Курортный роман

— Вот ты где! Попался! — ладони закрывают мои глаза, но это не игра в угадайку. Я и так знаю, кто это. Молчу. Жду. Что-то случится, но что — изменить не в моих силах. Поэтому лучше и не рыпаться… — Какая удобная штука — эти шорты… — одна рука спустилась чуть ниже, зажимая рот, и через пальцы второй я могу видеть его отражение в зеркале над своей головой. Он улыбается. Он всегда улыбается, а сейчас поводов для улыбки более чем достаточно. Хотя бы то, что я вздрагиваю, ощутив холод ременной пряжки между лопатками. Впрочем, она там надолго не задерживается – скользит вниз по позвоночнику, царапает поясницу и вот я уже чувствую ее на бедре прямо под ягодицей, а сдернутые шорты болтаются где-то под коленями. Мне всегда достаются шорты на размер больше и с растянутой резинкой. И я знаю почему. Чтобы было удобнее. Он сопит, уткнувшись мне в макушку, а я смотрю в зеркало – там виден черный ежик коротко стриженых волос на его голове. А когда он поворачивает голову, чтобы потереться об меня ухом, белая полоса от затылка вверх. Словно след от удара топором. Пряжка царапает мне спину, но это почти не больно и почти не страшно. Потому что больно и страшно будет потом. И не сейчас, когда он сдирает с себя штаны, другой рукой зажимая рот так, что начинает сочиться кровь из губ, порезавшихся о зубы... И не сейчас, когда он шарит между моих ног ладонью, мокрой от моих слюней и слез. Я плачу? Оказывается, да… И не сейчас, когда он подхватывает меня на руки и прижимает спиной к ледяному зеркалу… И не сейчас, когда он начинает пристраиваться, и я привычно-послушно закидываю ноги на талию… А сейчас: когда за его спиной откроются двери и в них залетят… — Нет! Проснулся я то ли от собственного крика, то ли оттого, что взволнованная Реа ткнулась носом в лицо. Излишне резко вскинулся, стукнувшись о стенку вагончика, помотал головой, прогоняя кошмар. Даже не кошмар. Бред. Полная абсолютная ерунда, то чего никогда не было и быть не могло… Меня никто никогда не лапал по углам. Я никогда не боялся, что меня застукают за чем-то неприличным. Я, вообще, по большому счету никогда ничего не боялся. Даже обладателя стриженой ежиком головы с полоской белых волос от макушки до затылка. Не любить — да, не любил. Не более того, да и давно прошла и забылась дурацкая детская неприязнь. У меня вообще с эмоциями плохо… А вот сон приснился…. Ерунда. Просто нечего спать на рабочем месте. — Пошли, Реа. Пройдем кружочек и домой… *** — Дебил! Негодяй! Сволочь беспардонная! Ты мне всю жизнь испохабил! Я покаянно опустил глаза. Виноватым я себя не чувствовал. Как обычно. К примеру, испохабить ей всю жизнь у меня не было ни малейших шансов, хотя бы потому, что знакомы мы чуть меньше года. — И зачем я с тобой связалась?! Лучше бы ты мне никогда не попадался! Лучше — хуже… Кто знает? В любом случае я тебя насильно не держу и ничего не требую: живешь и живи… А что до секса, то тебе он был нужнее, чем мне. Да, я не половой гигант и совсем от этого не страдаю. Выше головы не прыгнешь, слабую половую конституцию не усилишь. — Ты шляешься непонятно где и непонятно с кем по ночам, когда нормальные люди спят! Не шляюсь, а работаю. Только не надо про работу и зарытые в землю таланты, сам знаю, что охранник — не самая престижная профессия. За то мне и Реа нравится. — А днем хватаешь трубку, когда никто не просил и несешь чушь, а я расхлебывай! Вздохну. Ты же хочешь моего раскаяния. Мне несложно его изобразить, если тебе будет так легче. Ведь и ты, и я прекрасно понимаем, что каяться мне особенно не в чем. Да, я ответил на звонок. В собственном, между прочим, доме. Да, я сказал, что Светка живет тут со мной на птичьих правах, и что ни расписываться с ней, ни прописывать ее у себя я не собираюсь. Чистую правду сказал. А если Светуля плела своим родичам что-то другое, могла бы и предупредить. Я бы говорил, как ей нужно. Мне не сложно. Говорить. — Из-за тебя бабушка сердечный приступ получила, чуть не умерла! А все твой язык длинный… Про язык — это уже повтор. А бабушку жалко. Ей такие вещи я бы говорить точно поостерегся, ума бы хватило (хоть его у меня и маловато, тут Светка права). Да вот только обсуждаемый разговор я вел вовсе не с престарелой дамой, а с половозрелым (судя по голосу — недавно ставшим половозрелым) самцом. А, что бабушка любит подслушивать, я абсолютно не в курсе. Лучше бы читала лекции Коленьке, который заводит беседы на такие провокационные темы… Не люблю людей, а дебильных представителей своего пола в особенности. У меня испорченная натура, и мнится мне во всем злой умысел: дать возможность бабулечке послушать про аморальное поведение любимой внученьки Светочки, чуть-чуть притормозить с оказанием первой помощи — и вот уже внучек становится единоличным владельцем трехкомнатных хором в Заводском районе славного города Днепродзержинска… Не велико счастье, может быть, да внучек при удачном раскладе был бы чист, аки ангел. Хотя, учитывая количество родственников у Светы, вряд ли квартира целиком ему бы досталась... А может все проще? Протупил, не подумал, а остальное — фантазии моей гнусной душонки? Да и бабуля крепенькая оказалась, жива… — Ну что ты молчишь? Что я зря перед тобой тут битый час распинаюсь? А что мне сказать тебе, Светуля? Что я глубоко раскаиваюсь в содеянном и больше телефон без спроса и совета брать не буду? Так и мне иногда звонят, этого не получится, извини. Что больше не буду порочить твой светлый образ в глазах родни? Так поздно уже. Слова сказаны, слова услышаны. Исправлять их только делом можно — штампом в паспорте, веселой свадьбой, а этого я делать не собираюсь. Не с тобой точно. Да и вообще… Да, я знаю, что ты хочешь услышать, но давать пустую надежду не собираюсь. Я не хочу причинять тебе лишнюю боль. Не смотря ни на что. — Извини… Я не хотел создавать тебе проблемы… — Он не хотел! Не хотел, зато как сделал! Из-за тебя все время какие-то гадости случаются! С самого первого дня! Ну, про первый день ты явно загнула. Я там совсем не при делах. Сама виновата — могла бы и подумать, какие официантки — танцовщицы со сногсшибательными зарплатами нужны на популярном курорте. А, что я не ограничился чисткой морды типу, возомнившему себя твоим сутенером только на том основании, что заплатил за твой проезд «головокружительную» сумму в 200 гривен, а заставил написать заявление и таскал по ментовкам и прокуратуре — так не надо быть эгоисткой, но и о других девках подумать… Да ты сама все понимаешь, потому что плакала, выла, но все суды вытерпела — выходила, несмотря на все усилия адвокатов, поливавших тебя грязью. Ты же сильная, Светочка, хоть и хочешь казаться слабой. Мы же знаем правду, хоть я и могу изобразить, что мне тебя жалко, а ты – что нуждаешься в жалости. Да и дальше: какие — такие гадости? Помешал тебе работу найти? Так ты и сама знаешь, что без образования или телом торгуй, или копейки получай. Поступила ж на госзаказ без особых проблем, стипендию кой-какую платят, приработок имеется, чтобы на конфеты — мороженое хватало, на голову не течет. А что звезды с неба в руках нет, так это ты низко прыгаешь, а не я подножки ставлю. — Это была последняя капля! Я больше не могу с тобой нянчиться! Все! Ухожу! А ты другую дурочку поищи, чтобы тебя терпела и твою бешеную собаку! Только двери хряпнули, в тон лязгнувшим воротам... И как я сумку собранную не углядел? Может быть, удалось что сказать… Не то чтобы мне без нее плохо будет. Отнюдь. Мне с собой и с Реа лучше всего. Вляпается ведь опять. У нас в городе папиков полно, а Светка красивая, молодая, горячая, такие им нравятся. А она думает, что там сладко житься будет… Не успел объяснить — ну и ладно. Пусть свои шишки набивает, а если что — вернется. Потому что прекрасно знает, что не выгоню. Денег не дам, но не выгоню… Хорошо-то как. Тихо. Тихо-тихо. Даже слышно как в вольере Реа толкнула мордой дверцу. Можно выпускать, раз Светки нет. У них отношения с самого начала не заладились, Реа ее выпасала, рычала исподтишка, могла бы и цапнуть, но я это дело профилактировал. Впрочем, Реа вообще людей не любит. Всех. Светке по дому ходить давала, так что вру — удачные скорее были отношения. Даже печенюшку могла взять изредка. Может и больше бы позволяла, да Светуля переживала: как же шерсть с одежды и ковров отчищать и Реа не любила. А южаки все чувствуют. Особенно южачки. Выпущенная собака пару раз вильнула хвостом и чинно села. Фронтальная посадка, как положено: грудь плотно прижата к хозяйским коленям, лапы ровнехонько, только вот со взглядом глаза в глаза не сложилось — за длиннющей челкой глаз не видно. Только призраки сумрачного отблеска в глубине белой шерсти. Привычно загладил челку на уши, открывая черные маслины глаз. Внимательных. Грустно-серьезных. Дуется. За то, что запер, за то, что не дал по-своему разобраться с человечишкой, позволившим повышать голос в ее доме. Светка при выпущенной собаке скандалы устраивать не решалась. Жить-то всем хочется. — Ты умница. Красавица. Самая-самая лучшая, — шепчу в черный нос, как в микрофон, присев чтобы головы оказались на одном уровне. — Гуляй пока, я вещи соберу. Выпрямляюсь, и Реа молнией выпрыгивает вверх. Кладет лапы на плечи и замирает, глядя глаза в глаза. Сучища. Тихушница. Простила, но заодно проверяет — не передумал ли я, не хочу ли отдохнуть, сложить тяготы вожака-командира на ее широкую белую спину. Нет, Реа, я не устал. Смотрю в глаза. Жестко, с нажимом, и она отворачивается, а я прижимаю ее голову к себе, привычно восхищаясь и удивляясь ее доверию. Доверию сильного, злобного, уверенного и самодостаточного зверя. — Хватит. Иди погуляй. Реа плавно опустилась на четыре лапы и, потершись об ноги, будто кошка, двинулась на полянку. А я смотрел на нее — белый мишка, сплошная шерсть, внешность плюшевой игрушки, в которой вряд ли кто угадает скорость змеи и злобу бешеной гиены. Волк в овечьей шкуре — это про южаков. Особенно про Реа. За то и люблю. Глупо любоваться собственной собакой, когда до тренировки всего час. Удивительно, но за сутки между занятиями поводки, апорты и ошейники успевали расползтись из рюкзака по всему дому. Следовые предметы загадочным образом переместились в ванную. Флажки обнаружились на кухне. Найти еще цепочку и готово… В гостиной зазвонил телефон. Противным надтреснутым голосом. Брать трубку не хотелось — скорее всего, это Светочка обнаружила, что забыла какую-то жизненно важную мелочь и будет требовать ее немедленно привезти. Не хочу. В первый же день — это перебор. Хотя с тем же успехом это могут звонить с площадки или с работы… Придется… — Да. — Здравствуйте, — не Светочка и отлично. Пробивающийся через хрипы и свисты в трубке (эх, надо менять телефончик — последние три падения плохо на нем сказались) голос явно мужской. — Можно Свету? — Ее нет, — хм, чего ж не на мобилку звонишь? Денег жалко? — А когда она будет? Хотя… простите… Не могли бы вы передать, что Игорь приедет завтра шестичасовым поездом. Вагон двенадцатый. — Хорошо, — кладу трубку. Очень хорошо. Вовремя Светочка ушла. Теперь встречать ее родичей в неурочное время и пытаться их поселить — не моя проблема. Пусть сама расхлебывает. Набираю номер. Диск не желает крутиться, что-то внутри заедает. Прости, родной, я тоже не хочу этого делать. А надо. Сбрасывает. Еще раз сбрасывает. Выключает телефон. Коза… Глупая и бестолковая… Что ж до шести часов завтрашнего дня времени полно. *** В пятнадцать минут седьмого я, яростно зевая, стоял на платформе. У кого как, а у меня в шесть вечера самый сладкий сон. Как у нормальных людей в пять утра. Дура — Светка телефон так и не включила, а после двух часов розысков по друзьям — знакомым оказалось, что она укатила с каким-то новым товарищем на турбазу, где-то в горах. Надеюсь, ее там не пришибут. Хотя лучше бы пришибли. Мне ж меньше работы. Вот я и торчал баобабом посреди хвойного леса и пытался угадать, кто же из немногих задержавшихся на перроне и есть искомый Игорь. Впрочем, сам виноват — скажи сразу, что ее нет и не будет, и ничего передать не смогу, совесть была бы чиста… — Светлана Веселкина, Вас ожидают возле справочного бюро. Светлана Веселкина… Ну, что ж, уже проще. — Не подскажете, кто тут Веселкину ждет? Возле справочного бюро вопреки чаяньям стояла целая уйма народа, преимущественно мужского рода. Пара проводниц, компания носильщиков, дежурный мент и целая стайка отдыхаек… После невинного вопроса на меня уставились все, будто на врага народа. Ну, опоздал я, что, за это уже расстреливают? — А Светка где? — нет, проводница — это явно не Игорь. — Я за нее, — крылатая фраза общего угрюмого отношения не смягчает. — Ну, тогда гони сковородку, или мы твоего родича оформлять будем! — вступает в диалог мент. Что меня удивило больше — неизвестно откуда взявшийся родич или неведомая сковородка, не скажу. Но удержаться от глупого хлопанья ресницами, я не смог, и один из отдыхаек поспешил пояснить: — Этот сученок по моим шмоткам шарил. Хоть инвалид, а такое падло! В голове прояснилось. «сковородка» — это, наверное, пятисотгривенная бумажка, украшенная портретом Сковороды. А чего родич-то инвалид? Впрочем, задавать вопросы особого желания не было. Атмосфера не та, морды красные, глаза злые. Того гляди руки распускать начнут, а Реа уже навострилась. Это только наивным кажется, что намордник ее серьезно сдерживает. — Хорошо, — согласно киваю и лезу в карман. За деньгами. А что делать? Светку я точно пришибу, но когда это будет… — Я нигде не шарил. Смутно знакомый голос доносится откуда-то из спин. Но кто говорит, я не понял, потому что тут же зашевелились — заговорили проводницы. — У, погань, он еще брехать будет! Мы ж тебя за руку поймали! — Ладно, ладно… Я сам разберусь, вот деньги, простите за беспокойство… Вместо одной бумажки тычу менту жменю измятых полтинников и он уходит, а следом за ним и компашка «пострадавших». Остается искомый объект. Высокий парнишка в потрепанных джинсах и растянутой футболке. Черные очки на пол лица. Короткая стрижка. Вроде бы когда-то постригли машинкой налысо и только-только отросли. Старенький (почти раритетный) рюкзак через плечо и трость в руках… — Я ничего ни у кого не крал, — мне кажется или голос очень знакомый? Где-то я его слышал. Не по телефону… — Угу. Идем, — разворачиваюсь и иду. Зная Светкиных родичей — голодранцев, еще как крал. Только, наверно, раньше не попадался. Переночевать, так и быть, оставлю, а потом выпру куда-нибудь. Не маленький. Я отошел шага на три, когда сзади прозвучал глухой удар. — Эй! — Извините… Я оглянулся — мальчишка стоял посреди зала и медленно поворачивал головой из стороны в сторону. По чуть-чуть, короткими дергаными движениями. Люди так не осматриваются. Застыл вполоборота ко мне, и я четко увидел белую полосу от макушки до затылка. Так не бывает. Только не со мной. Реа нервно зевнула. Парнишка обернулся к нам, будто только заметил и двинулся вперед. Постукивая тростью по земле. — Ты что слепой? — что-то я разнервничался не на шутку. Не надо было его хватать за локоть и дергать к себе. И орать в ухо тоже было не надо. — Да, — Игорь вырвал руку и оперся на трость. — А что, Светка не говорила? Ох, Светочка, надеюсь, ты там, в горах, умираешь. Хотя бы от икоты. Иначе я сяду за убийство в особо жестокой и изощренной форме. — А зачем ты приехал? — не самый умный вопрос, но с умом у меня не очень. Да и самоконтроль что-то последнее время хромает. — Работать. — Кем?! — А ты кто такой? Где Света? — забавно: голос злой, с явным подтекстом: «А не пошел бы ты», а лицо как маска. Только губы шевелятся. — Я Олег. Света не смогла тебя встретить. Пришлось мне, — неподвижная маска лица не дрогнула, зато плечи опустились. Чуть расслабился. — Идем. За руку взять себя не дал. Снова вырвался и сам взял меня за локоть. Нет, не взял. Почти неощутимо прикоснулся. Реа на маневры не отреагировала. Странно… К машине добрались молча. Нежданный гость ощупал крышу и уверенно потянул за ручку задней дверцы. — Вперед садись, там собака ездит. — Ну и что? — даже не притормозил, нахал. — Она по тебе топтаться будет, — предупредил я, успокаивающе поглаживая Реа по загривку. Предстоящее соседство ее не радовало. Мальчишка только фыркнул, устраиваясь поудобнее. Что было не так легко: для удобства любимой «девушки» заднее сидение я переделал так, что места для ног не было. Вообще — диванчик упирался прямо в спинки передних кресел. Скорчился калачиком, подобрав под себя ноги. Типа — умру, но не сдамся. Как хочешь. — Вперед, — собака недовольно покосилась на меня («Извини, дорогая, придется тебе ехать в наморднике. Не хочется рисковать чужой жизнью») и запрыгнула внутрь, тут же ткнувшись мордой в лицо пассажиру. Парнишка бесстрашно (или, точнее, глупо) попытался ее погладить по голове, Реа брезгливо шарахнулась назад, случайно (так я и поверил, что случайно) проехавшись когтистой лапой по ноге. Что ж, сам захотел. Извилистый серпантин дороги и обезбашенные отдыхайки за рулем требовали полного внимания, но я успевал замечать в зеркало кусочки сценок на заднем сидении: – Реа, трущаяся металлическим намордником о черноволосую голову, – Реа, бьющая хвостом по лицу и груди соседа, – Реа, упорно лезущая в окно с его стороны, – Реа, заглядывающая в глаза и изображающая бешеный вентилятор – часто-часто дышащая, так что слюни летят во все стороны веером. Юнец дружелюбно бормотал что-то, пытаясь ее успокоить, а в ответ неслось ворчание. Далеко не ласковое. Наивный. Возле поселка движение стало интенсивнее, и я отвлекся от пассажиров. А зря. Потому что Светкиного протеже посетила дивная мысль, что Реа утихнет, если с нее снять намордник. Его счастье, что я глянул в зеркало в тот момент, когда он отстегнул ремешок. — Плац, — негромко, но жестко, и собака рушится, будто подкошенная. Замирает невинной плюшевой игрушкой. Как будто не она только что почти откусила соседу пол лица. Даже клыками успела ко лбу прикоснуться. Стерва. Мальчишка медленно отодвинулся подальше. Пересесть я ему не предложил. Все равно почти приехали. На удивление, ворота открылись с первой попытки. И даже брелком, а не вручную. Обычно техника у меня не такая покладистая. Я и кондиционер в доме включил на радостях, а он, как ни странно, заработал. Даже с обещанным «ароматом соснового леса». Правда, Реа не понравилась, она чихнула. И гость как-то странно головой дернул, попав под струю холодного воздуха. А я на него уставился. Как-то со слепыми общаться не приходилось. Да и вообще с инвалидами… Хотя. Раз работать приехал, то без няньки обойдется. Подошел поближе, уже привычно (быстро я поддаюсь дрессировке, однако) подставил локоть. Повел по дому: — Твоя комната, — гостевая вообще-то, и я думал тут другого человека поселить, но с судьбой не поспоришь. — Твой душ. Твоя ванна, — сказал, а сам смотрю, как тонкие пальцы скользят по двери. Эстетичное зрелище. Ловко так получается — большим и указательным трость держит, а остальные почти невесомо прикасаются к стеклу и пробегают будто по музыкальному инструменту. А когда идет — губы шевелятся. Наверно, шаги считает. — Гостиная. Там диван справа. А посередине столик. Уберу от греха подальше. Поднял, поставил на полку над телевизором. Как раз поместился. — Что это? — естественно мой маневр не остался не замеченным. — Столик был. Я его убрал. — Можешь оставить на месте. Ничего твоему столику не будет. Я приподнял брови, забыв, что он меня не видит. Ишь ты, ерепенится. — Он стеклянный и я сам об него постоянно спотыкаюсь. Тут кухня. Ты устраивайся, а я что-нибудь пожрать соображу. Постоял в дверях. Думаю, что спросит чего. Нет, развернулся молча и ушел. Реа пошла следом. Зараза. — Реа, вернись. Ну, не надо демонстрировать свои пастушьи качества, солнышко мое. Посиди со мной, а то в вольер выпру. Собака вздохнула, но вернулась в кухню и улеглась. Видимо, догадалась, о чем я думал. Сижу я, картошку чищу, а сам раздумываю, где ж Светочку искать и что же дальше делать. В принципе дом большой, места на всех хватит, только вот с вором уживаться проблемно. Пробовал. Знаю. Это или уходить только всегда вместе, или Реа оставлять. Оба варианта меня не устраивают. Значит, надо что-то придумать, куда пристроить паршивца. Да еще желательно так, чтобы потом мне не аукнулось. За философскими раздумьями и картошка сварилась, и мясо сжарилось, и салат почти сам собой образовался. А от гостя шума столько, что можно подумать, что я мышь приютил, да и та тихо скончалась. Утопился он, что ли? Не скажу, что я крался. Но и спотыкаться по пути было не обо что — стол я собственноручно убрал. Дверь в комнату была открыта настежь. В пустую комнату. А вот в ванной пробивался лучик света. Чес-слово, не собирался я туда заходить. Подошел только, а дверь и открылась. Да, идиотские у меня двери. Открываются в обе стороны и не закрываются. Для Реа специально переделывал. Чтобы не выгрызала и не взламывала. В результате сам пострадал. Потому что когда я в ванну заглянул (без малейшего умысла!), меня травмировало. Морально. Потому что мальчишка там заснул. Голый, естественно, даже в Зажопинске, где массово обитают Светкины родичи, одетыми не моются. Да и не мальчишка. Вполне сформировавшийся самец. Худоватый, правда, а так все весьма пропорционально. Руки-ноги длинные, плечи широкие, мускулатура достаточно четко обозначена. И на папашу похож. До противного. *** Я тогда в лагерь попал впервые. У меня в том году много чего было впервые. Ни с кем я там не дружил. Как обычно. Я даже с одноклассниками, с которыми с первого класса учился, толком не общался, что уж говорить про сбор отпрысков пролетариев, которыми был забит благотворительный лагерь. Сидел себе тихонько, читал, никого не трогал. Но тетки, которые там руководили, суетились вокруг, бегали и ахали. Все им какое-то невыносимое страдание мерещилось. Тормошили меня, вечно заставляли куда-то ходить и что-то делать. И в тот день велели идти на дурацкие соревнования по прыжкам в воду. У них, видите ли, в личном деле было написано, что у меня разряд есть, а значит я должен. И какие соревнования? Там в основном была шпана из крупных городов, которые и плавать то не умели, что уж о прыжках говорить. Но раз надо, так надо. Тяжело, что ли, разок прыгнуть? Участников было человек шесть, все из старшего отряда, лет по пятнадцать шестнадцать. Прыгнули они с трешки по разу. Так себе прыгнули. Хорошо хоть не убились. Зато ору было. Особенно там, где девчонки сидели. Так верещали и подпрыгивали, что странно, как из купальников не выскочили. А когда я пошел, сразу замолкли. Ну, маленький я был, мне моих двенадцать никто не давал. Только недолго тихо было. Потом как начали хихикать и пальцами тыкать, у меня аж уши загорелись. Добрел я до лестницы и встал. Стою — думаю: «На фига мне эти прыжки? Чтобы все посмотрели? Я им, что клоун в цирке — представления устраивать. Были бы еще нормальные соревнования, а то так — пародия, судит физрук, который плавать не умеет». На трибунах заржали пуще прежнего, тетки подталкивают, мол, не бойся. А я и не боялся. Я вообще бояться не умею. Просто не хотел. А тут он и появился. По плечу похлопал: «Давай подумай чуток, а я пока покажу как надо.» И полез на вышку. Что тут началось! Девчонки слюной изошлись и воплями, тетки снизу причитают: — Игоречек, ты ж вожатый, ну зачем? А сами тоже рты пораскрывали и смотрят. Ну и я смотрю, а что остается. Выбрался он наверх. На руки встал. Медленно так, красуясь. И закрутил — назад, два винта. Не олимпийская высота, конечно, пять метров, но чистенько. Совсем не то, что «солдатики» пацанов из старшего отряда. Подплыл к бортику, там, где я стоял и говорит: «Теперь твоя очередь». Как сейчас помню его лицо — вечную улыбку, серо-зеленые глаза и черный росчерк бровей над ними. И злость свою помню. Потому, что так же я, может быть, и прыгну, а лучше точно нет. Прыгать я не стал. Просто ушел обратно в спальню, не обращая на звуковые эффекты от воспитателей. И потом неделю тайком пробирался вечерами в бассейн, так чтобы никто не знал. Выждал момент, пробрался на взрослую вышку, подождал, пока меченый увидит (долгонько ждать пришлось, самая смелая тетка уже по лестнице начала карабкаться) и показал как надо. Из стойки на руках пол-оборота и два с половиной винта. Выражение его лица вполне стоило и последующего скандала, и массовых истерик, устроенных мне воспитателями и директором. Впрочем, слова для меня уже тогда ничего не значили. *** Что-то меня ностальгия ушибла. Стою, будто приклеенный, и глаз отвести не могу. Вроде как первый раз мужика в ванне увидел. «Отомри», — мысленно уговариваю себя. — «Все, хорош, отомри, разворачивайся и вали есть…» Приятно поговорить с умным человеком. Если с умным. С какой стати я должен уходить? Еще утопнет в ванной, что я потом буду ментам рассказывать? А даже если не утопнет, так вон, вода уже остыла, простынет сто пудов, и какая там работа? Если, конечно, оно и в правду работать надумало, скорее всего, понты это были. Для лохов. Точнее, одного-единственного лоха. — Эй. Не спи — замерзнешь. Пацан вскинулся так, словно я в него выстрелил. Ну, или фен включенный уронил. Съехал в воду, чуть не захлебнулся, засучил ногами, пытаясь вылезти… Эдакая наглядная иллюстрация, как утопиться в ванной. Не утопился. Уселся с горем пополам, потряс головой, как щенок, повернул ко мне голову. Тут-то я первое отличие от родителя и заметил. Глаза у него были белые-белые. Неприятное зрелище — ни зрачков, ни радужки, просто блестящая бесцветная пленка. Прямо как на инопланетянина смотришь. Наверное, про неприятное зрелище он знал, потому что тут же нашарил очки и нацепил на нос. Забавненько. Лично я что-нибудь другое прикрывал бы в первую очередь. — Извините. Я отвечать не стал. Просто ушел. Пока я накрывал на стол, гость успел домыться и одеться. И на кухню прийти. Оделся он, между прочим, в те же джинсы. Только футболки нет. Учтем. Встал в дверях, тростью нащупал стул, но садиться не стал. — Так где Светка? Что сказать? Хороший вопрос, самому интересно. — В горах. — То есть? То и есть. Коза моя горная, что б тебя там, в горах, поймала толпа татар и мозги из задницы выбили на то место, где они природой предусмотрены… Хотя… Может это какая-то хитрая подстава? Кому-то очень хотелось попасть в мой дом, и он придумал такую многоходовку — выждал момент, чтобы Светки не было, представился родичем — и вуаля… Нет, пожалуй, чересчур сложно выходит. Слишком много если. Если я соглашусь встречать. Если я привезу к себе, а не в какую-нибудь гостиницу. С другой стороны, учитывая мою слабость к бездомным щенкам, можно сказать, игра в одни ворота. Запомним. Но и про то, что ценность меня и моего жилища мизерна по сравнению с организацией такого мероприятия, тоже забывать не будем. И вообще, что-то я паузу затягиваю. — Она уехала отдыхать в санаторий в горах. Там связи нет. До этого жила у меня. — И когда вернется? Пожимаю плечами. Уж поверь, сделаю все, чтобы поскорее. Пусть сама с тобой возится. — Завтра выясню. Ешь садись, остынет. — Я устроюсь на работу и за все заплачу. Я не вор и не нахлебник. Хмыкаю. Так и поверил, ага. Может Светка и найдет тебе такую работу, где слепой юноша без образования заработает достаточно денег, чтобы оплатить съем жилья в престижном курортном районе, то я ею заниматься тебе не дам. У меня, видишь ли, принципы. Так что не повезло тебе, парниша. Со Светкиной точки зрения. — Не веришь? — ишь ты, обиделся. Даже губы дрожат. — А с какой стати я должен тебе верить? Я привез тебя к себе домой только потому, что готов к тратам на твое кормление и проживание. Взять мне с тебя нечего, так что можешь считать это благотворительной акцией. Если сильно гордый — могу отвезти в гостиницу. Или назад на вокзал. Ну, да — я сволочь. И не скрываю. А пацан гордый. Даже заносчивый. Как папаша. По рукам вижу: вон, как в трость вцепился, аж пальцы побелели. Только перефразируя английскую поговорку, денег на содержание гордости нет. Так что вряд ли на ту самую работу согласишься. Борьба гордости и здравомыслия продолжалась секунд тридцать. Рассудок победил, и мальчишка сделал шаг вперед, чтобы усесться за стол. Только при этом излишне резко, на взгляд Реа, взмахнул тростью. Белое облако взметнулось молнией. Трость хрустнула. — Нет, Реа! — опоздал немного, что-то расслабился... Теперь придется новую палку покупать. С другой стороны, новая рука была бы гораздо затратнее. И по деньгам, и по нервам. — Ой! Это тебе не «ой». Это южнорусская овчарка, мать бы ее за ногу. Со склонностью к самостоятельным решениям и слабомотивированной агрессии. Заводчики этим гордятся. Меня обычно раздражает. — Реа, на выход. — Не надо ее выгонять. Я ее больше пугать не буду. Это даже не смешно. Реа испугалась? Щас, размечтался. И вообще, раз попустишь, потом двадцать раз будешь на руках выносить. Плавали, знаем. Молча пробираюсь мимо него к дверям. Реа, свесив хвост и почти уткнувшись носом в землю, плелась следом. Мученица. Не фиг швыряться без спросу. Будешь теперь во дворе бдить, раз уж такая охранница. Пока я вожусь с дверью и выпихиваю собаку на улицу, гость усаживается за стол, но есть не начинает. Только торопливо ощупывает, что лежит на столе. Наверно, думает, что я не вижу. Фигушки. У меня планировка такая, что все отовсюду видно. Кроме второго этажа. Туда Реа не ходит. — Как насчет коньяка? За знакомство. — Нет. — Водки? — Я не пью. — Даааа? — тяну нарочито противно. Так чтобы прозвучало «або дуже хворий, або падлюка». — Да. И в тарелку уткнулся. Я и не ел почти, так ковырялся. Куда интереснее было смотреть, как ест незрячий. Есть у меня такая дурная привычка — наблюдать за окружающими. Обычно это людям не нравится. Но он-то не видит. Хотя, видимо, подозревает, потому что ест очень медленно. Осторожно нащупывает хлеб, ножи — вилки. Даже салфеткой пользуется. Пальцы как у музыканта, подрагивают, будто нажимают на невидимые клавиши. Красиво. Забавная зверушка. — Салат будешь? С крабами. — С крабовыми палочками? Фу, как пошло. Я, конечно, не миллионер, но травиться крученой туалетной бумагой с селедочными головами не собираюсь. И гостей кормить тоже. — С крабами. — Буду. А черная икра есть? Это что было? Издевка? Ну, есть у меня икра. Достаю банку из холодильника. Накладываю в вазочку. Ешьте, дорогие гости, не обляпайтесь. Хм, явно икру ему пробовать не приходилось. Вообще-то жрать ее столовыми ложками не сильно вкусно, как по мне. Лучше чайной, а еще лучше на хлеб намазать, слишком соленая. Морщится, но не выплевывает. Ну-ну, давись, гордый ты мой. — А Светка говорила, что ее парень охранником работает. Подловить хочешь? Я не ее парень для начала… В энный раз пожимаю плечами. Неудобно, что новоявленное чудо меня не видит. Приходится говорить. А это раздражает. — Я работаю охранником — Икру охраняешь? — Нет, конный завод. Икрой он таки подавился. Еле прокашлялся. — Это на конюшне, что ли, столько денег платят, чтобы на икру хватало? — не успел отфыркаться, а туда же… Я поставил рядом с икрой стакан. — Эй, я же сказал, что я не пью! — Это апельсиновый сок. Попробовал. Поморщился. — Странный какой-то. — Свежевыжатый. Без воды и консервантов. — На сок тоже с зарплаты хватает? И какое тебе дело? Трескай, что дали и молчи в тряпочку, пока пинок под зад не схлопотал. Мои деньги и мои проблемы. Тебя они совсем не касаются. От дальнейших разговоров меня спас звонок в ворота. Баба Тоня пришла, моя домработница. Да, у нормальных людей домработницы приходят днем, когда все на работе. Но я на нормального даже не претендую. — Ой, Олежка, что-то ты похудел совсем. Ага, за два дня прямо истощился в ноль. К счастью, баба Тоня заметила новый объект заботы и тут же переключилась. Отлично. Можно спокойно по телефону поговорить. — Антошка? Приветик! У меня есть для тебя дельце… Судя по интенсивности крика Антон был мне не рад. Еще бы: почти десять вечера, а он еще на работе. Ну, что ж, пусть выговориться. Я чуть отодвинул трубку от уха, краем глаза поглядывая на кухню. — Ой, деточка, и откуда же ты приехал? — Из Днепродзержинска, — голос у парня был смущенным. Под бабы Тониным напором и не такие терялись. — Ой, далеченько… И как не побоялся — один-одинешенек… А ты Светочке кем приходишься? — Племянник. — А, так ты Ирочкин сыночек! Она про тебя много рассказывала. Ты на работу приехал или учиться? Я от удивления чуть телефон в четвертый раз не уронил. Когда это Светочка ей рассказывала? И почему я ничего не знаю? Просто мафия какая-то! — Олег, ты что, оглох или тебя заклинило? Какого уя тебе надо посреди ночи? — Прости, задумался. Я тут со Светочкой поругался, — Антон недоверчиво хмыкнул. — Ну, или она со мной, какая в принципе разница? И она умотала в какой-то санаторий и телефон вырубила. А мне с ней позарез поговорить надо. Пробей ее там по своим каналам, а? За мной не заржавеет. — Сперла чего? — деловито поинтересовался друган. Уже стойку сделал. — Да нет, — я очередной раз покосился на кухню. Там баба Тоня причитала над гостем, что он раздетый ходит, еще простудится. Ага. В доме плюс двадцать и то только благодаря кондиционеру. — Скорее забыла. — Так ты ее совсем выпер? — воодушевился Антон. Любопытный. Менты сплетничать похлеще любой бабы любят… — Пока не знаю… Так ты поможешь? — Помогу. Но с тебя пикник. — Договорились. Ну что ж, можно считать, что Светочку нашли. Полдела сделано, можно и собой заняться. — Пока, баб Тонь, я на работу. Его никуда не выпускай. Мальчишка от последних слов аж задохнулся. Тоня укоризненно покачала головой, но промолчала. Отлично. Через забор он вряд ли перелезет, а код от замка теперь домработница не скажет. *** Люблю свою работу. Особенно в такие ночи, когда можно представить себе, что ты пастух, а не охранник. Пасу табун, и помогает мне доблестная овчарка. Вон она, круги вокруг кобыл наматывает. Правда, на приличном расстоянии, чтобы косячный мерин не заметил и не нагнал к какой-то матери. По идее: проверил, не сперли ли провод от электропастуха пронырливые сельские жители, и можно возвращаться в вагончик. А можно остаться. Посмотреть, как в серебристом свете переливаются травы сказочным морем, послушать, как пофыркивают лошади, превращенные таинством ночи в набросок фантастических животных, ощутить дыхание напоенного полынью ветра. Соната ночи. Скрипки цикад. Духовые лягушек. Ударные лошадиных копыт и ветвей деревьев. А на заднем плане рокот морского прилива. Хорошо. Тихо. Грустно. Воспоминания лезут в голову и без спроса там поселяются. Еще и гостей зовут. *** После прыжка я думал, что все точки над «и» расставлены. Не тут то было. Игорь меня преследовал. Ну, или казалось мне так, по малолетству. Участвовал в шахматном турнире. Мне проиграл, но с такой улыбочкой, будто поддался. Подбивал пацанов на утренней зарядке подтягиваться — кто больше. Скалился мне белозубо: «давай, твоя очередь». Будто не знал про сломанную руку. На одной потягиваться наравне со всеми не получалось. Поэтому я и не подтягивался. Был везде, куда бы я не пошел: в библиотеке, в столовой, на пляже, даже в туалете. Улыбка в тридцать два зуба и снисходительное похлопывание по плечу: «Не хмурься, все пройдет». А что — проходить? Все и так уже случилось и прошло. В общем, раздражал он меня. Голосом, мимикой, походкой. Постоянными шутками и вечной свитой из восторженных мальчишек и влюбленных теток. И не скрыться нигде. Даже в полузаброшенном парке, куда я улизнул ночью. Моя любимая полянка оказалась занята. Кто там был еще — не понял, а вот его узнал. По мурлыкающе-ласковым интонациям голоса, по манере подергивать подбородком вбок-вверх, по широким плечам… Какое-то время я сидел в кустах, как завороженный. А потом рванул назад, в корпус. С того момента я невзлюбил его еще больше. То ли за оскверненную полянку, то ли еще за что… Не знаю. Но повод действовать появился. На мелочи, вроде подложенных в постели крыс или привязанное к двери ведро, я размениваться не стал. Для начала «случайно» проболтался пацанам из его отряда про цистерны со спиртом, стоящие на полустанке километрах в трех от лагеря. Шпанята, мнящие себя крутыми и взрослыми, естественно, решили раздобыть выпивки, и были пойманы охраной. Но к моей большой досаде, ни головомойка, устроенная директором, ни выговор в личном деле не погасил его белозубой улыбки. А мальчишки наоборот стали обожать его пуще прежнего, потому что он сказал, что когда в следующий раз им захочется выпить достаточно, попросить, и он сам им купит. И купил. Правда, пива, а не водки, но и так весь старший отряд был в экстазе. Я об этом узнал не сразу, но узнал. Немного усилий, и в очередной субботник в пиво попало немного клофелина. А участники вечеринки в больницу. Никто из отряда не признался, что пиво купил им вожатый, но и самого факта распития спиртных напитков в лагере хватило, чтобы Игоря уволили со вторым выговором. Я смотрел, как он садился в поезд. Один. Его отряд из лагеря не выпустили, хотя почти все рвались пойти провожать. Он улыбался. Я тоже. Тогда я думал, что больше никогда его не встречу. Мне было странно. С одной стороны, удовлетворение от красиво решенной задачи. С другой, стыдно. По большому счету ничего плохого мне Игорь не сделал.