Лишь ветер знает

– Людвиг, какими судьбами? – смутно знакомый голос заставил немца вздрогнуть, а потом скептически поджать губы. Ну, конечно, Кёркленд не может без подлянок! Прямо перед блондином стояла миниатюрная, прелестная девушка в атласном платье и заколкой-цветком в волосах. Кто бы мог подумать, что много лет назад эта бестия была едва ли не хуже Гилберта. И пиз… избивала альбиноса по обоюдному, надо сказать, согласию. А будущий (теперь уже бывший) муж Эржебетты стоял в сторонке и ждал, пока Венгрия закончит. Тогда альбинос – да и вообще все – даже не подозревал, что Лиза – девушка. А узнав, нарёк «маленькой разбойницей». Ну, правда, как ещё можно назвать такую боевую даму? И даже не получил на орехи – лучшим друзьям всё же иногда позволяют больше. У них с Гилбертом даже был общий анекдот – одна на двоих шутка. «Твоя жёнушка прекрасная хозяюшка!» И ржут, держась за животы. А Родя поджимает губы, да щурит глаза. А всё почему? Потому что, когда Гил победил Австрию, Венгрия устроила ему «профилактическую беседу». И даже не понятно, что обиднее и кому: проигрыш девушке или победы жены после собственного поражения. Во многом они были семьёй, что для стран само по себе странно. И Людвиг, конечно же, безмерно их любил. На расстоянии. Попытка пожить в одном доме с Австрией закончилась тем, что немец готов был сбежать хоть на тот свет: паразит-аристократишка вёл себя подобно истеричной жёнушке: штопал бельё, пилил за лишние расходы – его, немца! – и ничего более по дому не делал. Людвиг даже не понимал, кто бесполезнее в быту: Родерих или Венециано. Лизу же он просто боялся. Растягивая губы в улыбке – что вы, прекрасные «люди». Главное теперь слинять вовремя. Ну, чисто любимые родственники: и радостно от встречи, и сбежать хочется. «Маленькая разбойница» поправила локоны и с улыбкой заключила немца в объятия. Стоило признать: «Разбойница» давно выросла, превратившись в красивую, нежную, улыбчивую, а главное, женственную девушку. Лиза больше не бегала по лесам, ища проблем, глаза не загорались при мыслях об «охоте» или драке. Все рано или поздно вырастают, просто взрослеют. Даже страны. И Гилберт сильно изменился с детских лет, пусть и вёл себя… был большим, зарвавшимся ребёнком. Одно есть различие: кто-то меняется внутри, кто-то показывает изменения миру. Кто-то прячет новое в глубине души, кто-то обрубает все связи с собой прошлым. Лиза как раз так и поступила, постаралась забыть о том, какой была. Прошлое всё же в прошлом. Гил тогда, увидев обновлённую подругу, только пожал плечами: ну, изменилась, и что? Мир настолько переменчив, что глупо верить в «вечность чувств» и неизменность характера. Иногда альбинос изрекал слишком глубокие вещи, даже страшно становилось. Но потом он совершал глупость и окружающие выдыхали – конец света отменялся. Как это обычно бывает, была ещё одна причина, по которой Людвиг был не слишком рад встречи. Немец хотел сам вернуть брата, никого не привлекая, не подставляя. Но что наши желания против закона подлости и обожающего интриги Англии? Вот именно. Вечером, сидя в гостиной Родериха, слушая его же великолепную, бесспорно, игру на фортепиано, немец раздумывал, как же ему поступить. Как попасть к брату, вернуть его назад, да и самому вернуться. Одному такого не провернуть. Но кто поможет? Лиза, заметившая нервозность Людвига ещё в аэропорту, вздохнула и, дотронувшись до его руки, потянула мужчину из комнаты. – Людвиг, чем ты озабочен? – может, со стороны это выглядело странно: мягкий голос девушки никак не вязался со стальным стержнем, отражавшимся в глазах. – Я нашёл Гила… - поражённый вздох со стороны собеседницы мужчина проигнорировал, сразу перешёл к делу. – Но мне нужна помощь, сам я его не вытащу. – Где он? – хриплый голос девушки всё же заставил немца повернуть голову. Лиза чуть опустила подбородок, позволяя волосам скрыть лицо. Правая рука сжалась в кулак. – Англия нагадал, что у Снежной Королевы, - хмыкнув, Людвиг, грустно покачал головой. – Прямо как в той сказке… Кай, Герда и злобная ведьма, управляющая Морозом. К Ивану, может, я и смогу попасть, но вот вытащу ли брата… - немец судорожно сжал ладонь в кулак. – Мне нужна помощь, – признал он через пару минут. Чем чёрт не шутит, вдруг выгорит?

***

– Родя тебя проводит. Не до конца, конечно, но большую часть дороги точно пройдёшь. Я пока поколдую,[27] - хмык разрядил обстановку. – Людвиг… - порывистое объятие. – Будь осторожен. Это тебе не шутки. Венгерка грустно улыбнулась: как бы надоедливый эгоист с манией величия, талантом портить всё, что подвернётся под руку и раздражающим смехом ни надоедал, как бы ни хотелось его убить, Гилберта девушке не хватало. Не хватало его шуток о деградации «стальных яиц» и посиделок, которые обычно заканчивались дракой. Может, она и выросла. Может?.. Да ну, смешно: раньше[28] Лиза без колебаний схватила бы Людвига за плечи и посадила к своим другим игрушкам, смеясь, заперла Родю в подвале, пока они с Гилом бы устраивали орг… пьянку. Раскаялась бы наутро, но всё равно сбежала без зазрения совести. Теперь Лизе подобное претило. Смешно. Ха-ха. Родерих поморщился, глядя на новую рубашку Людвига. Транжира. – Прошу тебя, не тормози наше движение к цели. Идём. Людвиг шмыгнул носом, пригладил пальто: горький опыт научил предусматривать любую погоду во владениях Ивана. То есть вообще любую. Начиная со снега в июле и оттепели в феврале. Ну, или сорокоградусных морозов начиная с ноября. Не везде, конечно, но лучше перестраховаться. Дорога была недолгой, скорее, немец просто уже не мог дождаться, когда же встретит брата. Нетерпение с каждой минутой становилось всё больше, грозясь вот-вот выплеснуться какой-нибудь выходкой. Почему-то Родерих решил использовать не самолёт, а поезд. Почему Людвиг понял, когда за окном стали проноситься «де-ре-вен-ки», в которых о самолётах вряд ли многое слышали. Из поезда мужчина сбегал со всей возможной скоростью. Родерих пожал плечами и отправился покупать обратный билет. В конце концов, ждать Людвига он не нанимался. Мужчина потеплее укутался в пальто и, выдохнув, быстро зашагал к дому Ивана. Куда ещё было идти?! Других зацепок всё равно не было. Дом Брагинского был добротным, опрятным и очень неуютным. По меркам немца, уж точно, обычная прямоугольная коробка, чёрные провалы застеклённых окон и тишина. Казалось, всё в округе вымерло, и на многие километры вокруг – никого. По мере приближения к дому, становилось всё холоднее. Конечно, первые числа ноября,[29] да ещё и у Ивана – само по себе вымораживающее сочетание, но не масштабно же! Всё в доме было странно – обычно полный людей, наций, сейчас он выглядел вымершим. Или впечатлительному мужчине так просто казалось. Людвиг даже не отрицал, что мог ничего не замечать, находясь под впечатлением. Подойдя уже почти к крыльцу, немец невольно вздрогнул – небо за спиной потемнело, хотя день ещё только начинался, создавалось впечатление, что уже глубокая ночь. В довершение ко всему, начал падать крупный, неторопливый снег. Не слишком хороший знак для того, кто искренне боится Снежной Королевы. Людвиг сглотнул. А он боялся? Нет, конечно нет! Ну, может, немного. Или не немного… история, рассказанная ещё Дедом, всегда пугала мальчика. И как бы мужчина ни злился, как бы ни желал вернуть брата, страх никуда не уходил. Стук в дверь вышел немного нервным, судорожным. После десяти-пятнадцати ударов Людвиг понял, что здесь ему явно не рады. На всякий случай немец оглянулся, но никого не увидел. Конечно, ведь дом русского стоял вдали от людских глаз. Какие уж тут соседи?! Дверь скрипнула раз, другой. И ничего. Сколько бы Людвиг ни пыхтел, ни пыжился – никакого результата. Незваных гостей Иван предпочитал изначально предупреждать, как они огребут. Мужчина нахмурился, чему-то кивнул и принялся обходить дом. Наконец, после получаса хождений, немец нашёл, что искал: открытое окно. Правда, чтобы до него добраться, нужно было сначала залезть на хлипенькое деревце рядом. Следующие часа полтора можно было спокойненько сидеть в удобном мягком кресле и весело чем-то хрумкать. Людвиг упрямо насиловал несчастную молодую березку, постепенно лишая её всех веток. Сам же незадачливый взломщик обзавёлся парой синяков и приобрёл вид весьма бомжеватый. Пришлось снять пальто и сапоги. Ввалившись, наконец, в получердачное помещение, мужчина застучал зубами, пытаясь согреться: на улице немец успел задубеть. Впрочем, к его великому сожалению, в доме было не слишком-то тепло. Видимо, отоплением Россия обременён не был. Чихнув, Людвиг осторожно прокрался к двери. Шагал мужчина почти неслышно, в основном, благодаря отсутствию сапог. Внутри дом был несколько… уютнее. Почти не захламлён, но всё так же угловат. На полу лежали ковры, кое-где были и на стенах. Какие-то картины, фотографии, документы… всё это слилось для Людвига в один клубок. Единственное, чего почти нигде нельзя было увидеть – зеркала. Их было всего три: в ванных и на первом этаже, перед входной дверью. Коридоров, кабинетов и комнат было так много, они были так запутанны и расположены безо всякой системы настолько, что немец уже начал думать, что попал в лабиринт. Думать о том, что дом его просто не желал пускать, не хотелось: и так кровь в жилах стыла. Причём, в прямом смысле: с каждым проведённым часом мужчина мёрз всё больше. А что же Гилберт? Он брата не ждал, даже не помнил. Его жизнь вертелась вокруг стекляшек, никак не желавших складываться в одно-единственное слово.