Батальные сцены

      Ах, как сладко мне её убивать! Душу, отрываюсь, ловлю отчаявшуюся проститутку, кружу в издевательском вальсе, бью в лицо, она падает и начинает уползать… Но разве от меня можно уползти? Несколько безумных круток — и я у тела, хватаю её за шею, поднимаю и душу, опуская на себя… Сдохла, болтается на мне, как тряпичная кукла. Забавно! Получается сделать даже пару степов из танго и только потом бросить Люси на ободранный диванчик. Но экстаз Хайда ещё не выдохся. Я подхватываю шёлковое покрывало с кресла и кручусь с ним под какофонические безумные звуки, размахиваю тканью, как парусом. И ближе к задней кулисе, и ниже покрывало… Чувствую, Геля уже там. Осторожно бегу вдоль задника, удерживая ткань. Раз! Покрывало взлетает вверх, сразу вниз, на меня, на Гелю. Он смешной в гриме, нарисованы страдальческие круги под глазами, губы подкрашены серым. Успеваю ему шепнуть:       — Я её убил!       — Не удивлён, ты можешь… — улыбается мне не Джекилл, а Геля.       Мы сцепляемся, обмотанные огромным покрывалом, катимся ближе к открытому люку-провалу. Не могу его поцеловать — сожру весь грим. Оказавшись в нужном месте, Геля осторожно поднимается надо мной, выпутывается из покрывала и являет миру Джекилла. Прикрывает моё исчезновение тканью, я сползаю в провал, скрываюсь, едва успев пригнуть голову. А Джекилл отправился жить и ужасаться убийству, которое совершил моими рученьками. Он накрывает «убитую» Монку, заламывает руки, стонет, плачет, прижимает безжизненные пальцы девушки к лицу и что-то шепчет. Гладит тело и лицо через ткань… Вот не люблю я Монку. Понимаю, что это всего лишь спектакль, но точно знаю, что у них с Гелей что-то было. И эти их контактные танцы и прижимания меня раздражают. Сейчас он получит от Хайда за это! После следует наша битва — «Конфронтация». Несмотря на то, что мы с Гелей вроде как вместе, это не мешает издеваться над ним на сцене. Хотя, конечно, наше «вместе» какое-то кособокое. Всегда начинаю я. Я предлагаю пойти ко мне, я всегда звоню ему первый, я всегда жду его с репетиций, я организовываю всякие сюрпризы, я ношу ему бутерброды, я даже помогал ему учить какой-то бред по истории зарубежного театра (неужели я тоже буду всё это сдавать?). Я первый начинаю целовать, правда я же и останавливаю его, как только чувствую, что всё закончится настоящим сексом, как только вижу, что его глаза становятся какими-то шальными, а дыхание — прерывистым. Мне, блин, страшно. И он это, видимо, понимает. Сбегает в ванную комнату, возвращается угрюмый, молчит. Геля не откровенничает, обороняется от меня, так и не говорит, что любит. Но я же вижу, любит… И, блин, хочет... Но сдерживается, осторожничает, ждёт.       Так… что-то я задумался, не пропустить бы выход…       Всё проносится быстро, мы укладываем зрителя на лопатки. Хайд побеждает Джекилла, вырывается из тех стен, что тот спешил настроить. Он выскакивает из него на свадьбе с Эммой. И это мой и его триумф, я бы был готов крутить и тридцать два фуэте, так как под конец спектакля энергия Хайда прёт из меня адским жаром, придаёт прыгучести и пластичности. Замечаю из люка-провала Гелю, чуть не остановился в безумной пляске, споткнулся о его взгляд — лучистый и восторженный. Он смотрит так, как я всегда смотрел на него. И мой Хайд подскакивает ещё выше, ещё припадочней. И бах-бах! Мерзкий Вольдемар-Аттерсон убивает моего героя, а вместе со мной убивает и Джекилла. И хор запевает финальную песню про то, что неотделимо зло и добро.       Всё получилось. Я из-под сцены коридорами поднимаюсь за кулисы, там стоит нарядная Алёна Романовна. Ажно в платье! Премьера, особый случай. Мы с ней, а также с Андреем и Монкой (убитыми мной собственноручно) дожидаемся финальных тактов. Алёна держит меня за плечо холодной рукой, и я беру её ладонь в свою, грею. Тревога в её глазах улеглась, и она мне прошептала:       — Димка, ты просто ангел!       — Я-то? Это да!       Зал взрывается аплодисментами. Опустошённые артисты вымученно улыбаются. Нас объявляют на поклоны. Люси и Эмма выходят вместе, Аттерсон один (Вольдемар вообще звездил весь спектакль), а мы с Джекиллом тоже вдвоём. Но объявляют-то по отдельности. Мне кажется, что меня приветствуют лучше, чем Гелю. И я это ему говорю, когда вновь хлопают и я типа показываю Геле, иди на авансцену. Он улыбается в ответ, нисколечко нет язвительности в его улыбке. А что? Какая-то нежность. И вдруг говорит тут же на сцене:       — Люблю тебя.       Что? Я, видимо, не справляюсь с лицом. Да и с телом. Тормознул. Виктор даже меня подтолкнул на авансцену. Блин… Я знаю, что во время секса нельзя такие слова говорить, потому что не поверят. А разве можно говорить такое на сцене? В момент ликования и артистического оргазма. Он это специально? Придурочный ангел…       А потом мешанина лиц, голосов, все целуются, обнимаются. Из зала бежит мама, дарит Алёне огромный букет. Величаво выкатывается кто-то из мэрии и дарит Алёне какой-то конверт. Бодренько запрыгивает на сцену художественный руководитель, ничего не дарит, но произносит какую-то муторную речь. Всё как всегда! Возбуждённые, мы направляемся в гримёрки, все гудят, Геля не смотрит на меня. Алёна торжественно приглашает всех завтра на банкет. Мы переодеваемся. Я, конечно, без продыху несу всякую ерунду — не могу сдержать словоизлияние. Геля готов первый.       — Я тебя жду, балаболка, — вдруг говорит он и идёт на выход.       Я чуть со стула не упал. Не я? Он меня ждёт? Так я это… потороплюсь…       Буквально выбегаю за ним на улицу, натыкаюсь на его спину. Тут же вижу Макса Бойцова. Ангел, видимо, застопорил, напрягся, обнаружив своего соседа на выходе, когда все зрители уже давно разошлись. Это я Макса на премьеру пригласил! Я молодец!       — О! Бурундук! Здорово! — обрадовался веснушчатый жлоб.       — Привет! Тебе понравилось?       — А то! Ты был в ударе!       — Я круче, чем Геля? — ехидно спрашиваю я и тут же получаю от ангела локтем.       — Ну… — смущается Бойцов. — Мне понравилось… И я это… Гел, короче, вот! — И застенчивый хулиган вынимает из-за пазухи чахлую гвоздику. Мило!       Геля удивлённо её берёт.       — Спасибо…       — Ни хрена себе! А мне цветы? — хохочу я.       — А ты обойдёшься! — уже уверенно заявляет ангел.       Бойцов выдохнул так, как будто у него гора с плеч свалилась, и улыбнулся.       — Ну, я пошёл… Или тебя подвезти? За мной братан приехал, мы домой.       — Не, я к Димке, мы сами доберёмся.       Бойцов махнул рукой и деловито зашагал за угол здания.       — О! У тебя появился страстный поклонник! — издеваюсь я.       — Дим, ты слышал, я к тебе еду?       — Я удивлён… Но рад.       — У меня родители приехали на две недели…       — Так ты ко мне на две недели?       — А мама твоя что скажет?       — Скажет, чтобы не пользовались её шампунем. А меня-то ты не спросишь, что я скажу?       — В смысле? Ты против? — Геля озадачен.       — Нет, я за. Но есть условие.       — Что, опять надеть твою шапку?       — Скажи мне ЭТО нормально.       Геля заулыбался, он сразу понял, о чём я.       — А я ненормально сказал?       — Ты, придурок, сказал это Хайду, а не мне! — заорал я на всю Ивановскую.       Геля обхватил меня одной рукой и прошептал в ухо:       — Я тебя люблю… И, Дим, у меня сегодня такой настрой... ты раскочегарил меня на спектакле. Короче, давай уже, решайся!       — Чёрт! Чёрт! Чёрт!       — Не, я ангел...       — Знаем мы вас, ангелов! Только и думаете, как бы демонов помучить!       — Я буду мучить, любя… Пустишь теперь к себе?       — Пущу, но буду спать на полу, — это моё упрямство шепчет в ответ.       — А я на тебе...