Запертая любовь

Moby – Porcelain Moby – Why Does My Heart Feel So Bad?

      Последние сутки Глеб пил, безуспешно и даже, пожалуй, напрасно пытаясь разобраться в самом себе. Напрасно – потому как с мозгом, бултыхающимся в озере водки, над которым навис туман сигаретного дыма, сделать это было крайне затруднительно. Но ему было так паршиво, что он просто не видел иного способа справиться с болью и отвращением к самому себе.       Глеб в своей жизни плакал всего несколько раз, а во взрослом возрасте до этого дня лишь однажды – это случилось спустя пару дней после того, как он узнал, что у Саши случился выкидыш. Тогда, услышав об этом от Криса по телефону, он бросил трубку и так и не смог заставить себя приехать в больницу. Не зная, как себя повести, он просто взял и пропал на неделю. Ушёл в запой и кочевал по впискам, появляясь на фото в компании незнакомых девушек, которые Саша, конечно же, видела на Фейсбуке. Он сам тогда не знал, что он делает. Он ощущал себя полным ничтожеством, пил и плакал – в первую очередь от отвращения к себе и только потом из-за ребёнка. И то, что с ним творилось сейчас, сильно напоминало ему о том времени.       Если бы он знал, что будет так себя чувствовать, то ни за что бы в жизни не стал заявляться к Саше и говорить ей все те слова, что в итоге сказал. Стоило ему оказаться после неё на улице, как он понял, что сделал нечто ужасное и необратимое, нечто такое, с чем ему придётся жить до конца своих дней. Он наговорил ей непростительных вещей и теперь даже не смел надеяться, что совесть когда-то оставит его в покое. Но в глубине души Глеб знал, что он это всё заслужил, и то зло, и та боль, что он причинил, должны вернуться к нему в удвоенной мере. Потому что Саша не заслуживала ничего из того, что он ей сказал.       Особенно тошно было ему из-за лжи. Его притворство во время их встречи было сродни профессиональной игре актёра – впору получать кинопремию. Он так взбесился, когда она попыталась пресечь на корню намеченный разговор, что, как обычно, в пылу гнева, даже не думал, что говорит. Главное было задеть Сашу в ответ, неважно каким образом. И если для этого требовалось высмеять её былые надежды на их совместное будущее, он был готов пойти и на это. А теперь, сидя на диване с бутылкой водки, Глеб осознавал, что он похоронил то самое будущее… которое раньше и правда могло у них быть.       Не то чтобы он когда-то собирался на ней жениться, – нет, до недавнего времени он об этом вообще не задумывался! Ему всегда казалось, что он ещё слишком молод, чтобы носить кольцо на безымянном пальце. А потом, в один момент он внезапно понял, что скоро ему двадцать шесть – не двадцать один и не двадцать три, и возраст его медленно приближается к устрашающей отметке «тридцать». И Глеб порою стал переживать, как бы ему не остаться на своё тридцатилетие в одиночестве. Но когда он был с Сашей – нет, такая мысль едва ли приходила ему в голову. Не из-за неё, а из-за собственной инфантильности. Ему было вполне достаточно того, что они вместе. Зачем нужны эти формальности? И трата на дурацкие кольца? На свадьбу? Ведь всё это ни к чему, когда они могли быть просто друг рядом с другом.       Но нет, неужели она и правда этого хотела?.. У него это просто в голове не укладывалось! Чтобы Саша ждала от него предложения! Конечно, девчонкам бывает свойственно мечтать о свадьбе и белом платье, – Глеб это знал, – но ему почему-то всегда казалось, что Саша к ним не относится. А судя по тому, что она сказала, она действительно об этом думала. Выходит, не так хорошо он её и знал…       Однако, как бы его ни шокировали её слова, он не имел никакого права так над ней издеваться. Ему стоило быть сдержанней. Не выходить из себя. Но как невероятно сложно было держать себя в руках, когда сначала она говорит, что им стоит забыть обо всём и спокойно жить дальше, а потом вспоминает о каких-то призрачных планах! Слишком сложно, чтобы он справился со своими безответными чувствами.       Только он забыл об одном: когда любовь становится безответной, облегчение способна принести лишь вновь обретённая взаимность, а никак не оскорбления, которыми он сыпал. И только теперь Глеб понимал, что сделал себе в разы хуже… заодно навредив и ей.       Её последняя фраза раз за разом звучала в его голове. «Ненавижу тебя! Слышишь? Я больше тебя не люблю», – то, как она на него смотрела, он будет вспоминать ещё долго. Она была такой уязвлённой, такой разбитой… Из её родных, прекрасных глаз лились слёзы, а во взгляде пылала ненависть. И такой её сделал он! Его сердце разрывалось, когда он думал, сколько боли ей причинил. Он напомнил ей о том, о чём никогда не должен был напоминать, обвинил её в том, что она потеряла ребёнка. У него из головы никак не шло, что его поганый язык мог и правда такое сказать. Ведь это была запретная тема, которую он старался не поднимать, и Глеб просто не мог понять, почему он это сказал. Неужели где-то в глубине души он и правда смел её винить? Неужели он настолько низок?..       Их отношения трещали по швам, когда они узнали о том, что у них будет ребёнок. И всё же, они решили его оставить. Возможно, это было не очень разумно, но им обоим казалось, что появился своеобразный шанс всё исправить. Они были растеряны и напуганы, но едины в желании побороться за свою любовь, а ребёнок мог дать ей новые силы. Сблизить их сильнее прежнего, не дать их паре распасться. Уже потом Глеб понял, как это было эгоистично. Пускай, он чувствовал себя глупо, одушевляя плод, который не был ещё человеком, но он не раз думал, что именно поэтому ребёнок решил не появляться на свет у таких родителей.       Глеб никогда не чувствовал ничего подобного, как в тот день, после звонка Криса. Он сразу понял, что на этом их с Сашей работа по склеиванию отношений, которые давно уже были разбиты, окончена. Это был слишком сильный удар, чтобы они его вынесли. И может, он правда её винил… но никогда не признавался себе в этом. А с гневом это ужасное чувство выплеснулось наружу, словно где-то внутри него с петлей слетела дверь, за которой заключалось всё самое низменное, что только в нём было.       Даже поразительно, как ему удалось задеть её за самые больные места. Глеб говорил тогда прежде, чем думал, но сейчас ясно видел, что неосознанно бил туда, где больнее. Напоминание о выкидыше было ударом ниже пояса, но он также припомнил её работу, зная, что Саша ей не гордится, посмеялся над увольнением и, что хуже, её болезнью, которой она всегда так стыдилась. Одним словом, принизил её как мог. А ведь когда-то он был её другом, человеком, который знал обо всех её слабостях, и теперь он так подло этим воспользовался. Как он мог с ней так поступить? Глеб никак не мог понять, почему и зачем это сделал.       Когда бутылка водки кончилась, ему и вовсе начало казаться, что всё это сделал не он. Он же её любил, зачем ему было говорить ей такие гадости? Он со стороны смотрел на парня, который кричал на Сашу, и всё сильнее убеждался в том, что это кто-то другой. Какой-то мудак, которому не помешало бы объяснить, как нужно себя вести. Глеб был на него так зол, проникся к нему такой ненавистью… что, увидев своё отражение в выключенном телевизоре, кинул в него бутылку. Спустя какое-то время его затошнило, и он, попытавшись подняться, упал на колени. В ногу впились осколки, но он, не обращая на них внимания, пополз к ванной комнате, где его начало выворачивать наизнанку. Сидя в обнимку с унитазом, он вспомнил, как однажды здесь сидела точно так же Саша, а он держал её гладкие локоны и так не к месту мысленно восхищался ими. Тогда он мог до неё дотронуться, даже обнять… А теперь ему не стоило и мечтать о том, чтобы снова её увидеть. От этой мысли по его щекам, покрытым недельной щетиной, покатились слёзы, и Глеб почувствовал, что сейчас его снова вырвет, причём от водки или себя самого – можно было ещё поспорить.       Пока он убивался, Саша собиралась на работу и мучилась по-своему – менее заметно внешне, но внутри чувствуя себя роботом, который выполняет какие-то знакомые действия, точно не зная зачем. Сначала ей казалось, это поможет вернуться к жизни – немного развеяться, вдохнуть свежий воздух, заняться трудом, но, когда она вылезла из постели, приняла душ и стала одеваться, то поняла, что внутри ничего не меняется. Она была такой пустой, что никакие занятия, казалось, не могли заполнить её вновь. Всё стало каким-то бессмысленным, а глаза будто покрылись серой плёнкой, сквозь которую мир казался тусклым и хмурым. Ей постоянно хотелось тереть их, чтоб избавиться от неё и вернуть себе ясное зрение, хотя она уже знала, что это не помогает.       Они с Крисом едва не поссорились из-за её работы. Саша совсем забыла, что так ничего и не сказала ему о вечеринках, на которые её позвали поработать официанткой, поэтому это известие его немало удивило и взволновало. И почему-то он решил, что может запретить ей туда идти. Как же… Она не собиралась ему потакать. Её всегда раздражало отношение Криса к её работе, его желание запереть её дома, чтобы она отдыхала и напрочь забыла про труд. Для Саши это было просто унизительно – ничего не делать и не иметь собственных денег. Так она чувствовала себя зависимой, даже несмотря на их дружбу, любовь и доверие, а ей не хотелось от него зависеть.       Но надо отдать ему должное, в этот раз он быстро понял, что ничего не получится. Саша сказала, что дома ей тошно, она совсем расклеилась и чувствует, что должна взять себя в руки, пока не поздно, и этот аргумент возымел действие. Правда, не совсем такое, какого она ждала. Лучше бы он просто согласился… но нет, вместо этого Крису в голову пришла довольно странная идея, что он может отправиться вместе с ней. Когда он озвучил своё нелепое предложение, она чуть было не свалилась на месте.       – Нет, ну почему я не могу туда пойти? Объясни мне. Разве там не нужна лишняя пара рук? – искренне недоумевал он.       – Крис, прекрати! – взвыла она. – Что за вздор! Ну как ты представляешь себе это? Это же не волонтёрская акция! Когда к вам в агентство приходят с улицы и просят дать им работу, вы что, впускаете всех подряд?       – Ну конечно нет. Сравнила тоже… Это ведь разные вещи.       – В каком месте? – прищурилась Саша.       – Ну… – Крис запнулся. – Это же вечеринка в клубе. Там всегда не хватает персонала, вечно не знаешь, у кого заказать. Ты могла бы просто попросить, чтобы меня тоже взяли.       «Это простая работа, с которой справится любой, – слышала она в его ответе. – Если позвали тебя, то меня оторвут с руками».       – Нет, Крис, – процедила она. – Прости, но ты мелешь чепуху. Всё не так просто, как ты думаешь. Я отправляла запрос с резюме, и спустя пару дней меня подтвердили. Нужны люди с опытом, а, как известно, у тебя его нет.       – Но… я могу делать всё то же самое! Что тут сложного?       – Да, я знаю… – сухо сказала Саша. – Жизнь несправедлива, правда? У тебя есть диплом, но ты не можешь разносить тарелки. А у меня его нет, и, хотя я уверена, что справилась бы со всем, что ты делаешь на работе, попасть туда не могу. Так что оставь свои снобистские рассуждения… и отпусти уже моё плечо!       На такой нехорошей ноте им пришлось расстаться с утра. Крис уехал на свою работу, а Саша осталась одна, чтобы вечером спокойно уйти на свою. Когда Крис, как и большинство нормальных людей, будет спать, она будет до ночи мотаться по залу и подавать угощения, пока её ноги не начнут изнывать от усталости. Но ей заплатят, ей хорошо заплатят, и она наконец-то купит Крису подарок на Рождество, до которого осталась всего пара дней.       Она ярко накрасила глаза, собрала волосы в высокий и объёмный благодаря «бублику» пучок, надела белую блузку, которую носила в «Кловер», и узкие чёрные брюки. Таким образом, требования были соблюдены и можно было отправляться в клуб. Смотря в зеркало на девушку, которую едва узнавала, Саша застегнула пальто, замоталась в шарф и, не чувствуя себя собой, вышла из дома. Она понятия не имела, как будет сегодня работать, но где-то внутри прочно засела уверенность в том, что она должна, и именно это не позволяло сдаться. Как привлекательно бы ни было лежать в постели, у неё ещё было немного сил, чтобы отвоевать себе свою жизнь.       Глеб сказал, нормальной жизни у неё не будет… Что же, он не добил её до конца; она собиралась с этим ещё поспорить.       На улицах города всё говорило о приближении любимого праздника. И хотя подготовка к нему началась давно, ещё в ноябре, когда стали появляться первые огоньки на деревьях, всевозможные гирлянды, богато украшенные ёлки и декорации на витринах, сейчас в воздухе витало нечто такое, что становилось ясно: осталось совсем чуть-чуть. Крис называл это сумасшествие, которое ему, однако, очень нравилось, предрождественской лихорадкой. Её создавали те, кто отложили покупку подарков на самый последний момент и теперь, как бешеные, метались от одного магазина к другому, стараясь ухватить что подешевле. Возможно, в чём-то они оказались в выигрыше, ведь уже много где появились скидки, но Крис терпеть не мог толпы и длинные очереди, а потому позаботился о подарке заранее. Он купил для Саши тот изумрудный комбинезон, на который она так смотрела в торговом центре. Но теперь, остановившись на светофоре у ювелирного, задумался о том, чтобы выбрать ей что-то ещё, скажем, на Новый год.       Загорелся зелёный, заставив Криса переключить внимание на дорогу, – в темное время суток он старался вести как можно более осторожно. Сейчас, закончив работать, он наконец-то ехал к Глебу, которого хотел навестить ещё два дня назад, да никак не мог выкроить время. Но, вероятно, так было даже лучше: он больше не чувствовал ярой злости, что охватила его той ночью, когда он нашёл Сашу в слезах, да ещё с синяком, и чувства с тех пор слегка поутихли. Он не наломал дров, хотя мог, и это придало ему уверенности, что он всё делает правильно. В таком ключе и нужно действовать, думал Крис, настраивая себя на спокойный лад.       Он не был у Глеба с тех пор, как забирал отсюда Сашу после командировки, и светлый подъезд вызвал внезапное воспоминание о том, как она кинулась ему тогда на шею, выскочив из квартиры. Она была явно счастлива даже не столько его увидеть, сколько оттуда уйти, и только сейчас Крис задумался о причине. Похоже, у них с Глебом уже давно всё было не так уж гладко… а он так долго этого не замечал. Правда, это осложнялось тем, что они, как два шпиона, держали причины и – особенно – содержание всех своих перебранок в тайне, и если раньше Глеб хоть чем-то с ним делился, то теперь можно было только гадать, что же на самом деле произошло. Крис догадывался, что Саша, боясь их рассорить, часто прикрывала Глеба, который бог знает как мог себя с ней вести, а Глеб не говорил ему всего, боясь его гнева. Вот у них и выходило раз за разом обводить его вокруг пальца, даже не сговариваясь. Но Крису это надоело. Он давно не видел Сашу такой подавленной, как в эти дни, не говоря уже о синяке, который хоть и был получен вроде как случайно, а всё равно заставлял кулаки его сжаться. Поэтому он решил, что на этот раз выскажет Глебу всё, что он думает. Без всяких дружеских поблажек.       Уже с пять минут Крис стоял на лестничной клетке, чувствуя себя при этом крайне глупо, но всё равно продолжал трезвонить в дверь. Никто не открывал. Трубку Глеб не брал, хотя было слышно, как весёлой и громкой мелодией мобильный разрывается внутри квартиры. Именно это наводило Криса на мысль, что тот всё же дома и крепко спит, одновременно вселяя неуверенность, что прийти без предупреждения было хорошей идеей. Ну, в конце концов! В вечернее время Глеб мог пропадать где угодно – сидеть, например, в каком-нибудь баре. И если бы не Крисово чутье, он бы, пожалуй, так и ушёл ни с чем. Однако что-то заставило его дёрнуть за ручку на двери, которая, к его удивлению, оказалась открытой, и с тревогой Крис заглянул-таки внутрь.       Везде горел свет, а в квартире был такой разгром, что невольно он содрогнулся. На кухне тихо работало радио, напоминая дешёвые фильмы ужасов, повсюду были раскиданы книги и рисунки, а заглянув за угол, он увидел треснутый экран телевизора. Но что было хуже всего, нигде не было видно Глеба – Крис звал его несколько раз, но так и не получил ответа. Ругая себя на чём свет стоит за то, что сюда полез, он тем не менее двинулся далее.       Исследовав каждый клочок квартиры, на что ушло не больше минуты благодаря её мизерной площади, Крис заметил дверь в ванную комнату. Про неё-то, расположенную рядом со входом, он и забыл, пройдя мимо. И именно за ней, к его облегчению, оказался Глеб, уснувший возле унитаза. Хотя вид у него был самый что ни на есть отвратительный, Крис, к собственному удивлению, оказался рад тому, что он дома.       Вонь стояла премерзкая, тем не менее он смог себя перебороть и потянулся, чтобы нажать на смыв. Затем распылил освежитель воздуха, налил немного воды в стоящий на раковине стакан и плеснул её Глебу в лицо. Это подействовало: тот зашевелился, заморгал и, заметив перед собой ступни Криса, медленно поднял взгляд на него самого.       – У вас это что, семейное?.. – прохрипел он, пытаясь вытереться.       – То есть тебя не интересует, как я сюда попал?!       Глеб раздумывал с полминуты, видимо пытаясь собрать мысли воедино, пока наконец не спросил:       – А как ты сюда попал?..       – Входная дверь была открыта! – указал Крис в её сторону. – Заходи кто хочешь!       – Крис… потише, ладно? – схватился за голову Глеб. – Наверно, я забыл её закрыть…       Крис помог ему подняться и доковылять до кухни, где парень плюхнулся на стул. Нужно признать, состояние друга озадачивало. Крис даже и представить себе не мог, что обнаружит его – и квартиру – в таком вот виде, а что до настроя поговорить, так тот грозил испариться с каждой минутой. Он просто смотрел на Глеба и не понимал, как друг мог до такого докатиться и соображает ли он хоть что-то.       – А почему ты пришёл? – неожиданно спросил Глеб. – Я звонил тебе?       – Нет… Это я тебе звонил. Но ты не брал трубку.       Глеб потянулся к стоящей на столе бутылке пива и разочарованно вздохнул, увидев, что она пуста. Протёр глаза, понюхал свой свитер.       – С Сашей ведь… всё в порядке? – помолчав, спросил он.       – С Сашей? – тут Крис напрягся, вновь уловив в себе отголоски той злости, что переполняла его два дня назад. – А почему она должна быть не в порядке?       – Я не знаю?..       – Да-а? А если подумать?       – Так она в порядке или нет? – забеспокоился Глеб.       – Это ты мне скажи, Глеб, – вновь повысил голос Крис. – Как она может быть в порядке после твоих нападок? Как это можно выдержать и оставаться в норме? Или ты думаешь, она пуленепробиваемая?       В глазах Глеба, где-то за пеленой, вызванной опьянением, показались проблески удивления. Развалившись на стуле, он уставился на друга с открытым ртом, как будто видел его впервые. По всей видимости, хотел что-то ответить, но почему-то остановился. Ему казалось, что Крис ведёт себя необычно, но он не мог понять, что именно ему кажется в нём странным…       – Что? Язык проглотил? – съязвил тот, доставая телефон из кармана брюк. Стоит ли говорить, что в рабочей одежде он выглядел как само совершенство? В его присутствии Глеб чувствовал себя настоящим свинтусом, живущим на помойке, – до того контрастно смотрелся его прекрасный друг посреди всего этого разгрома и в сравнении с ним самим. – Я тебе сейчас кое-что покажу… – сказал Крис.       – Чт-то?       – Твоих рук дело?       В этот момент перед Глебом появился широкий экран смартфона с фотографией, на которой сразу было и не понять, что запечатлено. Он смотрел на неё с минуту, пока его взгляду не прояснились очертания плеча и он наконец не понял, что это чей-то синяк.       Перед глазами на секунду мелькнуло воспоминание. Саша держит в руках две тарелки. Её глаза безумно пылают, и одна из них летит прямиком в него. Чудом её поймав, он совсем не думает, что делает, – он только кидает её назад и быстро прячется за угол, не дожидаясь, пока она кинет следующую.       – Что это? – сглотнув, спросил он, всё ещё надеясь на лучшее.       Как оказалось, тщетно.       – Это то, что бывает, если в человека попасть каким-то предметом, – спокойно объяснил Крис, прохаживаясь взад-вперёд. – Например, чашкой. Или тарелкой. Мне всё равно, нарочно ты это сделал или нет, – результат ты видишь. В любом случае он одинаковый. И давай обойдёмся без оправданий? Не хочу их выслушивать. Всё, чего я хочу, это чтобы ты уяснил одну вещь, – тут он развернулся и посмотрел ему прямо в глаза: – Если это ещё когда-нибудь повторится, ты получишь судебный запрет на приближение. Всё понятно?       Глеб смотрел на него во все глаза и не мог поверить своим ушам. Неужели это Крис, его добродушный Крис, говорит ему всё это? И как он говорил! Так сдержанно. Так хладнокровно. Какое несоответствие содержанию!.. Будто он каждый день имеет дело с подобными обвинениями, будто это рутина, а не из ряда вон выходящее событие – для их-то многолетней дружбы, едва ли хоть раз пошатнувшейся из-за их с Сашей личных размолвок. Хотелось бы ему, чтобы всё это был пьяный сон…       Однако голос Криса напомнил ему о том, что это всё же реальность:       – Ты понял, что я сказал?       Кажется, он считал его алкоголиком…       – Понял, – прочистив горло, ответил Глеб. – Но ты можешь об этом не волноваться. У нас… всё кончено. Она не захочет меня больше видеть.       – У вас уже давно всё кончено, придурок ты такой, – устало вздохнул Крис. – Она и не хотела с тобой видеться, если до тебя не дошло. Но тебя ведь это не остановило, верно? – С этими словами он осторожно прошёлся к дивану, стараясь не наступить на осколки, и грустно посмотрел на плоский экран телевизора. – А телек зачем разбил? Господи, что с тобой вообще происходит? Зачем было столько пить?       Глеб пожал плечами, безразлично осмотрев комнату. Он знал, что там очень грязно… и что он ещё пожалеет об испорченных вещах… но сейчас ему было почти всё равно. Это всё были такие мелочи…       – Поминки, – почему-то вырвалось у него.       – Поминки?! – Крис сомнительно на него посмотрел.       – Да. Я нас похоронил.       Крис, кажется, понял – об этом свидетельствовало его выражение лица. И то, как он покачал головой, и как закрыл глаза, и как потёр переносицу. Он не знал, что об этом и думать, Глеб это видел.       – Ты должен взять себя в руки, Глеб, – наконец сказал он. – Так не может продолжаться. Ты должен забыть про неё, переключиться на кого-то. Или что-то – какое-то занятие. Потому что так ты делаешь всем только хуже. Скоро новый год, это шанс начать всё заново, зажить новой жизнью… Когда ты уезжаешь?       – Двадцать пятого утром, – прохрипел Глеб.       – Тогда прими пару таблеток, приберись тут и, главное, приведи себя в божеский вид. Родители будут не рады увидеть твою опухшую рожу. И хватит уже прикрываться горем. Не знаю, почему ты решил, что разбитое сердце позволяет тебе делать гадости другим людям… но не делай их хотя бы себе.       Понимая, что это всё по делу, Глеб не мог даже злиться. Крис, как всегда, говорил всё как надо; необходимость того, что он советовал, Глеб понимал и сам. И критика со стороны никак его не мотивировала. Услышав всё это от Криса, он не почувствовал в себе никаких подвижек – он был по-прежнему овощем, который не прочь бы снова забыться.       Если б только Крис мог ему немного помочь… Одному ему будет так сложно…       – А ты мне поможешь?.. – попытался Глеб.       И тут же понял по взгляду Криса, что зря. Когда тот заговорил, его голос был холодным и черствым:       – Нет. Если честно, то у меня больше нет никакого желания что-то для тебя делать…       И к несчастью для Глеба, это была сущая правда, а не просто попытка повредничать. Раньше бы Крис уже прибирался в его квартире: выбрасывал бутылки, расставлял по местам все вещи, подметал пол; отправил бы его в холодный душ, принёс таблетки от похмелья и, может, даже приготовил бы поесть. Но не теперь. Ему не хотелось находиться в этой грязи ни минутой дольше. И очень хотелось, чтобы этот пьяница уже что-нибудь сделал сам.       – Это всё из-за Саши? – спросил Глеб. – Значит, вот так оно теперь будет? Ты позволишь ей влезть между нами?       Крис шумно вдохнул, а затем развернулся и направился к входной двери.       – Если ты не заметил, она уже давно между нами, – сказал он, одеваясь. – Я только говорю тебе то, что должен был сказать уже давно. – И увидев, что Глеб смог выйти следом за ним, добавил: – Клянусь, Глеб, если я узнаю, что ты её донимаешь, то ты получишь.       Они молча смотрели друг на другу с минуту: Крис холодно и даже немного презрительно, а Глеб – с удивлением и подозрением. Однако разница между ними была не столько во взглядах, сколько в другом: Крис чётко знал, что именно между ними изменилось… а вот Глеб мог только догадываться. Но он догадывался. Стал догадываться – может, довольно поздно в связи со своим запоем, и тем не менее. С самого начала ему казалось, что Крис ведёт себя не так, как прежде, что что-то новое появилось в его поведении … Но только сейчас до него дошло.       – Боже… Какой же я идиот… – простонал он. – Како-ой же я идио-о-от! Я просто… полный придурок… да?       – Да, – просто ответил Крис. – Хорошо, что ты это понимаешь. Ну, мне пора. С наступающим… Не забудь купить маме подарок…       И он оставил застывшего на месте Глеба смотреть на закрытую дверь.