Rise

В прошлой жизни я определённо кем-то была, и звали этого человека Александрой Адамсон. Так, во всяком случае, мне говорили. Но я не умещаюсь в рамки, ограниченные временем, всевозможными фактами и статистическими данными, которыми меня пичкают. Хочется верить, что я представляю собой нечто более существенное, чем фотоальбомы, которые вынуждена смотреть. - Алекс, иди сюда. Такое событие нельзя пропустить. - говорит женщина, которую приходится называть мамой. - Александра. Меня зовут Александра. - возражаю я, но всё же подхожу к ней. - Ты некогда не любила своё полное имя. Оно же тебя раздражает, разве не так? - Теперь не так. Она вздыхает и прикусывает губу. - Ты просила меня подойти? - Да, я нашла ещё один альбом с фотографиями. Думаю, что тебе это будет интересно. Хочешь взглянуть? Она всё время так. Хочет вернуть мою память, пытается сделать так, что бы я что-нибудь вспомнила. За последнею неделю я пересмотрела наверное тысячу самых разных фотографий. - Да. Она протягивает альбом. Я улыбаюсь гладя на обложку. Эту фотографию я видела сотню раз. На ней я улыбаюсь, а со мной молодой парень, он тоже улыбается. У меня много фотографий с ним, даже очень. На каждой фотографии в этом альбоме я с ним. Мама говорит, что его зовут Найл. - По твоим словам он очень любил меня и заботился обо мне. Почему я его не видела с момента пробуждения? Она молчит. Все молчат когда я спрашиваю о нём.

Ощущения

Место, где царит непроглядная тьма. Здесь у меня нет ни глаз, ни рта, и я не в состоянии произнести хотя бы слово. Позвать на помощь тоже нельзя, потому что не могу дышать. Окружающая тишина такая гнетущая, что хочется умереть. Но и умереть не получается. Темнота и безмолвие длятся вечно. И это не сон. Снов я не вижу.

Пробуждение

Авария случилась более года назад и вот уже месяц, как я пришла в себя. Больше года пролетело в пустую. Мне уже не девятнадцать, а двадцать лет. Я проснулась с громкими криками. Так мне потом об этом рассказывали. Первого дня после пробуждения совсем не помню. До сих пор кричу, когда просыпаюсь. Почему - не знаю. Ведь я ничего не чувствую, во всяком случае, такое, чему можно дать определённое название. Это можно сравнить с дыханием. Неведомые процессы происходят внутри меня, и управлять этим невозможно. Папа специально приехал из Бостона и тоже присутствовал при моём пробуждении, назвав его хорошим началом. Похоже, любое моё действие вызывает у него восторг. Несколько первых дней приходилось тяжко, так как ни мозг, ни тело не хотели слушаться. Первым пришёл в себя мозг, а вот руки ещё некоторое время стягивал ремень. На второй день они тоже успокоились, и их наконец развязали. В доме царило оживление. Меня всё время осматривали, ощупывали, проверяли, не давая ни минуты покоя. С каждым днём мне становилось всё лучше и лучше. Вот ведь какая штука. Ещё вчера я не могла ходить, а на следующий день проблема решилась сама собой. Правое веко совсем недавно падало на глаз, а теперь он смотрит вполне нормально. И язык, который только что беспомощно лежал во рту неповоротливым куском мяса, вдруг стал произносить забытые за полтора года слова. На пятый день, когда я твёрдой походкой, совсем не спотыкаясь, вышла к маме она расплакалась и сказала, что это настоящее чудо. Походка у меня сейчас вполне нормальная, а вот с памятью дело обстоит хуже. Я не помню ни мамы, ни папы, ни Найла, ни друзей. Не помню свою прошлую жизнь и сама авария тоже не сохранилась в памяти. А ещё не могу вспомнить, какая она, Алекс Адамсон. Папа говорит, что со временем всё пройдёт. «Время лечит». - не устаёт он повторять любимую поговорку. А я боюсь признаться, что не понимаю значение слова «время».