведение, нажал Play, и раздались мрачные аккорды какого-то музыкального произведения, а затем зазвучала любимая Коэном 25-я Симфония. Хорошо хоть не Dies Irae, а то Альбер возненавидит эту мелодию ещё до того, как они запустят мюзикл. Если вообще запустят. В течение первых десяти минут фильма ничего «красочного и со вкусом» Коэн так и не увидел и насмешливо спросил: - Ты собрался ставить мюзикл про старого самоубийцу-неудачника, выжившего из ума? Дов только шикнул на него и велел смотреть дальше. Коэн покачал головой, но повиновался. Что ж, дальше и впрямь было интереснее… Столь любимые Довом исторические костюмы и прекрасный антураж 18 века дополнились нескучным сюжетом и яркими персонажами. Похоже, если подключить умелую команду, на основе фильма действительно можно написать неплохое либретто. Вот только... Сальери подозрительно напомнил Коэну одного человека. О котором вспоминать не хотелось, а не вспоминать – не получалось. И весь фильм, глядя на экран, Коэн размышлял не о перипетиях сюжета и трагической судьбе Моцарта, а о Мерване Риме. Три часа пролетели почти незаметно, если не считать уставшую от столь длительного неподвижного сидения на диване пятую точку, на экране поплыли финальные титры, и Дов, быстро утерев рукой скупую слезу, повернулся к Альберу в ожидании вердикта. - Ну, как тебе? – спросил Аттья, вновь лучась энтузиазмом. - Хочу глазированные каштаны, - сообщил Альбер, потягиваясь, чтобы размять затёкшую спину. - Альб, я серьёзно! Что ты думаешь о фильме? Мы сможем сделать мюзикл? - Позвони Франсуа и озадачь его этим вопросом. Моё дело организаторское. Спонсоры, контракты, площадки, турне… Творческий процесс – не моя сильная сторона, ты же знаешь. - Вот-вот, а потом обижаешься, когда я говорю, что ты зануда! – воскликнул Дов, взмахнув руками. – Коэн, ну как так можно! Неужели тебе вообще не понравился фильм? - Я разве сказал, что мне не понравилось? - Ага, понравился, значит! – чему-то обрадовался Дов. - Ну, понравился, - не стал отпираться Альбер. - Тогда почему у тебя такая кислая мина? Я тебя знаю, Альб. Что не так? Всё-таки Дов, несмотря на всю свою легкомысленность, иногда мог быть ну очень наблюдательным. - Да всё в порядке, Дов, правда. Звони Франсуа, если он возьмётся, я соберу команду и… - Бер, - прервал Дов. – Скажи мне, что не так? Альбер вздохнул. Ещё Дов временами бывал крайне настойчив. - Я могу задать тебе вопрос и получить на него предельно честный ответ? - Конечно! - Отлично. Кого ты решил позвать на роль Сальери? - В смысле? – искренне удивился Дов. – Какая роль, какой Сальери? Как можно думать об актёрах, когда неизвестно, ставим мы мюзикл или нет? Ну, скорей всего, ставим, конечно! Но про кастинг пока думать рано… Сначала нужно хотя бы либретто. К чему такие вопросы, Бер? - Да так… Просто Сальери мне напомнил кое-кого. - Кого же? - Твоего… знакомого. Мервана, - сказал Коэн и выжидательно посмотрел Дову в глаза. Аттья отвёл взгляд и крепко сжал подлокотник дивана, сминая белую кожу. Не забыл. Но не хочет вспоминать. - Бер, я думал, мы уже выяснили это. Это в прошлом. Давай не будем, пожалуйста! - Он с мольбой посмотрел на Коэна. Альбер улыбнулся и покачал головой. А потом подвинулся к Дову поближе и приобнял за поникшие плечи, наклонившись к его погрустневшему лицу… Это был не поцелуй. Конечно, нет, они уже не двадцатилетние мальчишки, чтобы предаваться глупой страсти. Это было простое касание жёстких губ губами, нежное и почти невесомое, вызвавшее у обоих тёплую улыбку. «Я верю тебе. Хотя знаю, что ты мне лжёшь». Коэн не сказал этого вслух, а Дов предпочёл не понять очевидное. Аттья ненавидел эту тему и не хотел к ней возвращаться. Альбер понял, что допустил ошибку, напомнив Дову в очередной раз об этом неприятном эпизоде из их прошлого. Поэтому он лишь облегчённо выдохнул, когда Аттья решил благополучно сделать вид, что ничего не произошло, достал из кармана мобильник и набрал номер Франсуа Шуке. В отличие от Дова, Франсуа был нормальным человеком, чётко отделяющим работу от отдыха, поэтому тратить такой солнечный воскресный денёк на просмотр трёхчасовой кинодрамы и обсуждение будущего либретто он не согласился и перенёс встречу с Аттья на понедельник. Дов, конечно же, на этом не успокоился, его переполняла энергия, и он считал своим долгом поделиться посетившей его идеей с как можно большим количеством человек. Следующий жертвой дововского неуёмного энтузиазма был выбран Пило. - Жан-Пьер? О, здравствуй! Нет, представь себе, это действительно не будильник, а я! Просыпайся, соня! Слушай, я к тебе через полчаса заеду. Что значит, зачем? А разве не ты говорил, что всегда рад меня видеть? В общем, жди! Скоро буду! – Дов отключился, не дав оппоненту высказаться. А через пять минут вихрь Аттья уже вылетел из квартиры, попрощавшись с Альбером до вечера и пообещав не задерживаться у Пило слишком долго. Стоило Дову уйти, как телефон Коэна подал признаки жизни, и ревущее Dies Irae снова наполнило квартиру. Альбер закатил глаза. Он почти не удивился. Хотя вопрос о том, когда Аттья успел сменить ему рингтон, оставался открытым. Альбер взглянул на дисплей – и снова не удивился: ну, конечно, разбуженный почём зря Жан-Пьер! - И тебе доброе утро, Жанно! – поприветствовал Коэн композитора. – Правда, учитывая, что уже полвторого, наверное, следует сказать – добрый день? - Коэн! Не начинай! – прохрипела трубка до невозможности сонным голосом. - Это ты у нас жаворонок, подскакиваешь ни свет, ни заря, а нормальные люди по выходным дням любят поспать! Кстати, продолжая тему пернатых, что там твой голубок опять учудил? Альбер не сдержался и кашлянул, маскируя таким нехитрым способом нервный смешок. Он всё никак не мог привыкнуть к новому прозвищу Аттья, которым Дова наградил Жан-Пьер. Дело в том, что вздумалось как-то Пило переводить рецензию какого-то английского критика на мюзикл «Король-Солнце». И, разумеется, Жан-Пьер не придумал ничего умнее, чем просто скинуть текст в интернет-переводчик. А добросовестная программа дословно перевела имя «Дов». С тех пор Пило звал Аттья не иначе, как голубем, во всех возможных вариациях и значениях этого слова. - Ну, так что у вас стряслось, что он такой возбуждённый с утра пораньше? – не унимался Жан-Пьер. - Сейчас сам узнаешь. Он уже едет к вам. Точнее, к тебе, но лучше – к вам. Поэтому звони Шультесу, пусть быстро собирается, и встречайте Дова вместе. - Коэн! Ну не будь ты таким конспиратором, а? Скажи хоть примерно, в чём суть дела? – стал умолять Пило, и Альбер сдался. - Хорошо. В общих чертах – у Дова появилась идея для нового мюзикла. В трубке послышалось непонятное мычание, которое с равным успехом можно было истолковать и как воодушевлённое, и как страдальческое. - Про что на этот раз? – наконец, членораздельно поинтересовался Жан-Пьер. - Про Моцарта, - сдал друга с потрохами Коэн. - Ага, - многозначительно протянули в трубке. – Напомни, какой это век? - 18, если я не ошибаюсь. - То есть – опять исторические костюмы, - констатировал Пило, который хоть и не участвовал в создании предыдущих проектов Дова и Альбера в жанре «мюзикл», но был весьма о них наслышан. - Нет, вот ты мне скажи, почему Аттья так любит мужиков в чулках? Это что, какой-то пунктик? Сначала «Король-Солнце», теперь вот «Моцарт»… Коэн мог бы съязвить, что Дов любит не мужиков в чулках, а мужиков вообще, но не стал. Пило его неправильно поймёт, и прозвище «голубок» приобретёт несколько иное значение, чем просто казус перевода. И вообще – не в чулках дело. Герцог Бофор был не в чулках – он был в сапогах. А Рамзес – в юбке, или как там правильно эта штука называется. «Это в прошлом!» - говорил Дов, и Альбер с ним соглашался. Вот только это прошлое никак не получается забыть… - Давай костюмами будет озадачиваться Легард со своей командой. - Ответ получился неоправданно резким. - А ты, Жанно, чем задавать глупые вопросы, лучше иди, приведи себя в порядок и позвони Шультесу. Дов явится не позднее, чем через тридцать минут! - И, не став слушать очередную порцию нытья, Коэн отключился и швырнул телефон на диван. Чёрт! А он-то думал, что может держать себя в руках. Думал, что справится… Оказывается, нет. Прошлое упрямо напоминало о себе. Задумчивым лицом Дова иногда по вечерам, обрывками фраз, образом Сальери – коварного и льстивого персонажа со стянутыми в хвост каштановыми волосами. И у этого прошлого было имя – Мерван Рим. Этот человек ворвался в размеренную и однообразную жизнь двух продюсеров в далёком 2000, во времена их первого крупного совместного проекта – мюзикла «10 заповедей». Молодой талантливый парень, пришедший на кастинг и зачисленный во второй состав труппы. Естественно, Коэн не обратил на него никакого внимания, Альбера уже давно перестали интересовать актёры, какими бы хорошенькими они ни были. И у него никогда не было времени следить за тем, что происходит на сцене, потому что он всегда был слишком занят, улаживая все организационные и финансовые вопросы. Мерван из дублёров переместился в главный каст и получил роль Рамзеса, а Коэн до сих пор не знал, как его зовут. Дов, конечно, вскользь сообщил партнёру за ужином, что в труппе кадровые перестановки, но Коэн благополучно пропустил эту новость мимо ушей, размышляя над тем, почему организаторы в Марселе требуют так много за аренду сцены. Пропустил Альбер и тот момент, когда Дов стал позже возвращаться домой и сбрасывать его звонки. Удивился, когда Аттья сказал, что в турне поедет один, а Альберу лучше остаться в Париже и попробовать выторговать у финансистов деньги на новый клип. Но не спорил. Альбер остался, Аттья уехал с труппой… И, возможно, Коэн так и пребывал бы в блаженном неведении, если бы однажды ему не позвонил Паскаль. - Коэн, это, наверно, не моё дело… Извини, что вмешиваюсь, конечно. Но мне кажется, ты должен знать. - Голос у Обиспо был крайне взволнованный, говорил он так неуверенно, что Альбер забеспокоился. - Что случилось? На том конце провода вздохнули – видимо, Обиспо набирался решимости, чтобы ответить. - Дов спит с Рамзесом. - Что? Паскаль что, накурился? С каким ещё Рамзесом? С мумией, что ли? - Аттья спит с Рамзесом, - повторил Обиспо и тут же уточнил: - В смысле, с актёром. Мерваном. Я… я их сегодня видел в гримёрке. Они целовались, а вечером Рим зашёл к Дову в номер. И, похоже, это у них уже не первый месяц… Я не уверен, что поступаю правильно, рассказывая это всё тебе… «Ты поступаешь как последняя скотина, Обиспо. Ябедничаешь, как какой-то подросток. А если я тебе сейчас не поверю и скажу, что нет доказательств, будешь подло шпионить, но в итоге предоставишь компрометирующие фото. Знать бы ещё, чего ты хочешь этим добиться? Что бы это ни было, ты этого не получишь!» - Спасибо, Паскаль. Ты всё правильно сделал, - спокойно сказал Альбер и горько усмехнулся. Хорошо, что по телефону не видно ни усмешки, ни предательской влаги, разъедающей глаза. - Да? Ну, я рад… Прям как камень с души свалился… Я думал, стоит ли тебе говорить, а потом решил, что лучше так… Ты ведь всё равно узнал бы… «Надеюсь, что узнал бы. От Дова. В искренней беседе, с раскаянием и сожалением. А не от тебя или твоих приятелей…» - Только, пожалуйста, Коэн, не делай глупостей! У нас же очень жёсткий график выступлений, нельзя допустить, чтобы что-то пошло не так… Ты же понимаешь… Нет, ну каков мерзавец, а? Альбер чуть дар речи не потерял от такой наглости. Обиспо изумителен! Он настолько беспардонен, что на него даже злиться не получается. Отличная манера поведения: значит, я тебе сейчас скажу, что твой любимый человек тебе изменяет, но ты, пожалуйста, ничего не делай, потому что его любовник – звезда моего мюзикла, так что страдай молча. - Конечно, Паскаль, я понимаю. И я умею разделять работу и личную жизнь. Не переживай, всё будет в порядке. Дурацкая дежурная фраза. От которой скоро будет мозоль на языке. Руководство ПДС просит перенести премьеру на неделю раньше? «Всё будет в порядке». Рейс задерживают, и спектакль придётся отменить к недовольству публики? «Всё будет в порядке». Очередной аврал с финансами и нечем платить зарплату? «Всё будет в порядке». Дов трахается с молодым актёром? «Всё будет в порядке…» - Я думаю, вам просто нужно поговорить, и вы во всём разберётесь… Что? А, ну да, Паскаль всё ещё на проводе. – Я думаю, Дов… - Мы разбёремся, Паскаль… «...сами. Так что засунь в задницу свои советы, не хватало ещё, чтобы ты мне сейчас говорил, что мне делать!» - Ещё раз спасибо и до свидания! – вежливо сказал Альбер и отключился. А потом включил компьютер Дова с твёрдым намерением найти информацию о Мерване Риме. Аттья достаточно доверял ему, чтобы сообщить пароль от своего личного компьютера. Но недостаточно – чтобы рассказать о своём любовнике. Коэн яростно застучал по клавишам, набрав нехитрое «annihilation» и входя в систему. Удивительно, но портфолио обнаружилось в папке на рабочем столе. Какая неосторожность со стороны Дова. Альбер открыл папку и стал просматривать фото. Что ж, у Дова всегда был отличный вкус. Рим был красив. И молод, о да, чертовски молод. Альбер усмехнулся. Он не злился. Не ненавидел. Просто было обидно. До слёз, чертовски обидно! Семь лет счастливой безоблачной жизни, семь лет крепких отношений. И вот теперь Дов всё-таки сорвался. Коэн мог его понять. А простить? Ответ Коэн знал прекрасно. Скандал и расставание, долгий монолог о предательстве и обманутом доверии? О, нет-нет. Когда тебе уже за сорок, смотришь на жизнь по-другому. Это в двадцать ты молод и горяч, ты хочешь свернуть горы, ты не прощаешь и устраиваешь бурю в стакане. Но это потому, что в двадцать лет у тебя вся жизнь впереди, и кажется, что нет ничего невозможного и никого незаменимого. А в более зрелом возрасте начинаешь ценить отношения. И боишься потерять то, что у тебя есть… Поэтому Альбер простил. Они долго говорили об этом, Аттья очень убедительно раскаивался, говорил, что это было его ошибкой, что он не хотел, что такое больше никогда не повторится. Коэн слушал, согласно кивал и прекрасно видел, что Аттья лжёт. Бессовестно, глядя ему в глаза, лжёт. Но Альбер слишком любил этого мерзавца, чтобы вот так его потерять. Возможно, Дов одумается и оценит его любовь, надеялся Коэн. Зря надеялся, как оказалось. Хотя, надо отдать Дову должное, он продержался без Рима почти целых три года. А в 2004 Дов решил поставить мюзикл о Людовике 14, Короле-Солнце. Сам провёл кастинг. А потом Альбер дрожащими руками держал список исполнителей главных ролей и широко открытыми глазами читал и перечитывал второе имя. Мерван Рим. Герцог Бофор. Мерван. мать его. Рим! Наивная мысль о том, что Дов просто взял парня в новый мюзикл, но не спит с ним больше, исчезла практически сразу. Потому что Аттья снова изменял Коэну с молодым, красивым алжирцем. Изменял осторожно, надо сказать. Так что если бы не было неприятного прецедента и если бы Альбер не знал Дова так хорошо, он, возможно, ни о чём бы не догадался. Но, увы! Альбер знал, что Дов снова ему изменяет, и молчал. Дов догадывался, что Альбер знает, тоже молчал и продолжал изменять. Это было настолько нелепо, что было почти смешно. Коэн утешал себя тем, что раз Дов ничего ему не говорит, то лишь потому, что не хочет его потерять и ценит их отношения. Наверное, так оно и было. Поэтому Коэн смирился и позволил Дову изменять, пряча немой вопрос «За что ты делаешь это со мной?» в самой глубине глаз, продолжая безмятежно улыбаться и желать Аттья доброго дня каждое утро. Ведь сделать Коэн ничего не мог. Мюзикл имел оглушительный успех, и выгнать кого-то из главного каста было бы преступлением. Мерван блестяще играл свою роль, публика его любила. Так что Коэну приходилось его терпеть. А любимой сценой во всем мюзикле для Альбера стала та, в которой после «Еntre ciel et terre» на закованного в цепи Бофора надевают железную маску. О, это было изумительно! И иногда Коэн всерьёз жалел, что маска ненастоящая, и надевают её на герцога Бофора, а не на Мервана Рима. Помнится, когда создавалось либретто, по поводу этой конкретной сцены у них возникли небольшие разногласия. - По-моему, это уже слишком! – заметил Франсуа. - А по-моему, в самый раз, - возразил Альбер. Франсуа растерянно повернулся к Дову за окончательным вердиктом. - Всё отлично. Оставьте, как есть. С маской, - убито сказал Аттья. О да, Дов чувствовал себя бесконечно виноватым. Что не мешало ему совершать свою «ошибку» вновь и вновь… Шуке нахмурился, но спорить больше не стал, поняв, что тут дело куда серьёзнее, чем просто момент в мюзикле. Сцену с маской оставили. И когда выпустили ДВД, Коэн мог пересматривать её бесконечное количество раз, с горечью отмечая, какой же всё-таки Рим красивый. И иногда задавая себе вопрос: а устоял бы он сам на месте Дова? Раньше ответ казался очевидным, а теперь? А однажды вечером Альбер застал у себя на кухне пьяного Дова, который сказал, что пришёл поговорить. У Коэна упало сердце. Альбер подумал, что сейчас Дов скажет ему, что решил остаться с Римом и уходит от него. Но Аттья просто хотел признаться. - Он нужен мне, Альб. Не знаю, как это объяснить. Я думал, что справлюсь. Но… Он как будто мой талисман. Он рядом – и всё как будто освещается… Коэн покачал головой. Слышать такое было неприятно. Особенно от человека, которого он считал своим талисманом. «Когда он рядом, всё освещается...». Когда ты рядом, Дов, для меня всё освещается, грустно подумал Коэн. - Всё в порядке, Дов, - сказал Альбер свою любимую дежурную фразу, обнимая Дова за поникшие плечи. – Просто мне жаль, что я не нужен тебе… - Нет! Ты нужен мне! – тут же возмутился Дов, уткнувшись носом Альберу в шею и дыша на него перегаром. – Вы оба мне нужны… Поэтому я хочу, чтобы ты меня понял! - Я понимаю, - прошептал Коэн, гладя Аттья по голове и нежно целуя в висок. «Мы оба ему нужны… Что ж, хотя бы так…». Странное дело, но после этого разговора Аттья, кажется, прекратил встречаться с Римом. Он не задерживался по вечерам, не писал длинные смс-ки, не исчезал никуда по выходным. И мрачнел с каждым днем всё больше. Мюзикл заканчивался, до последних спектаклей оставалось всего 3 месяца, и Альбер сперва решил, что хандрит Дов из-за этого. А потом понял, что дело снова в Мерване. И, кажется, пришло время ему поговорить с месье Римом лично. Поэтому однажды днём, пока Дов громко и не в такт пел Ca marche в душе, Коэн достал из кармана его пиджака мобильный и набрал последний вызванный номер. Он ни секунды не сомневался в том, кто ему ответит. И действительно, после третьего гудка в трубке раздался приятный мужской голос, который устало произнёс: - Дов, я же сказал тебе, сегодня не получается… - Это не Дов, - спокойно сказал Коэн, непроизвольно сминая в руке мягкий шарф Дова. – Мерван, я полагаю? Это Альбер. Молчание на том конце провода длилось не больше пары секунд, хотя Альберу они показались вечностью. Он ждал, чего угодно: ругательств, оправданий, того, что Рим просто бросит трубку, наконец. Но вместо этого услышал тихий смешок. - Ну, наконец-то, Коэн! А я всё думал, когда же ты мне позвонишь… Какая же наглая, фамильярная сволочь! - Мы можем встретиться? – спросил Коэн, стараясь, чтобы голос звучал так же безразлично, как звучал голос Рима. - Конечно! Время, место? - В шесть тебя устроит? - Вполне. Диктуй адрес. ...А потом они сидели в маленьком кафе на окраине города, и развалившийся на стуле Рим лениво потягивал мохито и говорил то, что должен был сказать Дов. - Он раскаивается. Он правда сожалеет. Каждый раз. Говорит, что не хочет делать тебе больно. Говорит, что очень тебя ценит, что ты ему очень важен и всё в том же духе. И совесть его мучает, ещё как! Кажется, он действительно любит тебя, Коэн. Я почти завидую. А Альбер сидит напротив, сжав чашку давно остывшего кофе так сильно, что белеют костяшки пальцев, и смотрит в холодные серо-зелёные глаза, бесстыжие и спокойные, как море в час прилива. - Тогда зачем он делает это? – тихо спрашивает Коэн, не особо надеясь на ответ. - А я откуда знаю? Похоть? Желание разнообразить серую действительность? Попытка заставить тебя ревновать? Спроси у него сам. В конце концов, это ты с ним живёшь и знаешь его грёбаные 15 лет! Я с ним просто сплю. Ничего личного, Коэн! – он криво усмехается и салютует Альберу бокалом. - А ты? Зачем ты это делаешь? – снова спрашивает Коэн. Мерван с минуту задумчиво смотрит вдаль, прищурив глаза и рассеянно теребя в пальцах соломинку. - Слишком личный вопрос, не находишь? Я могу на него не отвечать… - И всё же? Ответь. Пожалуйста. - А то ты не знаешь… - Просвети. - Это же очевидно, Коэн, - говорит этот красавец, снова усмехнувшись. – Дов – преуспевающий и перспективный продюсер, я – безвестный начинающий музыкант-самоучка. Он был нужен мне. Поэтому я сделал всё, чтобы я был нужен ему. - Признаёшься, что ты просто дешёвая шлюха? – раздражённо говорит Альбер. - Фи, как грубо, Коэн. - Мерван презрительно кривит губы. – Скорее, расчётливый и дальновидный человек. - Коварная сволочь, - уточняет Альбер. Он снова спокоен. Он хочет злиться, он понимает, что должен ненавидеть и презирать сидящего перед ним человека – но не получается. - Или так, - соглашается Рим, качнув красивой головой. – В любом случае, я не соперник тебе, Коэн. Аттья спит со мной, но любит-то он тебя. Даже не сомневайся в этом. Альбер ничего на это не отвечает, сосредоточившись на размешивании давно растаявшего в чашке сахара. - Тебе с ним хорошо? – вдруг спрашивает он, всё ещё избегая смотреть Мервану в глаза. Рим хмыкает. - Да. Иначе бы я не стал этого делать. Он ведь охрененный любовник! Впрочем, ты, думаю, знаешь это лучше меня… Какой же бесстыжий мерзавец! - Прекрати это, - просит Коэн, подняв голову и пристально всматриваясь в равнодушную серую гладь чужих глаз. - Уже, - кивает Рим. – Через месяц я женюсь. - Что? – Альберу кажется, что он ослышался. - Женюсь, Коэн. Она славная девушка. И она меня очень любит. Что ж, теперь понятно, почему Дов такой убитый в последнее время. - И как он это воспринял? - А как должен был? Я рассказал ему о Беранжер, сказал, что люблю её. Он, кажется, всё понял. Поэтому мы решили оставить прошлое в прошлом. Он обещал забыть. - Он не сможет, - тихо говорит Альбер. - Он попытается, - равнодушно отвечает ему Мерван, пожав плечами. – В любом случае, я уже всё решил. И, - он приподнимает бровь, - надеюсь, с тобой мы тоже во всём разобрались? - Да. Да, конечно, - неуверенно бормочет Коэн, погрузившись в свои мысли и совсем не замечая усмехающегося Мервана. - Вот и славно! – восклицает Рим. Смотрит на часы. - О, уже без двадцати семь! Мне пора. Ну, прощай, что ли… - До свидания, - откликается Альбер. Рим с грацией танцора легко поднимается и уверенно направляется к выходу. Альбер провожает его напряжённым взглядом. Значит, Мерван женится и решил, что на этом его связь с Довом окончена. Может быть. Хорошо, если так. Но сердце Альбера чувствует, что это далеко не конец. О Мерване они с Довом стараются больше не говорить. Мюзикл окончен. Рим стал счастливым мужем и готовится стать отцом. Дов вновь называет его своей ошибкой, а Коэн делает вид, что верит, и с грустью ждёт дня, когда же Дов снова сорвётся…***
…Кастинг провели довольно быстро. Впрочем, учитывая энтузиазм Дова, иначе и быть не могло. Недели не прошло с начала прослушивания, а список исполнителей всех главных ролей уже лежал у Альбера на столе. Вместе с огромной папкой портфолио на каждого. Портфолио Коэн читать не стал, в конце концов, раз Дов выбрал этих ребят, значит, они того достойны, а вот со списком решил ознакомиться. Итак, кто же в команде? Микеланджело Локонте. Хм, итальянец? Похоже на то. Дов, видимо, решил чётко придерживаться исторической достоверности и даже взял на роль Сальери итальянца. Уже неплохо... Флоран Мот, Маэва Мелин – про этих Коэн не слышал, значит, новые звёздочки. Это хорошо, публика любит новые лица… Клэр Перо. Оп-па! Эту девушку Коэн знал. Видел парочку её выступлений, к тому же, помнится, она участвовала в мюзикле «Кабаре». Оригинальная мадам, ничего не скажешь. Если эта чертовка будет в их труппе, мюзикл обещает быть весёленьким! Так, кто там дальше? Мелисса Марс. Та самая Мелисса Марс? Интересно, а её-то каким ветром занесло в их скромный проект? Она ведь достаточно успешная девушка, чтобы подписывать себя на такую чудовищную работу, как выступление в мюзикле? Впрочем, ладно. Раз Аттья так решил – значит, так нужно. Коэн взглянул на последнее имя в списке. Солаль. Альбер перечитал трижды, но напечатанное имя никуда не исчезло. Тогда Коэн сграбастал листок и спешно отправился к Дову в кабинет требовать объяснений. - Аттья! – с порога громко окликнул коллегу Альбер. Дов, который что-то увлечённо печатал на ноутбуке, вздрогнул и резко повернулся к Альберу. - Господи, Коэн! Зачем орёшь? Ты меня до смерти напугал! - Извини, - сказал вежливый Коэн и протянул Дову список исполнителей. - Объясни, - попросил Альбер, а Аттья только удивлённо приподнял брови. - В смысле? Что объяснить? - Ты это специально сделал? - Что сделал? – искренне недоумевал Дов. - Солаль, Аттья! Ты взял в труппу человека по имени Солаль! - Ну да, а в чём проблема-то? А проблема была. И проблемой этой был всё тот же любопытный Жан-Пьер Пило. Именно из-за него Дов обзавёлся негласным прозвищем «голубок». А негласным прозвищем Коэна было… Коэн. Да-да, Альбер Коэн по прозвищу Альбер Коэн. У творческой тусовски весьма специфический юмор. Пило раскопал-таки сведения о полном тёзке продюсера Альбера Коэна – французском писателе швейцарского происхождения Альбере Коэне. Жан-Пьера этот факт дико развеселил, и он не замедлил поделиться им со всеми своими знакомыми. Те тоже нашли это весьма занимательным, и прозвище прижилось, а Альберу пришлось привыкать к дружеским подначкам, вроде «А ты неплохо сохранился для своих лет!» или «Что-то большой у Вас перерыв в творчестве, мастер! Когда ждать ваш следующий роман?» и всё в таком же духе. И вот теперь Дов берёт в труппу Солаля. Человека с именем главного героя из романов того Коэна. Несложно представить реакцию Пило… - Да ладно тебе, Альб! Ну что тебе, жалко что ли Жан-Пьера лишний раз порадовать? – улыбнулся Аттья, и, судя по хитро прищуренным глазам, он с самого начала знал, что делает. И делал это специально. И если Альбер ещё хоть что-то понимает, то с Пило Дов в сговоре. Жулики… - Ну, а в целом? Что скажешь насчет каста? – спросил Аттья и замер в ожидании вердикта. Коэн хмыкнул. Дов прекрасно знает, что Альберу по большей части всё равно, кто там будет скакать по сцене, Коэн оценивает успешность проекта не именами исполнителей, а кассовыми сборами, но Аттья просто хочет услышать похвалу в свой адрес, а значит, надо ему эту приятность обеспечить. - Неплохо, вполне неплохо. Хотя я не понимаю, какими силами ты заставил мадемуазель Марс подписаться на сотрудничество с нами. - Я просто волшебник! – улыбнулся никогда не страдавший от скромности Аттья. Коэн не смог сдержать ответную улыбку. - Правда, меня немного смущает, что у тебя тут итальянец... Локонте – это ведь итальянская фамилия? - Да. Микеле итальянец, - осторожно ответил Дов. Аттья знал о некоторой, скажем так, нелюбви Коэна к итальянцам. - Я, конечно, предпочёл бы, француза, но ты прав. Если Сальери сыграет итальянец, это будет более достоверно, - воодушевлённо сказал Коэн и осёкся, заметив, что Дов кашлянул и отвел взгляд в сторону. - Что? – спросил Альбер, удивлённо наблюдая за другом. – Это действительно будет более убедительно… -Да, конечно, - тут же закивал Аттья. А потом посмотрел Альберу в глаза и хитро улыбнулся. – Только Микеле играет не Сальери. - Как не Сальери? – опешил Коэн. – А кого тогда? Дов улыбнулся шире, глядя на партнёра искрящимися от смеха глазами, и ответил: - Моцарта. И тут Альбер понял, что достоверности в их новом мюзикле будет ещё меньше, чем в «Короле-Солнце». …От знакомства с труппой отвертеться не получилось. Коэн, конечно, попытался убедить Дова, что может познакомиться с ребятами и на первой репетиции, но Аттья этот вариант отверг и заявил, что лучше, если всё пройдёт в уютной домашней обстановке. В квартире Альбера, то есть. Коэн никогда не считал себя гостеприимным человеком, но и с Довом никогда не спорил. Поэтому разрешил Аттья пригласить ребят к 10 часам в свою квартиру, чтобы познакомить их, наконец, со вторым продюсером и заодно раздать наброски либретто. Именно наброски, потому что либретто как такового ещё не существовало. Равно как и большей части песен, хотя нанятая Довом команда текстовиков и композиторов вот уже второй месяц трудилась в поте лица, а Аттья их активно подгонял. Настолько активно, что самые впечатлительные, вроде Пило, уже несколько раз звонили Альберу и жаловались. - Слушай, Коэн, я передумал! – восклицал в трубку Жан-Пьер. – Аттья – не голубь, он дятел! Он уже задолбал своими постоянными придирками! Что во фразе «мы работаем» ему непонятно? Он что, хочет, чтобы мы ему по одной песне в день выдавали? Мы творческие люди, которые сочиняют музыку и пишут тексты, а не курицы, которые несут яйца! - Я всё понимаю, но сделать ничего не могу, - спокойно отвечал Альбер, просматривая списки танцоров, притащенные накануне Довом. – И вообще – чего ты жалуешься, Жанно? Знал ведь прекрасно, на что идёшь. Так что, орнитолог ты мой, передай своим чудам в перьях, чтобы они снеслись быстрее, это в ваших же интересах! - Вечно ты на его стороне! – обиженно шипел Пило и яростно бросал трубку. Альбер на это только улыбался. Он уже привык к подобного рода концертам. Творческие люди, что с них возьмёшь? Пусть жалуются, сколько хотят, главное, чтобы не прекращали работать. Дов уже по всем каналам раструбил о новом мюзикле, а к Рождеству так вообще обещал порадовать публику свеженьким клипом, а то и синглом. Так что придётся композиторам поднапрячься. …Итак, в десять минут одиннадцатого разношёрстная пятёрка актёров, сопровождаемая Довом, прошествовала из прихожей в гостиную и чинно разместилась на большом кожаном диване. - Ребята, познакомьтесь: Альбер Коэн, со-продюсер мюзикла и мой друг, - объявил Дов. «Ребята» вразнобой ответили что-то вроде «Здравствуйте, месье Коэн». Коэн с интересом рассматривал собравшихся. Труппа «самого фееричного мюзикла». Три очаровательные девушки и двое мужчин. Красивая высокая брюнетка с глубокими тёмно-карими глазами, вся такая загадочная и неприступная – Мелисса Марс. - Алоизия Вебер! – представил Дов. Коэн кивнул. Невысокая черноволосая мадам с причёской а ля «В Париже сегодня ветрено, в отдельных районах небольшой дождь» - Клэр Перо. - Констанция Моцарт. Коэн удивился, но внешне ничем этого не выдал. Скромная русоволосая девушка, с милой улыбкой и наивными карими глазами – пока никому не известная Маэва Мелин. - Наннерль Моцарт. Коэн не смог сдержать улыбку, Мелин была очаровательна. Черноволосый бородатый красавец с гитарой, весь такой брутальный рок-музыкант – должно быть, Флоран Мот. - Антонио Сальери. Коэн удивился во второй раз. Моложавый, но уже с проседью мужчина приятной наружности с внимательными карими глазами – похоже, тот самый Солаль. - Леопольд Моцарт! – объявил последнего участника труппы Аттья. Итак, вот они, пятеро исполнителей главных ролей, которые… Минуточку. Пятеро? - Дов, а где же… - закончить фразу Альбер не успел – в дверь настойчиво позвонили. - Ага, а вот и наш Моцарт, - улыбнулся Дов и пошел открывать. Аттья не успел дойти до прихожей, как трезвон прекратился, вместо этого пришедший стал нетерпеливо стучать и скрестись. Как бы краску не попортил, подумал Коэн, прислушиваясь к доносившимся из прихожей звукам. - Да иду я, иду, - крикнул Дов, когда предположительно «Моцарт» перестал насиловать деревянную дверь и снова начал мучить звонок. Наконец, раздался звук щёлкнувшего замка, и громкий мужской голос обеспокоенно закричал: - Не опоздал? Ну не опоздал же? Дов, я честно… Здравствуй! Çа va? – Звук смачного... чмока? И Аттья разрешил? – Честно вышел пораньше! - Недостаточно рано! Мы тебя двадцать минут у подъезда ждали! Не дождались! – сурово отчитывал пришедшего Дов, но Альбер, знавший друга слишком хорошо, понял, что суровость эта напускная и на самом деле Аттья ничуть не сердится на этого безответственного итальяшку. А вот Коэн сердился. Потому что а) не любил итальянцев как нацию – слишком шумные, слишком активные, легкомысленные и ветреные, и б) терпеть не мог, когда кто-то куда-то опаздывал. - Я заблудился! – эмоционально воскликнул «Моцарт», которого Коэн пока не мог видеть, зато прекрасно слышал. Труппа дружно прыснула. - Господи, Локонте! Я тебе скоро навигатор вмонтирую куда-нибудь. И часы! Чтобы ты больше никуда не опаздывал и нигде не терялся! – заявил Дов, а итальянец громко расхохотался. Слишком громко и не слишком адекватно. Коэн поморщился. Дов что, выбирал Моцарта по смеху? Очень похоже на то! Заливистый смех приближался – и вот, наконец, Альбер увидел исполнителя главной роли. И, кажется, его безупречная выдержка в этот раз окончательно его подвела, потому что Коэн буквально чувствовал, как его брови удивлённо ползут вверх, а челюсть медленно опускается вниз. Парижская Божья Матерь, это что ещё за крашеная итальянская обезьяна?! «Моцарт» же, не заметив стоящего в стороне и предающегося удивлению Коэна, живо подскочил к своим коллегам и начал бурно с ними здороваться. Громкие чмоки и дружеские хлопки по плечу достались каждому из труппы по очереди и в положенном объёме, и спустя каких-то сорок секунд чинно восседавшая на диванчике зажатая пятёрка выглядела слегка помятой, растрепанной, но счастливой. В общем, в точности так же, как их «Моцарт». Казалось, этот парень умел, как сейчас говорится, настроить окружающих на свою волну, и Коэн невольно улыбнулся. Теперь эти люди уже не выглядели такими чужими и… Додумать Коэн не успел, потому что стремительный итальянец с громким воплем «А, здравствуйте, месье Коэн!» уже подскочил к нему, очаровательно улыбаясь. Альбер учтиво кивнул и неблагоразумно протянул итальянцу руку, которую тот и затряс с удивительной для такого с виду хрупкого парня силой. - Микеланджело, Микеланджело Локонте. Извините, что опоздал. Коэн выдавил из себя вежливую улыбку, а вот удалось ли ему скрыть выражение шока в своих глазах, он не был уверен. Потому что вблизи Локонте оказался ещё чуднее, чем можно было подумать. Ладно, эти странные цветные тряпки, которыми обмотаны его запястья, ладно эти подвески на шее, чёрт с ними. Больше всего Коэна удивило его лицо. А именно – старательно накрашенные глаза. Тушь, тени, подводка – полностью законченный макияж. Мальчишка что, в таком виде шёл по городу? Ужас какой! - Молодой человек! Я понимаю, вы спешили, - осторожно начал Коэн, когда Микеланджело, наконец, отпустил его руку. - И, очевидно, поэтому не успели смыть грим. Ванная прямо по коридору и налево, - ровно сказал Альбер, указывая взбалмошному итальянцу направление. «Моцарт» удивлённо уставился на Коэна, хлопая длиннющими ресницами и с выражением полнейшего недоумения на лице. - Простите? - Идите и умойтесь, наконец! Итальянец выразительно округлил глаза, будто спрашивая: «Это Вы так пошутили?». Альбер скрестил руки на груди: пока это чудо не умоется, разговора не будет. Локонте, поняв, что с ним не шутят, нахмурил аккуратно подведённые брови и вдруг эмоционально воскликнул: - Но я же всё утро красился! - И у вас это прекрасно получилось! А теперь, пожалуйста, пойдите и приведите себя в порядок! - жёстко сказал Коэн, краем глаза наблюдая, как сидящие на диване остальные участники труппы многозначительно переглядываются и сдерживают улыбку. Чего это они? Не может же этот итальянец разгуливать по городу с таким раскрасом. Оно-то, конечно, красиво, но что люди подумают? Пусть пойдёт и умоется, воды Альберу не жалко. Тем более, кран всё равно сломался и со вчерашнего дня не закрывается. Проклятая итальянская сантехника! Вот говорил же он Дову, что надо немецкую брать, она качественнее. Так нет же, Аттья на красоту польстился. И вот, пожалуйста! Полгода не прошло, как кран полетел. Сегодня, кстати, сантехник должен прийти... От бытовых мыслей Коэна отвлек громкий вопль пресловутого итальянца: - Не пойду я умываться! Я два часа красился! - Он бросил умоляющий взгляд на Дова, ожидая, что второй продюсер поддержит его, но Аттья только покачал головой, мол, "Не спорь!". Остальная труппа уже вовсю тряслась от беззвучного смеха, а товарищ, играющий Сальери, согнулся пополам и вцепился зубами в собственную ладонь, чтобы не заржать в голос. Итальянец, между тем, не замечая умирающих со смеху коллег, резко развернулся и, недовольно фыркнув, направился в указанном направлении. - Иди на шум льющейся воды, - напоследок напутствовал мальчишку Коэн и вновь повернулся к труппе, с которой творилось что-то непонятное. Стоило «Моцарту» выйти из комнаты, как его коллеги перестали сдерживаться и бессовестно расхохотались. Недоумевающий Альбер с полминуты понаблюдал за этой живописной картиной, а потом повернулся к громко ржущему Дову и вежливо поинтересовался: - Я не в теме? Что в этом смешного? Этот, казалось бы, вполне обоснованный вопрос, вызвал новый взрыв смеха, и Коэн вообще перестал понимать, что происходит. - Дов! Объясни уже, наконец, что вы все так ржёте?! Однако, Аттья, похоже, в данный момент был не в состоянии говорить, зато ситуацию прояснила мадам Перо: - Вы отправили Микеле умы-ахаха-ваться! А он всегда с макияжем ходит. Это у него такой иииии-ахаха-миииидж! После этого все ржали ещё минуты две, а Альбер терпеливо ждал, когда уже эти дети успокоятся. Наконец, прозвучал последний смешок и последний всхлип, и пятеро актёров вместе с одним продюсером устало выдохнули и настроились на работу. Не прошло и года, раздражённо подумал Коэн. Аттья раздал распечатанные накануне наброски либретто и попросил ребят с ними ознакомиться. Затем поговорили об организационных моментах, Дов, в частности, напомнил недавно введённое правило о недопустимости каких-либо проектов вроде сольных альбомов и концертов до завершения мюзикла. Микеланджело всё ещё не было. Продюсеры ответили на имеющиеся у труппы вопросы. Локонте до сих пор не вернулся из ванной. Вспомнили предыдущие проекты Аттья и Коэна… «Моцарт», похоже, застрял капитально. Альбер уже начал беспокоиться, а не утопилось ли это итальянское чудо в его джакузи (а что, всякое ведь возможно, творческие личности - они же такие ранимые), но в коридоре, наконец, раздались быстрые шаги, и мгновение спустя мальчишка зашёл в комнату… Ну, то есть, не мальчишка. Без макияжа «Моцарт», казалось, растерял всю свою дерзость, и сейчас на пороге стоял уже не тот пафосный франт, который забежал сюда полчаса назад, а обычный итальянец средних лет. Да-да, оказывается, он был совсем не так молод, как показалось Коэну на первый взгляд. Микеле добродушно улыбался и… был по пояс раздет, комкая в руках свою мокрую рубашку и прикрывая ею почему-то тоже мокрые штаны. Эффектное появление, ничего не скажешь. Реакция была неоднозначной. Солаль и Мелисса с коварными улыбками тут же достали телефоны и стали фотографировать смущённо улыбающегося итальянца. Маэва рассмеялась, прикрыв рот рукой, а потом тактично отвернулась, избегая смотреть на полуголого Локонте. Мот же, наоборот, смотрел на «Моцарта», не отрываясь, жадно и с большим интересом, как будто хотел на веки вечные запечатлеть в памяти этот образ. Ну, а Клэр… Это же Клэр! Мадам Перо радостно взвизгнула, подскочила к своему «мужу» и стала его щекотать, при этом громко вопя: «Пузико-пузико-пуууууузико!». Итальянец тоже заливисто захохотал, пытаясь выкрутиться из цепких рук Клэр, но больше для вида, чем с намерением освободиться. Заразительный смех Локонте сработал, как детонатор, и вскоре хохотала уже вся труппа и присоединившийся к ним Дов. Коэн единственный, кто оставался невозмутимым. - Месье Локонте, - начал Альбер суровым тоном, желая прекратить творящееся вокруг безобразие и прояснить ситуацию. Подействовало: разумеется, сразу все не успокоились, но хотя бы Перо перестала идиотничать, а итальянец перестал хохотать. В комнате воцарилось некое подобие тишины, нарушаемое лишь прерывистым сопением продолжающих тихо ржать Мота и Дова. - Объясните, пожалуйста, что Вас так задержало в ванной и… почему Вы без рубашки… и мокрый?! Локонте улыбнулся ещё шире и ещё невинней, облизнул губы и затараторил: - А, да, кстати! Клэр меня отвлекла немного. У вас не найдется, случайно, рубашки? А то моя вся мокрая. Я пока кран чинил… Стоп. - Что вы делали? – резко прервал словоохотливого итальянца Коэн. - Кран. Чинил. Он у вас не закрывался… - уже не так уверенно сказал Локонте, поглядывая на Дова, но Аттья, увы, ничем не мог ему в данный момент помочь – он ржал. - Я в курсе, что кран сломан, - Альбер изо всех сил старался сохранить бесстрастное выражение лица. - Но при чём тут вы? - Так я его починил! Там работы-то – всего прокладку поменять! Ящик с инструментами на стиральной машинке стоял, так что всё необходимое было… Альбер с минуту смотрел на улыбающегося итальянца, не моргая, игнорируя окончательно впавшую в неадекват труппу и ухахатывающегося Дова, а затем молча вышел из комнаты и пошёл в ванную. Вода не текла. Альбер подошёл к умывальнику и открыл кран. Вода потекла. Коэн снова закрутил кран – вода течь перестала. Альбер посмотрел на своё отражение в висящем над раковиной зеркале и покачал головой. Вот, значит, как: ты пускаешь людей в свою ванную, чтобы они умылись, а они берут – и чинят тебе кран… Изумительно! Если Дову когда-нибудь взбредёт в голову поставить мюзикл о трудовых буднях итальянских сантехников, Коэн уже знает, кто исполнит главную роль… …Когда труппа благополучно вымелась из квартиры Коэна, воцарившаяся в комнате тишина показалась оглушающей. Похоже, это самый шумный каст из всех, с которыми им с Довом довелось работать. Вроде все взрослые люди, а ведут себя как маленькие дети. И этот Моцарт с его безумным, но таким заразительным смехом. Альбер невольно улыбнулся, подходя к окну и глядя, как их «дети» дружной толпой выходят из подъезда. Локонте-таки позаимствовал у продюсеров рубашку и штаны, потому что его собственные вещи так и не успели высохнуть. - Ну, как они тебе? – спросил вполголоса Аттья, подходя к Альберу сзади, обнимая друга и пристроив голову на широком плече Коэна. - Славные ребята, - искренне ответил Альбер. - Я умею подбирать актёров? – самодовольно уточнил Аттья, потершись носом о шею Коэна. - Ты умеешь подбирать актёров, - согласно кивнул Альбер. Каст ему действительно нравился. Сладкая парочка с маниакальным синдромом, двое папарацци, один их которых Солаль, одна девочка-скромница и один бородатый рокер. Впрочем, Коэну больше нравилось не кто был в труппе, а кого в ней не было. Мерван Рим в списках актёров нового мюзикла не значился. Но что-то подсказывало Коэну, что это, увы, временно. Вряд ли Аттья устоит перед искушением. Вряд ли справится с собой в этот раз. Дов не может без своего талисмана. Так что это вопрос времени, когда шестёрка главных исполнителей превратится в счастливую семёрку. Искушение слишком велико. И Альбер никак не может это изменить. А Дов – не хочет. Вся надежда на Рима…