Бессмертный.

Дорого искупается быть бессмертным: за это умираешь не раз живьём. (Ницше Фридрих Вильгельм) -Ты не видел жизни, - сказал мне как-то старый моряк из Рима, потягивая какой-то дешёвый алкогольный напиток. Я лишь рассмеялся ему в ответ. «Не видел жизни». Скажет тоже. Законом мне запрещено было пить, так как все считали, что мне восемнадцать лет (разрешалось пить только с тридцати лет), но я уже был изрядно поддатый и готов был ответить на такое хамское заявление. -Да я побольше тебя знаю, дядя, - начал я, как вдруг понял, что мне стоило бы придержать язык. -Не дерзи мне, мальчик. Где это видано, чтобы юнец знал больше старого морского волка? - возмутился старик, чуть не выронив стакан с напитком из рук. Если бы он узнал, что я ему в прадеды гожусь, то он бы, минимум, не поверил, а в худшем случае его хватил бы сердечный приступ, и на одного выскочку стало бы меньше. -Здесь и видано. Я дольше тебя жил, больше тебя знаю, - сорвалось с моих губ до того, как я успел закрыть рукой себе рот. Моряк окинул меня презрительным взором и сказал, ухмыляясь: -И сколько же тебе лет, мальчик? -Пятьсот восемн… то есть, восемнадцать. Да. Мне восемнадцать лет, - еле выкрутился я. На это старик расхохотался так, что все в баре обратили на нас внимание. Вытирая подступившие от хохота слёзы, мужчина с укоризной заявил (да так, чтобы все слышали): -Вы слышали это? Восемнадцатилетний паренёк говорит, что прожил больше, чем я. Как такое может быть? Люди смеялись, показывали на меня пальцем, кто-то даже осмелился в меня кинуть пустой стакан. Хм, этот самоубийца с масляным пятном на тоге. Надо запомнить. Можно подкрасться к нему сзади, когда он пойдёт домой. Я могу его заколоть его ножом, могу удушить… Но тут мои раздумья прервал всё тот же старик, который до сих пор не унимался: -Смотрите, он держит бокал с напитком варваров (пиво)! Это же преступление! По закону он не имеет права пить этот похититель рассудка! Охрана! Кто-нибудь! Задержите этого мальчишку! Эх, если бы они знали мой истинный возраст, они бы мне ещё доплачивали. Но вместо этого за мной поспешили два лохматых и упитанных амбала, с копьями в руках. Я рванул изо всех сил в толпу. Да, кстати. Надо разделаться с тем идиотом, который в меня кинул стакан. Я незаметно достал из маленькой кожаной сумки охотничий нож, как только увидел того дурака. Я заметно ускорил бег, так как расступавшиеся люди позволяли мне это делать, а потом резко остановился слева от этого несчастного пьяницы-самоубийцы, позволяя тем двум «мешкам» догнать меня. Когда они были достаточно близко, а тот дурачок повернулся лицом ко мне, я резко повернул голову, чтобы он меня не узнал и с хирургической точностью вонзил в него нож, проведя им линию поперёк живота. Вынув оружие, я рванул дальше, а ошарашенные охранники остались стоять около окровавленного трупа, который медленно подёргивался, порой издавая нечленораздельные звуки. Один из толстяков-охранников уронил от испуга копьё, и оно испачкалось в алой жидкости. Люди в ужасе смотрели на труп и двух побледневших мужчин, стоявших около тела, не зная, что сказать. Всё получилось так, как я планировал: я убиваю того человека тогда, когда эти два недо-охранника окажутся близко. Я убегу, но потом резко остановлюсь, делая испуганное лицо. Те стражи порядка пугаются, что рядом с ними умер человек, а все люди подумают, что это они случайно задели этого ни в чём неповинного (если бы), зазевавшегося зрителя. Пару минут я построил из себя крайне испуганного парнишку, а после, воспользовавшись общей паникой, которую навёл я сам, сказав: «А если они так кого-нибудь из нас убьют?», убрался восвояси. Да, пожалуй, за свои пятьсот восемнадцать лет жизни я многое повидал, но такое было чересчур. Я поклялся себе, что найду того старикашку-моряка и убью его, если он не умрёт через пять лет. У меня времени много, мне спешить некуда. Впереди вечность. Если меня не убьют раньше. Меня могут только убить. Болезни меня не берут. Боги наделили меня не только отличным здоровьем (за пятьсот с лишним лет я ни разу не простудился даже), но и одним очень интересным свойством: я бессмертен. Сказать по правде, я не знаю хорошо ли это или плохо. В любом случае, я бы продал своё бессмертие за одну простую, но такую нужную человеку вещь. Я хочу быть счастливым. Вы скажете, что быть бессмертным – уже счастье. Но нет. Всё не так-то просто. Я должен скрываться и менять место жительство хотя бы раз в тридцать лет. Если я не буду этого делать, то заподозрят что-то неладное и начнут меня спрашивать, мол, почему я так долго живу. Это в лучшем случае. Самое худшее, что со мной могут сделать - это заколоть меня в тёмном углу копьями. Но маловероятно. Скорее всего, меня просто будут долго пытать. Я сам ничего не знаю, а из меня будут вытягивать секреты долголетия. Я что, сын Афродиты, чтобы лекции по уходу за телом проводить, дабы оно с возрастом не превратилось в гору костей, обтянутых высохшими мышцами и дряблой кожей? Нет, спасибо. Я в лекторы не нанимался. Но Афродита , определённо, надо мной поработала: немного смуглая кожа, слегка квадратное лицо, прямой, правильный, «греческий» нос, глаза, цвета тёмной оливки, кудрявые короткие волосы. Тело же моё было по тем временам идеальное: рельеф мышц был хорошо заметен на солнце, особенно когда я работал в поле, сняв почти всю одежду, а капельки пота были своего рода маслом, из-за которого моя кожа блестела, придавая моим мускулам ещё большую эффектность. Для своих лет я был достаточно хорошо сложен, так что покорить сердце дамы не составляло мне труда. Вот только в Элладе считается, что женщины – неполноценные, несовершенные существа, которые нужны только для продолжения рода. Поэтому чаще всего мною интересовались мужчины. Но я за свои пятьсот восемнадцать лет ни разу не заводил ни с кем отношения, несмотря на то, что со мною заигрывало множество богачей. Конечно, были очень красивые мужчины, которые мне, безусловно, нравились, но я не мог им открыться по очень простой причине: они бы тогда узнали, что я бессмертен. А этого ни в коем случае нельзя было допускать. А тем временем улицы становились всё уже и меньше, и я понял, что выхожу из города. Недалеко от него стоял мой дом на ближайшие пятнадцать лет. Он выглядел достаточно бедно, чтобы не привлекать к себе внимания: сероватые глиняные стены, соломенная крыша, всё это – верхушка моего дома. А самое интересное располагалось внизу, под землёй. Я отворил достаточно лёгкую деревянную дверь и вошёл внутрь. В основной комнате находились лишь маленькая лавка, стол, пару глиняных досок с текстом на этом столе, несколько невзрачных полочек с разными скляночками. В принципе всё, не считая маленькой соломенной кровати (если настил из соломы и красной тоги можно назвать кроватью), которая находилась в самом углу маленькой комнатки. Причём под этим лежбищем находилась дверца в нижнюю часть дома, более богатую и уютную. Единственный минус этого бункера заключался либо в сырости (в дождливые сезоны), так как укрепления размокали и приходилось часто чинить стены, либо в излишней сухости (хотя от жары сие сооружение спасало), так как моя верхняя «избушка» проседала в рыхлый и засушенный грунт, тем самым обнажая потолок моего скрытого царства. Как бы то ни было, сегодня я слишком устал, чтобы разгребать эту солому для проникновения в мой личный гранд-отель, поэтому лёг на свою супермодную кровать и минут через десять уже не думал о сегодняшних происшествиях, иногда сладко похрапывая от удовольствия.