Интермальчик (вычитывается)

Взгляд препода я запомнил на долгие годы. А вот увидеть, как Кит колдует на пилоне, мне в этой жизни, видимо, оказалось в принципе ни разу не судьба. Когда через день я стал собираться на свою очередную смену, меня набрал Абрам и для начала тяжело засопел в трубку. Таким образом хозяин иногда заводил далеко не самые приятные разговоры. Особенно, когда не был до конца уверен, правильно ли поступает. И я тут же слегонца поднапрягся, припоминая все свои последние мелкие косяки. Но они ни в какое сравнение не шли с тем, какой сюрприз ждал дальше. — Шаман... это, не приходи сегодня в клуб, — процедил наконец Абрам, — вообще какое-то время не суйся к нам. Ни как работник, ни как посетитель. — Что? — охренел я. — Вы, чего, меня уволить решили? Абрам Рабинович, за что?! Я ж ничего такого не сделал! — Ещё как сделал. Сам знаешь — что. Х*й не надо было в Снегину жопу пристраивать, — неожиданно зло взъелся Абрамка неуверенным бабским голосом, — в общем, я тебя предупредил по-хорошему. Потом тебе скажу, когда выходить... — и резко отсоединился, не дав мне больше вставить и пяти копеек в свою защиту. В полном ах*енчике я тут же перезвонил Киту, чтобы выяснить, что за байда творится, но старший админ трубку вообще не взял. Потом я долбился ему по мобиле ещё часа два, попеременно чередуя вызовы со звонками Стасюне, Леньке, Теду, Рудику. Но все они как будто в тартарары провались. Ещё через час, когда я уже был на конкретном взводе, а клуб открылся, Ленка все-таки соизволил ответить мне на хрен знает какой по счету звонок, и тоже беседа началась с его горестных воздыханий. — Лень, млять, да происходит то что? Почему Абрамка меня выгнал? — заорал я в трубку. — Чего вы все в молчанку играете?! — Слав... ну, он не совсем тебя уволил... — замялся танцовщик, — ...тут такое дело... — Лень, а кого, мать твою за ногу, он уволил? Дядю Степу милиционера?! — Причем тут какой-то милиционер? Ты о чем вообще сейчас? — Лень, не тупи. И хорош мне зубы заговаривать! — взвинтился я ещё больше. — Так ты скажешь уже или нет, почему меня Абрам стороной попер?! — Ну... — завис стриптизер, — ну... — За шкафом на х*ю. Язык, что ли, проглотил? — Короче, Киту своему спасибо передавай, — опять горестно вздохнул Ленька. — Помнишь, Абрам при всех любое его желание исполнить пообещал? — И че дальше? — припух уже я, воскрешая в памяти «тёплое» выражение, с которым смотрел на меня Кай, когда узнал о нас со Снегом. — А дальше все просто. Только я этого тебя не говорил, лады? — законючил вдруг Ленька, нагоняя ещё большую интригу, — меня Китик убьёт, если узнает... — А я тебе сейчас приеду и все ребра пересчитаю ... — Только не приезжай, пожалуйста! Тебя, если что, могут с охраной из клуба выставить и в ментовку сдать за... ну, придумают за что. За драку, например... — Жопаньки... — поперхнулся я от новостей, холодея, — нет, ну, ты нормальный, Лень? Так позорно выставляли у нас только самых неугодных или в дымину пьяных и бедных клиентов. — Я-то нормальный, Слав. А ребра тебе пересчитают, — обиделся танцовщик. — Короче, Кит у Абрамки не деньги попросил. А чтоб духу твоего в клубе больше не было на ЧеГо. Ну, я там свечку не держал, конечно, но Абрам ещё, как мне рассказывали, переспросил, правда... Так точно, чтоб духу его на ЧеГо не было, мол, так, да, Кит? Я все правильно понял? И потому, я ж говорю... Лёнька в запале всё продолжал объяснять, а я дальше уже не слушал и нажал на отбой. Такой подставы от теперь уже в прошлом лепшего друга Кита, я никак не ожидал, хотя и прекрасно догадывался внутренним чутьем, что налечу на какую-нибудь подлянку от старшего админа уже совсем скоро. Но чтоб вот так кинуть... особенно после всего того, что было. Сука, наш чистокровный прибалтиец своим хитрожопым суперхуком врезал мне сразу по двум болевым точкам на полное поражение противника. Во-первых, Кит прекрасно знал, что мне до усёру нужны были деньги. Впрочем, как и всегда. А в новогоднюю ночь, на которую как раз приходилось моя с ним совместная смена, чаевые должны были переть щедрой разливанной рекой, а, кроме того, иногда Абрамка всем вышедшим выдавал «тринадцатую зарплату». А во-вторых, я... лишился теперь главного: самой возможности прийти в клуб. Существовали, конечно, в Питере и другие, как я уже неоднократно упоминал... но без денег делать там было тоже нечего, несмотря на все знакомства. Короче, круг замкнулся удавкой на моей шее. Покурив около мусоропровода, дома мне дымить категорически воспрещалось, я прокрался к отцовскому бару и вытащил из него ром, самый дешёвый на вид, с мыслью хорошо нажраться за свое увольнение, как я считал тогда. Брать у отца спиртное, конечно, было вовсе не гуд. Но по всем моим прикидкам, он должен в этот день завалиться к любовнице и вернуться только к середине следующего. Так что откупить «заимствованное» с утра я успевал раз десять. Что и делал иногда, когда случались вот такие вынужденные посадки. Хотя, до сих пор ограничивался пивом или вином. Всего остального мне хватало в избытке в клубе или на гулянках со Свеном и Снегом. Я уже открыл бутылку и только успел приложиться к ней, когда меня вдруг резко одернул внезапно вернувшийся домой хмурый отец. Видимо, с любовницей по-непрушному для меня не задалось. — Ты покупал этот ром? И на свои деньги? — накинулся он с порога. — Знаешь, как это называется, когда втихаря берут чужие вещи?! Это называется воровство. Ты пьёшь в одиночку и воруешь мои вещи в моем же доме... — В твоем доме?! — заорал с пол-оборота в ответ я, чего делать в беседах с отцом категорически воспрещалось. Даже чуть повышенный тон голоса с моей стороны всегда считался поводом для крупного семейного скандала с выносом мозгов ещё на полгода вперед. Но я ещё был взвинчен после беседы с Абрамкой и Ленькой, а кроме того, уже успел зацепить. — Я-то думал, что мне хоть что-то здесь принадлежит. Я что, не могу взять какую-то паршивую бутылку из бара? — Эта паршивая бутылка украдена, а не взята тобой, — ещё больше взорвался отец, — если бы ты хотел её просто взять, то дождался бы меня и спросил разрешения. А теперь, позволь узнать, по какому поводу ты жрешь ром в середине дня?! — ***, это я ему разрешила, — встряла прибежавшая на крики из кухни мать. — Он спрашивал... и уже давно вечер. Скоро Новый год же. Он откупит тебе, правда. Естественно, ничего такого я у матери не спрашивал. Просто она решила прикрыть меня, чтобы не вспыхнул ещё больший семейный скандал, к которому все теперь стремительно катилось. — То есть, ты сознательно поощряешь его образ жизни, я так это должен понимать?! Ты знаешь, что он уже три месяца не появлялся на кафедре? Все спрашивают у меня, где он? И что отвечать — что он гуляет по кабакам и пьет целыми днями, вместо того, чтобы учиться? Ты хоть знаешь, что это был за ром? Я покупал его за бешеные деньги в дьюти-фри! И не для того, чтобы его жрали в одно горло... А на вид бутылка казалась самой замухрышистой из всех. — Да пошёл ты... целыми днями, — уже почти завизжал я, хватаясь за свою барсетку, доставая оттуда пачку денег и швыряя их на пол. — На, подавись ими... Тогда отца я чуть было не послал на три буквы, но сдержался последний момент, стиснув зубы и зная, что если так сделаю, то всем будет только хуже. И прежде всего матери, которая и так стояла белая как мел. — А ну-ка, повтори сейчас, что ты только сказал. Что я должен сделать?! — угрожающе зашипел отец в спину, когда я начал быстро натягивать на себя шмотки, потому что дома, понятное дело, оставаться было больше ни в коем случае нельзя. И так после таких выяснений отношений со мной не стали бы разговаривать как минимум два месяца. — Ничего. Тебе послышалось,- выплюнул я, уже направляясь к дверям. — ***, ну, зачем ты так? Это же был просто ром, — запричитала мать. — Господи, Слав, ну, куда ты на ночь опять собрался?! Ты же вроде дома хотел остаться. — Туда, где бабки зарабатывают, а не ваши сраные аспирантские копейки... Это не мой дом, это его дом. Он сам только что так сказал! — ***, оставь его уже. Пусть валит на все четыре стороны, если не хочет жить по правилам, — снова заорал отец. — Ты эти сраные копейки у других тоже воруешь, если учиться нормально не можешь... Ты хоть представляешь себе, сколько молодых людей хотели бы оказаться на твоем месте?! В ту ночь, думаю, что никто. И потом ещё достаточно долго. Хотя, возможно, в тот период у меня просто пошла временная чёрная полоса в жизни. Это когда говно валится производственными партиями в режиме «нон-стоп» за всю светлую, и ничего с этим поделать невозможно, хоть ты на пупке извертись. С учётом выкинутой на психе суммы позволить себе из клубов я мог только что-нибудь очень дешёвое и сердитое. Одно из таких невзрачных заведеньиц, в которое меня с непонятного дуру понесло и, что самое страшное, в одиночку, располагалось в жутчайшей жопе мира, почти на окраине города в новом жилом микрорайоне. Ехать от последней на линии станции метро там надо было ещё на маршрутке. Или долго пилить на бесплатном «одиннадцатом номере» вдоль пустыря, гордо именуемого новым парком, в удалом рабочем микрорайоне, гремевшим на весь город своим «гоп-стопом». Снег, которого я хотел зазвать за компанию, подвязался в преддверии Нового года в качестве халтуры на какой-то адский корпорат хламурных мотальщиц-вязальщиц от высокой моды и обещал освободиться в полуизнасилованном состоянии только к четырём утра. А ещё пара-тройка знакомых, в том числе админ Сема, впали скопом в стадию предпраздничного любовного воркования на сайтах знакомств и тоже не хотели отрывать пригретые задницы от разгоряченных порнухой компов. Тем более, что ночка задалась по погоде гаже никуда. С неба безостановочно шел дождь, сбивающийся на град. На последнюю отъезжающую маршрутку я не успел и счастливо помахал ей рукой. Тем временем метро уже схлопнулось, так все пути отступления оказались отрезаны. «Таксер» встретил меня с распростёртыми объятиями, но заломил такой «небесный» ценник, как будто я вознамерился стартануть в ночи как минимум из Питера в Магадан. И ночной бомбила же по ходу стуканул, кому надо, когда я надвинул шапку поглубже на лоб и почесал на своих двоих в заданном направлении, надеясь, что меня пронесет в хорошем смысле этого слова. И конечно... не пронесло. ...Меня «отоварили» полностью, вплоть до чухонского пуховика, подаренного Свеном, за два квартала до заведения. Точнее, я отдал все сам своими руками. После предупредительно меткого удара в глаз, (контрольный, смягченный верхней одеждой — по почками) и ножа, ласково защекотавшего горло. И после того, как, наплевав на элегантность, присел в центре ледяной лужи перевести дух. И все это время про себя я молился, чтобы случайно не съехала глубоко надвинутая шапка, закрывающая серьгу в правом. Потому что, иначе мое первое знакомство с «гоп-стопом» могло бы закончиться ещё плачевнее. Байки про то, как отделывают наших за здорово живёшь в добавок к обычным ограблениям, я слышал неоднократно. Но и подумать не мог, что однажды это может случиться со мной на самом деле. — Вякнешь кому, найдём и уроем, — уверенно пообещал напоследок один из хмырей в таких же только с прорезями шапках, натянутых на морду, и исчез с компашкой в раздолбанном «москвиче», номер которого я, естественно, не запомнил. Наверное, это только в детективах или сериалах жертвы обязательно на подсознательном уровне замечают какую-то ключевую примету или что-то, позволяющее впоследствии вычислить преступников. А я же... ощущал только слабенькую, но постепенно нарастающую боль от будущего первоклассного фингала, пардон, холод в области промокших насквозь джинсов на заднице и собственное бешено колотящееся сердце, готовое вот-вот выскочить из груди. Ещё отчаянно хотелось курить. Но какое-то время, опять же не помню сколько, трясущимися пальцами не мог нормально чиркнуть по зажигалке. Хорошо, хоть эти б*ди оставили мне сигареты. До клуба я дополз на негнущихся двоих, озираясь и шарахаясь от каждого куста. И произвел неизгладимый фурор среди местных охранников на входе, выпучившихся в полном изумлении, когда начал расшнуровывать ботинок и вытащил из носка помятую «пятихатку». Этому трюку, как и многим другим, в свое время меня тоже научил предусмотрительный Кит. Будь он трижды неладен в ту ночь. «Короч, тут все, что хочешь, бывает, когда для клиентов за чем-нибудь выбегаешь или тытырешься куда-нибудь за приключениями на жопу. Могут и до трусов с носками раздеть. Вот только в них-то не полезут, так что я всегда с собой такую заначку таскаю. А на рабочих трусах, ну, если не для ебаря, у меня даже специальные карманчики для этого дела привинчены. Но лучше в два места, как яйца, чтоб наверняка», — когда-то давно инструктировал он меня. — Ребят, я не бомж, меня отгостопили только что просто, — прошелестел я, трясясь от холода как в лихорадке, — мне бы ещё от вас мобилу как-нибудь быстро заблокировать, пока не добрались... — В баре позвонить можешь. Там телефон городской есть. Там же и лед себе попросишь, — наконец хмыкнул один из охранников, отстраняясь от входа и пропуская меня внутрь. Потом тревожно добавил. — Заяву ментам катать будешь? Я завис в тягостных раздумьях. — Учти — только не от нас. Мы не при делах конкретно, — продолжил мрачно охранник. — Родители такую песню в детстве ставили: ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу... — А смысл? — обреченно пожал плечами я. Также же поступили бы и у нас. А потом отвернулся. — Бабло все равно не верну. Вот только паспорта жалко. Отвернулся — потому что сильно кривил душой. Больше всего я жалел в тот момент далеко не о паспорте, а мобиле с забитым в ней на симку номером финника, разыскать который меня теперь при очередном приезде никак не мог с учётом всего сложившегося компота. Конечно, все цифири наизусть я не помнил, а записать на бумажку и где-нибудь сховать их дома, как делал впоследствии, по неопытности тормознул. А соответственно накрывался понятно каким органом мой самый крупный источник доходов. И вот это была уже полная катастрофа. — Про паспорт и мобильник в ментуре скажешь, что в карман задний второпях сунул. На Невском проспекте в метро давка была. А там всегда по утрам давка. Мол, не заметил даже, как скомммуниздили, — выдохнул уже успокоено второй охранник. И они оба тут же потеряли ко мне всякий интерес. До середины ночи в итоге я досидел сычом в гордом одиночестве, когда ко мне вдруг и прицепилось то, что я сначала оценил как «еб*нько на всю голову». Хотя в итоге в общем и целом ошибся только с возрастом. Ту поганую историю с Мультиком потом не любил вспоминать даже Абрамка, как будуар императрицы из любимой Аллегровой, повидавший немало на своем веку. От души нагадивший мне Кит тоже прятал виноватые зенки в пол и принимался шаркать ножкой. А с Ленькой так и вообще приключилось небывалое. Его капитально вштырило на какое-то время от беспробудного бл*дства, и он фундаментально задумался, зачем мы все вообще в принципе существуем. Тогда и начались разговоры, что он когда-нибудь обязательно откроет свою танцевальную школу, навсегда покончит с клубной жизнью и перевезет бабку за город в собственный коттедж. Над Ленькой все откровенно ржали. Мол, куда ты денешься с подводной лодки. Он не менее капитально обижался. И заявлял, что уже начал «откладывать». «Че, Лень, откладываешь? Богатые яйца или гробовые? По сто рублей в месяц? Как раз до стриптизерской пенсии», — издевались мы. «Да пошли вы. По двести баксов. У меня хотя бы цель в жизни теперь появилась, в отличие от вас», — огрызался танцовщик. После чего обижался Снег, считающий, что мы все специально таким образом намекаем на его возраст. Оставаться каким-то стриптизером после тридцати он считал ниже своего достоинства. Версия про свалить в родные пенаты, жениться и остепениться была исключительно для нашего с ним внутреннего «бишного» употребления. В Сингапур никто по серьёзному не верил. А ничего умнее Леньки Снег так и не родил. Затем уже взвывал Абрамка: «Ой, бл*, ну, открывайте в банке целевой счет анонимных взносов для стареющих пидерасов. Начинайте перечислять по пятьдесят копеек в месяц. У меня тоже в мои годы цели нет. И чего теперь — обосраться и не жить?!» Все гоготали, и только мы с Китом отводили глаза. С каких-то пор начал отводить глаза и Ленька. Наверное, тоже узнал. Цель в жизни на самом-то деле у Абрамки была. Самая приземленная. Не «надеть» деревянный макинтош раньше положенного срока. Над Мультиком ржали тоже. Но только по началу. А ведь все случилось за какие-то полгода. Впрочем, за них поменялось многое. Если не сказать — практически все. ...По-хорошему, будь я хоть в сколько-нибудь приличном заведении – гнать надо было этого Мультика от себя ссаными тапками. Сидеть надо было в клубном толчке до утра и сушить на батарее мокрые джинсы. А ещё лучше: разыскать суку-таксёра и рвануть в Магадан. Но вместо этого с непонятного перепугу, то есть, как раз с вполне понятного на фоне событий на пустыре, я вдруг решил пожалеть несуразного паренька, мечущегося как известный цветок в проруби от одной сплочённой компашки к другой в том убогом заведеньице. Таких, как он, новичков отшивали в воспитательных целях за все: шмотье домашних ещё «чистеньких» мальчиков, незнание законов клубной тусовки, а самое главное — щенячье желание всем понравиться. Такие, как он, были убеждены по первости, что если ты пришёл в клуб один, то обязательно тут же встретишь много новых хороших друзей и, возможно, даже с ходу обретёшь свою вторую половину. Короче, типичный детский наивняк о голубиной жестокой жизни. Имелись, впрочем, по чесноку, для моей жалости в ту ночь и две очевидные причины. Одна вполне себе такая меркантильная. Лохов-новичков было всегда легко и безопасно разводить на небольшие разовые баблосы. А после пустыря, когда какая-то бл*дь сидела сейчас в моей куртке и осваивала мой же мобильник, стыд во мне окончательно умер. Во-вторых, этот домашний мальчик вдруг напомнил мне... самого себя, каким я был до знакомства с Китом. Наивным Мультик оставался ещё долго, а вот чистеньким... Даже старший админ, ас по натуралам, ахнул, с какой скоростью этот девятнадцатилетний парень передрал все худшее из нашего мира. Хотя сам Кай по существу и промостил для этого дела бетонным катком асфальтовое шоссе федерального значения. Ждала ли меня такая же судьба, опять же встреть я Кита на пару лет раньше, могу ответить даже сейчас — только «хезе». Но на момент знакомства с прибалтийцем у меня уже все-таки имелась законченная «вышка», да и воспитывали меня ещё в позднее советское время, когда, с одной стороны, переть против коллектива было не гут, но идти у него полностью на поводу уже считалось моветоном. А Мультик оказался уже из совсем другого, нового поколения и отдельных его представителей: искренне верящих в то, что, как выразился по злобе Абрам, «если художественно пердеть в мировое пространство с очень крутым видом, то это и впрямь будет музыкальная обработка темы, а не тухлые пуки в потолок». И то ли хозяин, как всегда, попал пальцем в небо, то ли просто очень хорошо знал людей, когда, впервые увидев этого паренька, оговорился и наградил его обидной неофициальной кликухой «Гульфик». Впоследствии намертво приклеившейся. Хотя я все-таки склонен верить во второе. — Простите, можно я просто рядом с вами посижу? Я даже говорить ничего не буду, — выдал в том заведении паренёк чуть не плачущим голосом, когда клубная волна прибила его к моему столику. — Вы же тоже здесь весь вечер один... Я неопределённо кивнул и принялся украдкой разглядывать его. Он сидел с прямой спиной на самом краешке стула как на иголках и явно ожидал, что я его вот-вот прогоню, как это и происходило в других компаниях. Детского в нем на тот момент было ещё много. Толстые ладони с обгрызенными ногтями, пухлые, розовые щеки явно никогда не курившего человека, кургузая беленькая рубашечка, застегнутая под связанным на спицах свитером на все пуговицы. Она-то меня больше всего и тронула. Такие я тоже раньше носил. — Не взопреешь? — рявкнул я минут через пятнадцать, которые и вправду паренёк просидел в полном молчание. — А? — чуть не полетел на стуле он. — Я вам уже мешаю? — Я говорю, ты не взопреешь сидеть тут в свитере? Жарко же. А мешают — когда есть чего мешать в стакане. Паренек как по команде тут же стянул свою жуткую тряпку и с готовностью уставился на меня. Для любого из нашей тусовки вторая часть моей фразы была бы более чем толстым намёком, и отвечать на неё полагалось следующее: вали стороной, разводчик хренов, либо — говно вопрос, тебе чего накапать в баре. А он продолжал непонимающе и тревожно смотреть на меня, как собака Павлова, боящаяся выдать в эфир не тот условный рефлекс. — Ну, че, так и дальше порожними сидеть будем? — снова хмыкнул я. — Простите, я... вы все так забавно здесь разговариваете, я не всегда понимаю, о чем речь, — вжался он наконец в стул, как в спасательный круг. — Я... Гуффи, очень приятно. Вы ничего не подумайте, это от фамилии сокращение такое... А ещё мультик помните, был такой... — В бар, говорю, сгоняй за выпивкой, Мультик, чтоб знакомство отметить... Стоп. Тебе хоть восемнадцать-то есть? — запоздало напрягся я. Связываться с несовершеннолетним я не собирался ни при каком раскладе. — Мультик, говоришь. Ага, прикольно. — Да... хотите паспорт покажу? — радостно закивал он. — Мне даже завтра девятнадцать исполняется... Уже сегодня, точнее... — И поэтому ты пришёл сюда один? — наконец сросся недостающий паззл в голове у меня. — И ты первый раз в гей-клубе. О нем ты узнал из интернета. Потом долго чистил журнал в компе, чтобы никто не допер, куда ты вчера вечером намылил лыжи. Дома наврал, что крутые однокурсники наконец-то позвали тебя сначала на концерт, а потом на вечеринку. На них ты попросил у отца денег. И сказал, что не прийти нельзя, потому что иначе тебя не будут уважать и решат, что ты нищеброд. Это не вопрос, это утверждение. — Откуда вы все это знаете? Только не у отца... у старшего брата. Он бизнесмен, — залился краской от нехорошего слова «гей-клуб», как когда и я, паренёк. — А за выпив... бухлом, так правильно, да, я сейчас... сгоняю. Только вы, пожалуйста, никуда не уходите... мне здесь очень одиноко... я даже не думал, что так выйдет. — Думал, тебе все счастье в жизни сразу обломится? Разевай карман шире. Здесь всем на друг друга... Спрашивается — и откуда, действительно, я мог догадаться? Если сам не поступал и не врал также. ...К закрытию клуба Мультик с четырёх стопок коньяка (о, святое наивное детство) нажрался в дрова и по десятому кругу принялся пересказывать, как они с корешем по средней школе дрочили у него дома, когда не было взрослых. Потом их все-таки засекли предки. Мультику досталось отцовскими сапогами, в том числе по морде лица, и его с ходу зачислили в «извращенцы». С корешем его родаки провели аккуратную разъяснительную беседу. Типа, дрочить — это зело плохо. Тем более с парнем. Но все понимают, что в таком возрасте уже кой-какие потребности имеются. И вот с тем вторым, пожалуйста, все нормально: давно встречается с девушками. Вроде, даже подумывает жениться. А, он, Мультик, где-то полтора года назад начал подозревать, что с ним и вправду что-то не так. Таких историй я слышал уже сотни. И думал, что знаю, чем они заканчиваются. Из его кошелька, брошенного на барную стойку, я вытащил пару крупных купюр, расплатился ими по счету, вызвал Мультику и себе такси. Адрес старшего брата он кое-как вспомнил, хоть и в сильном подпитии, но понимая, что домой к матери в таком виде нельзя. «Тело» я собирался по-быстрому передать с рук на руки и тут же валить домой, с трудом соображая, что буду лепить уже собственной родительнице по поводу куртки, бланша и мобилы (естественно, все, кроме правды), когда проницательный родственничек Мультика вдруг негромко окликнул меня: — Слышь, ты ж ни хера не его однокурсник... — Ну и че, если нет? — зябко повел я плечами. — Какие-то ещё вопросы? — Да. Два. Фингал из-за моего урода, и ты всегда такой жаркий, что в ноябре по улицам в майке рассекаешь? — Первое нет. Второе тоже — мимо кассы. Одежонка добрым людям больше понадобилась, — хаманул я, давая понять, что о событиях вечера и ночи распространяться больше не намерен. Пусть сами разбираются, когда тело протрезвеет. — Понятно. Значит, таки из-за него, — с чего-то мрачно заключил мужик. Вот здесь тоже стоило хорошо поднапрячься, почему он с ходу сделал такие роскошные выводы о своем «уроде», который в тот момент радостно блевал в унитаз. Но я уже сам очень устал, и моя чуйка налажала.— Погоди, мой шофёр тебя сейчас домой отвезет, а то ещё воспаление легких хватанешь. Возражать я тоже не стал, и наивно понадеялся, что на этом для меня все с Мультиком раз и навсегда закончено. А дальше дома меня ждала адова неделя новогодних скандалов. Мать, естественно, вычислила все на раз. Про куртку она задала вопрос, как только я проспался после клуба. Я понёс какую-то поеб*нь, что одолжил её другу, потом недавно сдал в химчистку... — Короче, у тебя её украли в твоем чертовом клубе или ты её пропил, — выдохнул скорбно она. — Учти, денег на новую у меня сейчас нет. Придётся просить у отца. — Бл*ть, да разве я сказал, что мне нужна новая? — взорвался я. — А в чем ты тогда собираешься ходить, если не секрет? — В старой. Тебя устраивает? — В той, которую покупала тебе я, и ты сказал, что её можно отнести только на помойку или отдать бомжам? — Но ты же все равно этого не сделала... — Значит, будешь ходить в куртке для бомжей. — Значит, буду. Мам, это всего лишь была какая-то куртка. И не надо устраивать из неё сцены мировой трагедии. — Мастер устраивать сцены у нас в семье ты. И, значит, я была права — куртки больше нет. Потом ещё через пару дней мать случайно при дневном коротком свете разглядела... фингал, на котором я забыл обновить слой тональника. И вот это был уже полный финиш со всеми вытекающими. — Ну-ка, посмотри на меня, — приказала она. На автопилоте я повернулся к ней и до кучи неудачно подбиенный глаз почесал. — Господи... у тебя же чудовищный синяк, — упала на стул она, прижимая к сердцу полотенце, которым до этого вытирала посуду. — И ты его замазываешь тональным кремом... — Тональник знакомая одолжила. Это её, а не мой, — как можно спокойнее постарался выдохнуть я. — И что теперь? — Теперь уже ничего, — также ровно сообщила мать, возвращаясь к мойке, и я понял по её тону, что «теперь уже и вправду все». Я совершил в этой жизни все самое худшее, что от меня ожидали. Но, как оказалось, нет предела самосовершенствованию. — Где твой мобильник? — решила добить меня она. — Ты всегда его раньше оставлял на зарядку днём. Я неопределённо повел плечами. — Я спрашиваю: где твой мобильник, Слава. Надо полагать, там же, где и куртка?! — Мама, это мои вещи! — Ты хочешь сказать — это были твои вещи, которых ты по непонятным причинам лишился... Возможно, из-за долгов. Учти, вечером придет твой отец, и мы вместе с ним откроем шкатулку, где хранятся семейные ценности... и не дай Бог мы чего-нибудь не досчитаемся. — Что?! — заорал я. — Ты серьёзно подозреваешь меня в воровстве?! — Я просто предупреждаю тебя. Если ты что-то взял, то лучше верни на место, пока я схожу в магазин. У тебя будет время. — Да как ты смеешь говорить такое? — повысил тон я. — А как у тебя хватает совести вообще так жить?! — завизжала уже в ответ мать... и вдруг вцепилась мне в волосы. — Мы всю жизнь трудились, копили на квартиру, я себе лишних трусов купить не могла. А ты шляешься по кабакам, бл*ствуешь черт с знает с кем. Думаешь, я ничего не вижу и не знаю?! Думаешь, я такая полная идиотка?! Патлы бы твои поганые крашеные с корнем выдрать... Я для этого тебя рожала? Чтоб ты посмешище из себя сделал?! «Да за* бали уже неделю орать! Полудурки в рот тр*ные, дайте на праздниках хоть отдохнуть! — полетело от съемных соседей снизу под грохот молотка в батареи. — А ещё, на х*й , при встречах интеллигентов из себя корчат!» Я молча оттолкнул от себя бьющуюся уже в откровенной истерике мать, и ушёл в комнату. Из кухни долго потом пахло валерьянкой. Когда вечером пришёл отец, они достали свою чертову шкатулку, и у меня на глазах все демонстративно пересчитали. Все естественно было на месте. Потом отец коротко приказал: — Уйди из дома, куда хочешь, на два часа. Мы должны определиться, как поступить с вещами, и, извини, после всего случившегося... у нас больше нет никаких оснований доверять тебе. Я схватил с вешалки куртку «для бомжей» и поперся, куда глаза глядят. Про ЧеГо и клуб Абрамка меня предупредил, но никто не сказал, что мне нельзя светить фейсом в нашей тусовке в Катькином садике. Туда-то я и побрел после часового бесцельного слоняния по окрестностям вокруг дома, надеясь встретить хоть кого-то знакомого. Ни Снега, ни Леньки там не было. Зато опять в одиночку вертелся... Мультик, которого я по началу даже не признал. За пару каких-то недель моего безвылазного торчания дома Мультик резко похудел и умудрился подчистую избавиться от своих пухлых детских щек. Теперь они у него были такие же, как у всех нас. Меня, Кита, Снега, Леньки... Впалые, с чётко прочерченными скулами. Истинно питерские, как по-кретински гордился я. Но с ещё имеющимся наивным юношеским румянцем крупными пятнами на лёгком морозе. В пальцах Мультик неуверенно крутил длинную ментоловую сигарету. Я тоже начал курить в свое время в том числе по вот этой идиотской с точки зрения взрослого человека причине. Избавиться от мучительного румянца, намекающего на увальня—деревенщину. Но не только, конечно, по ней. — Приветы, — бросил он, увидев меня, и полез... уже совсем по-нашему целоваться в воздухе, когда морды подносятся к друг другу, не соприкасаются, чтобы не перепачкаться. — Слаааавочка, я тааак скучал по тебе. Ты куда запропал, лапусичка? Фи, какой бомжевский прикид... Сам Мультик, к слову, вместо колхозного тракторного дутика, в котором я его видел первый раз, успел облачиться в нечто явно навороченное и крутое дубленочное, тянущее на нехилую кучу баксов. Одежда ещё не была типично «нашей», но... увидев теперь такого перса на улице, я бы крепко задумался об его ориентации. Пока что выходило «пятьдесят на пятьдесят», но что-то настойчиво подсказывало мне, что с Мультиком это ненадолго. У него по ходу уже начал пахать, хоть пока и вхолостую, вот этот встроенный «gps», позволяющий в толпе безошибочно «вычленять» друг друга. При нашей первой встрече этого ещё точно не было. — Тебя тоже хрен узнаешь. Далеко пойдёшь, — пораженно выдохнул я, разглядывая на его физиономии далеко не самые успешные декоративно-косметические выкладки, — тебя кто так по-пидовски-то говорить научил, и рожу, что пьяный маляр штукатурил?! — Почему сразу пьяный? — виновато скуксился Мультик, по-бабски задирая сигарету кверху, — а в чем проблемка? Все так говорят! Я же сам слышал... — Да в том что... — хотел было я просветить его про «пидовок», но потом вспомнил Кита с его «дорогуша» и «сладенький». А также узрел, что как на грех сегодня в Катькином садике собрались как раз в большинстве именно «такие» наши сородичи. А это значило две и не самые хорошие вещи. Во-первых, надо срочно делать ноги, дабы кто-нибудь не зачислил заочно в общую презренную компанию. А, во-вторых, скоро начнут забирать в ментуру. — Ладно, забей. Потом объясню. Давай, пошли отсюда. — Ну, почему? — вздернулся Мультик, с восхищением оглядываясь вокруг. — Я только вчера про это место узнал... — Короче, ты как хочешь, я сматываюсь, — крутанулся я спиной к памятнику, из-за которого двое идиотов в женских тряпках на шпильках уже взяли прицельный курс на нас. А за ними сзади неспешно и вальяжно уже вышагивали трое ментов. — Аста еб*ста, бебик. — Погоди, Слав... я с тобой, — резко метнулся ко мне Мультик, беря крепко... за руку. — Ох* ел что ли? Мы на Невском почти! — дернулся я как под током, вырывая ладонь. — Чеши шибче, там уже паковать готовятся! — Что делать? — пораженно замер Мультик. — За что?! — Вязать, в ментовку забирать, — выкрикнул я, несясь уже на всех порах ко входу в метро. — За морды, похабно раскрашенные... Дома мать сухо обмолвилась, что пока я гулял, ко мне заходил какой-то молодой человек азиатской внешности и интересовался, что со мной вообще происходит. Я сразу понял, что речь идёт, конечно, о Снеге. — Мам, что он конкретно спрашивал, и что ты ему сказала? — напрягся я. — Он хотел знать, почему ты не отвечаешь на его звонки, — процедила сквозь зубы родительница, — я задала вопрос, кем вы приходитесь моему сыну... Слав, этот молодой человек выглядел очень странно. Так же, как и этот твой... Кит. — Он не мой. И? — екнуло все внутри у меня. Спалиться Снег по-детски вроде не должен был, но... — Он сказал — «другом», — отчеканила мать, — и добавил после паузы. «Видимо, бывшим, если ваш сын не хочет больше меня видеть и слышать». — Мама, а ты не могла ему правду сказать?! Что у меня просто украли мобильник! — выпалил я. — А ты почему не мог этого сделать этого раньше? Украли... как?! — Да жо... да просто взяли и украли. В метро... в давке. Ты права, я сам виноват. Не хотел расстраивать вас с отцом. Так непонятно?! — К тому, что ты нас только расстраиваешь, мы уже начинаем привыкать. Так прошли ещё три недели моего вынужденного кукования дома. За которые, правда, я кое-что поделал для аспирантуры и совершенно неожиданно вписался для себя в фотоотчет с научной конференции. И даже получил небольшую денежку. Отец ещё более неожиданно передал мне похвалу от высшего руководства за качество сделанных фотографий и сообщил, что периодически мне разрешено пользоваться казённой техникой. Но только чтобы не вышло, «как с мобильником и курткой». В вузе, который я закончил, небольшой курс основ теории фотографии был, но я представить себе не мог, что он мне когда-либо в жизни понадобится. Потом подвернулась ещё одна подобная работенка, но о прежних заработках можно было и не мечтать. Выцепить как-нибудь Снега или Леньку я, конечно, тоже пытался сам, дежуря в нужные часы под их хатами. Но, как назло по подлому закону бытия, когда в Питере можно жить в одном доме и не видеться годами, естественно никого не встречал. А, скорее всего, оба танцовщика пропадали теперь в тренажёрах для своего ЧеГо. Отчаявшись, я написал Снегу записку, и кинул её в почтовый ящик. Но, судя по обилию всяческого бумажного хлама там, стриптизер открывал его крайне редко, если вообще когда-нибудь делал это в принципе. Больше домой Снег ко мне не заглядывал. ...Мы налетели друг на друга... на скучнейшем, официальном до зубовного скрежета «мальчишнике», куда мне пришлось пойти по настоянию отца перед свадьбой одного из сыновей его хорошего друга. Вечеринка должна была научить меня уму-разуму и подтолкнуть к мысли, что хорошее дело, конечно, «браком» не назовут, но рано или поздно все равно «придётся через все твои не хочу и не могу». А научила в итоге совсем другому.