***
Закрывая оградку своего двора, я устало гляжу на наручные часы, что показывают шесть часов вечера. Все родители в это время забирают своих детишек из садов. А я? А я сама ей как мама. Она годится мне в дочери. Второй брак моей матери оказался довольно поздним и создал маленькое чудо, которое мне было дороже всего. И пока мать с отчимом пытаются поднять нашу семью финансово, я во всё удовольствие нянчусь со своим чудом. И мне иногда кажется, что наша связь с ней крепче, чем с родителями. Мы не можем прожить ни дня друг без друга. Она растет и понимает меня без всяких слов. Но вот, к несчастью, других понимать она не хочет. От этого девочка ни с кем не разговаривает, только со мной, и, по словам врачей, отстает в развитии от своих сверстников. Хотя она очень умная, и даже слишком любознательная, что постепенно перерастает в крайнюю любопытность. Она спрашивает у меня порой странные вещи, на которые я даже не могу найти ответ. Она постоянно что-то ищет по дому, не говоря что. Запирается в своей комнатке и изучает книжные полки. Хоть она не знает ни единой буквы, она разглядывает страницы старых книг без картинок с таким интересом, будто бы понимает, что там написано. Она подолгу может смотреть в окно без единого движения и делать многое другое, что меня крайне удивляет. И я одержима целью воспитать её, какие бы трудности передо мной не встали. Пройдя пару домов, я слышу знакомый рёв шин. Ко мне подъезжает синяя нива, и из окна высовывается знакомая физиономия: — Ры-ы-ыжая, здорово! Гляжу, ты неплохо себя чувствуешь. Куда путь держишь? — Ох, Сережа, тебя мне только не хватало. Я за своей, в садик, — искренне порадовавшись, что мне не придётся ехать в вонючей маршрутке, я улыбаюсь ему во все зубы. — Не подкинешь меня? — Пф, рыжая, спрашиваешь еще? Залезай! — он поворачивает ключи зажигания. Я быстро обегаю машину и заскакиваю внутрь. В салоне до сих пор пахнет перегаром. Мы едем вдоль небольшого леса, который разделяет частный сектор и микрорайон многоэтажек, в одной из которых живет мой отец-пьяница. Мне не хочется вспоминать о нём. Но именно туда мы сейчас и едем. Дорога извивается среди деревьев; через каждые пятьдесят метров поворот: то налево, то направо, что Сережа никак не может разогнать машину. Никогда не любила эту дорогу. Она полностью огибает лес, который я тоже терпеть не могу. Уж больно тихим он мне всегда казался. Да и вообще наш район не люблю. До города надо не меньше сорока минут добираться на автомобиле, что уже говорить про общественный транспорт? Неохотно повернув голову к окну, я всматриваюсь в мелькающие деревья, которые мне так осточертели. Берёзы, сосны, ели, тополя… Скучнейший сибирский лесок. Ничего интересного. Солнце ещё не собирается садиться, и каждый листок отражает солнечные лучи ярко-зелёным. Это раздражает мои глаза, но я продолжаю всматриваться. И тут мой взгляд приковывается к черному силуэту… Который тут же исчезает из поля зрения. Внутри ёкает сердце, я резко оборачиваюсь назад, пытаясь разглядеть странный силуэт среди уходящих в дали деревьев. Там ничего нет. И чувство тревоги сковывает меня… — Э! Рыжух, ты чё это там? Кого увидала? — поинтересовался Серый. — Да так, показалось. — Кстати-и-и, — парень маняще переводит взгляд на меня, — загляни в бардачок. Я с недопониманием открывают его перед собой и засовываю руку вглубь. Нащупав что-то твёрдое средних размеров, я от восторга чуть ли не завизжала. Достаю — это была видеокамера! — Ва-а-а! Где ты взял такую?! Никогда таких не видела!!! — я с изумлёнными глазами ожидаю от него ответа. — Дядя с Японии привёз. Эта штучка называется Джей-Ви-Си Джи-Ар-Ди-Ви-Уан. Девяносто пятого года выпуска, считай новая, — гордо проговаривает Терентьев Сергей. Но по моим широко открытым карим глазам он понимает, что название данной электроники мне абсолютно ни о чем не говорит. — Короче, вещь классная. Она даже уже с кассетой, пустой. Завтра отдашь. Поснимаешь сегодня мелкую, на память. Посмотрим, что из этого выйдет. Я с восторгом разглядываю новую игрушку. Она помещается мне в руки, легкая и серенькая! Друг мне вкратце объясняет, как ей пользоваться, куда нажимать, как снимать, а в мыслях уже назревает маленький сценарий домашнего кино (ха-ха, домашнего видео). Споём с сестренкой песню «Отпетых мошенников», которых она так обожает, погуляем по парку, купим мороженого, сходим на детскую площадку… Мысли об этом уносят меня дальше в некую утопию, но тут Серый резко останавлиет автомобиль: — Доехали. Мелкой привет от меня передай, — Серый треплет мои кудряшки. — Будь осторожна, а то красивая ты слишком. — Ой, да ладно тебе. Небось подлизываешься, — хихикаю я. Этот человек мне давно нравится, но я никак не хочу вступать с ним в отношения. Считаю, что мы не сможем ужиться. Мне всё равно, с кем встречаться, но только не с ним. Слишком он хороший для меня. Слишком хороший друг. — Лучше о себе позаботься. Я никуда не денусь, — с этими словами я выпрыгиваю из нивы и с улыбкой машу рукой Сереже. Тот разочарованно кивает мне и уезжает. Никуда не денусь. Холодок проходится по моей коже, заставив меня встать, как вкопанной. Чувство тревоги вернулось.***
Проходящие мимо мамаши со своими чадами удивленно таращатся на нас с сестрой. Ну конечно же, нельзя же догадаться, что тут делает девятнадцатилетняя девушка с четырехлетним ребенком! Хотя мне льстит то, что меня принимают за очень молодую маму. Ведь в основном только я за ней приглядываю… Взяв сестренку под ручку, двигаюсь в сторону ближайшего магазина. — Как прошел день в садике? — вопросительно смотрю на нее. — Воспитательница сказала, что ты сегодня снова девочку укусила. Не расскажешь почему? — Ленчик, — та поднимает свои слегка прищуренные голубые глазки, — эта девочка обзывалась и заблала мою иглушку. Я сделала плавильно, — проговаривает она с интонацией строгого учителя. — А почему ты не сказала ей ничего? — старая тема, она практически ни с кем не разговаривает, кроме меня и родителей. Хотя я всегда пытаюсь убедить её хоть с кем-то общаться, она никогда даже не старается это делать. — Люди не будут тебя понимать, пока ты не заговоришь с ними. Лапуська, той девочке больно же было. И так не делают. — Ну и что? — моя Лапуська уставила глазки вниз и зашаркала своими маленькими сандаликами по грунту. — Она сама виновата. Поняв, что наступила неловкая пауза, я решаю разрядить ситуацию: — Лапуська, хочешь мороженку? — та резко поднимает голову и с любопытством глядит на меня. — Потом пойдем погуляем. Сколько тебе захочется и где захочется. — До ночи хочу, как ты! — в её глазках вспыхивает искорка радости. — А молозеное можно обычное, в стаканчике. Ты же плавда купишь? — она явно не верит моим словам. Наверно, надо чаще её баловать, а то она никогда ничего не просит из вещей или гостинцев. Стесняется? Или просто ей это не нужно? Спросить у нее об этом, как ни странно, я постоянно стесняюсь сама. — Конечно, — я улыбаюсь, затем беру её и сажу себе на плечи. «Мы же не будем гулять до самой ночи, просто дождемся сумерек, и отправимся домой», — напоминаю сама себе. Родители не будут в восторге, если их маленькая дочка начнет брать пример с сестры-тусовщицы, коей я являлась. Спустя некоторое время Ника (имя моей сестры, хотя я её так не называла) довольно сидит на скамейке детской площадки и лопает мороженное, громко напевая слова популярной песни: — Блосай кулить! Вставай на лыжи! Блосай кулить! Здоловьем будешь не обижен! — она старается петь громче и улыбаться шире в камеру, на которую я снимаю. Почему-то я абсолютно уверена, что эта сцена должна быть заснята. Да и сам процесс съемки доставляет неизмеримое удовольствие, будто я какой-то супер-крутой оператор. Может быть, сниму что-нибудь смешное и отправлю в "Сам Себе Режиссер"! — Лапуська, а сколько тебе лет? — ничего умнее я, конечно, спросить не могу. — Четыле годика, вот, — она вытягивает четыре пальца правой ручки. — А как маму с папой зовут? — Господи! Да у меня прям дар от Бога брать интервью, аж самой стыдно. — Маму Наташей зовут. А папа… Ло… Л… Лобелт! — маленькая всячески пытается правильно произнести имя отца, не картавя, однако быстро сдаётся. — Но мама зовёт его Боб! Я спрашиваю еще уйму банальной фигни, которую мне так хочется заснять, как вдруг изображение на экране камеры искажается и идет волнами. Я чуть не выронила её из рук. Через пару секунд помехи исчезают с коротким неприятным звуком, похожий на белый шум неисправного телевизора. Сердце в этот момент сжимается. «Вот Серёга засранец! А говорил, что новая!» — мозг автоматически находит оправдание произошедшему. Выключив камеру, я только сейчас замечаю, что начинает стремительно темнеть. Стрелки часов показывают половину десятого, а это означает, что последняя маршрутка ушла пять минут назад. Придётся домой идти своим ходом. Что мне сильно не нравится. Обойти лес по дороге займет не меньше сорока минут, но другого выхода я не вижу. — Леночка, — голос сестры отвлекает меня от собственных рассуждений, — пойдем домой. Через лес. Её слова заставляют меня вздрогнуть. Что ей пришло в голову? — Лапуська. Уже слишком поздно идти через него. Ничего не будет видно. Давай лучше по дороге. Там фонари всё осветят и мы спокойно дойдем, может даже кто-нибудь на машине остановится и подвезёт. — Да нет же, мы все увидим, — Ника достает из кармана широких шортиков что-то небольшое. — Вот, я нашла сегодня. Она протягивает фонарик. И продолжает улыбаться, вот только в её улыбке появляется что-то незнакомое. Что она задумала? Мне становится не по себе. Чувствуя, что мне придётся её огорчить, я с трудом выдавливаю из себя: — Нет, Лапусик. Мы не пойдем в лес. Папе с мамой это не понравится. Улыбка с лица ребенка спадает. Ника разочаровано опускает светловолосую голову и спрыгивает со скамейки. Подойдя ко мне, она обреченно тянет мою руку в сторону дороги, о которой ей говорила. Без всяких слов. Не стала даже спорить со мной. От этого мне становится еще гаже на душе. Всё-таки уступлю я ей: — Ладно, пойдем в лес, — улыбаюсь я ей, и с сердца тотчас спадает камень, — Поснимаем, как там красиво, верно? — Ула-а-а! Ленчик, ты самая лучшая! — глазки сестры заблестели. Ох, если бы я знала, к чему это приведёт…***
Мы прошли около полутора километров, почти треть пути. Мне хочется поскорее выбраться отсюда. И мне жутко не нравится это место. Ника идёт впереди и освещает узкую тропинку, а я следую сзади и слежу, как бы она не споткнулась или не свернула куда-нибудь. Сестра напевает какую-то незнакомую мне мелодию, что-то высматривает среди верхушек деревьев и вообще словно находится в своём мире, который так непонятен мне. Я даже не знаю, о чем сейчас можно было бы поговорить, и от нечего делать я достаю камеру из сумочки. Включив запись, я направляю объектив на сестру. Картина выглядит достаточно жуткой, но что-то внутри заставляет меня продолжать снимать. И это что-то меня сильно напрягает. Неприятные мурашки бегают по всему телу, издевательски заставляя вздрагивать при каждом шорохе. Ох, как сильно мне не нравится это. — Ле-е-ен, — сестренка остановилась и неуверенно водит лучом фонарика вокруг себя. — Тлопинка плопала. Мы, кажется, заблудились, — она разворачивается ко мне. На лице ребенка ужас. — Так мы же шли прямо по тропинке, никуда не сворачивая, — меня охватывает животный страх. Что за чертовщина? Нам нужно выбраться отсюда как можно скорее! Ника испуганно подбегает ко мне и хватает за свободную руку. Я чувствую, как та вся трясется, но продолжает светить куда-то вдаль. «Мы не должны стоять на месте», — мелькает в голове мысль. Стараясь не наводить панику на без того испуганного ребенка, я решаю успокоить её: — Ничего страшного, мы сейчас просто пойдем прямо и выберемся отсюда, — этими словами я стараюсь успокоить и себя тоже, так как напугана не меньше её. Та лишь кивает и сильнее вцепляется в руку своей крохотной ладошкой. В лесу окончательно стемнело, лунный свет даже не пробирается сквозь кроны высоких деревьев. Мы двигается вперед. К счастью, на экране камеры более четкая картина окружающего пространства. Я внимательно вглядываюсь в неё, как вдруг изображение задрожало. Мы здесь не одни. Страх мгновенно сковывает меня. Встаю как вкопанная и не могу сдвинуться с места. Камера загудела в моей руке, картинка изгибается бешеными волнами. В глазах темнеет, сердце колотится, готовясь разорвать изнутри мою грудную клетку. Отвратительный звон в ушах. Я чувствую, как из них течет кровь… — Лена! Там дяденька! — пронзительный крик моей сестры приводит в чувство. Оторвав взгляд от камеры, я вижу его в десятке шагов от нас. Чёрное, тощее трёхметровое нечто с белой лысой головой сливается с деревьями и пристально глядит на нас. Бледное лицо… О черт! Ни рта, ни глаз, ни носа, ничего нет!!! Белое полотно вместо лица отражает тусклый свет фонарика. Оно определённо нас видит. Голова адски начинает гудеть, Ника взвыла. И адреналин в крови заставляет меня сжать руку сестры крепче и рвануть со всех ног в сторону. Девочка лишь успела пискнуть и метнулась (а точнее полетела) за мной. Я не понимала, куда мы бежим. Ветки больно хлещут меня по лицу, рвут блузку, цепляются за волосы, будто нарочно, но в голове только одна мысль: «Бежать! Бежать! Бежать!.» Однако ноги быстро тяжелеют, и силы покидают меня. Я, запыхавшись, оборачиваюсь к сестре. Та едва держится на ногах и тяжело дышит: — Леночка… Мне стлашно! Я устала! — она чуть ли не плачет. Нас окружает полумрак. Маленький фонарик в руке Ники все ещё тускло светит. Надо понять, что случилось на самом деле. Мы заблудились. Камера оказалась бракованной. И какое-то пугало посреди леса до смерти нас напугало. Конечно же! Вот только какому болвану пришла в голову мысль поставить его здесь? А из-за темноты мы приняли его за какое-то живое существо. Вроде всё встало на свои места. — Пошли потихоньку, всё позади, — я глажу несчастного ребенка по волосам. Та тяжело вздыхает. Бедняжка. Мы спокойно идём в неизвестном направлении. Камера всё это время оставалась в моей руке, и я снова смотрю в экран, пытаясь разглядеть путь. Более-менее успокоившись, я решаю внимательнее разглядеть расстроенную сестру. И понимаю, что лучше бы я этого не делала… Левая бровь рассечена, маленькие ножки покрывают сплошь глубокие ссадины, царапины по всему телу. Я вижу перед собой окровавленную жертву леса, которая даже не замечает собственных увечий! Думаю, не стоит Нике говорить о её ранах, иначе маленькая совсем с ума сойдет. Не знаю, сколько мы ещё прошли по времени и какое расстояние преодолели. Внезапно где-то впереди, совсем близко, раздаётся истерический женский крик. Я испуганно переглядываюсь с сестрой. Не долго думая, мы побежали на звук. Пройдя сквозь какие-то густые колючие кусты и выйдя на окруженную деревьями поляну, мы замираем от ужаса. По всей маленькой опушке разбросаны обглоданные человеческие останки, на ветвях гирляндами висят внутренности. А прямо перед нами лежит тело девушки, точнее то, что от неё осталось. Я инстинктивно зажимаю рукой глаза сестры, чтобы она не смогла точнее разглядеть этот кошмар. Девушка лежит на спине, обеих ног нет, и, судя по рваным кускам мяса на том месте, где они должны быть, были резко вырваны. Одежда отсутствует, а из места, которое раньше служило влагалищем, торчат два окровавленных куска арматуры. Живот был попросту вспорот, часть кишечника вывалилась. В одной руке несчастная сжимает массивный рабочий фонарь. На коже груди вырезан дважды перечёркнутый круг, который обильно кровоточит. А самое ужасное то, что тело продолжает дышать. — Б…Бегите, — девушка с трудом шепчет, смотря сквозь нас. Из безжизненных глаз градом катятся слезы. И когда через секунду она перестает плакать, я понимаю, что теперь она мертва. Не могла отойти от шока. Что, бл*ть, здесь происходит? Включённая камера в руках снова взбешивается, и прежде чем что-то понять, я чувствую, как нечто холодное обхватывает за талию и с силой отшвыривает в сторону. Пролетев метра три, я затылком впечатываюсь в широкий ствол какого-то дерева. Позвоночник хрустит, и я падаю на холодную землю. Резкая боль в спине заставляет изогнуться, я судорожно глотаю воздух. Сквозь слёзы пытаюсь глазами найти ту, о которой беспокоюсь сейчас больше всего. И увиденное меня ужасает. Перед сестрой стоит то самое «пугало», правда назвать его так уже язык не поворачивался. Это изящная, — да, именно изящная, — длинная и тонкая фигура мужчины без лица в чёрном похоронном костюме с красным галстуком. Или кровью? Нет, всё-таки галстук. Из спины возвышающегося над Никой существа исходит множество чёрных щупалец, которые бешено извиваются и крутятся. Сестра заворожённо смотрит на него и светит уже погасающим лучом. Она не двигается и не пытается даже убежать. Да что с ней такое? — Ника! Беги! К-ха! — хриплю я, отхаркиваясь кровью. Оперевшись на свободную руку, попыталась подняться. Да почему я не могу отцепиться от этой грёбаной камеры?! — Не мешайся, — загробный бас раздаётся в моих ушах так, что виски пронзает болезненной пульсацией. Тварь разворачивается в мою сторону и делает шаг. Только сейчас я понимаю, какой он высокий. Черные щупальца рванулись ко мне и обвивают ноги. Я чувствую, как резко взмываю в воздух, и затем моё тело снова швыряют, как тряпку, в сторону. Рухнув спиной на торчащий из земли камень, взвываю от нечеловеческой боли вдоль всего позвоночника. Переворачиваюсь на живот, и одежда быстро намокает от раны на спине. Тонкий тем временем уже вернулся к Нике и протягивает ей свою длинную руку. Та медленно поднимает свою в ответ, погасший фонарик лежит в траве. «Бл*! Что делать-то?!» — трещит в голове. Ничего толком не придумав, я хватаю камешек, попавшийся мне в руку, и метаю в их сторону. В тварь он не попадает, зато прилетает точно в висок сестре. Та, ойкнув, резко оттягивает ручонку назад и с ужасом смотрит на безликого. Казалось, что она заметила его только сейчас. Медлить просто нельзя. — Ни-и-ик! Убегай сейчас же! Живо! — я ору изо всех сих, после чего горло наполняется собственной кровью. Сестра тут же рвёт к трупу девушки, вырывает у неё из руки фонарь и мчится ко мне. Не обращая внимания на адскую боль, я вскакиваю, беру на руки подбежавшую ко мне сестру и несусь в глубь леса. Я бегу со всех ног, забыв про боль, забыв про чертову камеру, про болтающуюся на плече сумку. Прижимая крепче к себе сестру, я стараюсь скорее оторваться от твари, не зная, преследует она нас или нет. Ника вытягивает вперед трофейный фонарь. Он освещает намного лучше, чем предыдущий. Я перемещаюсь в его световом туннеле, надеясь на то, что он выведет нас отсюда. Не давая усталости сломить себя, я продолжаю бежать из этого проклятого места. И наконец-то впереди показывается знакомое свечение. Через пару десятков метров мы оказываемся на чьём-то огороде. Стоит глубокая ночь. Осмотрев местность, я прикидываю, что наш дом находится через пару улиц. Опускаю измученную сестренку на землю. Она поворачивается к лесу, обводит его взглядом, а затем резко размахивается и швыряет отобранный фонарь на законную территорию. Я проверяю камеру, которую всё это время не отпускала из руки. На экране горит красная надпись.battery low
Всё закончилось? Или же нет? Стоило мне только подумать об этом, как боль острой стрелой вонзается в мои виски. Загробный шипящий бас истязает мой слух: — Не надейся, что смогла забрать её. Она уже принадлежит мне… Рано или поздно я вернусь, и тогда ей не уйти… — ПОШЁЛ В ЖОПУ!!! — кричу я у себя внутри головы. — ТЫ НЕ ПОСМЕЕШЬ БОЛЬШЕ ЕЁ КОСНУТЬСЯ!!! — О, наивная, ещё как посмею… Более того, она сама придет ко мне. Это лишь вопрос времени… — НЕ-Е-ЕТ!!! УХОДИ! НЕ ТРОГАЙ НАС!!! — я закрываю руками влажные от слёз глаза и падаю на колени. Диалог внутри головы приносит невыносимые боли. — Дело твоё, наивная, — обладатель баса явно ухмыльнулся. Ответов больше не было. Я метнулась к сестре и крепко схватила ту за плечи. — Ника! Никогда и никому не говори, что сегодня с нами случилось! Поняла? Пусть это будет нашим секретом? — потом, немного подумав, решаю, что этого не будет достаточно, чтобы уберечь её от беды. — Вообще забудь об этом! Навсегда! И никогда не вспоминай! Хорошо? — Холосо, — по щекам сестры катятся крупные слёзы, а поджатые губы дрожат. — Я никому не скажу. Обещаю. Я ослабляю хватку. Сердце моё разрывается от вида израненной, плачущей сестры. Но есть одно незаконченное дело. Я вытаскиваю кассету из камеры и бросаю на дно сумки. Надо будет спрятать её от всех глаз. Саму камеру же я откидываю в ближайшие кусты. Больше никогда не возьму её в руки. И только сейчас я почувствовала, как сильно у меня болит каждый сантиметр тела. На спине, кажется, открытая рана. На талии и ногах, где меня некогда охватывали щупальца, кожа содрана до мяса. Со лба течёт струя крови, не знаю даже из-за чего. С трудом сев на израненные бедра, я прижимаю Нику к себе. Она обнимает меня в ответ. Мы плачем. Истерзанные, замученные и в луже собственной крови мы плачем навзрыд. Наши сердца разбиты ночным кошмаром, который пережили наяву. Я никогда не забуду его. Сил подняться больше нет. Раны щиплет от слез. А соседские собаки воют с нашим рыданием в унисон…