«When the day is long And the night, the night is yours alone When you're sure you've had enough Of this life, well hang on»
— R.E.M., «Everybody Hurts»* *Koryn Hawthorne cover
С начала декабря жизнь Глеба словно пошла под откос. Он никогда не любил зиму, эту промозглую, паршивую погоду, полуснег-полудождь, тёплую одежду, вечно мёрзнущие конечности. И никакое Рождество, и никакой Новый год не могли дать зиме преимущество перед другими временами года. Всё это было не для него. Ему по душе было солнце, тепло, рубашки гавайской расцветки, загар и вьетнамки. И Ванкувер Глебу совершенно не нравился – это он понял только сейчас, узнав, каково в нём зимовать; и его холодная квартира-студия; и даже двуспальная кровать, в которой он чувствовал себя ужасно одиноким. Зимой ему не хватало многих вещей. Однако хуже всего было зимой без любви – без неё и сердце его словно продрогло, заледенело и скукожилось, оттого что больше его ничего не грело. Свидания на одну ночь не помогали, он понял это довольно быстро. Саша была права в своих догадках, что он время от времени с кем-то спит, и Лиа, конечно, была не единственной в этом списке. Ещё до неё у Глеба была пара знакомств, которые, хоть и не вылились ни во что толковое, но всё-таки закончились в постели. Тех двух девчонок он, правда, больше не видел, зато с коллегой по издательству встречался несколько раз – и всегда у него дома. Она была старше на несколько лет, имела полный третий размер, носила короткие, почти красные волосы и красила губы алой помадой, следы от которой Глеб часто находил на своём теле. Иногда ему казалось, что Стелла хочет его пометить. Когда же он появлялся в издательстве, они с ней толком не общались – всего лишь вместе курили, кратко обменивались сплетнями и договаривались списаться в соцсетях. Он даже не мог сказать, что она ему нравится, тем не менее держать её под рукой было удобно – не нужно искать замену, и со временем он к ней немного привык. Проблема была в том, что ни Стелла, ни Лиа, ни кто-либо другой не могли ему дать то тепло, которого он искал. Это был просто секс и ничего больше; ничего не значащий половой акт. Его сердце всегда оставалось холодным. Он не мог не сравнивать этот опыт с тем, что было у них с Сашей. Он едва не плакал, вспоминая, как тепло было лежать с ней под одеялом, прижимая к себе её маленькую фигурку, как она обнимала его за шею двумя руками и утыкалась носом ему в грудь. Как он остро чувствовал, что держит в руках счастье, – больше никто не давал ему этого чувства. Она была такой горячей… и нежной одновременно; ласковой и страстной; и в каждом её действии угадывалась любовь. Нет, больше ни в ком он этого не находил. Чаще всего те, с кем он спал, пытались вести себя так, будто проходили кастинг на съёмки в порнофильме: слишком много притворства и так мало искренности, настоящести. Стелла была явной победительницей среди этих нераскрытых порнозвёзд. Лиа же той ночью вела себя иначе – более скромная и немного неопытная, в чём было нечто довольно милое, но Глеб не был уверен, что это то, чего он ищет. И всё-таки, чтобы убедиться, он посчитал, что нужно проверить ещё раз. Он решил, что позовёт Лию к себе в качестве натурщицы – это был идеальный предлог для встречи на его территории. Её даже не пришлось упрашивать, отчего у Глеба промелькнула мысль о том, что она поняла его тайный замысел и всего лишь хотела того же, чего и он, но всё же решил быть осторожным, чтобы её не спугнуть. В отеле она показалась ему легкодоступной, однако он решил не делать о ней поспешных выводов всего лишь по одному случаю – с кем не бывает? – а посмотреть, как она поведёт себя в этот раз. С другой стороны, тот факт, что Лиа согласилась на ещё одну встречу с парнем, с которым у неё был случайный секс, о чём-то да говорил, и это давало Глебу надежду, что позвал он её не зря. Она немного опоздала (наверняка специально, подумал Глеб), но принесла с собой бутылку вина «из домашних запасов». На ней был белый пушистый свитер и простые голубые джинсы, что придавало ей некой невинности, и только бутылка из тёмного стекла в руках немного сбивала с толку, не соответствуя образу. Глеб почему-то представлял, что она заявится в чём-то более сексуальном. Впрочем, когда она спрашивала, что ей надеть, он сам сказал – что угодно, так что удивляться было нечему. Да, она не выглядела так, как девушки подобные ей обычно одеваются на свидания, но и свиданием это назвать было сложно. Ему всего лишь хотелось нарисовать кого-то нового – не Сашу, а потом заняться сексом, выкинув её из головы, и это было чем угодно, но только не свиданием. Лиа, впервые примеряющая на себя роль натурщицы, вела себя послушно, словно ученица на уроке. Делая наброски, Глеб нехотя сравнивал её с Сашей, которая никогда не могла спокойно сидеть на месте, а если ей совсем надоедало, начинала корчить ему рожи. Поначалу она, конечно, такой не была – это потом распоясалась, когда он заставлял её позировать снова и снова. Вспоминая об этом, Глеб задался вопросом, сколько бы продлилось послушание Лии, но моментально понял, что опытным путём этого проверять не хочет. – Смотрю, ты серьёзно подошла к своей работе, – похвалил её Глеб по прошествии часа. – Может, сделаем перерыв? Скоро пицца приедет. – Не знала, что это работа, – улыбнулась Лиа, – сидеть себе на стуле и ничего не делать. Платили бы ещё… – Можешь поискать, некоторые платят, – пожал плечами Глеб. – Ну, я всё-таки начинающая, буду пока позировать тебе в обмен на опыт. – Она встала со стула, на котором сидела задом наперёд, держась руками за спинку и широко расставив ноги, и размяла шею. Глеб заметил, что она осматривает обстановку. – Так ты часто рисуешь… ну, то есть пишешь? – спросила она, остановившись взглядом на столе, заваленном большими альбомами для скетчей и блокнотами поменьше, что заставило Глеба занервничать. Ему не хотелось, чтобы она в них копалась. – Э-э… да… когда вдохновение находит. Довольно часто. – А покажешь что-нибудь? – Да, конечно… – Глеб быстро подошёл к ней и, пока она не успела ничего схватить сама, протянул ей единственный доставшийся ему экземпляр детской книги со своими иллюстрациями. – Вот, это последнее, над чем я работал. – Ух ты! – воскликнула Лиа и, к счастью, ушла вместе с книгой на диван. – Вот это здорово… Если б я была ребёнком, я была бы в восторге от таких картинок. Хотя я и так в восторге. Тебе, похоже, всё удаётся, не так ли? – игриво заулыбалась она. – Не всё, натюрморты терпеть не могу, – признался Глеб. – Из-за них меня в детстве чуть было не выгнали из художественной школы. – В этот момент раздался звонок в домофон. – Я пойду открою, – сказал он и, взяв кошелёк, пошёл за пиццей. Как только он вышел в прихожую, Лиа покосилась на письменный стол. Ей показалось, Глеб не хотел показывать ей то, что там лежит, отчего её любопытство только утроилось. Если бы она не заметила его переменившегося лица, если бы он не всучил ей так резво книгу, то альбомы, лежащие на столе, может, и не вызвали бы у неё такого интереса, но только не теперь. Теперь она ждала момента, когда ей удастся в них заглянуть. Она поражалась самой себе, оттого что согласилась на его предложение: это было совсем не в её правилах – прийти домой к парню, которого она едва ли знает. Правда, случайные связи тоже были не в её правилах, и тем не менее это то, что с ней случилось. Впервые. Лиа в кругу своих знакомых и друзей считалась «приличной девушкой» – правильной, воспитанной, с хорошими манерами. Если бы кто-то узнал, что она внезапно переспала с лучшим другом своего бывшего, с которым за пару месяцев дальше поцелуев у неё не заходило, о ней бы пошли нехорошие слухи. Она и сама никогда не одобряла подобного поведения, но что поделаешь, если теперь речь не о ком-то, а о тебе? Глеб обещал, что это будет портрет, и, надо отдать ему должное, сдержал своё слово. Она опасалась, что он станет раскручивать её на ню, но он вёл себя прилично и, как ей казалось, профессионально. Однако они ещё не закончили… Отчего-то ей с трудом верилось, что все альбомы Глеба забиты детскими рисунками животных наподобие тех, из книги, которую он ей дал; наверняка там было что-то поинтереснее, что-то вроде женских обнажённых тел... Лиа буквально горела желанием его рассекретить. Пусть это не делало ей чести, она подозревала, что Глеб – тот ещё бабник. Когда он заглянул на минутку в комнату, чтобы убедиться, что она сидит на прежнем месте, она ангельски ему улыбнулась. Глеб сказал, что собирается заняться пиццей и вином, и как только он с двумя коробками исчез в отсеке, отведённом в его маленькой квартирке под кухню, Лиа тихо поднялась и подошла к его столу. Вернувшись, он сразу и не сообразил, что что-то не так. Лиа всё ещё сидела на диване, подогнув под себя ноги и склонившись над книгой, которую ему было не видно за спинкой, а часть её лица была скрыта за длинными струящимися волосами. Она была явно увлечена: даже не обратила внимания на его появление; только когда он нечаянно звякнул двумя бокалами, вздрогнула и повернулась к нему. На её лице не было ни тени улыбки. – В чём дело? – тут же напрягся Глеб и быстро пристроил вино на книжную полку. Перемена в настроении Лии неожиданно показала ему девушку, которой он совсем не знал: не вечно весёлую, разговорчивую симпатяжку с ослепительной улыбкой, а насупленную и недовольную чем-то девицу, коих сейчас развелось слишком много, и это привело его в замешательство. Что такого могло произойти за несколько минут его отсутствия? Ему вдруг расхотелось претворять свой изначальный план в жизнь, и в следующий момент, когда она подняла вверх один из его альбомов, Глеб понял, что даже если бы и хотел, то уже ничего не выйдет. У неё в руке был небольшой альбом на пружине, заполненный карандашными портретами Саши – она там была буквально на каждом листе. Но что было хуже, так это даты под каждым рисунком – по ним легко можно было определить, как часто он её рисовал за последние месяцы, и Лиа их точно заметила. А затем она стала молча вытаскивать из папки, которую тоже взяла со стола, старые портреты побольше и аккуратно откладывать их в сторону, смотря на них с нахмуренными бровями. Глеб замер. – Это ненормально, – сказала она, качая головой. – Я просто… Я просто не знаю, как это назвать. Но это точно ненормально. Это он и сам знал. Он чувствовал себя зависимым, когда его рука сама собой тянулась к карандашу и начинала оставлять на бумаге знакомые до боли черты. Сашино лицо было так просто рисовать, когда он знал каждую его чёрточку. Когда оно так сильно ему нравилось... Оно было словно создано самой природой для того, чтобы он мог создавать её портреты. Иногда Глеб сидел и подолгу смотрел на результат своих трудов, который виделся ему идеальным, и рано или поздно мысли переносили его к вопросу о том, как в столь ужасном мире может существовать нечто настолько прекрасное, как она… Но Глеб, конечно, не мог объяснить всего этого Лии. Или кому-то ещё. Во-первых, потому что это было слишком личное, и во-вторых, потому что чувствовал, что это действительно ненормально. – Ты такой же, как она, да? – спросила Лиа, посмотрев ему в глаза. – Вы с ней типа на одной волне? Или как? Глеб прокашлялся, не зная, как себя и вести. – Что ты имеешь в виду? – Что у тебя тоже с головой не в порядке. – Ну… нет, но… Стой, ты что, уходишь? – Он встал посреди комнаты со скрещёнными на груди руками, наблюдая, как Лиа собирает вещи. – Слушай, я не собираюсь оправдываться… Но что я такого сделал? – Ничего, – ответила Лиа, застёгивая свои светлые замшевые сапожки, кричащие о том, что пешком она не ходит. – Просто больше мне не звони. Повёрнутый. – И схватив пальто, быстро вышла из квартиры. Глеб ещё какое-то время стоял, смотря в открытую дверь и размышляя над тем, каким образом этот вечер кончился именно так, как кончился. Он слышал, что лифт ещё не приехал, и ему ужасно хотелось крикнуть, что он не разрешал ей трогать свои вещи, но вместо этого только пошёл и спокойно за ней закрыл. Затем вернулся в комнату, скомкал незаконченный портрет, который было ничуть не жаль, и на секунду задумался, что делать дальше. Тут-то его взгляд и упал на бутылку вина, всё ещё стоящую на книжной полке, а следом за ней он вспомнил о двух коробках пиццы. Были всё же плюсы, которые он мог извлечь из этого вечера: теперь не нужно было ни с кем делиться пиццей, и к тому же у него осталось дорогое вино, которым он мог напиться. Это было очень непривычно – снова чувствовать себя безработной: знать, что никуда не нужно идти, не нужно стирать рабочую одежду и усердно отглаживать блузку, что вечером ноги не будут болеть от усталости. Не переживать, что кто-то увидит сыпь на руках, забыть про недружелюбный коллектив и замечания начальника... А ещё – забыть про зарплату, которая так нужна. Нет, всё-таки быть безработной Саше совсем не нравилось. Без какой-никакой, но работы её существование в её собственных глазах становилось ещё более жалким, чем прежде: собственные деньги совсем скоро грозили кончиться, а это означало, что придётся полностью жить за счёт Криса. Помимо этого позорного обстоятельства, у неё совсем не было денег, чтобы купить ему такой подарок на Рождество, которого он заслуживал, и это приводило её в отчаяние. Пока не поздно, ей необходимо было найти подработку. Но для начала нужно найти в себе силы, чтобы вылезти из постели и заняться собой… Столкновение с Лией и увольнение довели Сашу до того, что она пролежала в постели почти двое суток, завернутая в одеяло до самого носа. Ей не хотелось ни читать, ни смотреть телевизор, ни сидеть в интернете – ей просто хотелось лежать с закрытыми глазами или смотреть в пустоту... и очень много думать. Больше всего она думала о том, как до этого всего докатилась, когда так старалась держать свою жизнь под контролем, когда так хотела, чтобы всё шло нормально и было «как у людей». Порой вспоминала свои отношения с Глебом, прокручивала в голове разные моменты их общего прошлого. А временами возвращалась и к тому, что сказала ей Лиа. Однако на третий день её новой безработной жизни Крис всё-таки заставил Сашу вылезти. По наводке Даши, с которой очень хорошо общался, он записал её на приём в частную дерматологическую клинику в самом центре, чтобы наконец-то показать её руки специалисту, и эта новость повлияла на Сашу на удивление положительно. Она с трудом, но встала, сходила в душ и даже немножко подкрасилась перед визитом к врачу. Крис пришёл к неутешительному выводу о том, что она уже, должно быть, совсем измучилась, раз так быстро и покорно вернула себя к жизни. Это было правдой: хотя ему она не жаловалась, зуд от красных волдырей за два дня дома практически свёл её с ума, и терпеть сил больше не было. Саша не любила врачей – вообще никаких, – но надежда на то, что они способны ей с этим помочь, перевешивала, придавая смелости для их посещения. Потому-то она вдруг и стала такой решительной и отважной. Она держалась так стойко, когда пожилая врачиха осматривала её, надев резиновые перчатки, что Крис испытывал нечто похожее на гордость. Он знал, что ей неприятно, но она терпела и отвечала на все вопросы, пока им не вручили список лекарств и направление на анализы. Оказалось, что у Саши крапивница, очевидно возникшая на нервной почве, поэтому ей предстояло наблюдаться здесь и дальше. Вместе с тем, когда её пытались отправить к психотерапевту, который смог бы выписать успокоительное, она отказалась, сказав, что «пока всё нормально». Это напомнило Крису о том, что им уже давно пора кое о чём поговорить… а он до сих пор к этому не готов. Обсудить её тайные походы в «Линн Каньон» было необходимо, и чем дольше он тянул, тем сильней разрасталась ложь, не говоря уже о том, что рано или поздно грозился настать тот день, когда она случайно встретит Романа и тот упомянет, что видел Криса. Это пугало последнего больше всего, хотя пришло в голову, как ни странно, не сразу. А когда пришло, он даже порывался позвонить Роману, во всём признаться и попросить совета, но Крис так и не смог себя перебороть. Где-то в глубине души он всё ещё смел надеяться, что Саша сама ему всё расскажет… Не то чтобы она совсем об этом не думала – нет, напротив, эта мысль время от времени всплывала в её голове, особенно в последние дни, но она всё равно не могла рассматривать это всерьёз. Ведь тогда выходило, что всё, что она делала в одиночку, то, как сильно старалась уберечь его от ненужных забот, было напрасно. Ей нельзя было забывать о том, чего она хотела изначально. И Саша твердила себе об этом ежедневно, лишь бы не поддаться той части себя, которая не могла прожить без поддержки Криса. А это было довольно сложно из-за его постоянных напоминаний о том, что она всегда может с ним поговорить. Когда они вернулись домой, Саша тут же измазала руки мазью, а после обеда приняла лекарства и снова залезла в постель. Ей совершенно ничего не хотелось, и было бы замечательно, если бы вдобавок она могла ни о чём не думать, но это было невозможно: в её мыслях царил полный хаос, который она не могла контролировать. Дело близилось к вечеру, когда Крис пришёл в её комнату со своим ноутбуком и сказал, что будет работать здесь. Это было что-то новенькое, но Саша возражать не стала. Его присутствие её успокаивало, а еле слышный звук клавиатуры, на которой он печатал практически без остановок, убаюкивал, так что скоро её глаза стали слипаться, и она то и дело проваливалась в сладкую дрёму. Там было так хорошо… Она была ребёнком – без всех этих взрослых проблем, – просто бегала за бабочкой по зелёному лугу, хоть и слишком яркому, чтобы быть настоящим, но такому красивому, с растущими тут и там маленькими красными маками, что она не могла не испытывать радости. Оставляя блики на голубой реке, ярко слепило солнце, из леса доносилось пение птиц, коричнево-рыжие коровы спокойно жевали травку, а Саша смотрела на этот прекрасный мир и снова чувствовала себя чистой и полной сил. Её жизнь в этом сне словно была ещё не запятнана – чистый белый лист, ждущий, когда на нём ровным почерком станут выводить её историю. Это было потрясающее чувство. Бабочка скрылась в ветвях деревьев, и Саша остановилась перед лесом. Как и всё в этом месте, он не выглядел страшным, но она на секунду замешкалась, решая, стоит ли туда идти. Оглянулась на коров, на маки, от ветра машущие своими головками, а когда повернулась назад, то увидела перед собой рыжую лисицу. Она была удивительно ухоженной – не какая-то потрёпанная жизнью дикая лиса, а словно домашняя, выращенная для какой-нибудь лисьей выставки. Её шёрстка была такой пушистой, а мордочка такой милой, что Саше тут же захотелось её потрогать. Но лисичка от неё отвернулась, махнула своим большим хвостом и поспешила прочь. Хрустя сухими ветками под ногами, вороша опавшую листву и ловя солнечные лучи, пробивающиеся сквозь деревья, Саша радостно бежала за ней. Ей казалось, лиса иногда оборачивалась и так на неё смотрела, словно звала за собой. В какой-то момент она испугалась, что её упустила, но вскоре увидела хитрые глазки, выглядывающие из-за ствола большой ели. Лиса сидела на месте, и Саша быстро бросилась к ней. Но тут всё перевернулось – в буквальном смысле. Саша не сразу поняла, что случилось, но спустя каких-то пять секунд она, пойманная в ловушку из крупной белой сетки, уже висела в нескольких метрах над землёй. Испытывая страх и жуткое неудобство, она посмотрела вниз, туда, где была лиса, но вместо неё обнаружила Лию. Ничего не понимая, Саша взглянула на свои руки, вцепившиеся в сетку. Они уже не были детскими. Она превратилась во взрослую себя, и рядом с ней стояла такая же взрослая Лиа, только с жестоким лисьим оскалом и баночкой крема в руках… От ужаса Саша распахнула глаза. В реальном мире Крис всё ещё сидел за её столом, занимаясь работой, и всё выглядело так, будто прошло не больше минуты с тех пор, как сомкнулись её глаза. Всё ещё чувствуя панику, Саша продолжала лежать на спине, смотря в потолок, хотя видела только последние кадры из сна, застывшие перед глазами. Сердце громко стучало, и она старалась размеренно и глубоко дышать, чтобы успокоиться. Сегодня она обманула врача. Нечаянно, но всё равно обманула. Когда ей объясняли, что её крапивница может быть вызвана аллергеном и хорошо бы им его вычислить, речь зашла о медикаментах. У Саши спросили, не принимала ли она никаких лекарств в последнее время, на что она без задней мысли ответила нет, но теперь, после этого сна, поняла, что это неправда. Она принимала таблетки для похудения, полученные от Лии, и сейчас они лежали в точно такой же баночке из-под крема, которую Лиа держала во сне, – она стояла на полке, прикреплённой к стене над кроватью. Сашу вдруг затошнило. «Те таблетки, которые я тебе дала. Не нужно их больше принимать, ладно? Кажется, я не сказала, что их можно пить всего месяц…» – вспомнила она. Но что бы она сказала врачу? Саша даже не знала, как они называются, – Лиа ей когда-то говорила, но она, разумеется, успела забыть. Когда та дала их ей впервые, они были в пластинках с названием, которые уже давным-давно выброшены, а во второй раз Лиа принесла таблетки в небольшом пузырьке, куда их влезло намного больше, но никакого названия на нём не было. Он был розоватым и полупрозрачным, без всяких наклеек – это Саша помнила. Но тогда он не вызвал у неё никаких подозрений. А теперь она даже не знает, что принимала, и вряд ли Лиа захочет ей рассказать. До чего же глупо она теперь себя чувствовала! К тому времени, как Крис закончил работать, размышления о таблетках успели привести Сашу в отчаяние. Самым грустным было то, что уже ничего нельзя было исправить. Дело сделано. Её никто не заставлял, она всё делала добровольно. Иногда позволяла себе принять две за раз. Их было так много – казалось, никогда не кончатся, так что она даже не думала экономить… Наблюдая за тем, как Крис выключает ноутбук и закрывает крышку, Саша невольно задумалась о том, что будет, если она ему об этом расскажет и попросит совета. С одной стороны, это казалось безумием, но с другой… с другой, она совсем не знала, как ей быть, а Крис так хотел, чтобы она с ним говорила, делилась своими проблемами… Что если дать ему то, чего он хочет? Он присел на кровать и, протянув к ней руку, заправил её волосы за ухо. Саша заставила себя улыбнуться. – Ну что, как себя чувствует мой зверёныш? – спросил Крис. – Крис… я не зверёныш… – застонала она. – Что это вообще за слово такое? Это типа… может быть какой угодно зверь?.. – Да, только маленький. Детёныш. – И кто же я именно?.. Крис задумался, с любовью смотря на её лицо. – Ты… крохотный котёночек. У тебя такая мордашка – в точности как у них! – Не-е-ет! – Да! А у кого ещё такой маленький миленький носик? – Крис ткнул указательным пальцем в её нос. – И такой разрез глаз, и такие щёчки? – У меня. У Саши-человека, – она закатила глаза. – Не понял, тебе что, не нравятся котята? – Нравятся. Но они слишком… беспомощные, понимаешь? – На её лице вдруг промелькнула грусть, что не скрылось от глаз Криса. Он понял, что она имеет в виду. – Тогда будешь тигрёнком, – быстро решил он. – Они тоже маленькие и милые, но у них всё равно есть клыки и острые когти. И они, как и ты, любят мясо! Саша устало улыбнулась и, словно сдаваясь, сказала: – Ладно… Буду тигром. – Всё нормально? – осторожно спросил Крис, заметив, как она прячет от него глаза. Это его всегда настораживало. Признак того, что Саше за что-то стыдно, за что-то, о чём она не хочет ему говорить. Она пожала плечами, быстро на него посмотрела и, отведя глаза, прикусила губу. – Я могу тебе помочь… Что бы это ни было, я тебе помогу, – сказал он серьёзно. Саша села в постели и обхватила колени руками. Вот теперь она занервничала по-настоящему, даже руки слегка затряслись, а на лбу проступила испарина. После всех этих разговоров о зверятах ей показалось, что у Криса хорошее настроение, и она засомневалась, что стоит рассказывать ему о своём провале. Но он только придвинулся ближе, словно говоря, что никуда не уйдёт, пока не получит желаемое, и она нехотя пришла к выводу, что идти на попятную поздно. Между ними уже что-то изменилось, после того как её уволили и он оставался с ней дома, прогуливая работу. Крис постоянно был рядом, они говорили больше обычного, и она наконец начала ему открываться. Пусть маленькими шажками, но это уже был прогресс, который не только давал надежду Крису, но постепенно показывал Саше, что ей может быть лучше с его поддержкой. Ей было непросто принять происходящие в ней изменения, но она не могла не признать, что противостоять им становится всё сложней. – Крис… мне нужно тебе кое-что сказать, – начала она боязливо. – Д-да? Что именно?.. Было видно, Крис тоже занервничал. Он даже залез на кровать с ногами и сел по-турецки напротив неё прямо в джинсах, что вообще-то было против его правил, и его большие глаза смотрели на Сашу так, будто вот-вот должно было произойти что-то, чего он ждал уже давно. – Я, возможно, сделала кое-что плохое… и глупое… – сказала она, смотря куда-то в сторону. – Нет, Саша… ты не сделала ничего плохого, – он вдруг взял её за руки. – Ты всё делаешь правильно. – Откуда ты можешь знать? – нахмурилась она. – Ну… – Сейчас. Я покажу тебе, – с этими словами Саша откинула плед и встала на кровати в полный рост, слегка пошатнувшись. Крис поддержал её за бёдра и с удивлением пронаблюдал за тем, как она тянется к полке и берёт оттуда баночку с кремом. Когда она плюхнулась на колени, содержимое издало странный звук. Дрожащими руками Саша открыла крышку и поставила свой тайник с таблетками между собой и братом. – Что это? – спросил Крис, наконец почуявший неладное. – Ты что… это принимаешь? – Уже нет. Принимала… около месяца, но потом перестала. – Что это за таблетки? Вот это как раз и было самым интересным вопросом… И как бы глупо она себя ни чувствовала, она должна была сказать Крису эту ужасно позорную правду: – Я не знаю. – Как это? – Крис смотрел на неё, ничего не понимая. – Где же ты их взяла? – Их дала мне Лиа. Она сказала, что это… таблетки для похудения, она и сама их пила… но я теперь не уверена. Я даже не знаю, как они называются. После этих Сашиных слов между близнецами, что случалось совсем уж редко, повисло неловкое молчание. Крис выглядел по-настоящему удивлённым, возможно, даже разочарованным тем, что услышал, и она не могла этого не заметить. Осмелившись украдкой на него посмотреть, Саша подумала, что он уже, должно быть, поменял своё отношение и больше не собирается говорить, что она ничего плохого не сделала. – Прости, – тихо сказала она, вдруг почувствовав себя виноватой. – Что я такая глупая. И вообще… что вечно всё делаю не так, создаю проблемы… – Не говори так! – …я просто не знаю, что мне делать. Я боюсь, что я себе навредила. Ты… ты можешь… Ты можешь мне помочь? Увидев, что она близка к тому, чтобы снова расплакаться, Крис взял её за руки и потянул на себя. Она неуклюже упала в его объятия, уткнувшись носом в его грудь и заодно перевернув таблетки, часть которых рассыпалась по кровати. Ей всегда было очень сложно просить кого-то о помощи, а в этом случае, когда речь шла о столь позорном провале, – и подавно, и Саша в эту минуту чувствовала себя так, словно сделала что-то невероятно трудное, потратив на это большую часть своих сил. Несмотря на то что с её плеч свалилась часть груза, ей казалось, что она ужасно ослабла. Но, к счастью, рядом был Крис, готовый её поддержать независимо от того, что родилось на его счёт в Сашином живом воображении. Он был действительно удивлён и действительно несколько разочарован, но в первую очередь оттого, что Саша призналась вовсе не в том, чего он так ждал. Он был практически уверен, что она расскажет ему о групповых занятиях в клинике… но оказалось, у неё были и другие секреты. И Крис бы соврал, сказав, что его это ни капли не задело. Он был подавлен тем, что услышал – особенно её нелепыми извинениями, но также виноватыми глазами, которые смотрели куда угодно, но только не на него. А ещё его сердце ныло, будто чувствуя, как ей плохо, и переживая всё вместе с ней. – Конечно, я помогу. Ты же мой тигрёнок, – сказал Крис, прижимая её к груди. – Я всегда тебе помогу, – прошептал он ей на ухо – с надеждой на то, что вскоре она поделится с ним ещё одной своей тайной.