Интермальчик (вычитывается)

После моего ухода из клуба прошло несколько лет. Я не превратился в абсолютно другого человека. Но от наивного, искреннего, хотя и слегка бестолкового интермальчика во мне осталось мало. Свен мог бы мной гордиться: я научился зарабатывать деньги, по иронии судьбы — второй древнейшей профессией в этом мире, и больше не нуждался в папиках, чтоб прокормить себя, зарабатывая не только на хлеб с маслом, но иногда и на икру. За судьбой «М*но» я не следил, просто прочитал как-то на сайте «Коммерсанта», что у клуба сменились собственники вследствие «конфликта хозяйствующих субъектов». Именно так, собственники, а не хозяева, как мы говорили раньше, но зато –хозяйствующие. Я просто больше вообще не лез в свою прежнюю тусовку, потому что долгое время испытывал какую-то странную смесь вины и дикого облегчения. Образно говоря, словами Кунина в известном киноромане, «в машину, мчащую Татьяну в аэропорт», по всем законом жанра вторым пилотом должен был сесть я, и пилотировать на пару с Китом всё это действо в клубе, и попасть под раздачу тоже должен был именно я, но никак не те, кто там в итоге оказались. Но останься я в ту ночь с ними, для меня случился бы форменный Армагеддец класса премиум-люкс, all inclusive. С учётом того, с какой толпой журналистов я уже был лично знаком к тому времени. С нынешней гей-тусовкой, подрощенной вне клубных стен, отношения у меня не хотели складываться категорически. В моей новой жизни появились другие интересы и хлопоты. Наверное, впервые я отчаянно и мучительно влюбился. Мужчина оказался ещё более безжалостно женатым, чем Свен, а ещё, ко всему прочему — высокопоставленным чиновником. Моего однокурсника я больше настоящей любовью не считал, скорее — увлечением, причём только с моей стороны. В категорию недороманов перекочевал и Марик. И совсем не так было с тем, очень важным в моей жизни зрелым мужчиной, ставшим фактически… вторым отцом? А на единственную ночь — только на одну — любовником… …В один из обычных рабочих дней перед отпуском, когда с самого утра намечалась встреча с потенциальным рекламодателем, а потом ещё куча мероприятий, в которых главным было продавать «морду лица», я выпендрился так, чтобы произвести нужное мне впечатление. С утра ещё мелькала мысль, что хорошо бы взять такси. Но я её шугнул на задворки сознания, побоявшись застрять в утренних пробках, потому как стабильной гарантией их отсутствия оставались только метро и общественный транспорт в целом. Сам я никогда не садился за руль со времён армейских сборов в институте, убедительно доказавших, что если на маршруте будет хотя бы одно дерево, то именно я буду тем дятлом, который к нему пристыкуется. В маршрутке я на автомате сунул деньги водиле и замер, всматриваясь в человека в наушниках и с банкой чего-то алкогольного, по нынешним временам стыдливо прикрытого бумажным пакетом. Парень сидел около окна, напротив меня. Ну как парень, скорее — взрослый, не очень красиво стареющий мужик, отчаянно косящий под двадцатилетку из «нулевых». Об этом невежливо сообщали его бледно-голубые джинсы, узкие в бёдрах, белоснежная привычная «алкоголичка», аналоги которой я давно похоронил в шкафу и по необходимости воскрешал из небытия раз в полгода, ради отпусков. Общий вид мужика не спасал даже стилизованный ирокез с проборами, подбритыми над висками. Стрижка только привлекала ненужное внимание к редеющим волосам и резко прочерченным морщинам в уголках глаз. Молодым выглядело лишь накачанное, без грамма лишнего жира, тело. Это был Кит. Я его узнал сразу. Он меня — нет. Скользнул отсутствующим взглядом и, как это стало теперь модным, уставился в мобильник. Наверное, по иронии судьбы, узнать меня конкретно в этот день было труднее обычного, ибо я упаковался не по погоде объемно и многослойно ради предстоящей «продажи»: свободные штаны, рубашка на выпуск, жилет и пиджак, ботинки с широкими голенищами, куда и были заправлены штанины. Были ещё здоровенная кожаная сумка и очки-авиаторы. Всё это должно было чётко сигналить потенциальному клиенту о том, что мы не абы кто, и абы что не подбираем. Вот здесь, впрочем, я недалеко ушёл от формулы из прошлого: «ежели кто-то хорошо знает себе цену, значит, он не раз её называл». Во всей этой красоте, с учётом летней, не по-питерски жаркой погоды, было бы трудно прокантоваться весь день. Но после встречи я намеревался мотнуться в контору, в которой теперь практически прописался, и переодеться там в привычные футболку и джинсы. Так что зажариться во всём этом прикиде насмерть я вовсе не собирался. Запасные комплекты одежды, как и зонты, теперь на работе тоже жили постоянно. Словно почувствовав, что за ним пристально наблюдают, Кит наконец оторвался от мобилы, стянул наушники и начал недоумённо посматривать в мою сторону. Я почти собрался стянуть с морды «авиаторы» и приветственно улыбнуться, как вдруг автобус резко тормознул, и в салон эффектно влетела моя коллега и вечная подруженция — дочка известного в Питере совладельца продуктовой сети, «миллионЭра», как бы спели девочки из «Комбинации» (и Рудик!). Моя знакомая, в представлении многих, могла позволить себе не работать, не вылезая с заграничных курортов, уровня Куршевеля и Сейшел, и ведя жизнь светской львицы. И уж конечно, могла не ездить общественным транспортом, но… Она выбрала свой путь. Так же, как и я, когда не захотел пойти по широко проторенным тропам, по стопам отца в науку, где меня когда-то поджидал стационарно отапливаемый насест, кандидатская в двадцать четыре года, звание профессора в сорок и путешествия по миру, как у солдата Швейка, «за счёт государства». Жалею ли я теперь, что про*бал такую жизнь, окружённую со всех сторон подушками безопасности в обмен на непредсказуемую жизнь интермальчика? И нет, и да… Но вернусь к знакомой. Она предпочла работать, а ещё — обзавестись репутацией бой-бабы и хорошим, длинным таким донжуанским списком. Не настолько длинным, как у Пушкина, но всё же… Короче, подруг у неё не было. Может, ещё из-за того, что в её плейлист частенько попадали мужья товарок по цеху. Далее, подробности таких романов она во всех красочных деталях технично сливала в Интернет. Люто обиженные, использованные и брошенные мужики начинали бегать за моей подругой с ещё большей настойчивостью. Поскольку все считали, что я на неё залип и сижу на скамейке запасных в ожидании пригласительного свистка, то мне сочувствовали и выраженно жалели… Меня же это более чем устраивало. Так как жили мы с ней в паре остановок друг от друга, то нередко в конце недели выбирались пропустить по стаканчику на природе, или в кабаке, если было холодно. Вот тогда-то и начинались осторожные беседы о личном. — Вот, бл*ть, ну вот как его подъе*нуть-то посильнее? Он в браке даже полгода не смог продержаться! А я её заранее предупреждала, — интересовалась у меня знакомая, вроде как спрашивая совета. И я советовал. Потому как тоже достаточно много знал о неверных мужьях. А всё остальное время и, конечно, на людях, темой разговора было то, о чём всегда трещат журналисты — о самой работе: перемывание костей спикерам, обсуждение их шансов на отставки или повышения; тайные пороки, типа: «будь в курсе, этот с утра может закинуться г*рычем или к*ксонуться, с ним на иск попасть — на раз»; сделки, постоянные и временные союзы; кто с кем трахается… Я поцеловал воздух возле ухоженных щёчек коллеги — и понеслось. Мы трындели о крупной госкорпорации, которая давно решала вопрос о переезде в Питер, и наконец-то вышла на финишную прямую с началом строительства крупного офиса. — Лапусь, ну ты же прекрасно понимаешь, что скандалы с этой «дурой» только для отвода глаз, гораздо интереснее было бы посмотреть на эту их программу. Вот где зарыты не миллиарды, с которыми все наши носятся, а уже триллионы. Вот где нам надо копать, но никто серьезно не хочет. — ***, я зарплату людям плачу с контрактов с ними тоже. Они хотят — они все равно построят. Мы с тобой это сто раз обсуждали. Мне сейчас важнее список застройщиков раздобыть, которые круто сроки срывают. Вот это реально всем важно. И всё надо успеть перед отпуском. — Куда едем? — На Кипр. — Бывали — еб*ли. Нормас там везде. Хорошо тебе отдохнуть! С застройщиками — двоих подскажу. Дальше сам рой. Мне тут птичка насвистела, что… Кит, поначалу ещё прислушивавшийся к нам, снова уставился в мобильник и воткнул наушники… Мы с подругой вышли у метро. А бывший старший админ, теперь занимающий какой-нибудь аналогичный, но явно не директорский пост, просто в другом заведении, поехал в своей маршрутке дальше. Потрепаться, обняться с Китом, сказать, что очень сожалею о той ночи — я очень хотел. Еще хотел спросить об Абраме, почему тот продал бизнес, и что стало с клубом… И очень надеялся услышать тот ответ, на который рассчитывал в варианте его нового предприятия со Свеном, но так и не рискнул. Потому что пришлось бы объяснять моей знакомой не самые простые и понятные вещи. Например, откуда я знаю мужика, так похожего на безденежного пидораса среднего возраста, держащегося на плаву со всё бОльшим трудом. Конечно, были и в нашей среде геи, даже весьма откровенные и гламурные. Но их все знали наперечёт, давно перемыли им косточки, и Кит в их число не входил… Так я в очередной раз предал свое клубное прошлое. В очередной — потому что до этого спорил до хрипоты с повылазившими в какое-то время оголтелыми гей-активистами, призывающими к проведению прайд-парадов и демонстраций в знаковые для города дни, и выглядел в этих спорах их ярым оппонентом. На мой взгляд, это были попытки устроить откровенные провокации и столкновения, в которых люди могли реально пострадать, а вовсе не желание грамотно заявить о сообществе и о себе. Свою точку зрения я пытался донести до таких публичных деятелей, которые зачастую выглядели как кошмар, от которого трусами в ночи не отмахаться. Я считал себя обязанным объяснить этим деятелям, что если зовёшь людей на улицу, то надо элементарно думать об их охране, что необходимо прикормить табун юристов на случай облав и арестов. А эти же гей-менталисты просто хотели покрасоваться на публике и в телеке, подставляя под дубинки ментов зелёных парней, с ещё не сошедшим юношеским пухом на щеках. Да собственно, и не в тотальной, что внутренней, что внешней некрасивости этих активистов было дело, а в том, как они себя вели: отслеживая их деятельность, в том числе, всем известная партия с лёгкостью протащила свой закон о запрете пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних. А я никого не оскорблял. Я просто задавал вопросы по поводу обеспечения гарантий безопасность людей на таких мероприятиях. И слышал регулярно: — Вы… Вы настоящий гомофоб! Из-за таких как вы, нас за людей и не считают! Вы не представляете, каково это — быть геем в России! — брызгал мне слюной в лицо один из таких «лидеров». — Вот абсолютно не представляю! Даже невозможно вообразить себе — насколько, — ухмыльнулся я. — А Вам бы к гастроэнтерологу сходить, у вас из рта пахнет. — Что?! Вы меня оскорбляете, потому что я гей?! Все это слышали?! Мы говорим о серьёзных вещах, а этот журнашлюха свёл всё к личному! А я спрашивал и спрашивал: — Вы публично обещали юридическое сопровождение проекту, оказывающему психологическую помощь подросткам, неуверенным в традиционности своей ориентации. Кого из специалистов в итоге Вы уговорили? — То есть, у Вас в принципе есть сомнения, что такая ориентация — это новая нормальность для общества? И это должны доказывать юристы?! — Юристы должны разбираться во всем, что касается несовершеннолетних. Если Вы не в курсе, то суды по всей стране ужесточают наказания в отношении сексуальных преступлений, совершенных с лицами, не достигших половой зрелости. Так кого Вы наняли? Сколько адвокатов? — Я — что??? …Я старательно пытался держать лицо после встречи с Китом, настраивая себя на мысли исключительно о работе. …С Мариком мы столкнулись на каком-то крупном бизнес-форуме. В отличие от Кита, сын миллиардера, а теперь и сам миллиардер, как когда-то верно предсказал Абрам, сразу меня узнал. Выглядел он шикарно, и нескромное обаяние буржуазии, а также эффект от недавнего курса фотоомоложения в одной из лучших европейских клиник просто излучал. Ну, так по-другому с такими бабками и быть не могло. Глава многочисленного пиар-департамента Марика подошёл ко мне и отозвал в сторонку: — С вами хотят отдельно побеседовать в одной из наших переговорных. — Извините, коллеги, это приватная встреча, пожелание руководства, сами понимаете. Меня отвели в кабинет в большом помещении, которое на время проведения мероприятия арендовала одна из структур бизнеса Марика. Апартаменты больше напоминали половину футбольного стадиона на Петровском и утопали в роскоши, беспощадной и бессмысленной — для нескольких-то дней работы форума. — Марик Владленович, как Вы и просили. Мне выйти? — раболепно поинтересовался пресс-секретарь, всем телом рапортуя о готовности по первому требованию телепортироваться в параллельную вселенную. — Да, — коротко кивнул Марик и дождался, пока тот исчез, — Привет. Твои коллеги говорят, у тебя неплохо получается. Не хочешь на меня поработать? — Привет. Давай я не буду повторять то, что сказал в прошлый раз? Мой ответ не изменился, — нагло процедил я, скорее, конечно, от неожиданности встречи. — Вот, возьми, если передумаешь, — Марик протянул мне визитку, которую я небрежно сунул в карман. Согласно профессиональному этикету, этот ценный кусочек тонкого картона полагалось тут же отправить в визитницу. Или, хотя бы, водрузить в портмоне к самому ценному — к кредитным картам. Но именно эту визитную карточку я собирался позже порвать и выбросить в урну. После всех мероприятий мы, с одним моим знакомым, вырулили покурить и, когда я доставал пачку, на землю вывалились эта злосчастная визитка. Кореш поражённо замер, подхватив её. — Откуда у тебя?! Он же никогда и никому свою личную мобилу не даёт?! — Дарю, — пожал я плечами. …Со Снегом я больше никогда не виделся. Но в начале февраля 2012 года мне пришлось встречать в «Пулково» кого-то из вдруг прорезавшихся дальних родственников, жаждущего восстановления семейных уз. Мы уже выходили из здания аэропорта, когда я увидел мужчину явно азиатского происхождения, вполоборота здорово похожего на Снега в те времена, когда он ещё носил длинные волосы. Рост был такой же, комплекция примерно та же. — Снег? Сергей?! — изумлённо выпалил я и положил руку ему на плечо. Мужчина полностью развернулся в мою сторону. И это был не Снег. — Простите, я обознался… Вечером, когда родня ещё трепалась на кухне, я наконец-то смог остаться наедине с собой. Из головы не выходили слова Снега о том, что было бы хорошо, если бы кто-то рассказал о нас миру… На следующей день я написал первые строки «Интермальчика». С Гагиком мы продолжали общаться до середины марта 2012 года, когда несколько глав уже появилось. Хотя «общаться» — не совсем правильное слово. Мы, не сговариваясь, больше никогда не упоминали ни об Абраме, ни о клубе, ни о нашем общем прошлом. Мы пересекались с периодичностью раз в две — три недели, в «Жёлтом доме»*, так как оба бывали там по работе, но по разным делам. Отделывались общими фразами: «Как Ваше здоровье?» — «Спасибо, не жалуюсь». «Слава, Вы хорошо выглядите. Где-то были?» — «Да. В отпуске. Спасибо» — «Не могли бы Вы передать отцу, что я никак не могу ему дозвониться? У нас всё-таки совместная работа над получением гранта» — «Передам. Отец пока в отъезде». «Что-то случилось?» — «Да, какой-то экстренный случай по его основному профилю работы: атомная энергетика — она такая, да. Нет, ничего страшного, просто консультация в рамках контракта». И в какой-то момент я заметил, что Гагик буквально начал стремительно усыхать, чернеть, всё чаще отвечать невпопад и смотреть куда-то сквозь меня. Между встречами проходила пара месяцев, а казалось — лет. В тот день мы столкнулись в столовке того же «Жёлтого дома». Гагик расплескал полстакана чая, пока нёс его к столику, тяжело шаркая ногами по полу. — Извините, Гагик Вачевич, у Вас проблемы со здоровьем? — подсел я за столик. — Не у меня, Слав. Ты знаешь, у кого.— уставился неподвижным взглядом Гагик в пустоту. Он впервые обратился ко мне на «ты», после инцидента со Свеном. — Насколько все плохо? — На *** кладбище. Дорога***, сектор ***, ряд ***. Только не приходи в обычный день. Приди 18 мая. Это его день рождения. Он бы так хотел. — Я сожалею, Гагик. Очень. — О чём? Это должно было случиться, рано или поздно…Как врач я делал худшие прогнозы, как человек — рассчитывал на лучшее. Вышло в среднем. Восемнадцатого мая, в пятницу, я взял отгул со второй половины дня, купил необъятный веник белых роз с красной каймой и отправился на *** кладбище. На могиле уже лежали и стояли цветы. Разные. Много. Что-то бросалось в глаза. Букет из искусственных васильков, здорово напоминающих настоящие, но все равно отчаянно воняющие скандинавской IKEA –это явно был подарок Кита. Я так и чувствовал привкус его парфюма, наполнявшего ту маршрутку. А в углублении-вазе бушевали разноцветные пионы. Этот букет зацепил меня больше всего. Пионы обожал Стасюня… Посвящено событиям 2001–2005 годов.