Ищите даму...

Мне исправить невозможно ничего  Мир разбит, и морю отданы осколки; Я — ваш пленник, ну да, в общем, что с того В сожаленьях до смешного мало толку. © Канцлер Ги — Романс Олафа Кальдмеера Питер сделал глубокий вздох, пытаясь, впрочем, весьма успешно, скрыть боль за высокомерной усмешкой. Глухо звякнули пугающей толщины цепи, сковывающие его руки, ноги и цепляющиеся к широкому металлическому ошейнику на шее. Толщиной звенья этих цепей были довольно внушительной, даже на вид способные удержать едва ли не дракона, а их веса вполне хватало, чтобы постоянно тянуть шею к полу, мешая держать голову ровно и смотреть в глаза своему тюремщику. Это не говоря уже о том, что тяжесть цепей не позволяла даже просто пошевелить руками или ногами. Чтобы хотя бы сдвинуться с места, нужно было бы собрать все свои силы, которых у Питера просто не было. Что и не удивительно, если учесть, что кормили его без особой заботы — лишь бы не умер. Причиной такой «заботы» было сплетённое, из последних магических сил, Питером заклинание. Старая, используемая ещё с допотопных времён кровная магия, связавшая воедино жизни всех, в ком текла его кровь. Главный приоритет в связи был за его собственной жизнью, как самого старшего в роду. Другими словами, если бы он умер — Румпельштильцхен, Бейфайр и Генри умерли бы одновременно с ним. И в то же время он сам мог вытягивая из них по каплям жизненную энергию продержаться подольше. Таким образом Питеру удалось обеспечить себе гарантии выживания, до тех пор пока остальное семейство ищет способ разорвать чары… или пока его и без того ограниченный срок не истечёт окончательно. Правда, до последнего Питер планировал не доводить… Пен болезненно скривился от прошившей руку боли. А ведь всего лишь попытался немного пошевелить пальцами. Но занемевшие в оковах конечности были словно чужие, а любая попытка хоть немного размять задервеневшие мышцы влекла за собой лишь очередную порцию боли. От усталости сами собой смыкались глаза и даже холодные плиты подвала казались уставшему и измотанному телу такими желанными, что он с радостью бы рухнул на них, если бы не проклятые кандалы, заставляющие против воли держаться на ногах. Хоть те же Белоснежка и Принц были против такого жёсткого способа держать его в плену, но всё же согласились, что данный враг слишком опасен, чтобы создавать ему сколько бы то ни было комфортные условия. И действительно, помести «команда спасителей» его в полицейский участок за решётку или под надзор магической части семейства, у него было бы куда больше шансов сбежать и продолжить пытаться воплотить в жизнь свои планы. Но здесь, среди грубого, с проросшей на стенах плесенью и мхом, камня, вдыхая, забивающую лёгкие, подземельную влагу, на подкашивающихся ногах и с плотным густым туманом усталости в голове — самый страшный злодей всех миров был не опасней истощённой собаки. Порычать силы ещё есть, а цапнуть — уже нет. Но у него было время подумать. Осознать свои ошибки. А было их две. Нетерпение и Отчаяние. Чувствуя, как оставшегося ему времени остаётся всё меньше он начал совершать катастрофические ошибки. Судорожно импровизировал на ходу, действуя грубо и практически напрямую, не видя от застилающего глаза страха, что лишь глупо портит сам себе всю игру. И вот теперь, как итог его глупых ошибок и упущенных шансов: Обессиленный, лишённый магии… почти сломленный. Почти… Губы пленника исказились в злорадной усмешке, когда в памяти вновь всплыли ошарашенные лица «спасителей». Пен знал, что стоит ему появиться на корабле, как его обязательно заметят. У него был для такого случая специально заготовленный план. И он был твёрдо уверен, что первым почувствует его магию именно Румпельштильцхен. Но, похоже, всё же не оценил материнское чутьё, или что более вероятно сигнальный контур оповещающего заклятья наложенного Злой Королевой. Первой в каюту ворвалась именно она, опередив Темного. Едва заметив рядом с сыном врага, женщина не раздумывая атаковала. И от избытка эмоций вложила в своё заклинание столько сил, что Питеру стало по-настоящему страшно за свою жизнь. Разумеется, будь он в лучшем состоянии — подобное бы не стало для него проблемой, но не тогда, когда он был измотан предыдущим противостоянием и ослабленный покидающей его магией. В отличии от Румпеля, который всего лишь пленил бы отца ящиком Пандоры, Реджина жаждала именно уничтожить и церемониться не собиралась. Единственным способом уцелеть тогда стало, наложенное из последних сил заклятие на крови. Зато последующий ужас в глазах ведьмы, когда вместе с ненавистным Пеном, задыхающимся от невидимой хватки на горле, неожиданно захрипел Генри и судорожно вцепился пальцами в дверной косяк Тёмный — стал Питеру усладой для глаз. Тем не менее, это не помешало Тёмному магу наложить довольно заковыристое проклятье, буквально запечатавшее магию внутри Пена. Она всё ещё была при нём, но стала вялой, слабой и почти не отвечала на попытки до неё дотянуться. Почему Румпель не использовал это проклятие раньше, стало понятно сразу. Оно было двухсторонним. Возможно, не обернись эта ситуация против него, Питер бы даже восхитился подобному «подвигу». Ведь для Тёмного, лишиться магии было хуже смерти! Но видимо оставлять Хозяина Неверленда хоть с малыми крохами оставшейся в нём магии — было ещё хуже. И всё же Румпель в своём неожиданном героизме остался собой. Полностью запереть магию до последней капли он не решился. Видимо надеялся, что тех крох что остались, врагу ни на что не хватит. Начавшие разбираться, что же к чему, «спасители» с помощью более просвещённого Голда выяснили особенности использованной на Генри кровной магии. И, к неудовольствию Пена, его сын знал о подобных заклятьях излишне подробно. Кровная связь дублировала лишь наиболее опасные для жизни повреждения. Как тогда, когда Питер едва не был задушен Реджиной. Или если, ему к примеру проткнут чем-нибудь острым сердце, и всё остальное в таком роде. Обычные царапины, синяки и недомогание связь так сильно не дублировала. Именно поэтому никто не побоялся, что не совсем комфортные условия плена станут достояние кого либо кроме самого Пена. Увы, но весь этот букет, не самых приятных ощущений, связь не считала за смертельно опасные. И теперь, под бдительным надзором, сменяющихся тюремщиков, он заперт в каком-то подвале, пока тёмно-светлое семейство ищет способы отменить его колдовство. Сырая прохлада, занемевшие не слушающиеся конечности, слабость от которой кружится голова, все удобства по минимуму — вот и вся забота дорогих «светленьких» и одной «тёмненькой». Хотя какая из Реджины Тёмная? Она, так же как и Румпель, потеряла право считаться Тёмной с тех пор, как поддалась этим заразным розовым соплям, которые так активно излучают Чарминги во все стороны… Разумеется, к нему представили тюремщика, который и проверял его состояние, следя за тем, чтобы пленник ненароком не отбросил копыта раньше времени. Питер даже не знал, удивляться ему, смеяться или сделать вид, что его совсем не забавляет то, что в «охрану» к нему выделили именно Киллиана. С одной стороны это хорошо, ведь пирата он знал как облупленного и мог хотя бы предугадывать его действия, в отличии от других… Ирония ли судьбы, что какого-то пирата, он знает лучше чем даже собственного сына? Повернув голову на бок, так как поднять её не было сил, юноша рассматривал Киллиана, который в недовольстве мерил шагами помещение, бросая на Пена настороженные и раздражённые взгляды. — Даже когда всё закончилось, ты всё равно продолжаешь портить мне жизнь! Хоть когда-нибудь я сумею наконец-то избавиться от тебя? — Закончилось ли? — Едкая усмешка расцвела на бледных губах пленника. — И вообще, кончай ныть. Не нравиться торчать рядом со мной? Так иди и жалуйся своей ненаглядной Эмме. Я-то тут причём? Не я тебя выбирал на этот ответственный пост. — Юноша постарался вложить в фразу как можно больше яда, но на лице вместо презрения появилась очередная гримаса боли. Впрочем, Джонс не обратил на это внимания, насторожившись лишь из-за сказанных слов. — Не закончилось? Ты пойман, лишён силы все твои планы провалились и сердца мальчонки тебе не видать. Скоро Её Величество на пару с Тёмным найдут способ разорвать наложенные тобой чары. На что ты ещё надеешься? Пен не ответил, прожигая пирата насмешливым взором. Но долго упиваться своим превосходством и секретами парню не удалось. От сердца по телу прошлась очередная волна мёртвенного хлада, сжимая душу в тисках липкого, цепкого страха. Болезненно заныло в центре груди, заставляя кусать бледные от холода и слабости губы. Магия Неверленда отторгала своего носителя. И пусть время у него ещё есть, но каждая такая вспышка, проносящаяся по телу раскалённым пламенем, словно невидимые часы, отсчитывала стремительно утекающее время. Питер закрыл глаза, игнорируя попытки пирата добиться от него хоть каких-то ответов, и начиная проваливаться в спасительное забытиё. Но отгородиться от мучающей его боли сном не получилось. Джонс болезненно сдавил ему плечи и сильно встряхнул, из-за чего к боли в разрушающемся магическом ядре, прибавилась и более банальная, но столько же неприятная боль в закаменевших мышцах. В добавок ещё и окатил водой из запасной фляжки, из-за подземельной прохлады показавшейся едва ли не ледяной. — Убедился, что я ещё жив и не собираюсь пока помирать? — с тихим смешком произнёс пленник, с трудом задрав голову и посмотрев пирату прямо в глаза, прямо через намокшие и неприятно прилипшие к лицу пряди. К сожалению надолго сил не хватило и голова снова обессиленно склонилась под тяжестью цепи. — Если убедился, то ничто тебя тут больше не держит. Беги к своей Спасительнице. Она в очередной раз вытрет об тебя ноги и убежит к Бейфайру. А ты опять окажешься никому не нужным пиратом алкоголиком. — Сказанное прозвучало на удивление беззлобно, а даже скорее устало. Сам вид пленника вызывал жалость, даже не смотря на понимание того что Пен тот ещё монстр и жалеть его не за что. Но видеть парня таким было непривычно настолько, что пират даже не стал огрызаться в ответ. Они молча встретились взглядами и на мгновение на губах Пена промелькнула тень той самой его любимой усмешки. Но и эта тень улетучилась стоило мальчишечьей голове бессильно поникнуть, упираясь подбородком в выпирающие ключицы. Отвернувшись от обессилено обвисшего на цепях врага, пират всё так же сохраняя молчание, покинул, ставшее персональной тюрьмой, помещение. Оглушающе громко ударилась о косяк дверь, скрипнул замок.