Батальные сцены

      Когда я смотрю на него вот так, исподволь, через спины пассажиров, угрюмо висящих на «турнике» вагона метро, или сквозь профили, сосредоточенно читающие всякую бурду, то определенно могу сказать: это не мог быть Димка. Он дитя, вернее детёныш жвачного животного. Опять надувает резиновый пузырь, тот лопается и облепляет ему губы. Хамелеонский язык сгребает эластичное убожество внутрь в рот, и зайка-котик опять разминает бабл-гам, подготавливая к новому пузыристому трюку. Тётка, сидящая прямо перед ним, с отвращением смотрит на этого жвачного артиста всех времен и народов.       Он сегодня в шапке. Вдарили — как всегда неожиданно — морозы, и демон с жвачкой напялил огромную вязаную шапку с двумя бомбошками. Шапка идиотская. Во-первых, оранжевая. Во-вторых, с длинными ушами, которые спускаются на плечи и продолжаются в виде толстых косичек. В-третьих, на лбу этой шапки вывязана морда какого-то животного — то ли белки, то ли лисы, то ли бурундука — а помпоны вроде как ушки. В-четвёртых, шапка огромная, сидит на Димкиной голове как вязаная подушка… как он это носит? Плюс к его оранжевой детсадовской диковине на голове на руках пуховые белые варежки (!) — на одной буква «Л», на другой — «П», типа «левая» и «правая» (!) — и самое главное: варежки свисают из рукавов на резинке (!!!). Ансамбль зимней бредовой (а не брендовой) одежды дополняет голая полоска кожи. Он обеими руками ухватился за верхний поручень так, что короткая серебристая куртка задралась, оголяя поясницу, а так как джинсы ненадёжно зацепились лишь за бедренные косточки, то поясница и, если присмотреться, живот прохлаждались ничем не защищённые. И как этот фрик в левой и правой варежке мог на меня напасть? Это же просто невероятно…       Он не делает вид, что меня не видит. Косит глазищами, но не подходит. Боится. Дня четыре назад он попытался приблизиться здесь, в транспорте. И я ему врезал. Прямо тут, в метро, и вмазал. Блин, пассажиры стали вопить, как будто я его нокаутировал прямым в челюсть и зубы в крошево раздавил. Бросились на защиту демона… Вот так всегда: к демонам кидаются, ангелов разглядеть не могут… И вот он не подходит, только зыркает, соблюдая дистанцию. Но заставить его отказаться от ежедневных провожаний меня до дома я не смог. Как это сделать? Даже с Алёной советовался, та предложила маме Димкиной позвонить. Но я твёрдо знаю — не поможет. Он сопровождает меня на почтительном отдалении, всегда готовый улепетать от моего гнева, а бегает он быстро — проверено. Ждёт меня, если я в магазин захожу. А вчера я решил посидеть за халявным вай-фаем в Макдональдсе, чтобы успеть подготовиться к семинару по зарубежке, вижу: пипец! Зайка-котик усаживается за столик поближе к выходу, закупает гору картошки, достаёт учебник алгебры, замызганную тетрадь и начинает с упоением решать, видимо домашку, периодически роняя на каракули жирные палочки. Дальше круче. Он привлёк к своим задачкам мужика, что перекусывал за соседним столиком, тот с азартом стал решать и объяснять Димону что-то про производные. Талант организатора в демоне, безусловно, ещё не реализован…       Сегодня наконец-то после значительного перерыва назначена репетиция противостояния Джекилла и Хайда, оба номера — и вокальный спор, и борьба в танце с перерождением из добра в зло. Алёна долго не назначала наших контактных сцен, мы пересекались с этим чудовищем в шапке только на прогоне общих танцев. Даже вчера, когда мы финальную ставили, где на свадьбе Хайд вырывается из Джекилла, Алёна сам момент метаморфозы выстроила почти бесконтактно: мой герой — Генри — вдруг хватается за грудь, за живот, его крутит, окружающие набегают на Джекилла, обступают плотно, скрывают под дюной любопытных тел и — раз... выбрасывают в поддержке-свечке вверх страдающего героя с распахнутой одеждой. Опять погружают вниз в кольцо танцоров, я сажусь, группируюсь, а рядом из люк-провала уже поднятый Димка-Хайд, мы меняемся местами, и танцоры поднимают в свечку уже торжествующего Хайда со сладострастной гримасой. Дальше все разбегаются в ужасе. Хайд прыгает с полуприсяда махом с колена во вращение, прямо-таки тройной тулуп. Подхватывает «мою полуобморочную невесту», раскручивает её, подсаживает чуть ли не на плечо, художественно роняет, перепрыгивает, делает дьявольское фуэте и бешеные прыжки с эпилептической тряской кистями рук. Потом цепляет ещё пару «гостей», толкает их. Димка, конечно, бог, вернее бес, восхищаюсь им из провала. Вольдемар-Аттерсон достаёт пистолет и бах-бах (он так и кричит) — Димка изгибается в корчах почти как Джим Керри в «Маске», падает, катится, переворачиваясь к моей дыре под сцену. Гости опять набегают с испуганным любопытством на Хайда, закрывая нашу замену, и тут же схлынывают в шоке, демонстрируя зрителям мертвого Джекилла со счастливой посмертной улыбкой на лице. Отмучился, освободился… И все тихо-тихо, горько-горько в самом начале, и громко-громко, грозно-грозно в финале запели общую песню, ритмично отталкиваясь на носках и качаясь в такт шагам музыки. Такой вот нехеппиэнд.       Тянуть дольше с нашими общими сценами уже нельзя: общая канва спектакля уже почти собрана, осталось только скрепить её нашими номерами — и начнутся общие репетиции. Алёна хочет сдать спектакль после нового года, в январе, успеть к молодёжному фестивалю «В добрый час» и заявиться на «Театралию» в Мадрид в феврале. Сроки аховые, учитывая, что у меня и у Монки вообще-то сессия.       Зайка-котик (или он сейчас белка-бурундук?) держится на расстоянии. Раздражает то, что он позади идёт. Я бы предпочёл видеть этого придурка, а то спина так и чешется от его конвоя. Мы, как всегда, здороваемся только в театре, при свидетелях. Занимаемся в репетиционной: сегодня спектакль, сцену монтируют.       Сначала момент первого превращения.       Димка прилипает ко мне со спины, дышит в затылок. Скользит руками под футболку, на живот, на грудь. Я пытаюсь ловить его руки, он вытягивает одну, другую, меня скручивает; и Хайд на мне — обвил ногами, как плющ ползучий. Пролезает из-под мышки; тяжелый, гад, но упругий, гибкий, атомный — это помогает его удерживать, сохраняя прямую спину. Его лицо близко, дыхание в щёку, в лоб, влажные тёмные глаза почему-то мучительно удивляют меня. «И… раз!» — шёпотом командует Димка, я понимаю — чуть назад центр тяжести; Хайд выпрямляется, опираясь коленками на тазовые кости и падает «из Джекила» на пол, ползёт, встаёт в полный рост… Зло родилось. Хайд говорит, подвизгивая, свои первые слова в «зал» и мне… и мы ходим друг вокруг друга. Джекилл и его альтер-эго рассматривают друг друга, театральное упражнение «зеркало»: я отклоняюсь влево, он на тот же угол вправо, я трогаю его кончиками пальцев правой руки, он так же левой, я отхожу на три шага с оттяжкой назад, и он отходит. Повороты. Опять рядом: изучаем друг друга, зеркально отображая движения рук, плеч, головы, торса, ощупываем — Джекилл ужасается, Хайд в восторге. Пара реплик друг другу, и наш вокал контр-дуэтом «Спор».       — Я твой господь, твой автор и твой гений,       Ты сын полночных откровений,       Ты мой и всё же ты чужой,       Запру пороки, кончен бой!       — Нет, я господь, я властвую, я гений,       Свобода имя мне, хозяин вожделений,       Ты мой, не нужно жалких слов,       Лишь я живу, я страсти зов!       Поём, перебивая друг друга, распаляясь, уходя в борьбу. Хайд хочет вырваться на улицу, в мир, чтобы делать то, что жжёт и вырывается из его злобного нутра, а Джекилл пытается предотвратить преступления своего двойника. Но Хайд всё же скручивает соперника, ударяет и сбегает, весело и высоко подпрыгивая.       Эту сцену мы повторяем несколько раз. Сначала была недовольна Домна Казимировна, прервала постановку — на распевку мы помыкали и попфыкали. Потом вмешался ПалФё, он велел простенькую связку в асинхрон сделать на паузе вокала. А потом и Алёна не выдержала, сама распалилась, загорелась:       — Что вы как замороженные? Гела! Он лезет из тебя, ты рожаешь, это больно, это адски, представь, что ты рожаешь! Ну? — я разумно не противоречу. — Димон, глаза грустные! Что за печаль у победителя? Движения резче, пальцы не должны быть сосисками, уголки рта всегда вверх. Нет одинаковости! Дышите вместе! Рука должна быть на одном уровне! Ведите по подбородку, мягче, удивлённей, жаднее… Хайд, ты чувствуешь себя собственником! Джекилл, ты не уверен, ты сам напуган, что сотворил! Хватка жёстче, дёргай его, Димон, не жалей! Пусть отлетает! Цепляйся за него, не пускай, души! Вдарь со всей дури!..       Блядь… Димка и вдарил. Я на полу взаправду валяюсь, ударенный и сшибленный. Алёна даже не поняла, что мой партнёр сорвал удар и вмочил в челюсть. Она, напротив, в экстазе бухнулась на стул и прохрипела:       — Ну можете ведь!..       Димка же принялся меня поднимать. В глазах испуг, шепчет:       — Я не хотел, так получилось, я не рассчитал, прости…       Я скривил рожу в ответ на это хныкание. Нам же ещё противостояние танцевать!       Домна Казимирована ушла, и мы стали вспоминать танец «вокруг стола». ПалФё велел Димке растягиваться, а то сорвёт себе мышцу, я же в институте разогрелся, у нас сцендвижение сегодня было. Пока он наяривал пистолетики, шпагаты, махи, мостики, стойки, крены, я, сидя по-турецки на полу, ел пряник, запивал йогуртом, почёсывал скулу, гадая, будет завтра синяк или нет?       Танец вымотал нас обоих. После того удара Димкиного запоры сорвались, оборонительные линии рухнули. Я уже не думал, что именно этот сопляк стукнул по башке и кончал мне на живот. Перехваты, перекиды, обхваты, прыжки — на стол, под стол, вокруг, без стола… Вперемешку дыхание, вглубь взгляды, в связку пальцы, внахлёст тела. На втором прогоне Димка зацепляется за меня носком, когда спрыгивает со стола в крутке надо мной и летит на пол. Он жив? Все подскакивают к сопляку… Фуххх… Жив. Морщится, на лбу будет шишак, растирает плечо, но не слезоточит. Потом он ещё раз рухнул. В этот раз точно из-за меня, я не удержал его, руки расцепились, Димка брякнулся прямо на задницу, да видимо сильно, так как сразу выгнулся. ПалФё тут же стал зайке-котику «хвостик искать», массировать что-то там чуть ниже поясницы, констатировав: «Копчик отбил! Осторожнее надо, учись падать!» Короче, после нескольких прогонов (со счёта сбился) мы оба были обескровлены и опустошены. Лежали на деревянном полу раскинув руки, созерцая высокий белёный потолок и почти нерельефную лепнину. Надо вставать…       — Надо вставать, — вдруг произносит Димка. — Надо идти домой.       — Отличная идея, — отвечаю я. — Иди.       — А ты?       — А я как-нибудь без тебя обойдусь. Пойду поболтаю с Гурамовной и с Андреем…       На самом деле я не хотел идти в гримёрки, к артистам. Но идея того, что Димка, наконец, уйдет домой без меня, а я, соответственно, без конвоирования, вселила в меня решимость, и я кряхтя поднимаюсь и прямо в тренировочном спускаюсь вниз, где утробные звуки спектакля и магическая тишина в фойе, которая минут через двадцать заполнится одухотворённым негромким шумом и усталыми шагами публики. Андрей Ремезов уже отыграл свою роль, курит в форточку, ждёт поклон. Мы с ним и зацепились языками до его «поклона»: он рассказал, как сдавал актёрское мастерство Кириллу Лаврову, как объегорился перед великим. А потом Андрей на сцену, а я обратно в репетиционную — переодеваться и домой…       Алёна пьёт кофе в буфете, ПалФё уехал спешно на какой-то «вечер встреч», пространство репетиционной упоительно пустынно, Димки нет… Но нет и моей одежды. Что за хрень? На перекладине балетного станка висят Димкины чёрные блядские джинсы, его пуловер, его серебристая курточка, полосатый шарф и, ёб её в уши, оранжевая шапка. Даже сумка висит его. Из моего только ботинки. Не понял… Я бегом спустился к выходу, Капитолина Фёдоровна, что дежурит внизу, выпучила на меня глаза и выпалила:       — Как так? Ангелок, — я сжал зубы, — ты же вроде уходил?       Я в ответ только сверкнул глазами. Этот сопляк напялил мою одежду, взял сумку и упёрся? И куда, интересно знать? Блядь! Даже телефона нет, чтобы ему позвонить! Бегу обратно. Одеваюсь в его шмотки. Мне всё как раз, мы действительно с ним одной фактуры. А потом самое ужасное: с презрением смотрю на шапку и варежки, выглядывающие из рукавов. Неужели я в этом сейчас пойду по улицам? Собираюсь, говорю себе: это роль, роль идиота, но тем она и интересна! Напяливаю всё зайкино облачение, запихиваю свои тренировочные шмотки в его сумку и направляюсь на улицу Марата. Я почему-то уверен, что он умотал к себе. Это он так заставляет меня к себе в гости завалиться?       Добирался долго. И зря. У них дома никого. И в домофоне тишина, и окна одиноко-темны. Блин, нужно обратно к метро, еду к себе, тороплюсь. Злость во мне уже во всю кипит и булькает гортанно. Иду и представляю, как я встряхну этого придурка за грудки, как… я не знаю, что я сделаю… Сидит, наверное, опять на ржавой горке, ножками болтает, лыбится… Прямо во дворе его раздену и… не знаю, что сделаю.       Но во дворе его нет. Как так? Задираю голову на свои окна. Темно. И где сопляк в моей одежде и с моими ключами? Что делать? Опять к нему? Ждать засранца там? Вдруг дверь моей парадной открылась, и какой-то человек юркнул из неё в кусты, побежал в проходной подъезд. Мне стало тревожно. Решительно направляюсь к двери. Пропиликал соседке тёте Наташе, она мне открыла дверь подъездную. Я взбираюсь к себе на этаж, и дверь… она приоткрыта. Осторожно вхожу и в ночном отблеске от фонаря на улице вижу на полу тело в своей куртке. Включаю свет. Димка лежит на полу, губы в крови, куртка расстёгнута, рубашка разодрана, ширинка тоже, на животе царапина, глаза закрыты. Чёрт!       — Дим, — трясу его тихонько, тело горячее, хотя бы жив. — Дим, очнись…       Подхватываю его под мышки волоку на диван, выворачиваю из куртки. Куртка вся в извести, обтирал стену в подъезде? Где-то есть нашатырь…       Димка шарахается от резко-пахнущей ватки и распахивает глазищи, очевидно, что не совсем понимает, где находится.       — Ну и шапка!.. — первое, что произносит этот убиенный. Пытается встать, но я толкаю его назад, на подушку.       — Что случилось? — строго, по-учительски, спрашиваю я и снимаю эту чёртову шапку. — И какого хрена ты спёр мои вещи? Фетишист?       — Он должен был не заметить подмены, мы одинаковые. Он и не заметил! — неожиданно радостно заявляет зайка-котик. — Только когда шапку снял, разглядел чёрные волосы! Я ему рожу расцарапал! Но он меня… Геля, он тебя изнасиловал?       — Димон! Что за самодеятельность! — игнорирую я его последний вопрос. — Какого хрена ты всё это затеял?       — А как по-другому мне доказать? — Димка приподнялся на локтях и стал выкрикивать своим окровавленным ртом: — Ты же мне не веришь! Мои провожания ничего не докажут, скорее всего этот придурок видел, что я тебя провожаю. Нужно было, чтобы ты был один. Вот я и переоделся «в тебя». И видишь, как удачно! Не факт, что он бы напал на меня именно сегодня!       — Очень удачно! А если бы он прибил тебя? Трахнул?       — Ты бы расстроился? — вдруг улыбается демон.       — Что же произошло? Как он тебя?       — Уже около твоей квартиры. Я стал в сумке шарить, ключи искать.       — Паразит… — вставляю я.       — Вдруг на меня накидывают какую-то тряпку чёрную, душат, я лягаюсь, этот гад сипит, матерится… а я делаю хват ногами, он роняет меня, я пинаю, он пинает, а потом как вдарит, я и укатился…       — Куда?       — В бессознанку. Очнулся, а тут ты в шапке, — Димка радостно улыбается кровавой улыбкой.       — Зубы-то целы?       — Проверь…       — Может, скорую?       — Не… Мне хорошо.       — Дим, а ты его видел?       — Я его расцарапал! — и он горделиво демонстрирует пальцы-крючки.       — А он тебе засосов наставил!       — Где? — Димка округлил глаза. Я тыкаю ему в пятна на шее и ключице. — Красиво?       — Очень.       — Геля, ты мне веришь теперь? Ты понимаешь, что это не я?       — Почему твоя трость была в моей квартире?       — Мы пили в твоём дворе… и, похоже, я её оставил здесь. А этот маньячина её подобрал.       — Ты мелкий пьяница. Что с тобой делать теперь?       — Оставить ночевать!       — А мама?       — А маме позвоню.       — Дим, не нужно, чтобы ты оставался…       — Оу-у-у… у меня кружится голова, я не дойду…       — Мама приедет за тобой.       — Она на пати, выпила, наверное, нельзя за руль… А я всё… засыпаю…       — Ты мерзкий, хитрожопый зайка-котик.       — Круто!       Я рад, что это не он, я не зря сомневался. Но как с ним быть? Нельзя ему оставаться со мной. А мне с ним. Вдруг он опять в признания кинется? И что мне делать? Ржать, как с Монкой? Не смогу. Он, блин, нравится мне… Хочется его доводить, ехидничать, тискать и заглядывать в тёмные глаза… Ему надо домой…       Но Димон благоразумно молчал, никаких «люблю». Я его кормил макаронами с сыром, он с час сидел в ванной, орал через дверь, что засосов не видно на распаренном теле. А я стоял у окна, вглядываясь в наш двор. Где же сейчас расцарапанная рожа, в каком окне? Так как этот придурок знает меня, то варианта три: ненормальный одноклассник Димки — Гарик, который в последнее время живёт у бабушки. Его занесло в прошлом году на спектакль «Мальчик-звезда», он выследил меня до дома, ходил по пятам и, по-моему, был на всех спектаклях по Уайльду. Второй вариант — перец из второго подъезда. Не знаю, как зовут. Он прилип ко мне в клубе, где мы танцевали с Лютиком и Маринкой. Я его отбрил. А наутро увидел его выходящим из машины — в нашем дворе. Он тоже удивился… Обматерил. И вариант третий — Бойцов, просто потому, что это Бойцов…