Бессмертный.

Приятная, прохладная ночь вскоре начала сменяться жарким утром, которое уже часам к шести утра заявляло о своих правах. Даже при мягком климате Пелопоннеса смена температур резко ощущалась, и я уже не поёживался от холода, а не знал, куда деться от жары. Сквозь прорезь в стене, где по логике должно было быть окно, струился яркий солнечный свет, который мешал мне спать. Он едва касался стола, о котором я говорил ранее, пробегался по буквам глиняных досок, как будто читая эти замысловатые письмена, задевал моё соломенное ложе и, разумеется (Как же без этого?), дразнил меня, то карабкаясь вверх по моему лицу, искривившемуся в гримасе недовольства, то резко прячась, понимая, что своими играми раздражает меня. Обидевшись на меня, неблагодарного, солнце резко скрылось за неизвестно откуда появившейся тучей. Проверив свой словарный запас брани на греческом, я, почесав кудрявый затылок, встал с постели и поплёлся на кухню в надежде, что там есть чего-нибудь пожевать. Увы, нет. На полках стояли только разные лекарства (Хотя, зачем они мне?) и какая-то странная глиняная дощечка, привлекшая моё внимание. Я аккуратно взял её, сдул с неё пыль, протёр пальцем те места, которые не хотели очищаться с первого раза, но даже подобные махинации не помогли узнать мне содержания этой странной книги. Я вздохнул и положил её на место, надеясь, что когда-нибудь я смогу понять, что в ней написано. Что ж, если не поел, то нужно хотя бы вымыться и попить водички, а то сушняк, что б его, не даёт мне покоя. Я вышел из своей хижины, огляделся вокруг. Посмотрев направо, я увидел, что Патры (город в Греции) уже начинают оживать. Неторопливые повозки, набитые мясом, тканями и прочим, тянутся к городу. Из города теперь слышны даже детский смех, собачий лай, мужские голоса, с интересом спорящие о прошедших в Афинах соревнованиях. Всё становится на свои места, и такая привычная тишина скоро сменяется гомоном настоящего, пусть и не очень большого, но всё-таки города. Разгоняя последние чёртики сна, я потянулся изо всех сил и сладко зевнул. Улыбнувшись самому себе, я направился к колодцу, чтобы умыться и попить. Но каково было моё удивление, когда я заметил чью-то тень за оливковым деревом, стоявшим около колодца. Я насторожился, пошёл немного тише, крадучись, обошёл дерево с другой стороны. За деревом стоял ничего не подозревавший человек. Я быстро схватил его за руку, чтобы он не успел убежать, и развернул к себе. Незнакомец вскликнул мужским голосом. Это насторожило меня ещё больше, поэтому я усилил захват. Развернув его к себе полностью и, взяв его также крепко за другую руку, я поспешил его разглядеть, чтобы на всякий случай запомнить его внешность. На вид ему было лет пятнадцать-семнадцать, не больше. Он был ниже меня на пару сантиметров, а бронзовая кожа немного отражала солнечный свет, что было для меня удивительно. Он что, воском натирается, паркет хренов? Признаться, я редко видел таких красивых людей. Я сначала принял его за женщину, так как его немного завивающиеся тёмно-каштановые волосы, в отличие от меня, доходили до подбородка, и я бы действительно подумал, что он никак не парень, а девушка, если бы не достаточно хорошо натренированные мышцы. Его немного угловатое смуглое лицо, прямой нос, чуть пухлые губы говорили о греческом происхождении незнакомца. Странно, но парень даже не пытался вырваться из моей стальной хватки, скорее наоборот: он смотрел на меня тёмно-карими глазами с огромной долей интереса, нежели страха или недовольства. Я был сбит с толку. Неужели очередной горячий поклонник? Не выдавая своего удивления, я монотонно, как будто это со мной каждый день случается (Угу, а та метла около двери в дом для навязчивых ухажёров.), спокойно спросил: - Что нужно? Молодой человек с удивительным спокойствием ответил: - Я увидел, что в этой шаткой лачуге кто-то поселился. И решил проверить, кто этот самоубийца. Мне стоило огромных усилий взять себя в руки, ибо мой дом обозвали шаткой лачугой, но я смог преодолеть себя (слава Зевсу). -Самоубийца, говоришь? Ты меня недооцениваешь. Я купил этот дом для того, чтобы не привлекать к себе внимания. -Купил? Я бы такое захолустье даром отдал, - засмеялся парень, за что всё-таки чуть не получил от меня смачную пощёчину, но я был вовремя остановлен руками этого грека. Он не собирался меня отпускать. Я зарделся от столь долгого тактильного контакта, но на моей загорелой коже сие явление было почти незаметно. -И долго ты меня будешь за руки держать? – сдался я, когда моему возмущению не было предела. -Это кто ещё кого за руки держит?! – возмутился незнакомец, смотря на положение наших рук. Да. Тут я маленько просчитался. Ведь я его первый схватил за руки, пытаясь остановить, так что получается, что я его и держу. -Тогда почему, - начал было я, как мои мысли были тут же прочтены этим парнем. -Потому что я не хотел схлопотать себе щей. Поэтому так крепко сжал твои руки, когда ты хотел меня ударить. Но мне не очень нравится то, что ты меня до сих пор за них держишь. Пребывая в состоянии шока, я пропустил почти всю его фразу мимо ушей. Я лишь молча стоял, удивляясь, так как не смог совладать с собой и ответить что-нибудь стоящее. Правда, моя хватка от этого не ослабла. -Ты что, того?! Один из них?! – заистерил парнишка(он имел в виду «правильную» любовь «правильных» греков), пытаясь освободить свои руки от моих «оков». После этих слов ко мне мигом вернулось сознание, и я, не раздумывая, разжал свои руки, почему-то немного жалея в самых глубинах своей души. -Нет, ты что, совсем спятил? Я не собираюсь вообще с кем-либо заводить какие-либо отношения. И вообще, как тебя зовут, сколько тебе лет? -С какой стати я должен тебе отвечать? -С такой. Ты на моей территории. Моя территория – мои правила. Парень удручённо вздохнул, но ответил на поставленный выше вопрос: -Георгиос Критикос. Семнадцать лет. А ты, насколько я знаю, Яннис Фотиади. Яннис, ты и правда огненный. Фамилия полностью оправдывает своего хозяина. Я был, мягко говоря, в шоке. Хотя, сказать, что я был шокирован – значит ничего не сказать. Но я решил расспросить его обо всём спокойно, без видимых проявлений крайней степени удивления. -Георгиос, а откуда ты меня знаешь? -Так о тебе все Патры говорят. -И что же ты ещё обо мне знаешь? -То, что ты, несовершеннолетний преступник, распиваешь различные напитки не для твоего возраста. И ещё то, что ты сбежал от охранников, которые пытались тебя догнать, но по дороге убили какого-то зазевавшегося зрителя. -Спасибо за информацию, - со вздохом облегчения сказал я. -Но это то, что знают в Патрах. А то, что знаю я намного интереснее. Во-первых, это я в тебя кинул пустой стакан. Во-вторых, ты убил не того человека. Ты убил его, потому что у него было точно такое же пятно на тоге, что и у меня. Фактически, это моя тога, я просто дал ему её поносить. В-третьих, ты ещё и гомик. Этот Георгиос не перестаёт меня шокировать. Чтобы оправиться от очередного шока, я подошёл к колодцу, которое, как я говорил ранее, стоял около дерева, набрал в деревянное ведро воды и вылил на себя всё содержимое этой ёмкости. Смотря то на моё весьма смешное, по его мнению, выражение лица, то на мою почти промокшую тунику, которая точно не ожидала такого хамского с ней обращения, он медленно, но верно умирал от смеха. Я же закипел от злости: -Какой ты, однако, наблюдательный и расчётливый. Я тебя недооценил. – Но тут сорвался на негодующий крик. - Сколько можно повторять?! Я не гомик! Меня вообще никто не интересует. -Да неужто? – покатывался со смеха мой новый знакомый. – А как ты запоёшь сейчас? -Я тебя даже слушать не стану. А петь тем более не собираюсь, - буркнул я, буквально поняв его слова. – Если хочешь, жди здесь, а я пойду себе тунику сменю. -А как же истинная, неприкрытая красота мужского тела? О, нет! Яннис! Куда же ты? – сквозь слёзы кричал мне вслед этот чокнутый грек, покатываясь в приступе неудержимого смеха. – Афродиты на тебя нет! -Я его не слушаю. Я его не слушаю. Он псих . Просто псих, - шептал себе я, пока его почему-то слишком высокий для его возраста голос не слился с общим шумом. Хотя, шуметь было в принципе нечему. Поэтому я решил пошуметь сам. Незаметно для самого себя, я затянул древнюю печальную греческую песню про гречанку, которая влюбилась в карфагенянина, а он погиб на войне 146 года до н.э., когда Карфаген и Элладу захватил Рим. С песней время летит быстро. Я наслаждался собственным голосом. Да, себя не похвалишь, никто не похвалит, но я трезво оценивал свои силы, поэтому старался петь как можно правильней. -Славно пищишь, - раздалось где-то в дверях. – Я пройду, посмотрю, слишком ли ты бедно живёшь или нет? Ладно? Не дождавшись моего ответа, он прошёл в дом и застал меня, когда я ещё переодевался. -Ты что себе позволяешь, Георгиос? -Да ладно, это же красиво. Зачем ты тунику надел? Такую красоту-то прячешь. Посмотри, какая у тебя красивая накаченная грудная клетка, какой торс, - не унимался озорник, за что получил от меня хороший подзатыльник. -Возьми себя в руки, чтоб тебя Лисса (богиня безумия)! Знал бы ты, как я, времена Союзнической войны. Тебя бы тогда мигом на своё место поставили! Внезапно Критикос перестал улыбаться. На его лице можно было прочитать непонимание и удивление. -Ты жил во времена Союзнической войны? Это же 91-88 года до н.э. (Прим. автора. В 90 году до н.э. родился главный персонаж). Ты с ума сошёл? Упс. Прокол. Что за вещи творятся? Ни с кем так ярко не палился. Теперь конец. Может, дурачком прикинуться? Или лучше промолчать? Хм, лучшая защита – нападение. Тихо взяв с полки широкую красную тогу, я, не раздумывая, атаковал знакомого, накинув её на парня. Тот начал барахтаться в этой безразмерной вещи, а я стоял и смеялся. Наконец выбравшись из ловушки, Критикос недоверчиво посмотрел на меня и, не сдержавшись, снова заистерил: -Ты спятил?! Зачем людей пугаешь? И что ты там про Союзническую войну говорил, долгожитель? -Мне уже и пошутить нельзя. По крайней мере, ты успокоился и перестал ржать, как конь. -Так ты всё ради этого подстроил? Я едва не поверил! Ах, ты! Он, смеясь, набросил на меня тот измученный предмет одежды, но я успел поймать его. Быстро сложив его и убрав подальше, я сказал парнишке, чтобы тот вышел на улицу, так как погром у меня дома не нужен. Он лишь сказал, что у меня даже ломать нечего. Ничего, я ему когда-нибудь покажу свой потайной этаж. Сейчас я ему слишком мало доверяю, чтобы сделать это. Как бы то ни было, мы весело провели время на улице. До вечера играли в салки, как дети, бегали друг за другом, дрались, смеялись, делали друг другу пакости. Но день неумолимо шёл к концу. Последние, но самые приятные рыжеватые лучи солнца скользили по моей коже. Я сидел с ним рядом на траве и разглядывал его лицо. Да, всё-таки он и впрямь красив. -Эй, Георгиос, - спокойно окликнул его я. Он молча повернул голову в знак того, что слушает. -А у тебя жена есть? Парень на удивление спокойно ответил: -Нет. -А почему? -Не хочу пока никаких отношений. Я удивился. Он, оказывается, сильнее похож на меня, чем я думал. -А твой дом далеко? -Да. -Может, тогда переедешь ко мне? После этого вопроса воцарилась гробовая тишина. Даже сверчки, прежде мешавшие и терзавшие мой тонкий слух своим стрёкотом, утихомирились, будто прислушиваясь. Георгиос уставился на меня своими карими глазами точно так же, как при первой нашей встрече. Но потом всё-таки смог изъясняться и сказал, еле сдерживая смех: -Нет, спасибо. В моих планах на ближайшие десять лет нет пункта «Поселиться с гомиком» . -Не хочешь – не селись. -Опа. Ты не возразил против того, что я тебя назвал гомиком. Значит, ты того? Я не знал, что мой друг того… того самого… -Друг? Ты сказал друг? -Да, друг. Я широко улыбнулся, потрепал этого парня по его весьма длинным волосам и сказал шёпотом: -Спасибо. Но он всё равно услышал. -За что? -Друг. У меня никогда не было друзей. Ни разу за мои… эм… восемнадцать лет. -Я рад, что я твой первый друг. И я буду теперь тебя называть «друг». Никак иначе. -И даже про «гомика» забудешь? -Да я же в шутку. Я же знаю, что это не так. Но если тебе не нравится тот факт, что я тебя буду называть другом, то я с радостью могу вернуться к прежнему варианту. -Нет, спасибо… друг… *** Так прошло лет пять. Мы стали лучшими друзьями. Я был счастлив. Эти пять лет пронеслись как мои пятьсот. И я бы правда отдал своё бессмертие на ещё пять таких лет дружбы. Посмотрим, что будет дальше.