Лев и Единорог.

Должно быть, я задремал и мне приснился какой-то очень странный сон. Мне снилось, что я был львом. Большим, как мне кажется, больше обычных львов, с мощными лапами и длинными, острыми когтями. Я чувствовал себя царем зверей, только вот зверей рядом не было. Я был один, совсем, шел по пустыне, теряясь в песках, утопая лапами в постоянно меняющихся раскаленных барханах. В морду дул горячий ветер с песком, очень хотелось пить, но воды нигде не было, только огромная песчаная гладь до самого горизонта. Огромное, раскаленное солнце зависло над головой, оставаясь абсолютно недвижимым. Я почему-то знал, что мне нужно было идти на север, но не знал зачем и постоянно путался в направлении. Казалось, что ветер дует специально именно в ту сторону, в которую я иду и не важно, какое это направление света, главное, что я туда иду и мне надо всеми силами помешать. Ступать с каждым шагом становилось все труднее, лапы почти по колено погружались в песок, при чем левую я успел где-то занозить и она немного ныла, а острые как бритва когти упорно застревали во всем, что ни попадя, в камешках, в кусочках высохших деревьев, в чьих-то костях и черт знает в чем еще, лишь бы мешать мне идти. Я и сам был не рад тому, что был львом, но мы не выбираем. Нас выбирают. И тут, когда сил уже почти не осталось, а направление севера было окончательно потеряно, внезапно впереди возник оазис, и не просто оазис, клочок земли с тремя пальмами и лужей, а огромный тропический лес. Я видел что мне навстречу оттуда кто-то приближается, но никак не мог разобрать, кто. Слышал только оглушительный, почти металлический топот, видел облако пыли, которое вздымало это существо, приближаясь ко мне и чувствовал нависшую угрозу. Оно приближалось с чудовищной скоростью, а я не мог даже пошевелиться, потому что мои лапы полностью увязли в песке. Я понимал, что нужно что-то делать, куда-то двигаться, но не мог даже пошевелиться. Еще и проклятая лапа так не вовремя поцарапанная колючкой противно ныла. Существо было все ближе и ближе, оно неслось ко мне, окутанное песчаной дымкой, как буря, сквозь которую я все отчетливее слышал бряцанье металла и как будто лошадиное хрипение. И когда до меня оставалось всего несколько метров, существо внезапно остановилось и взвилось на дыбы с оглушительным ревом, разорвав пыльную пелену вокруг себя. Я увидел что-то среднее между лошадью и косулей, огромное, с одним рогом во лбу и когтистыми лапами вместо копыт, закованными в нечто похожее на металлические рыцарские латы. Вот откуда был звон. Длинный рог ковырнул песок, блеснули ярко-голубые, абсолютно чистые, как лондонское небо после дождя, глаза и… И я увидел эти же глаза в реальности. Шерлок, какой-то особенно бледный и взволнованный тряс меня за плечи. - Джон! Джон, с тобой все в порядке? Его голос доходит до меня как сквозь вату, немного глухо и как будто пробиваясь через звон… звон металла. - Шерлок? Что ты тут делаешь? Голубые миндалевидные глаза сначала прищуриваются, а затем удивленно распахиваются. Черные точки зрачков затапливают голубую радужку. - Бужу тебя. Уже семь часов. Пора вставать. - Что? Семь утра? У нас опять дело? – Я в ужасе потянулся на тумбочку за часами. - Нет. Сейчас семь вечера. Время ужина. – Мягко произносит мой сосед, и я окончательно понимаю весь его коварный план. Конечно же, это чудовищное гуманоидное домашнее животное просит, чтобы его покормили. - Хорошо, сейчас, дай мне пару минут. – Отмахиваюсь от него, пытаюсь встать с кровати и чуть не падаю. В глазах резко темнеет, противный звон в ушах заполняет комнату. - Джон! С тобой все хорошо? Ты что-то горячий, как ты себя чувствуешь? – Я чувствую его плечо, поддерживающее меня, но в глазах уже постепенно проясняется, хотя и слова доходят с трудом через звон в ушах, отдаваясь в голове неприятной болью. - Д-да-да… все хорошо… я просто очень резко встал, а еще эта жара. Все нормально, Шерлок, отпусти меня, я не упаду. – Стараюсь как можно спокойнее отстранить его и чувствую дрожь в левой руке. И не просто легкий привычный тремор, а ощущение, будто бы я держу на вытянутой руке пластиковый пакет весом килограммов десять. - Ты уверен? – Шерлок бывает иногда крайне навязчивым, особенно если происходит что-то, что он пока не может понять. - Да. Я сейчас спущусь, только умоюсь. Голубые глаза пронизывают меня насквозь, но я не сдаюсь, упрямо глядя в них, стоя по стойке смирно. Нет, эта победа останется за мной, что бы ты ни придумал. Видимо, ему надоедает играть в гляделки, потому он лишь бросает быстрое «жду тебя внизу» и уходит из комнаты. Иду в ванную, открываю кран с холодной водой и плещу себе пару горстей на лицо. Чувствую себя развалиной. Голова после непродолжительного вечернего сна болит и слегка кружится, а на левом плече все так же лежит непонятная тяжесть, перетекающая постепенно на всю длину руки, неприятно потягивая мышцы и начиная тупо ныть. Ненавижу, когда это случается. Очередная психосоматическая старая травма, каждый раз реагирующая на погоду, нещадно терзая меня по нескольку дней. Пока вроде бы не особо болит, потому есть время заняться каким-нибудь делом, чтобы отвлечься, возможно, боль сама по себе улетучится. Вытираю лицо полотенцем, собираюсь уже уйти из ванны и тут понимаю, что рубашка на мне так и не была застегнута. Не знаю почему, но в этот момент я испытал некоторую неловкость перед своим соседом, потому, опять списав все на жару, застегнул несколько пуговиц, вшитых в клетчатую материю и пошел вниз на кухню. Шерлока в гостиной не было, а из-за дверей его комнаты доносился плеск воды. Видимо, он как и я, решил принять душ после жаркого дня. Уже хорошо, не будет мешать мне готовить своим бухтением. Последнее время я старался не встречаться с ним часто, полностью уйдя в свою работу в больнице. Рана только начинала зарастать, потому требовалось еще время. Я достал из холодильника замаринованную пару часов назад курицу и ковригу ржаного хлеба. Аккуратно надрезал корочку, вытащил оттуда всю мякоть и засунул внутрь птичью тушку, поставив нафаршированный хлеб, корку которого предварительно щедро полил смесью лимонного сока и горчицы, в духовку, включив вытяжку на полную. Этому нехитрому блюду я научился еще в Афганистане, когда в долгой вылазке было совершенно нечего есть, зато хватало (и слава Богу!) патронов. Нам удалось подстрелить пару птиц, которых мы благополучно как следует облепили мокрой глиной и положили в землю, разведя над ними костер, давая как следует протушиться в собственном соку. Наверное, это было самое вкусное кушанье в моей жизни, несмотря на то, что птицы по виду очень смахивали на ворон. Вернувшись в Англию, я понял, что нечто похожее можно сделать и в домашних условиях, только вместо глины подошла бы хлебная корка или сырое тесто. Тесто было сегодня делать лень, потому решил воспользоваться тем, что имею, а из мякиша можно было бы сделать гренки. Или просто нарвать кусками, полить оливковым маслом, посыпать чесноком и подать к курице. Да, наверное лучше последнее, не хочется особенно заморачиваться в такую жару. Пока курица пеклась, я успел нарезать салат, наделать чесночного хлеба и накрыть на стол. -Уже готово? – Раздался слева от меня знакомый голос. Я обернулся и увидел Шерлока в домашних мягких льняных брюках белого цвета в синюю продольную полоску и серой футболке, вытирающим голову одной рукой небрежно висевшем на его шее темно-зеленым махровым полотенцем. «Не сочетается», подумал я в этот момент глядя на цвет полотенца. Ему больше идут темно-синие цвета, голубые, серые, фиолетовые, багровые или черные, но только не зеленые, ни в каких их проявлениях. Я смотрел на него и понимал, как, наверное, была бы счастлива та женщина, которая могла бы назвать его своим мужчиной. Высокий и худощавый, молочно-белая кожа, высокие скулы, изящный изгиб розовых губ, миндалевидные глаза, меняющие цвет от небесно-голубого к серебристо-серому, широкий «умный» лоб и черные волосы, торчащие в разные стороны. Он постригся за те два с половиной месяца, что я его не видел, поменял гриву своих черных, вьющихся локонов на вихрастую, короткую растрепанную молодежную стрижку, которая на удивление ему шла, делая его еще моложе визуально. Общий благородный вид изрядно портили разбитая, еще не зажившая окончательно нижняя губа, приличный желто-черный синяк на левой скуле и рассеченная бровь. В тот момент мне хотелось только одного – избить его до полусмерти, чтобы он почувствовал хоть одну десятую часть той боли, что я пережил за эти два с половиной месяца. Он правильно сказал тогда, я наврал. Это был самый паршивый день во всей моей жизни. У меня было ощущение, что все те неприятности, которые у меня когда-либо были, скопились воедино и ударили по моему сознанию мощным апперкотом…Мне не помогал ни психолог с ее дурацкими советами вести дальше блог, ни антидепрессанты, которые я ел чуть ли не пачками, запивая дешевым бренди, ни уход с головой в работу…и, да, это малодушно, но…но если бы он не подошел ко мне в тот день, не сказал бы…не оказался бы живым…в общем, я пришел к нему в тот день попрощаться. Попрощаться и сказать одновременно, что мы скоро увидимся, потому что в квартире у меня бы нашлась веревка и кусок мыла. Именно в тот день я решился на это…И пришел сказать, чтобы он обязательно подождал меня, чтобы, когда я встречусь с ним…извиниться за свое опоздание. Мне было в тот день настолько плохо, что если бы я мог, то лег бы и умер рядом с этой, как потом оказалось, пустой могилой. Умер бы физически, потому что моя душа умерла в день его прыжка с крыши Бартса. А потом он появился сзади меня… Наверное так сам Христос в свое время явился в пещеру мертвого Лазаря, чтобы воскресить его… Когда воскрешают душу – это больно. Нет, не так… Это невыносимо больно, настолько, что хочется одновременно плакать, смеяться, рвать на себе волосы, грызть землю и люто, бешено ненавидеть. Она воскресает кусками, постепенно отогревая имеющиеся где-то глубоко внутри чувства, наверное, чтобы хозяин этой души не тронулся умом окончательно. Я не уверен, что смогу еще раз в жизни пережить нечто подобное. Пожалуй и воскрешения вряд ли случаются дважды. Все же, он красивый, если такое можно сказать о мужчине… особенно, если это говорит второй мужчина. Я смотрю на него, но как будто бы сквозь, не совсем улавливая, что он мне говорит. Наверное, он точно так же решает свои загадки, не видя ничего вокруг, изрядно удивляясь, что меня нет на месте и я ушел еще час назад. Опять этот противный звон в ушах, когда же уже это прекратится, голова болит. - Джон? Джон! У тебя кровь! Джон! – медленно доходят до меня его слова, когда он подходит и начинает тормошить меня за плечи. - А, что? Какая кровь? – Я слышу сам себя как будто сквозь вату. - У тебя кровь из носа идет! Сознание резко проясняется, облекая мир в яркие краски и громкие звуки. Пожалуй, слишком яркие до рези в глазах, и слишком громкие до боли в затылке. Подношу руку к носу. Надо же, и правда кровь. Отрываю кусок бумажного полотенца и запрокидываю голову, от чего снова чуть не падаю, благо плечо Шерлока уже второй раз спасает меня от подобного крайне не мужественного поступка. - Присядь сюда. Вот так. Джон, с тобой точно все в порядке? – Он сажает меня на стул и возвышается надо мной, заглядывая в мои запрокинутые к потолку глаза. - Со мной все хорошо. Просто эта чертова жара сводит меня с ума. В комнате сухо, сосуды лопаются. – Я пытаюсь говорить как можно спокойнее и четче, перехватив кусок мягкой бумаги у своего носа правой рукой, потому что левая к этому времени чудовищно дрожит и начинает ныть все сильнее. Отвлечься не получилось. К затылку прикладывается пакет холодного молока, распространяя приятную прохладу на всю голову. - Так лучше? - О, да, несравненно. Спасибо. Сейчас все будет готово, садись за стол. Его глаза прищуриваются и становятся из голубых серыми, как небо перед грозой, не сулящими ничего хорошего. Я знаю этот взгляд. Сейчас он начнет докапываться до сути. - Давно это у тебя началось? Ну, вот, я же говорил. - Шерлок. Пожалуйста. Ради всего святого, что есть на этой чертовой земле в эту адскую пору, просто сядь за стол. Со мной все хорошо, просто, как и большинство нормальных людей, плохо переношу сильную жару. – Да, я злюсь. Меня раздражают его вопросы, идущая из носа кровь, плохо соображающая голова, ноющая рука и вездесущая жара, от которой невозможно никуда деться. -Ладно. – Коротко бросает он, оставляет мне пакет с молоком и садится за стол напротив меня. Отрываю окровавленную салфетку от носа. Вроде бы кровь больше не идет. Пробую встать. Несмотря на легкую слабость, вроде бы все относительно терпимо. Достаю из духовки коронное блюдо вечера, ставлю его на стол и выключаю вытяжку. Шерлок ошалело смотрит на ковригу горелого, черного хлеба. Видимо, его мозг не очень может сопоставить вкусные запахи с тем, что он видит перед собой. Да, признаюсь честно, мне нравится порой выделывать такие фокусы, чтобы посмотреть на его вытянувшееся, растерянное лицо, потому что мой великий сыщик может распутать любую криминальную загадку в мире, разложить на составляющие любую самую сложную химическую формулу, но при этом совершенно беззащитен перед такой обыденной вещью, как готовка. Постойте… мой великий сыщик… МОЙ великий сыщик? С каких пор он стал моим? Ненавижу жару, вот и мозг из носа, видимо, потек. - Кхм…Джон, мы можем заказать что-нибудь на дом. – Вкрадчиво произносит он, пытаясь потыкать вилкой в обгоревшую корочку. - Нет необходимости. Сейчас вылетит птичка. – Произношу я избитую фразу тысяч фотографов, беру нож и легко разрезаю на несколько кусков разваливающийся мучной панцирь, обнажая его ароматное содержимое. Он немигающе смотрит на тушеную в собственном соку птицу и тихо произносит: - Мне кажется, что это – гениально. Что-что? Что он только что сказал? Гениально? Он сделал мне комплимент?! Серьезно? - Ты сейчас про что? – На всякий случай переспрашиваю. - Про курицу, конечно же! – Он отдирает себе ножку, наваливает на тарелку салат и начинает есть. Я предпочитаю следовать его примеру, отрезаю себе немного птицы, кладу салат, но пища кажется какой-то безвкусной и жесткой, настолько, что кусок не лезет в горло. Мы ужинаем в абсолютной, полной тишине. Обычно разговор за столом стараюсь поддержать я, но сегодня чертовски не хотелось разевать рот для чего-то еще, кроме попыток втиснуть в себя никак не желавшие поступать килокалории. Поднимаю глаза на Шерлока. Он сосредоточенно орудует вилкой, глядя одним глазом в вечернюю газету. Сразу вспоминаются его слова: «Иногда желтая пресса – это прекрасная короткая дорога к красному следу». Видимо выискивает какие-нибудь новые преступления, не давая своему мозгу угомониться. Черная рваная челка, которая обычно топорщилась в разные стороны, сейчас прилипла к молочно-белому лбу. Мне захотелось откинуть ее, чтобы полностью открыть благородное лицо, даже рука невольно дернулась, но резкий болезненный спазм быстро привел меня в чувство, заставив бросить идиотское желание. Да, во всем определенно виновата жара. - Шерлок, ты извини, я что-то устал, пойду сегодня пораньше спать. Оставь посуду в мойке, я завтра с утра помою. Если что-то не доешь – сунь в холодильник, иначе испортится. Меня буквально пронизывают эти льдисто-голубые глаза, даже между лопатками пробегает холодок. - Ты уверен… - Да, просто была очень долгая смена. Я не выспался. У меня завтра выходной, потому буду в форме. Извини. – Все, больше не скажу ни слова за сегодня, язык с трудом ворочается. - Хорошо. Доброй ночи. Я вяло махнул ему рукой на прощание и поплелся в свою комнату. Боль в руке к этому времени многократно усилилась и рисковала превратиться в настоящую проблему ночью, потому, как только я оказался у себя, то сразу выпил таблетку обезболивающего, переоделся в пижамные брюки и футболку, почистил зубы и лег на кровать, стараясь не беспокоить ноющую конечность. Вентилятор мерно гудел в углу, обдувая меня теплым воздухом. Толку от него… Надо бы поставить у кровати бутылку с водой…Кажется, это была последняя моя мысль перед тем, как я потерял сознание.