Лев и Единорог.

С Джоном было явно что-то не так. Весь вечер он был каким-то рассеянным, как будто бы плохо слышал. Его явно беспокоит простреленное плечо, потому что все время, пока я за ним наблюдал, он как-то неловко им подергивал и слегка морщился. Потом еще кровь из носа пошла. Ощущение, как будто он получил сильное сотрясение мозга, но я точно могу сказать, что повреждений на его голове не было, я отметил это еще в тот момент, когда приложил пакет с молоком к его затылку. Если бы его беспокоила голова, то он бы до нее дотрагивался, тер бы лоб, виски, затылок, а тут явно была причина в чем-то другом. Даже Андерсон бы понял, что ему нехорошо, но почему? Пока эти мысли вертелись в голове, я машинально убрал остатки куриной тушки в холодильник, загрузил посуду в посудомоечную машину и прислушался. В квартире было очень тихо. Непривычно тихо, я бы даже сказал. Я слишком привык к тому, что домашними вечерами Джон стучит по клавишам своего ноутбука, шуршит газетами, звенит чашками, смотрит телевизор или ворчит на меня, хотя последнее я не испытывал на себе уже достаточно давно. Джон вообще стал меньше разговаривать, и, хотя я не могу сказать, что меня это очень напрягало, но было немного непривычно видеть его таким. Несмотря на открытые настежь окна, в квартире все равно было очень жарко, хотелось пить, потому я снова сунулся в холодильник, но воды там, как назло не увидел. - Надо сейчас сказать Джону, чтобы сходил за водой. – Привычно проскочила мысль, но потом я понял, что лучше его не беспокоить сегодня. Ненавижу ходить по магазинам, особенно по продуктовым, они нагоняют на меня дикую тоску. Впрочем, деваться было некуда, потому, натянув кроссовки на босу ногу, очень вовремя попавшиеся у входа, я пошел в магазин. Ближайшая к дому торговая точка была всего в пятнадцати минутах ходьбы, если правильно срезать, то в десяти. В магазине прохладно и пахнет зеленью из овощного отдела. Бросаю в корзинку сразу шесть полуторалитровых бутылок воды и кладу еще упаковку лимонов. Кассирша пробивает все продукты и возится с карточкой, а мой взгляд утыкается в стенд с яркими коробочками презервативов. Они очень удобно расположены, прямо на уровне глаз, чтобы покупатели цепляли взглядом, не забывали… Ну, конечно! Мысль бьет меня настолько внезапно, что я чуть не подскакиваю. Хватаю пакет с водой в охапку и несусь домой. Как же я раньше этого не понял?! Стоило мне только открыть дверь, как ухо улавливает стон. Буквально взлетаю по ступенькам вверх, бросив в прихожей покупки и, спотыкаясь о не желающие спадать с ног кроссовки, несусь в комнату Джона. Джон тяжело дышит, лежа на кровати, ворочая головой из стороны в сторону, глазные яблоки под веками дергаются как сумасшедшие, а белая наволочка подушки с двух сторон уже изрядно заляпана идущей из носа кровью. Беру его за запястье и прикладываю пальцы к шее. Он буквально пылает. Кожа сухая и горит огнем, а пульс частый, но прощупывается в основном только на шее. - Джон! Джон, очнись! Джон! – Даю ему хорошую пощечину, пытаюсь разбудить. Он на секунду открывает абсолютно пустые, бессмысленные глаза, потом снова закрывает их и тихо стонет. - Рука… рука болит… - Шепчет он, едва шевеля бледными губами. Касаюсь его простреленного плеча – мышцы напряжены как камень. - Черт, Джон! Открой глаза! Посмотри на меня! – Я хватаю его лицо и пытаюсь поймать осоловелый взгляд. – Джон, боли нет. Тебе кажется, твой мозг заставляет тебя в это верить. У тебя она не болит. Там нечему болеть. Не помогает. Глаза закатываются, дыхание становится прерывистым. Бегу в его ванну, затыкаю пробку и включаю на полный напор холодную воду, затем спускаюсь вниз на кухню, достаю из шкафчика с реактивами ампулу миорелаксанта, шприц, наскребаю из морозилки в миску побольше наледи, сую туда бутылку и снова бегу наверх. Джон бормочет что-то бессвязное про льва и единорога, про их противостояние. У него бред на почве лихорадки. Пытаюсь стащить его с кровати и отвести в ванную, но обмякшее тело как будто бы весит целую тонну, не желая совершенно двигаться самостоятельно, потому я беру его под руки и стаскиваю с кровати. Он болезненно морщится и стонет, когда я вцепляюсь в его напряженное левое плечо. - Джон Хэмиш Уотсон, черт тебя дери, только не смей сейчас тут сдохнуть, слышишь меня!? Ты прошел Афган и неужели хочешь загнуться от психосоматического болевого шока!? – Ору на него от бессилия, пытаясь хоть как-то привести в чувство, чтобы не волочить полуживое тело по полу. Сложнее всего его опустить в ванну. В итоге я сам забираюсь в холодную воду, чувствуя как леденеют пальцы ног и затаскиваю его следом, играя роль живой подстилки. Мне даже кажется, что вода в ванне начинает нагреваться от его тела. Джон снова издает сдавленный то ли всхлип, то ли стон. - Терпи! – Почти угрожаю я, набираю в шприц два кубика миорелаксанта и вкатываю ему укол чуть пониже травмированного плеча, потом начинаю обтирать его лицо и виски полурастаявшей ледяной крошкой. Нет, Миссис Хадсон, это очень хорошо, что я не позволил Вам разморозить холодильник. Носовое кровотечение постепенно останавливается, напряженные мышцы лица расслабляются, а сведенная судорогой левая рука мягко падает в воду. Мы лежим вместе, друг на друге, точнее, я сзади, опираясь спиной на бортик ванной, а Джон на мне, безвольно прислонив голову к моей груди. Вода должно быть очень холодная, но я этого почти не ощущаю, наоборот, мне до ужаса жарко. Мы лежим в одежде, в чем были, я вижу, как на поверхность всплыла моя банковская карта, забытая в кармане брюк. Черт с ней, переживет. Время для меня растягивается почти до бесконечности. Я считаю под пальцами удары его сердца. Оно колотится уже медленнее, или мне просто кажется, потому что я потерял счет минутам, но если прислушаться к дыханию – оно относительно ровное, значит и сердцу ничего не грозит. Светловолосая голова на моей груди обретает определенную сознательность и способность двигаться. Джон несколько раз пробует затылком мою грудь на прочность, один раз чуть не заехав мне затылком в челюсть и хрипло произносит: - Шерлок? Что ты тут делаешь? И почему мы в ледяной воде? К тому же, одетые? -Джон, ты – идиот! На, пей! – С облегчением выдыхаю я и сую ему под нос бутылку воды с воткнутой в горлышко соломинкой.