Бессонница

Дни капали серыми дождями с крыш, липли изъеденными желтизной листочками к той стороне окна. Мутно, мокро... Сырость и серость этой осени бьет все рекорды, или это бракованный гигай приглушает привычные живые краски реяцу? И если осеннюю апатию Рукия могла спихнуть на несовершенство человеческой оболочки, то как объяснить эти нежданные, яркие, изнуряющие сны... Ночами Рукия отодвигала тихонько дверь шкафа и долго слушала спокойное сопение Ичиго, тихую возню ветра и дождя за тяжелыми полуприкрытыми шторами, провожала глазами отсветы на потолке от редких ночных машин. Уснуть - значит снова вдохнуть сжимающий сердце запах прошлого, где маленькая шинигами восхищенно смотрит на своего сильного тайчо. Уснуть - значит снова бежать по черным коридорам к свету, протягивая руку к единственному солнцу, и снова просыпаться от невыносимого холода в пальцах, касающихся пустоты. Сны - наказание, сны - шепот: смотри и плачь, плачь и смотри - ты сама себя лишила солнца... Капли дождя по карнизу, шорохи дома - непрочные якори, удерживающие сознание на границе со сном, и это было гораздо действеннее, чем пересчет арранкаров или придумывание смешных прозвищ для рыжего болвана. Рукия улыбнулась, глядя на мирно сопящую кучу под клетчатым одеялом и раздумывая над новым кровожадным способом разбудить эту несносную кучу утром в школу. Запустить мягкого и шелковистого Кона под одеялко например, хехе... Но и эти якори постепенно рассыпались золотой пылью под тяжестью ночи и оседали на веках яркими, душными снами... В этих снах она и Кайен-тайчо смеялись, гуляли, пили чай у реки, отражающей в разноцветных бликах Сейрейтейский закат. Ее тайчо был такой смешной и сильный, и было так весело и спокойно сидеть с ним, соприкасаясь краями хакама и косоде. Волосами, которыми трепал ветер, плечами... Кайен улыбается, и Рукия кладет маленькую ладошку на теплые губы, тихо смеясь. От закатного солнца волосы тайчо кажутся медными, а глаза отсвечивают янтарем. Он берет ладонь Рукии, которая прикрывает смеющиеся губы, и едва-едва касаясь, целует маленькие пальчики, и мурашки от них разбегаются по всем клеточкам... Невозможно дышать, говорить, думать, и все ощущения сосредоточены там, в подрагивающей ладони, в теплом дыхании на кончиках пальцев. Вся реяцу ухает куда-то вниз живота вместе с остатками мыслей, окрасив напоследок щеки розовым. Так касается солнце... Опаляя дыханием внутреннюю сторону ладони, Кайен на секунду замирает в миллиметре над чувствительной жилкой запястья. Горячо, остро, и хочется еще, неровный вдох - как сигнал, и сухие губы капитана мягко касаются кожи. Первый раз так до невозможности что-то сжимается в животе, и это напряжение выходит новым неровным вздохом - и возвращается назад в двойном размере от того, как нежно язык рисует иероглифы на дрожащем запястье. Если это прекратится, я умру... ...Солнце тает, опускаясь в красную воду. Почему вода - красная, почему рука - в красном, и косоде, и трава, и небо? Почему солнце внутри тает? Почему в ее руке - белый Соде Но Шираюки, и почему белое лезвие - в груди ее тайчо?.. Края реальности осыпаются красным бумажным пеплом, и тот, кто секунду назад опалял светом, ярче, чем сотни солнц, рассыпается мелкой золотой пылью, так и не подняв глаза, оставляя на тонком запястье след крови и золотой пыльцы... - Тайчо-о!!! - И снова красная вода топит солнце, меняя цвет реальности на черную зеркальную гладкость, а Рукия снова тянет запятнанные кровью любимого ладони, на грани безумной реальности зная, что почувствует пальцами только холодную, мертвую пустоту... Но руки непривычно натыкаются на что-то теплое, и там, во сне, в багряном мареве всплывает размытая, как неверный свет маяка в шторм, мысль-надежда, мысль-спасение, призрачная, но единственно верная. Рукия вспомнила. Слово-мантра, спасающее ее всегда, и так нужное сейчас - и она выдыхает его тихим, отчаянно надрывным шепотом... -Тише, мелкая, тише, я тут... Просто сон, слышишь? - Ичиго гладит вцепившиеся в него холодные пальцы, и он давно бы покраснел от смущения, если бы не сонная темнота ночи и тихий шелест голоса шинигами, зовущей его. В такие моменты, когда мелкая была в опасности, что-то на уровне рефлексов включало режим ее защиты, и когда особо любопытные докапывались, почему и зачем, Ичиго неимоверно раздражался. То ли от чужой непонятливости, то ли от того, что все его объяснения выглядели невразумительно даже для него самого. Раздражали. Смущали. Захватив его ладонь, Рукия потихоньку успокаивается, и прошлое, водившее ее по пепелищу убитой любви, снова отступает в самую глубь тревожной памяти. Возможно, на несколько ночей. Возможно, на много-много ночей вперед - под теплым и рассекающим темноту светом обретенного маяка. Ичиго засыпает рядом, сидя на полу, не отнимая руки. И когда ночной дождь затихает, уступив место блеклому осеннему рассвету, Куросаки осторожно расцепляет пальцы, отпуская согревшуюся маленькую ладошку. Утро приглушает ночные острые краски,которые оседают в памяти привкусом недосказанности. Незачем вспоминать - это был всего лишь плохой сон... Кошмары прогнало бы любое живое тепло. Не обязательно его... просто так получилось, что он единственный был рядом. Это Рукия и скажет, проснувшись, бурча в сторону от неловкости - если она что-то вспомнит. И эта неловкость повиснет ненужным туманом в их крепкой и ясной дружбе...Ни к чему это... Глаза находят сопящую поверх одеяла плюшевую тушку львенка. *** Рукия просыпается медленно, расфокусированный взгляд выхватывает край штор и незаправленную кровать напротив. Сознание постепенно распутывает душное покрывало сна, после которого уже нет обычной разбитости, как бывало раньше. Свет маяка, чье-то тепло в непроглядной темноте - или это ей тоже приснилось? Какое-то важное слово ускользает вместе с остатками сна, и Рукия подносит к глазам правую ладонь, пальцы которой будто помнили чье-то живое тепло, спасшее ее от безумия кошмара. Рука опускается на живот, наткнувшись на что-то мягкое и шевелящееся, тут же заголосившее: - Сестричка! Сестричка проснулась наконец! Холодно, и я пришел согреть и обнять! Аааай! Сестренкааа.... Так вот откуда тепло... Рукия привычно отправляет пищащего Кона в далекий полет к окну, за которым, как всегда - тихий, тоскливый дождь. Значит, приснилось.