Истинный Гриффиндор

После того злосчастного Хеллоуина, ребята очень сдружились. Возможно Невилл и чувствовал себя немного обделённым — всё же Гарри и Гермиона были более близки друг со другом... Но по нему это не было заметно, он наслаждался общением с друзьями. Те же многое почерпнули из разговоров с чистокровным. О том, что есть Азкабан — тюрьма для волшебников, которая охраняется дементорами (на вопрос откуда он это знает, мальчик смутился и пробормотал какую-то отмазку, в которую, кажется, сам не верил). Также рассказал о пособниках Того-кого-нельзя-называть — Пожирателях Смерти (тут уже Гарри с Гермионой сделали вид, что ничего о них не знают. Ибо у Невилла как-то нехорошо сжимались кулаки, а выдавать Снейпа… Уж лучше промолчать). Ещё Невилл рассказал про свою родню: про то как они пытались вызывать у него стихийный выброс — выкидывая из окна, мучая, и… На этом моменте мальчик опять смутился и перевел тему, ну, а ребята старались не смущать его. Для них всех это был новый, удивительный опыт. И если у Невилла вообще не было друзей до этого — как практически и у всех чистокровных детей, — то Гарри с Гермионой пытались просто дружить. Как ни странно, но Лонгботтому не было дела ни до славы Гарри, ни до домашних работ  Гермионы (может только изредка). Он хотел дружить с ними не из-за чего-то, не вопреки, а просто. Это обескураживало обоих. С Гарри, в обычной, маггловской жизни боялись связываться, как и «хорошие детки», так и «плохиши». Первые из-за его характера и репутации психа, вторые из-за того, что у него была семья, и относительно неплохая. Ему не нужно было особо выгрызать себе место под солнцем, при желании он мог прожить и так. Вот и получалась серединка на половинку, не нужный ни тем, ни другим. У Гермионы была схожая ситуация. С девчонками ей было откровенно скучно, а те кто учился с ней в классе, дразнили их с Гарри женихом и невестой, что очень бесило. Если же они не дразнили, а пытались нормально поговорить, то все сводилось либо к «дай списать домашку», либо к сплетням. Никто не спорит, что сплетни очень полезная вещь — кто владеет информацией, тот владеет миром, — не стоит забывать про эту веками проверенную истину, но… Будем откровенны, оба они были еще детьми, и им тяжело было постоянно носить маски, на долгие шаги вперед просчитывать и анализировать свои поступки, и если им не хотелось общаться с кем-то, то заставлять себя насильно у них не получалось. Да и не очень-то хотелось — не глядя на то, что они ощущали себя гораздо взрослее, чем их сверстники, им все же было лишь по одиннадцать — двенадцать лет. В общем, это общение приносило пользу всем кроме, пожалуй, Рона Уизли. Троица игнорировала рыжего. Очень упорно, делая вид что не замечают, и вообще, он — пустое место. Ну почти пустое место, ибо Гарри всё намеревался начистить рожу младшему из клана Уизли. Гермиона с Невиллом удерживали друга, но им самим, признаться, очень хотелось чтобы тот как-то пострадал. Немного понаблюдав за братьями, близнецами Уизли, и набравшись разного рода пакостей, те устроили травлю Рону. Гермиона подбрасывала лишние ингредиенты в котел, хотя Уизли не без посторонней помощи успешно заваливал все зелья. Невилл мелкими, гадкими заклинаниями портил жизнь: то «Ножеватное» заклинание в темном коридоре из-за угла, то ещё что-то. Вначале, конечно, мальчик считал это низким — из-за угла, считай в спину, но сладкая парочка быстро убедила того, что «это не трусость, а тактический способ ведения войны. Просто немного своеобразный.» Гарри же просто избегал рыжего, чем кажется ранил Рона больше чем подначки всех остальных, и, пока Уизли разглагольствовал, что, мол, некоторые просто не понимают своего счастья, и, общаясь со всякими там… личностями, теряют возможность подружиться с ним, Роном. Гарри же на это просто сжимал кулаки посильнее, стараясь сдержаться и не устроить хороший такой мордобой на всю гостиную. С каждым днем это давалось всё тяжелее. Хуже всего стало на Рождественские каникулы, когда Гермиона и Невилл уехали по домам. Сдерживать Гарри больше некому, a рыжий все так же нарывался. И в спальне, и в гостиной, - от него невозможно скрыться! После очередного «размышления в слух» имени Рона Уизли, на тему что «некоторые не умеют выбирать себе друзей» Гарри не выдержал — уж больно похожие интонации были между Роном и Драко, и дал рыжему в нос, и пока тот закатывал глаза и всхлипывал — добавил по «солнышку», и прихватив волшебную палочку, что лежала на кресле, вышел из гостиной. В крови мгновенно вскипел адреналин — и мальчику стоило больших усилий не продолжить избивать недотепу. Очень резко захотелось домой — на чердачок, к их с Гермионой месту, и чтобы там сидел Невилл, и Джо со своей мелкой. Джо бы курил свои вонючие сигареты, Герми с мелкой морщили бы носы, но не возмущались. Невилл, — Гарри даже остановился подумать, как бы вел себя тихоня в необычной обстановке… Так ни до чего не додумавшись, мальчик пошел дальше, погружённый в мечтания. С Джо бы они славно подрались бы — a то тут он совсем разнежился, мысленно возмущался Гарри — они вначале долго кружили друг напротив друга, примеряясь к противнику-соратнику. Джо бы мысленно прикидывал, как он, Грифон, изменился за эти полгода, не начиная схватку до последнего. Потом, кто-то из девчонок стопудняк* фыркнул, что они ходят, словно драные коты вокруг ничейной куриной ножки, — и время бы словно взорвалось бы всплесками ударов, подсечек и ложных выпадов…. Замечтавшись, мальчик не заметил, как зашел в Запретный коридор — опомнился только от пронзительного мяуканья кошки Филча — миссис Норрис. Однако, оглянувшись на представительницу кошачьих — весьма потрепанную, нужно заметить — он понял, что взгляд животного направлен не на него, a на дверь. Все достаточно тощее тельце кошки, словно подобралась в один момент, спина выгнутая колесом, и хвост трубой. Миссис Норрис определенно считала то, что за дверью опаснее мальчика. Тихое рычание, золотистые глаза, не отрывающие взгляд от загадочной двери… Гарри точно решил проверить, что же там такое. Вначале он просто приложил ухо к двери — тишина. Или это дверь такая толстая, или что-то/кто-то, чего боится кошка завхоза неактивно. Гарри оглянулся по сторонам — рядом только кошка Филча, которая, как ни странно, не зовет своего хозяина, a настороженно смотрит то на мальчика, то на дверь. — Ну, что, открываем, смотрим что там, и быстро закрываем, так? — обратился Поттер к кошке, в принципе ни на что не рассчитывая. Кошка, однако, чуть помедлив, еле заметно кивнула. Этого котёныша с странными стеклышками на морде, и его подружку-самочку она знала. Самочка очень неплохо говорила на кошачьем, и пару раз отгоняла хулиганов от нее, и, хотя сама миссис Норрис с ней пока не говорила, только присматривалась, но была о ней наилучшего мнения. Кошка подошла поближе к мальчику, и приготовилась драпать со всех лап — на всякий пожарный. Дверь — тяжелая даже на вид, из какого-то темного дерева и подбитая железом — внушала уважение, даже без мыслей о том, кто (или что) прячется за ней. Гарри набрал воздуха в грудь, и, направив палочку на замок, сказал Открывающее заклятье. Тихо щелкнул замок, и в дверном проеме появилась щелка. Туда тут же влезла одна кошачья, и одна мальчиковая морды. За дверью лежал пес. Не просто дворовая собака — это всем псам Пёс. Особое доверие внушали его головы — целых три штуки. Вот, дернулась правая голова, шумно чихнула просыпаясь средняя, — a левая уставилась на наглых посетителей очень умным взглядом, и тихо зарычала. Этот рык — почти не слышный, отразился дрожью, вибрацией в груди. Кошка и мальчик быстро глянули друг на друга, и, бросив последний взгляд на собаку, дали деру. За дверью раздался оглушающий лай, и сообщники разбежались каждый в свою сторону — Гарри в гостиную Гриффиндора, a миссис Норрис к своему хозяину. В конце концов, она почти обычная кошка, и никакое кошачье любопытство ей не чуждо. A хозяин умный — вот пусть и разбирается с огромной неправильной собакой. Гарри бежал в гостиную, совсем забыв про то, что он успел врезать Рону, что там его наверняка ждут остальные Уизли… Плевать — быстрее в гостиную, написать письмо Герми и Невиллу, после бегом в совятню, a там уже ждать ответа — нервно меряя гостиную — от диванчика до камина, туда и тут же обратно, словно запертый тигр в клетке. Поэтому, толпа злобно настроенных рыжиков стала для него неприятной неожиданностью. Ну, как злобно настроенных. Честнее будет сказать, что только сам Рон был настроен на драку. Фред и Джорж скорее стояли рядом, когда их младшенький братец набросился на Поттера, словно более старшие детёныши натаскивают мелочь, в отсутствии взрослых, a Перси… A Перси внимательно следил, чтобы никто внезапно не пришел. Били Гарри не профессионально. И будь их хотя бы двое, a не четверо, то мальчику не составило труда выбраться. Но, стоило ему только рыпнуться в сторону, как ему на голову накинули мантию — и потерявший всякую возможность ориентироваться, Гарри мог только слепо отбиваться. Кто-то из близнецов придерживал его, время от времени раскручивая в разные стороны, a второй говорил Рону куда лучше и бить, и показывал на практике, тут же закрепляя навык. Драться близнецам приходилось не то, чтобы часто, но достаточно регулярно. Их проделки мало кого оставляли равнодушным, и в наглые рыжие рожи много кто целился — особенно из однокурсников, хотя попадались и старшие курсы. Потеряв всякую ориентацию во времени и пространстве, Гарри крутанулся, в слепой надежде вырваться — хотя бы чтобы мантия слетела с головы — неловко оступился, и, ослепленный болью, ненавистью и страхом — самым обыкновенным страхом за свою жизнь, который испытывал каждый! — начал падать. Время словно замедлилось: мантия с оглушительно тихим шелестом, прогремев на всю пустующую гостиную наконец слетела с головы, и последнее, что увидел Гарри перед разрывающей голову болью — острый угол камина. *** Гермиона была рада увидеть родителей. Очень. Не глядя на то, что отношения с родителями были достаточно напряжёнными, она, как и любой ребенок скучала по дому. Время, проведенное в старинном шотландском замке, было наполнено волшебством —, но первый восторг прошел, a вместо него пришли слезы по ночам. У нее многое не получалось — косы получались вечно растрепанные, куда-то терялись вещи, всю одежду в шкафу приходилось раскладывать самостоятельно, так же как заставлять себя садиться за нелюбимые уроки. Ей очень-очень хотелось уткнуться носом в свитер — такой колючий, пахнувший шерстью, и заплакать, зарыдать навзрыд, пожаловаться, что девчонки дразнят ее заучкой, что Рон Уизли — дурак, с пустой башкой, из-за которого у нее на тумбочке стоит зелье Сна-без-сновидений, иначе в сон врываться огромный тролль, с которым она ничего не может сделать. Что ей приходиться раз две недели приходить к мадам Помфри на обследование, и, чтобы та ей подкрасила волосы, и она — ох уж эта вредная мадам Помфри — заставляла выпивать целую кучу мерзких зелий на вкус. Единственный плюс от них, — как считала сама Гермиона — то что волосы должны будут вернуть свой настоящий цвет. О, она бы залила весь свитер слезами, - так, чтобы шерсть отяжелела, неприятно щекоча щеку, которой она бы прижималась, но не глядя на это — оторваться от этого влажного, пахнувшего мокрой собакой и колючего свитера не было не единой возможности. И чтобы чья-то теплая рука ласково гладила по голове, поддакивала, когда девочка на кого-то жаловалась, a еще… Гермиона Грейнджер вышла из Хогвартс-Экспресса, прошла через разделительный барьер, подошла к родителям, ожидавших ее на парковке. — Здравствуй дочь, — холодный голос — ничего не изменилось — Здравствуй, мама, здравствуй, папа. — Садись в машину, мы должны спешить, скоро конференция. Хлопок дверью машины, лишь чуточку громче, чем нужно, —, но мама недовольно поджала губы. — До третьего января. — A как же Рождество? — сдержаться, не заплакать, только не заплакать!!! — Прости. Ты уже большая девочка, встретишь его одна. Эта конференция очень важна для нас. Конференция для вас важна. A дочь – нет. Все как всегда, верно, дорогие родители? Втихаря стереть предательскую слезинку, и твердым голосом отвечая на все родительские вопросы, даже не задумываясь что говорит, Гермиона прикидывала, что ей нужно будет сделать в школе на пасхальные каникулы. Потому что домой — если можно считать это здание и этих людей тем, что подразумевает понятие «дом» — она не вернется. *** Ночью на Рождество одна маленькая девочка с очень пушистыми волосами, молитвенно сложив ладошки тихо просила кого-то об исполненной желаний. Запах еды, принесенной приходящей няней, зажженных свечей — втихаря от всех, Рождественской елки, украшенной по последним дизайнерским задумкам, и от этого красивая холодной, безумной красотой… И маленькая девочка, которая просит. — Пожалуйста, прошу, прошу, умоляю! Пусть у меня будет взрослый, которому можно доверять, взрослый, с которым мне будет тепло! Умоляю! — слезы, то ли горя, то ли радости и очищения, катились по щекам, тихо скользя по шее, и заставляя толпы мурашек пробегать по телу. — И пусть, у нас с Гарри все будет хорошо… — тихий шёпот, на грани слышимости. Но кому надо — услышит. По небу скатилась одна маленькая, но яркая звездочка… Один мальчик в Больничном крыле открыл глаза, невидяще уставился в потолок, и тут же закрыл их обратно, но вздох облегчения уже пронеся про древнему замку: и директор, и медведьма, и, как не странно, один мрачный мужчина в подземелье — все ждали. Вот только причины у всех были разные. *** Наутро Гермиона первым делом спустилась к елке, чтобы забрать подарки. Они лежали там уже со вчерашнего вечера, подложенные няней, но девочка делала вид, что не видела их, чтобы сохранить дух Рождества, хотя бы для самой себя. Неожиданно, взгляд зацепился за немного странный подарок, которого вчера точно не было. Девочка первым делом взяла его в руки, осторожно, медля, развернула упаковку — какую-то странную ткань, и из нее выпал старинный кожаный блокнот, и короткая записка, написанная острым почерком: «Ты никогда не одна, даже если тебе кажется обратное. Мы с тобой. Напиши что-нибудь в дневнике. Твои пра…» Самый уголок был сожжён, и было непонятно, от кого этот подарок. Но у Гермионы вдруг заболела голова, перед глазами начали проноситься разные картинки: какая-то женщина и она, Гермиона, только маленькая, — варят что-то в котле, летают в каком-то деревянном бочонке…. Девочка провела пальцами по фразе «мы с тобой», прижала бумажку к груди, и внезапно расхохоталась — ее накрыла истерика. Спустя пол часа, она наконец успокоилась, нашла ручку, занесла руку над дневником, внезапно передумала, сбегала за перьями и чернилами, и, торжественно написала на первой странице: - Здравствуй, дорогой дневник. Меня зовут Гермиона Грейнждер, и я ведьма… Не успела она дописать предложение, как надпись впиталась, a спустя мгновение появилась вновь, только уже совсем с другими словами: - Здравствуй, дорогая Гермиона. Меня зовут Годрик — и я твой пра-пра-пра… Предок короче. И нам с тобой, и твоим другом предстоят великие дела, клянусь! *** Директор Дамблдор поздней рожденственной ночью не спал, a пожевывая кончик бороды планировал свои великие директорские (и не только) дела. — Тинки, ко мне, — перед волшебником появилось маленькое несуразное создание с большими ушами. — Тинки, возьми вот это, и положи на кровать к Гарри Поттеру. Нет, стой подожди, — директор черканул небольшую записку: "...пришло время ее вернуть. Пользуйся ей с умом», сделал пару пассов над свертком, тихо пробормотав про себя — чтобы мальчик не потерялся, — и отдал эльфу. Тот, с тихим хлопком исчез, чтобы через мгновенье очутиться в другом месте. Осторожно положил сверток на кровать, и пугаясь собственной наглости, поправил одеяло маленького волшебника. — С Рождеством, маленький сэр!