Круговорот

Я ждал семнадцать месяцев, чтобы он пришел убить меня. Это случилось после битвы с Айзеном. Я победил его, но потерял себя. Как и предупреждал Зангецу, духовная сила постепенно ушла, и я остался заперт в своем теле. Мой дух больше не сбегал из бренной оболочки на борьбу с пустыми, люди больше не находили на улицах бездыханное тело юноши, которое затем внезапно вскакивало и отправлялось по своим делам, как ни в чем не бывало. Я был совершенно беспомощным. Я ослеп. Перестал чувствовать все то, что было главным наполнением моей жизни в течение очень долгого времени. Стал обычным человеком. Никаких пустых. Реяцу. Сражений. Я лишился того, что было моим призванием и долгом. Теперь ночи я проводил в своей постели, а не в патруле. Лежал, уставившись в потолок, долгие часы. Я совсем отвык от долгого сна. Во время ночного бдения весь ужас положения охватывал меня заново. Я больше не буду шинигами. Останусь бессильным незрячим человечишкой, который не в силах никого защитить. Даже у Карин силы сейчас больше, чем у меня. Я могу так и умереть человеком и явиться в Общество душ с позором. Конечно, никто не скажет этого прямо. Они столько раз у меня в долгу, что я уже перестал считать. Но я приду туда человеком, а не шинигами. Мою душу заберет проводник, она не сможет пойти сама. Меня определят в Руконгаи, а не в Сей Ретей. Я умру здесь со стыдом и буду жить там как все. Если даже в Обществе душ ко мне не вернется реяцу, я убью себя. Я не пойду в Готей 13 с просьбой помочь. Они все равно не смогут. И если так оно и будет, с самим существованием моей души следует покончить. Я понимал, что избавления нет, и просто ждал. Чуда или смерти, одно не хуже другого. Слезы бессилия иногда прорывались против моей воли. К горлу подкатывал противный комок, лишая воздуха, и сразу за ним приходили слезы. Они напоминали мне, что человеком я был всегда, и мысли о потере другой моей сущности какое-то время не казались столь опустошающими. У меня стало несравнимо больше свободного времени. Дни текли до отвращения однообразно. Чтобы как-то убить время, я постоянно тренировался. Хотя закаленному в боях телу практически безразличны обычные тренировки, это помогало как-то занять себя. К тому же, хоть я и не хотел себе в этом признаваться, я страшно надеялся на то, что сила вернется, и я снова смогу взять в руки меч. Первое время я еще ждал сигналов от удостоверения, но затем привык к его постоянному молчанию. И надежда постепенно угасла. Меня списали со счетов. Интересно, заходила ли Рукия посмотреть на меня? Даже если и заходила, никаких знаков она не подала. Наверняка ее душила бы жалость ко мне. Кучики Рукия, войн, мертвый и почти бессмертный, все-таки так человечна. Я представлял, каким полным скорби должно было быть ее лицо, если бы она увидела меня, растерявшего все, чем был. Кроме Рукии я старался ни о ком не думать. У Ренджи и без того все наверняка хорошо: еще некоторое время, и он, вероятно, станет капитаном. Так что скучать по мне мало того, что не в его стиле, у него еще и нет на это времени стараниями Бьякуи. Уж мне-то известна способность капитана шестого отряда выжимать из других соки. Но об этом я старался не вспоминать. Не воскрешать в памяти то, как заставил его начать открываться мне. Медленно, с неохотой и раздражением. Не перебирать в памяти те редкие моменты, когда он снимал свою маску ради меня. Не упиваться мыслями о том, что были моменты, когда никто, кроме меня, для него не существовал. Я знал, что это закончится. Просто не думал, что это случится таким образом. Я и представить не мог, что однажды не смогу его увидеть, даже если он будет стоять прямо передо мной. Он – дух, говорящий устами мертвого человека. И я не способен больше даже ощутить его присутствие. Его реяцу не пригвоздит меня к полу, равно как и его руки. К этому я оказался совершенно не готов. Привыкнув к духовной силе, я не задумывался над тем, сколько она мне дает. И сколько я могу потерять вместе с ней. Я презрел жизнь без силы. Собственно, это нельзя было и назвать жизнью. Существованием? Возможно. Прозябанием? Пожалуй. Безразличием? О, да. Пока в один умеренно прекрасный день я не встретил Гимджоу. Это был вызов. Он словно дразнил меня своей мощью, а угрозы семье и друзьям просто вывели меня из себя. Я снова жаждал силы, сильнее, чем чего-либо прежде. Оставил все и с незнакомым мне самому неистовством приступил к новым тренировкам. Если я и могу за что-то благодарить подчинителей, так это за то, что заново пробудили во мне дух и ярость. Мне указали на врага, и я как прежде, без раздумий, ринулся в бой. И сейчас меня даже не беспокоит их ложь, то, что они использовали меня для своих целей. Я не сердился на них ни минуты, ведь они дали мне куда больше, чем я им. Свое я потом забрал, но вклад этой горстки людей с покалеченной пустыми судьбой остался со мной. А затем снова была Рукия. Как в первый раз, когда я встретил ее. Если бы она не была богом смерти, я назвал бы ее своим ангелом. Боль от ее меча, проткнувшего мое сердце, звенела в каждом мускуле моего тела. Благодаря ей я родился во второй и третий раз. Чтобы узнать, что она пришла убить меня. Как и Ренджи. Кенпачи. Иккаку. Хитсугая. Бьякуя. Я ждал семнадцать месяцев, чтобы он пришел убить меня. Я всегда знал, что моя сила не для того, чтобы выполнять грязную работу Готей 13, и уж точно не чтобы служить ему. Моя сила призвана защищать то, что мне дорого. И просто так уж вышло, что в этом списке оказалось и Общество душ. Но Готей 13 не нравился мне категорически. Лицемерие и жестокость, прикрытые стремлением к воинской дисциплине и почитанием традиций, - вот все, что он явил мне в первый мой визит в страну мертвых. Это вызывало жалость и бешенство. Поэтому все, что я там делал с тех пор, было призвано подорвать этот несправедливый порядок и изменить отношение к жизни тринадцати отрядов. Как ни странно, у меня получилось. С тех пор ощущения от этого мира были такими же, как от визита в дом друзей или близких родственников: ты помнишь, что ты здесь гость, но если отставить формальности, чувствуешь себя как дома. Контраст повсеместного спокойного течения реяцу и господствующего воинского духа были точно под стать мне. Но как бы то ни было, когда я впервые за полтора года вернулся в Общество душ чтобы забрать тело Гимджоу, я готов был прорубать себе путь мечом по всему, что стало мне дорого. Мне не привыкать удивлять косное собрание капитанов Готея своими выходками, но в этот раз я, кажется, действительно поразил их воображение. Даже из-под кустистых бровей со-тайчо было заметно, как в его старых глазах промелькнула тень шока. Получив, что хотел, я столкнулся с проблемой посерьезнее отстаивания своих интересов перед духами, чей возраст исчисляется сотнями лет. Мне нужно было общаться. Все старые друзья и знакомые горели желанием узнать о моих делах за последние семнадцать месяцев. Я был почти уверен, что они наверняка кое-что знали из донесений дежурного шинигами или через связь с моим удостоверением. Но мне было приятно само внимание этих людей. Я знаю, они не стали бы притворятся из вежливости, там это просто не принято. Если в Готее тобой интересуются, значит, действительно беспокоятся. Я думаю, если бы со мной случилось что-то серьезное или я умер, здесь бы узнали. Раз таких вестей получено не было, то со мной все нормально, так они должны были рассудить. Но их волнение было неподдельным, радость и участие – искренними. Это приятно: находиться рядом с людьми, в которых не приходится сомневаться, которых можно с гордостью назвать друзьями. Уладив дело с похоронами Гимджоу, я ушел в Общество душ на две с лишним недели. Дни напролет я проводил с друзьями: тренировался, гулял, выбрался пару раз с ними на задание. Здесь я в полной мере осознал, как безумно скучал по этому месту. Я не мог перестать радоваться просто тому, что вижу лица товарищей, что они здоровы, целы и невредимы. Пару раз я ловил себя на пристальном разглядывании Рукии. Она коротко остригла волосы и выглядела совсем иначе, чем я ее помнил. И теперь она лейтенант. Она немного изменилась в связи с новой должностью, и я стремился заново запомнить новую Рукию. Ренджи же не изменился совсем, только месиво волос на его голове изрядно увеличилось. Я смотрел на друзей и понимал, что лишь мне эти полтора года ничего не принесли. Для меня это было потерянное время, они же продолжали жить, развиваться и совершенствоваться. А я выпал из времени на семнадцать месяцев, и сейчас самому себе здесь казался гостем из прошлого. Осознавать, что жизнь действительно оставила меня и вернулась лишь сейчас, было горько и по-детски обидно. Но ведь я буду не я, если не примусь наверстывать. Все, что говорит о моей слабости, бросает мне вызов. Бьякуя говорит, что эта юношеская горячность смешна, но мне нет дела. После своего возвращения я не стал искать встречи с ним, как и он со мной. Я просто не знал, что сказать ему. Я не знаю, что он делал все это время, чем занимался и с кем. По себе знаю, как тяжело он сходится с людьми, но времени прошло много. При нашей первой встрече он как всегда и бровью в мою сторону не повел. Даже слова не сказал. Но если раньше я знал, что такова его роль, сейчас я не мог сказать этого с уверенностью. Не знаю, нужен ли ему еще. Нужен ли был вообще когда-то. Хотя капитан никогда ничего не делает просто так и не привык изменять своим предпочтениям, я боялся, что отсутствовал слишком долго и утратил в его глазах актуальность. Поэтому разговор с ним я откладывал до самого конца. Если все между нами осталось как прежде, мы всегда найдем способ увидеться, если же нет, хорошо, что я не испортил этим свое пребывание здесь. В последний день перед уходом я все-таки нанес визит в поместье Кучики. До этого я жил с Ренджи в бараках шестого отряда, хотя Рукия постоянно звала погостить у нее. Но не мог же я сказать ей, почему не хочу жить так близко к Бьякуе, почему не хочу бояться сорваться и броситься в его покои. А в бараках своего отряда капитан почти не появлялся, так что там было гораздо безопаснее. И только к последнему дню своего длительного пребывания в Обществе душ я, наконец, набрался смелости прийти в его дом. Не спеша проходя по хорошо знакомым тропинкам и переходам, я вспоминал все, что связывало меня с этим местом. Как я однажды крался здесь глубокой ночью в поисках хозяина дома. Как это потом вошло в привычку. Сколько я пережил здесь, сколько раз не хотел уходить, и ему приходилось почти выставлять меня. Проводя кончиками пальцев по перилам веранды, по которой мы шли, я чувствовал полузабытое смятение. Здесь все было пропитано его присутствием. Его мощная реяцу ощущалась повсюду, смешивалась с воздухом и наполняла каждую комнату и каждый покой. От такого ощущения его духовной силы я, как и всегда, чувствовал расслабляющую, томительную слабость. Мы нежились на солнышке под утомленный стрекот цикад, когда к нам прибежал мальчик-слуга и, склонившись в почтительном поклоне, уведомил, что хозяин приглашает Рукию-сама и ее благородных гостей отобедать. Рукия просияла и тут же вскочила с места, призывая нас пойти. Мы же с Ренджи немного смутились. Он от того, что не обедал еще со своим непосредственным командиром в качестве гостя, а я – потому что… У меня было столько разных причин, что при всем желании я не смог бы выбрать одну. Капитан ждал нас в комнате, граничившей с его покоями. Не знаю, дразнил он меня или просто открыто издевался – и то, и другое ему с успехом удавалось. В большой комнате с настежь распахнутыми седзи и парящими на ветру, словно сотканными из газа, легкими занавесками был накрыт стол на четверых. Прислуга, неэмоциональная как глава дома, препроводила нас к нашим местам. Мое напротив его. С трудом держа палочки, я молча запихивал в себя еду, не чувствуя вкуса, и еще ухитрялся в нужные моменты лучезарно улыбаться светящейся от счастья Рукии. Среди всех нас она явно выглядела самой довольной и не переставала говорить. Бьякуя поддерживал светскую беседу, не глядя особо никуда, и особенно избегая меня взглядом. Словно меня нет. Словно я пустое место. Словно я не возвращался сюда сквозь битвы и боль, чтобы только иметь возможность дышать с ним одним воздухом… - Можно с тобой поговорить? Бьякуя коротко кивнул, отложил палочки и изящно встал. Я не мог оторвать взгляд от его движений, сдержанных и сухих, точных и плавных. Воздуха внезапно стало чудовищно мало. Голова закружилась, кровь гулко застучала в ушах. Я так давно не ощущал такого волнения… Я так скучал по тебе… Не переставая внимательно его рассматривать, я рывком поднялся на ноги и направился к выходу. На воздухе голова немного прояснилась. Не торопясь, Бьякуя вышел следом за мной и жестом пригласил пройтись. Без особого удивления я чувствовал напряжение в каждом мускуле. Невесомой дрожью ощущал полузабытый трепет. Я внезапно очень отчетливо, до мельчайшей детали почувствовал собственное тело. Оно жаждало и ждало. Прикосновения. Действия. Хоть чего-нибудь. Я так долго жил, почти ничего не чувствуя, что теперь одно присутствие Бьякуи способно было лишить меня самообладания. Я не смотрел на него, лишь слышал шорох его одежд, но уже это волновало меня как ничто прежде. - Как у тебя дела? – я, наконец, отважился задать вопрос и поднять на него глаза. Он восхитительно спокоен и собран. Как и всегда. - Хорошо, спасибо, - он чуть наклонил голову, как бы подтверждая свои слова. Что-то в его ответе насторожило меня: Кучики Бьякуя так не говорит. Только не со мной. Со всей внимательностью, на которую только способен, я смотрел на его лицо, отчетливо вычерченное на фоне неспокойного сегодня неба. Его глаза. Они были еще холоднее, чем всегда, хотя может показаться, что это невозможно. Я с осторожностью оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что нас никто не видит, и несмело коснулся его пальцев своими, легко сжал ладонь. Я изо всех сил старался выглядеть хладнокровно, но в моем взгляде наверняка было столько волнения и участия, что он должен был укорить меня за несдержанность. Но Бьякуя лишь с недоумением воззрился на наши ладони, а затем впервые за сегодняшний день посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде не было ничего. И это напугало меня. Раздражение, гнев, презрение. Теплота, симпатия, страсть. Что угодно, только не пустота… Но его глаза не говорили ровным образом ничего, укор я уловил лишь в выражении его лица. - Что ты делаешь, Куросаки? Как будто бы он не знает. Его ладонь теплая и мягкая. Аристократическая. Я легко провел большим пальцем по ее тыльной стороне, сжал чуть сильнее. Я смотрел на него так открыто, что он наверняка видел все мои вопросы и намерения, нужда уточнять что-то определенно отсутствовала. - Прекрати это, Куросаки. Нас могут неправильно понять, - ровно произнес он, отнимая свою ладонь. Его взгляд был так же холоден, но теперь в нем сквозила скука. Действительно, он так четко дал понять, что мне здесь больше не место, что мое присутствие и мне стало в тягость. Я шумно выдохнул. Значит, он все решил. Лучше бы реяцу не возвращалась ко мне, на краткий миг подумал я. Лучше бы я и дальше не мог его видеть. Коротко поклонившись, я развернулся и направился прочь от него. Желание обернуться вкупе с надеждой, что мне все это показалось, немедленно начали грызть меня изнутри. Но я знал, что уходить надо с честью. Он многому научил меня, не зная того, например правилу никогда не показывать свою слабость. И я знал, что не покажу ее. Не давая себе обернуться и чувствуя нарастающую тяжесть в груди, я перешел в сюмпо. Из поместья Кучики я сразу отправился к Сенкаймону. Прощаться было не с кем: те, кому надо, найдут меня сами, прочим просто не до меня. Стражи пропустили меня без единого слова, лишь направили за мной адскую бабочку. Кажется, они меня опасаются. Неудивительно, надо сказать, если учесть, что в прошлый раз я проходил мимо них с телом человека вдвое крупнее меня, залихватски перекинутым через плечо. Я был зол. Несчастен и зол одновременно. Бьякуя за минуту уничтожил то, чего я добивался недели и месяцы, ради чего шел на договор со своими убеждениями, наступал на горло гордости и терпел… Бесконечно терпел. Когда он был рядом, я не придавал этому особого значения. Я видел и знал, что это не напрасно. Сейчас же обида, горечь и злость, закручиваясь во мне в комок разочарования, разрывали меня на куски. Мне хотелось схватить и растереть в порошок адскую бабочку, еле слышно трепетавшую своими маленькими багрово-черными крыльями где-то у моего виска, чтобы хоть как-то выместить печаль вкупе с отчаянием. Наверное, это странно, что первое сильное чувство я испытал к мертвому капитану мертвого отряда на десятки лет старше меня. И неправильность положения дала о себе знать. … Вернувшись на грунт, я некоторое время не знал, что делать. Отголосок боли и разочарования неустанно преследовал меня, дезориентировал и лишал воли к действию. Я снова чувствовал себя лишь оболочкой человека, как в те времена, когда у меня не было силы. Удивительно – вернув самую ценную часть себя, я утратил желание реализовывать ее. Да, с двух ударов я положу любого меноса, что уж говорить о мелких пустых, заявляющихся в Каракуру в поисках пропитания. Но внезапно это лишилось всякого смысла. Я не хотел ничего. Предвкушение битвы. Упоение. Радость победы. Без особого волнения я быстро заметил, что эти чувства покинули меня. Как и многие другие. Учебой я и раньше занимался лишь для того, чтобы учителя не придирались к цвету моих волос, теперь же мне стало плевать и на их язвительные реплики. Я продолжал исправно тренироваться, но впервые за всю мою бытность шинигами это стало в тягость. Я словно забыл, зачем мне рейацу. Или перестал воспринимать ее необходимость так остро, как раньше. Да, теперь я снова могу защищать тех, кто мне дорог. Но насколько бы сильнее я ни стал, это не поможет мне вернуть Бьякую. С неудовлетворенностью и удивлением я понимал, что мне его не хватает. Когда силы не было, это было само собой разумеющимся. Теперь же это был не мой выбор, мне навязали разрыв. Это бесило, выводило меня из себя. Стоило кому-то попасться мне на глаза, и я срывался на них. Даже на сестрах. Ну как мне объяснить им, что их брат - идиот? Что существо, не принадлежащее их миру, заняло все его мысли и грозит поглотить рассудок? Днем я пытался не думать об этом. Но стоило приступить к ночному патрулю и выйти из тела в облике шинигами, как воспоминания переполняли меня, душили и рвали на части грудную клетку так, что казалось, будто на асфальт сейчас брызнет живая кровь. Один вид сихакусё и меча заставляли сердце сокрушенно замирать. Я помнил его косодэ на ощупь, хаори из плотного и легкого шелка - мне часто приходилось срывать их. Я помнил мертвенный холод лезвий Сенбонзакуры, на удивление медленно входивших в мое тело всякий раз, когда ему удавалось достать меня банкаем. Я помнил, каково это, терять голову в чьих-то руках, чувствовать себя больше, чем просто человеком от одного лишь взгляда или прикосновения. И я помнил, что больше мне не позволено испытать ничего подобного. Сомневаюсь, что существует кто-то, способный затмить в моих глазах эту холодную аристократическую сволочь. А посему, я полагал, все ценное, что было и могло быть в моей жизни, останется воспоминанием, меркнущим с течением лет и оставляющим меня ни с чем. Одинокого и пустого, как падшие души, носящие маски вместо лиц. Где-то через пару месяцев после спешного отбытия из Общества Душ, возвращаясь домой, я обнаружил сидящего на заборе своего дома, спиной к улице, красноволосого шинигами. -Йо, Ренджи! – крикнул я, подобравшись поближе к его ушам. Приятель от неожиданности подлетел на полтора метра вверх и шумно сверзился обратно на забор, машинально хватаясь на рукоять Забимару. - Ичиго, какого невообразимого? – возопил лейтенант, ослабляя нервную хватку на занпакто. – К тебе тут гости пришли, а ты орешь! - Ок, каюсь. Угомонись, - цвет его лица стремительно приближался к малиново-алому цвету его волос, и я понимал, что нужно поторопиться с примирением. – Почему ты сидишь на заборе? У меня окно открыто, ты знаешь, зашел бы в дом. - Одна из твоих сестер видит духов, не хотелось лишних вопросов. - Да ну, Карин и виду не подаст, что в доме дух. Ей не слишком нравится эта способность, - я запрыгнул к Ренджи на забор и уставился в окна кухни, которая сейчас пустовала. - Тогда хорошо, что у вас в семье ты шинигами, - хмыкнул он. - Действительно. Не пожелал бы Карин такой участи, - тихо произнес я, на секунду забыв, что Абараи может услышать. - Ты чего это вдруг? Не рад возвращению рейацу что ли? Я думал, ты будешь прыгать от счастья, ездить в другие города пустых истреблять, - усмехнулся он и перевел на меня испытывающий взгляд. – Что-то не так? - Да нет, все как обычно. По городу толпами ходят гигаи Урахары – шинигами все еще путешествуют по местам боевой славы времен войны с Айзеном. Но ни там у вас, ни здесь никто их не инструктирует, как нужно себя вести в городе двадцать первого века. Они приходят из вашего средневековья, и у них сразу глаза разбегаются. То в супермаркетах хватаются за мечи, если заклинит автоматическую дверь, то орут заклинания пути связывания, чтобы дорогу перейти. Если машина, не дай и бог собьет, вокруг сразу собираются люди, приезжает скорая, а они приходят в себя и поднимаются, будто ничего не произошло, стоит гигаю восстановиться, и идут, куда шли, под дружные вопли зевак о новоявленном чуде. С ними никаких пустых не надо… - я не сразу понял, что Ренджи беззастенчиво ржет над моим рассказом, а когда сдавленный смех перерос в гогот, и лейтенант начал опасно заваливаться в сторону асфальта, с трудом успел его подхватить. Тяжелый и смеющийся, достойный лейтенант шестого отряда Готей 13 должен был быть благодарен мне за спасение от неизбежного перелома шеи, но он, закончив, наконец, ржать, лишь пригласил меня пройти в свой собственный дом, чтобы испить чаю и посплетничать о последних новостях Общества душ. Он сразу направился прямиком к окну, я же, находясь в человеческом теле, поплелся к парадному входу. Близился вечер, и я спешил домой отдохнуть после долгого дня в школе, поэтому не стал оглядывать небо в поисках пустых или Гарганты, как делаю это обычно. Очень зря. Проводив Ренджи, я уже начал готовиться ко сну, как почувствовал приближение чьей-то рейацу. Когда я нахожусь в теле, с этим у меня проблематично, но сейчас эта неведомая духовная сила чувствовалась на удивление отчетливо. Не успел я достать удостоверение, рейацу достигла моего дома. Она казалась очень знакомой, но, не находясь в облике проводника душ, я не мог определить, кому она принадлежит. Да это и не понадобилось. Половина оконной рамы была с треском открыта кем-то снаружи, да так сильно, что при ударе зазвенели стекла. В комнату начал проникать прохладный ночной воздух. Сделалось зябко. С некоторым опасением я приблизился к окну, и в этот момент в его проеме возник он. Капитан шестого отряда, Кучики Бьякуя. Собственной персоной, но почему-то без хаори. Ветер перебирал его волосы и норовил сдвинуть кайсенкан, теребил косодэ, такое непривычное для его облика. Наверное, так он ходил лет пятьдесят назад, когда еще не стал капитаном. Только без этих дурацких заколочек. Это действительно… красивое зрелище. Но стоило мне посмотреть в его глаза, я понял, что рано размечтался. Его зрачки были почти черными, и, возможно, впервые за все время, что мы друг друга показательно ненавидели, его взгляд действительно внушил мне опасения. - Бьякуя, что ты здесь делаешь? – только и мог спросить я, не в силах поверить в его присутствие. - Ты ответишь мне, Куросаки… Все, что я услышал, прежде чем он взялся за меч. Медленно, будто с наслаждением, он потянулся к рукояти своего занпакто и так же неторопливо вытащил его из ножен, наставляя прямо на меня. - В чем дело? Что происходит? – я спокойно отошел от окна к месту, где спал Кон, не сводя глаз с ночного гостя. Удостоверение мне не понадобится – это не пустой. А вот душа-плюс будет как раз кстати, если придется драться. - Не притворяйся, - дрожащим от гнева голосом откликнулся он. Подумать только! Кучики Бьякуя утратил самоконтроль из-за гнева! Я и помыслить не мог, что такое возможно. – Я прекрасно представляю, чем ты занимался с моим лейтенантом весь этот вечер! Хоть шторы потрудились закрыть, мне не пришлось смотреть на это своими глазами. Один миг, лишь один, и лезвие его меча просвистело в непозволительной близости от моего лица. Меня не застать врасплох сюмпо – как-никак ему меня учила сама Йоруичи Сихоин. И в тот самый момент это спасло мне жизнь. Посреди моей комнаты стоял Бьякуя с обнаженной Сенбонзакурой и очевидным намерением меня убить за… постойте, за что??? - Ты умом двинулся, ты что говоришь? – заорал я, и тайчо немного опешил. – Сам понимаешь, что сказал? Да как ты мог подумать, что я и Ренджи… Ками-сама, ты с ума сошел!! - Не стоит отрицать очевидное, Куросаки. – озлобленно процедил он в ответ. – Лишь только я положил конец нашим отношениям, ты счел подобающим утешиться моим лейтенантом. Я не из тех, кто прощает измены, Куросаки. И, клянусь, ты поплатишься. От следующего взмаха его клинка пал мой письменный стол. С трудом уворачиваясь от молниеносных ударов, я ухитрился достать пилюлю души-плюс из неподатливого рта плюшевого льва. Я уже закинул ее в рот и рванул к окну, чтобы продолжить бой на равных и вне дома, но секундное замешательство и открытая спина помешали мне привести в исполнение этот блестящий план. Бьякуя никогда не мешкает. И когда, вырываясь из физического тела в облике проводника душ, я почувствовал странное чувство в правой руке, я вспомнил об этом. Остановившись в нескольких метрах от окна, я обернулся, и увиденное повергло меня в шок. Из оконного проема свешивалось мое неподвижное тело, с которого по наружной стене дома обильно стекала кровь. Я уже собрался проверить, что это было за странное чувство в руке, но обнаружил, что руки у меня больше не было. Приглядевшись, я увидел на земле красный обрубок в желтом рукаве свитера, в котором я проходил весь сегодняшний день. По желтой ткани расползались красные пятна, лужицей разливались по дорожке, ведущей к заднему входу. Брызги на стене, газоне и оконном стекле. Наверное, фазовый переход между нахождением в теле и в облике духа почти до нуля понизил чувствительность, ведь я до сих пор ничего не чувствовал. Включая правую руку. На ее месте неугомонный ночной ветер теребил ровно отрезанный край косодэ. Мозг истошно подавал туда сигналы о том, что надо достать меч, но они уходили вникуда. В прямом смысле. Я перевел взгляд на Бьякую. Он ошарашено смотрел на мое тело, перевалившееся через подоконник, слишком долго ожидая, что подействует душа-плюс. Наверное, у Кона болевой шок и он без сознания. А глава клана Кучики уже смотрел на меня. Я отчетливо видел, как пустота на месте моей руки меняет его взгляд, отрезвляет и поселяет в нем понимание сделанного. Почти не дыша, он горько посмотрел на меня и сделал резкое движение мечом вперед. Занпакто разрезал воздух и скрылся в нем, и я понял, что он собирается сделать. Мгновенно открывшийся Сенкаймон скрыл его от меня, поглотил и без промедления закрылся, оставив эхо еле уловимого шелеста крыльев адской бабочки. Я смотрел на место его исчезновения и не мог сдержать огорчения. Я хотел, чтобы он остался. Хотя я никогда прежде не видел Бьякую в такой ярости, я не хотел, чтобы он уходил. Наверное, еще немного и я начал бы ронять слезы, но наконец начавшая заявлять о себе боль в отрубленной руке постепенно избавила меня от сентиментальных мыслей. Я подошел к месту, где открылся Сенкаймон. Оно еще хранило следы его рейацу. Теперь-то я мог ее чувствовать в полную силу. Внезапно обрушилась привычная для этого ощущения слабость. Все тело словно сжалось, съежилось, и я знал, что это не от холода и усиливающегося ветра. Я перевел взгляд на свое тело. Не хотелось бы, чтобы Кон пришел сейчас в себя. Кое-как одной рукой перевернув его и опустив на пол комнаты, я извлек пилюлю души-плюс. Спустился за рукой вниз. Неприятное ощущение обмякшей, липкой от крови и уже холодной конечности чуть не вызвало тошноту. Взгромоздив на плечо свое тело и не выпуская руку, я направился к единственному человеку, способному помочь. Я пошел к Иноуэ. Не хочу даже вспоминать ее реакцию, когда я постучал к ней посреди ночи, окровавленный и… не совсем целый. Она тут же призвала Соттэн Кессюн и усадила меня под него. Мы приложили руку к тому месту, где ей надлежало быть, и сила отрицания, заложенная в ее лечебной технике, принялась за дело. Неохотно мне пришлось поведать ей о том, как так случилось, что мне пришлось вламываться к ней за полночь, да еще в таком виде. Конечно, я умолчал о вопиющей сцене ревности, и Иноуэ наверняка решила, что мы с Бьякуей опять что-то не поделили, но деликатно промолчала. По мере того, как рука прирастала обратно к телу физическому, на моем духовном теле она как бы отрастала заново, но это происходило довольно медленно. Иноуэ уверила меня, что составит мне компанию, пока я окончательно не восстановлюсь, но скоро стала клевать носом, а затем заснула. Она свернулась клубочком у щита, одетая в миленькую пижаму, и я вдруг вспомнил, что она была влюблена в меня. Каково же ей тогда наблюдать за тем, как я вечно калечусь?... То Гимджоу полоснет мне по глазам, то Бьякуя руку отрубит. Я часто чувствовал себя виноватым перед Иноуэ, но в тот раз это чувство перешло на уровень самобичевания. Просидев под Соттеном до утра, я, стараясь не разбудить ее, тихо затворил за собой дверь и направился домой. Рано утром мой изрядно окровавленный вид еще не мог никого смутить, и это было очень кстати. Однако меня уже поджидали. Перед самым домом к своему вящему удивлению я увидел гонца. Я периодически видел таких у Генрюсая – они передавали секретные штабные распоряжения. Из-под закрытого нависающим козырьком лица не проступало ни тени эмоции. Опустившись на одно колено в стандартной форменной позе, он ждал меня у ворот. - Йо! – окликнул я его, подойдя вплотную. Удивленный подобной фамильярностью, он вскинул голову так, что мне почти удалось разглядеть его подбородок. - Куросаки Ичиго-сан? – спросил он, стараясь придать голосу надлежащую бесцветность. - Так точно. А чего это гонцу Общества душ понадобилось у меня дома? – я наклонился к пареньку, вернувшемуся в свое стандартное положение, но он даже не пошевелился. Начинает раздражать. - У меня послание для Куросаки Ичиго. Вас ожидает Совет сорока шести, - человеческий истукан протянул мне свиток и, стоило мне взять его в руки, рванул с места в начинающую розоветь черноту ночного неба. Вот и поговорили. Направившись к двери в дом, я сумел оценить багровые потеки крови на фасаде. Начинаясь от окна, они устремлялись вниз, переплетались и ветвились, словно корни огромного дерева. Содержание свитка я бегло просмотрел по пути наверх. Совет вызывает меня на слушание сегодня на закате. Какое еще к меносам слушание? Чертыхнувшись, я бросил свиток в комнате и пошел за водой и тряпками – надо было убирать запекшиеся следы ночного безобразия пока город не проснулся, и не потянулись первые клиенты, для которых эта ночь тоже была непростой. Сон, избегавший меня даже во время бдения под Соттеном, настиг меня с исчезновением последних кровавых разводов на приветливом желтом фасаде клиники Куросаки. Мне снилось беспокойное месиво событий минувшей ночи: преследующий меня Бьякуя, тусклое мерцание его меча. Боль. Кровь. Ее алеющие капли на безмятежном небе Каракуры. Я все так же не имел понятия, зачем мог понадобиться Совету, но твердо решил молчать, если дело касается визита Бьякуи. Как бы то ни было, это наше личное дело. И никто не пострадал, так что ни к чему поднимать шум. А самое главное – я не подставлю Бьякую. В конце концов, это я расположил его к себе, я заставил его что-то чувствовать. И если это и было ошибкой, то только моей. Я втянул его в это, и несправедливо, если он будет за это отвечать. На закате я пожелал домашним спокойной ночи и закрылся в своей комнате. Карин проводила меня наверх взглядом из серии «я знаю, что ты что-то скрываешь», но в целом ей, как и остальным, было все равно. Хорошая у меня семья: в меру привыкшая ко всему, в меру наплевательская. Ну подумаешь, Ичиго продрых весь день и снова собирается спать засветло. Его дело. Серьезно, у меня отличная семья. То, что нужно. Открыв Сенкаймон, я увидел знакомый тоннель из реиши и привычный силуэт адской бабочки. Меня ждут. Совет сорока шести входит в короткий список тех мест в Обществе душ, где я еще не успел побывать. И дело даже не в том, что прошлых членов Совета перерезал Айзен, а найти новых в немноголюдном Сей Ретее не так уж легко, просто я, как теперь это стало понятно, до сих пор не успел здесь провиниться по-настоящему. В том, что это действительно серьезное место, не оставалось сомнений с самого начала. Коридор охраны, закрытые лица членов Совета, их давящая реяцу и командные голоса. Пожалуй, слово «слушание» плохо подходит для описания того… процесса, что они проводят здесь, как по мне так «допрос» подходит куда больше. Я стоял в единственном пучке света, проникавшем в зал, окруженный притаившейся в тенях стражей и выражавшими подлинное недружелюбие членами Совета, и настойчиво собирался изображать дурачка. - Куросаки Ичиго, вы клянетесь честью воина говорить правду на слушании Совета сорока шести? – донесся громоподобный голос откуда-то из-под купола. - Э.. Да. - Вы понимаете, что в случае лжесвидетельствования вы будете подвергнуты суду? - Да, да… - Вы понимаете, что за покрывание преступника вам может быть назначено наказание вплоть до смертной казни? - Серьезно? А, ну да, чего уж там. - Куросаки Ичиго! – голос из-под потолка стал настолько торжественным и громким, что я даже не знал, от чего хочу скривиться больше – от его пафосной напыщенной или боли в ушах. – Вы вызваны в Совет по делу Кучики Бьякуи о превышении полномочий. Вам есть, что сказать по этому поводу? - Кучики? Понятия не имею, о чем вы, - если только у меня получится обдурить их, театральный кружок в детском саду не прошел зря. - Кучики Бьякуя, встать! – новый столб света упал на скамью метрах в семи от меня, и с нее поднялся человек, которого я не заметил прежде. Лицо его было бесстрастно, как и всегда, спина такая прямая, будто он принимает важных гостей по делам клана, а не стоит в белых арестантских одеждах посреди зала суда. Помнится, такие же носила Рукия, когда была узницей Башни Раскаяния. Они поглощают реяцу, теперь понятно, почему я не ощутил его присутствия сразу. Будь он в своем обычном облачении, я за милю ощутил бы его, и мне было бы намного сложнее себя контролировать. Сопротивляться только его присутствию намного проще, чем противиться реяцу. Его духовная сила лишила бы меня самообладания, обволакивала бы меня в свой кокон, словно легким ветерком скользила бы по коже, вызывая мурашки. Но когда ее нет, я могу держать себя в руках. Шансы на то, чтобы удачно разыграть мою маленькую пьесу, еще оставались. - Куросаки Ичиго, вам знаком этот человек? – неожиданно раскатистый голос из ниоткуда исчез. Теперь, видимо, говорили из-за шторок с номерами, за которыми скрывали лица члены Совета. - Да, знаком. - Когда вы виделись в последний раз? - Хм… Во время последнего визита сюда, пару месяцев назад. Рукия пригласила меня на обед и… - Достаточно. Вы уверены, что не видели его в мире живых с тех пор? - Да, абсолютно, - готов поспорить, если бы Бьякуя мог повернуть голову, он сверлил бы меня взглядом. Я уловил тень потрясения в его глазах, когда они скользнули по моей чудом вернувшейся на место руке. И сейчас я всем телом ловил волны удивления с его стороны. Да, я неплохо научился чувствовать его. Вот только теперь это больше не пригодится. - Говорите «абсолютно»… Куросаки, вчера сразу после заката реяцу капитана была засечена в непосредственной близости от вашего дома. Без признаков пустого. Было снято ограничение на использование духовной силы без санкции Совета или генерала Генрюсая. Вы можете это прокомментировать? - Никак нет, - я хлопал честными глазками, мысленно призывая гром и молнии на голову Кучики. Пришел отрезать мне голову, или руку, или… что он там собирался мне отрезать – пожалуйста, но ограничение зачем было снимать? Неужели его настолько задела мысль о нас с Ренджи, что он начисто лишился здравого смысла?... - А чем же вы были заняты в тот момент, что не ощутили столь сильной реяцу прямо у вашего порога? – из-за шторок и куполообразной формы помещения невозможно было понять, с какой стороны ко мне обращаются. Голос всегда звучал будто с неба, и только по небольшой градации в высотах я мог определить, что говорили разные люди. Хорошо, врать так всем и сразу. Едва заметно сделав вдох, я понес тщательно отрепетированный бред. - Видите ли, уважаемые члены Совета, когда я нахожусь в материальном теле, мое восприятие реяцу сильно притупляется. Точно так же я обычно не чувствую пустых, я только вижу их. Кроме того, вчера я был занят делами… скажем так, личного характера. - Нельзя ли поподробнее? Что вы делали тем вечером? - Я был со своей девушкой, Иноуэ Орихимэ. Мы проводили вместе время в моей комнате, - даже глазом не моргнул. Молодец, Ичиго. Только новая волна шока со стороны Бьякуи чуть не перекрыла мне кислород. - Наш посланец видел следы крови на наружной стене вашего дома, как вы объясните это? Черт, самый интересный вопрос. Чувствуя, как краска стыда заливает щеки, я приступил к кульминационной части моего несусветного вранья. - Кровь? Что вы, откуда там кровь? Ах да, я понимаю, в чем дело. Видите ли, моя девушка любит готовить, но делает она это из рук вон плохо… Однако, из-за любви к ней я обычно терплю ее стряпню, но вчера… О, Ками-сама, - я закинул руку за голову и глупо засмеялся. Какой стыд. Бьякуя мой должник по гроб жизни. – Так вот, вчера она приготовила чили и решила, что будет вкусно добавить туда виноград и соевый соус, - по рядам пробежал вздох отвращения. Да, да, знаю, к несчастью я действительно однажды пробовал это. – И этим чили она хотела угостить меня. Она зачем-то смолола его в пюре и принесла ко мне домой. Как вы понимаете, я не смог это есть, и когда она отлучилась из комнаты, вылил эту дрянь в окно. Я не хотел обидеть ее… - Совету ясны обстоятельства. А где вы провели ночь? Почему гонец не застал вас дома? - Ну понимаете… - я больше не смогу так глупо смеяться, не смогу… - Она все же заметила, что я вылил суп, обиделась и убежала домой. Я отправился следом просить прощения, и так вышло, что это заняло почти всю ночь. Видимо эти подробности были достаточно шокирующими для старых даже по загробным меркам членов Совета, потому что они на несколько секунд ошарашено замолчали. Затем из напряженной тишины снова раздался голос: - Кхм, то есть вы утверждаете, что не видели в ту ночь Кучики Бьякую и оставались все время в своем материальном теле? - Именно так. - Сможет ли Орихимэ Иноуэ подтвердить ваши слова? «Наверное, сможет, но надеюсь, вы не спросите» - подумал я и лишь сосредоточенно кивнул в ответ. - У Совета больше нет вопросов, Куросаки Ичиго. Вы свободны и можете идти. - Благодарю, но позвольте мне один последний комментарий? - В чем дело? - Видите ли, мне известно, что приборы Общества Душ не всегда способны засечь арранкаров. Я не знаю, чем объяснил свои действия капитан, но… - Откуда вам известно подобное? Это засекреченные сведения! - Я сражался с арранкарами в мире живых однажды, и Общество Душ никак не отреагировало на это. Позже я задал вопрос, почему никто не пришел на помощь, и вот что мне объяснил капитан Куротсучи. Под темным куполом снова повисла тишина. Что ж, теперь я хотя бы не вру. - Совет благодарит вас за показания, временный шинигами. Действительно, ваши слова соответствуют рапорту капитана Кучики. Ввиду того, что преступный сговор с ним был невозможен по причине его изоляции, Совет постановляет, что показания правдивы. Обвинения с капитана Кучики сняты. Дело об арранкаре в Каракуре подлежит расследованию. Заседание окончено. Раздался шорох одежд и скрип отодвигаемых кресел, зал наполнился звуками, которые, казалось, умирали здесь, стоило им пересечь порог. Я не удержался и бросил взгляд на Бьякую. На его каменном лице не дрогнул ни один мускул за все то время, что он был здесь, я могу поручиться, и сейчас, наконец, безучастная маска начала спадать. Он почувствовал мой взгляд на себе, но еще до того, как он сумел поймать его, я уже шел по направлению к выходу. Внутри все ликовало, но нельзя было позволить себе даже улыбки. Выброс адреналина слегка кружил голову, а в сочетании со свежим воздухом, ворвавшимся в легкие на улице, почти пьянил. Выходит, Рукия все-таки рассказала ему о словах Маюри. Неудивительно. Если уж и ставить на что свою жизнь, так это на ее преданность брату. Я торопился скорее покинуть здание Совета, чтобы не встретиться с ним. Не важно, даже если он захочет поблагодарить, что очень маловероятно, я не буду говорить с ним. Я не буду на него смотреть. Потому что я не гарантирую свое хладнокровие, если просто увижу его лицо или почувствую мягкое течение его духовной силы. Кстати о ней. Не она ли наливает свинцом мои ноги, не давая сделать следующий шаг? Не она ли, словно чуткие руки, зарывается в волосы? И не она ли проникает в кровь, словно алкоголь, заставляя забыть о том, что я только что думал?.. - Куросаки, - его покойный голос за спиной. Я делаю глубокий вдох и не позволяю себе остановиться, иду прочь от него. Он увеличивает давление своей реяцу, пытаясь меня задержать. Будь я слабее, она давно раздавила бы меня, но я иду дальше. - Подожди, Куросаки, надо поговорить. Нет, нет, нет. - Ичиго. Посмотри на меня. Звук моего имени заставляет меня остановиться лучше всяких приказов. Против воли грудь наполняется трепетом, пальцы начинает бить дрожь. Я не в силах контролировать это. Только он может делать такое со мной. - Ичиго, - тихо, почти шепотом, у самой макушки, так, что я ощущаю его дыхание. Он так редко называет меня по имени... К черту. Не зная, чего ожидать, молясь лишь, чтобы один этот взгляд снова заполнил гулкую пустоту внутри меня, я оборачиваюсь.