I Just Called (To Say I Love You)

Временами Зейну Малику кажется, что его жизнь — всего лишь сон. Стоит открыть глаза — и туман рассеется, растают воздушные замки, пропадёт всё, что ему так нравится. Исчезнут шумные друзья, для которых лучший способ времяпрепровождения — споры о выборе фильма; исчезнут дружелюбные одноклассники, о которых Зейн раньше не мог и мечтать; исчезнут вечера в MOFOS, где уютный полумрак и негромкая музыка. Он каждый день проверяет, не испарилось ли письмо с ответом из Лондонского университета искусств, которое начинается со слов: «Дорогой мистер Малик, мы рады сообщить, что...». Временами Зейну Малику кажется, что его жизнь — всего лишь сон. Стоит открыть глаза — и сказка закончится. Но он просыпается под бормотание Лиама, который говорит во сне, придавленный его тяжёлой рукой и согретый теплом его тела, и единственное, что исчезает — это страхи и проблемы. Почти все. Одна никуда не девается. Она вне себя от возмущения и трясёт кудрями, отрицательно мотая головой: — Об этом не может быть и речи! Ты должен пойти! Зейн, выпускной — это вишенка на торте школьной жизни! Его нельзя пропускать! — Моя школьная жизнь была не торт, — фыркает Зейн, наклоняясь к замочной скважине. — Скорее, куча дерьма, и выпускной может быть максимум навозной мухой. — С тобой просто невозможно разговаривать! — Гарри хватается за голову. Едва Зейн открывает дверь, он вихрем проносится мимо. Зейн быстро пересчитывает пары обуви в прихожей — все в сборе. Он тяжело вздыхает, когда слышит, что Гарри в гостиной уже «взывает к здравому смыслу» ребят, как делал это с Зейном всю дорогу от школы. — Выпускной вечер — это награда за все те годы, которые мы были вынуждены горбатиться за школьными партами. Это возмещение морального ущерба! Только глупец будет отказываться, согласны? А теперь представьте себе: Зейн не хочет идти, — трагическим шёпотом добавляет Гарри. Покачав головой, Зейн заходит в комнату. — То, что я собираюсь стать психологом, не значит, что мне интересно решать чужие проблемы, — бормочет Луи, не отрывая глаз от книги. — Консультации платные и по предварительной записи. Найл пожимает плечами: — Я не ходил на свой выпускной и прекрасно понимаю... — Тс-с! — Гарри перебивает его взмахом руки. — Не можешь ничего сказать в мою поддержку — молчи. Гарри чудесный, добрый и понимающий, но вот что узнал о нём Зейн: на отказы он реагирует как капризный маленький ребёнок (и становится копией Луи). Поймав взгляд Лиама, Зейн проводит ребром ладони по горлу и закатывает глаза. Лиам смеётся, Гарри поворачивается к нему: — Мистер Пейн! Тоже будете строить из себя непонятно что? Или поговорите с вашим драгоценным мистером Маликом? — К сожалению, драгоценный мистер Малик не слишком восприимчив к моим словам, — хмыкает Лиам. — Когда он поведал мне о своих намерениях, я посоветовал ему рассказать вам, сэр, за час до торжественного события, предвидя подобную реакцию. Он не послушался, и теперь мы оказались в этой пренеприятнейшей ситуации. — Да ладно вам, ребята, — сникает Гарри. — Музыка, танцы, прожектора... Будет классно! Это же выпускной! Я в комитете по его организации, а мой лучший друг не придёт? Он выглядит таким грустным, что Зейн начинает оправдываться, не обращая внимания на Лиама, который испуганно трясёт головой: — Я бы пошёл, правда, но я никогда в жизни не танцевал, я буду чувствовать себя ужасно глупо... И мне не с кем идти, плюс там не... — Да какая разница! — в Гарри словно снова вдыхают жизнь. — Всем будет всё равно, пришёл ты с кем-то или один, люди идут туда повеселиться! Если хочешь, можем даже пойти вместе, типа, ну, друзья на выпускной... — Эй, слушай, друг на выпускной! — возмущённо восклицает Луи. — Не ты ли заставил меня купить билет две недели назад? Агитатор чёртов. Гарри выглядит лишь слегка виноватым. С открывшимся вторым дыханием он заходит на новый круг: — Ну, пойдём втроём, подумаешь!.. И вообще, Лиам, почему ты не хочешь сопроводить Зейна на выпускной? — Моя сестра прилетает, — виновато пожимает плечами Лиам, — она обдумывает переезд в Лондон. Надо встретить её и пройти везде, где она что-то присмотрела. Не управимся за пару часов. — Твоим сёстрам уже под тридцать, Лиам, у них есть мужья и дети, — Гарри закатывает глаза. — Когда ты перестанешь с ними нянчиться? — Никола просто плохо ориентируется в незнакомых местах, — защищаясь, Лиам поднимает руки. — Мне очень жаль, что я не могу пойти на ваш выпускной. Гарри замолкает, и Зейн успевает понадеяться, что опасность миновала, но тишина длится не больше пяти секунд: — А ты? — Гарри нависает над Найлом. — А я иду, — смущённо улыбается Найл, наклоняя крышку ноутбука так, чтобы Гарри не видел экран. — С Деми. — Вы что, ещё вместе? — искренне удивляется Луи. Найл отчаянно краснеет, но Гарри встревает, не дав ему ничего сказать. — Почему мы ничего о ней не слышим? Почему ты ни разу не приводил её в нашу компанию? Всё хорошо? У вас точно здоровые отношения? — Здоровее, чем у вас всех вместе взятых, — смущённо отмахивается Найл. — А не привожу, потому что по какой-то непостижимой причине она не хочет пить пиво со своими учениками. Странно, правда? Лиам прячет улыбку, Зейн, не удержавшись, весело хмыкает. Гарри, собиравшийся что-то сказать Найлу, тут же поворачивается к нему: — Можешь смеяться сколько хочешь, мистер, но ты идёшь на выпускной бал. Твой билет лежит у меня дома, а костюм для тебя я выбрал ещё месяц назад. Если ты сейчас перестанешь ныть и поблагодаришь меня за это, я разрешу тебе выбрать причёску самому и не буду настаивать на туфлях. / / Так Зейн оказывается в этой ловушке — в чёрной водолазке и сером твидовом костюме, в толпе подвыпивших одноклассников и свете разноцветных прожекторов, в коконе из голоса Адама Левина и сладких девчачьих духов. Поначалу он даже пытался принимать участие в общем веселье, но теперь, когда температура воздуха в спортзале почти сравнялась с температурой поверхности Солнца, Зейн решает бежать. Воровато оглядевшись и не найдя Гарри, он начинает протискиваться к дверям. Ему наступают на ноги, он наступает на ноги — на свои и на чужие, но главное, что ещё чуть-чуть и... — Зейн! — раздаётся над ухом. Зейн, почти добравшийся до цели, чертыхается и делает вид, что его очень интересуют афиши на доске объявлений. — Зейн! Гарри выныривает из толпы и хлопает его по спине. — Веселишься? — кричит он. Он уже слегка навеселе, так что Зейн только хмыкает. — Конечно, — отвечает он. Гарри кивает, потом, подумав, кивает снова, опять хлопает его по спине и ныряет гущу людей, проорав Зейну что-то вроде: «Я буду прямо здесь!». Возможно, он просто подпевает грохочущей песне, но на всякий случай Зейн снова отворачивается к афишам — выдержать паузу. Тут он видит, откуда его заметил Гарри — Луи полулежит на трибунах, подложив под голову свой пиджак, а Гарри взбирается к нему, возмущённо жестикулируя и указывая пальцем куда-то в сторону Зейна. С верхнего ряда зал от сцены до выхода как на ладони. Снова повернувшись к объявлениям, Зейн обдумывает план побега, но вскоре на его плечо ложится чья-то рука. Это не Гарри, не Луи (Зейн видит их боковым зрением) и не Найл (они с Деми уже ушли), так что Зейн молится, чтобы это не был кто-то, жаждущий с ним потанцевать, и нехотя оборачивается. И роняет челюсть. Это Лиам. Чёртов Лиам похож на чёртову суперзвезду в чёрном костюме и чёрной рубашке, расстёгнутой на несколько верхних пуговиц. Его волосы зачёсаны набок, на лице — широченная улыбка, в глазах — озорные огоньки. Изумление, радость и восхищение Зейна — он знает — до нескромного очевидны. — Скучаешь? — спрашивает Лиам, настолько явно довольный произведённым впечатлением, что Зейн решает его проучить. — Нет, — отвечает он и отворачивается. Была бы музыка немного тише, Лиам бы точно услышал, как колотится его сердце, восторженно отбивая «это-всё-моё-это-всё-моё», но сейчас его ничего не выдаёт. Зейн зажмуривается, когда чувствует, что Лиам прижимается губами к его виску. — Я же знаю, что тебе понравилось, — весело шепчет Лиам, и Зейн не может удержать улыбку. — Почему бы не признать это? Ты, между прочим, потрясающе выглядишь. — Спасибо, — вежливо отвечает Зейн. И молчит. Лиам невесомо касается его шеи, отодвигая ворот водолазки, и целует обнажившуюся кожу. Зейн чувствует его улыбку, чувствует, как слабеют коленки, но не сдаётся. — Да ладно тебе, — мурлычет Лиам. — Я просто хочу знать, что шикарно смотрюсь в этом костюме. — А где твоя сестра? — светски интересуется Зейн. Лиам кладёт подбородок на его плечо и обвивает руками талию. Забравшись под водолазку, его прохладная ладонь прижимается к животу Зейна, заставляя его напрячь мышцы пресса. — Ты скажешь мне то, что я хочу услышать, а я расскажу, где Никола, м? — предлагает Лиам. Зейн собирается отвергнуть предложение, но тут рука Лиама ныряет ему в штаны. Охнув, Зейн вцепляется в его запястье и выпаливает: — Лиам! Ты выглядишь, как миллиардер и его телохранитель в одном лице. Рука Лиама тотчас же перемещается обратно на живот Зейна. Зейн слышит — песня переключается на медленную и не очень громкую — довольное хмыканье Лиама над ухом. — Никола в Вульверхэмптоне. Если она и подумывает о переезде в Лондон, то я об этом не знаю. Зейн оборачивается так резко, что они сталкиваются головами. Лиам охает и отшатывается. — Лиам! — восклицает Зейн. Лиам трёт свой лоб и смотрит на него из-под нахмуренных бровей. — Ты что, соврал мне? — Я готовил тебе сюрприз, — ворчит Лиам. Не удержавшись, Зейн улыбается. — Ну, мне нравятся твои сюрпризы, и этот не исключение, — он целует Лиама в нос. Тот расцветает: — Ты думаешь? Ну, так это был даже не сюрприз. Что ещё впереди! — Отвезёшь меня в дешёвый мотель и лишишь девственности в лучших традициях дурацких подростковых фильмов? — Девственности, Зейн, можно лишиться, когда занимаешься сексом в первый раз, — Лиам насмешливо морщит нос. — А на вас, мистер, уже пробу ставить негде. Зейн возмущённо пихает его локтем в бок: — Что за хамство! Меня упрекает в распущенности человек, только что залезший ко мне в штаны в школьном спортивном зале! Лиам смеётся. — Можем поехать прямо сейчас... Или потанцуем? — предлагает он. Зейн качает головой: — Лучше я прыгну с моста без троса. Поехали сейчас. Лиам действительно постарался, готовя сюрприз: он открывает перед Зейном дверь начищенной до блеска «ауди». Этим сухим и пыльным летом машина Найла, погрязшего в делах, обычно выглядит так, словно ею наводили уборку в давно пустовавшем доме. — Я хочу, чтобы ты надел вот это, — Лиам протягивает Зейну чёрную широкую ленту. Зейн недоверчиво приподнимает брови. — Зачем? — Сюрприз, — весело напоминает Лиам. Он помогает Зейну завязать ленту в узел на затылке и проверяет, точно ли тому ничего не видно. — Ты мог надеть мне её в школе. Не пришлось бы вылизывать тачку. — В определённый момент тебе надо будет снять её, — смеётся Лиам. — Но пока терпи. Ехать приходится невыносимо долго. Зейн успевает осторожно заметить, что парень с завязанными глазами может показаться другим водителям подозрительным и будет удачей, если никто не сообщит в полицию, а Лиам успевает резонно возразить, что сообщать в полицию стоило бы, если бы глаза были завязаны у водителя. Они успевают несколько раз услышать по радио одну и ту же песню Игги Азалии, подпеть половине хит-парада, поругаться из-за того, какую станцию включить, и помириться, создав довольно опасную ситуацию на дороге. Зейн успевает поинтересоваться, не везёт ли Лиам его действительно в мотель, а Лиам успевает признаться, что да, везёт. Ещё Зейн успевает сказать, что любит глупые шутки Лиама, а Лиам успевает сказать, что любит Зейна. И Зейн успевает влюбиться в него ещё больше за то, как он это говорит. / / Когда блестящая чёрная «ауди» влетает на парковку аэропорта Хитроу, один из самолётов заходит на посадку. — Где мы? — спрашивает Зейн, когда Лиам глушит мотор. — Я могу снять повязку? — Потерпи ещё немного, — просит Лиам. Он мягко чмокает Зейна в губы, и ещё раз, и ещё — когда он отстраняется, Зейн тянется следом. Лиам смеётся, целует Зейна в кончик носа и делает музыку погромче. — Это чтобы ты не слышал, что происходит. Зейн откидывается на спинку кресла и скрещивает руки на груди: — Я передумал. Ненавижу сюрпризы. — Этот тебе понравится, — обещает Лиам. Выходя из машины, он хлопает дверцей, и в этот же момент в каких-то сотнях метров от парковки начинают стихать аплодисменты пилоту, посадившему самолёт рейса Мали-Лондон. Зейн отстёгивает ремень, поводит плечами, хрустит шеей. Ему безумно интересно, что происходит вокруг (ещё он надеется, что находится где-то в безлюдном месте, потому что сидящий в машине парень с завязанными глазами должен выглядеть чертовски странно), но он не снимает повязку и даже не делает музыку потише. Он доверяет Лиаму безоговорочно, целиком и полностью, больше, чем самому себе, и он не собирается портить сюрприз, который тот приготовил. От скуки он проверяет карманы — но брюки новые, и ничего, кроме мобильного и удивительно громко шуршащего магазинного чека, там нет. Зейн задумчиво вертит в пальцах чек, пытаясь вспомнить, как складываются бумажные самолётики. Как раз когда он вспоминает, женщина лет сорока, загорелая и темноволосая (он очень на неё похож; это отмечали все и всегда), прилетевшая в Лондон рейсом из Мали, улыбается и бережно складывает вчетверо вырванный из линованной тетрадки листок. Она носит его с собой уже почти семнадцать лет, с тех самых пор, когда её сын впервые взял в руки цветные карандаши — так что листок ужасно потёртый, замусоленный и рвётся на сгибах. Но он дорог ей как память. Это её портрет. Красный шероховатый круг — лицо, чёрные глаза-запятые, две точки там, где должен был быть нос, торчащие во все стороны коричневые волосы-ниточки и корявое «Маме от Зейна» в нижнем углу.