Физики, лирики и мясо по-французски

Мирнов Юрий Владимирович вошел в аудиторию первого сентября, в первый день занятий, и сразу же столкнулся с пятнадцатью парами внимательных глаз. Он любил студентов-физиков, это вам не математики. Эти всегда, во все времена, воспринимали и матанализ, и алгебру, и дифференциальные уравнения в частных производных, и в особенности уравнения математической физики, короче всю математику, только как инструментарий исключительно для решения своих физических задач. Их было приятно обучать. У них не было целей — изучить, сдать и забыть. У них-то как раз все было наоборот, изучить и найти достойное применение своим знаниям. Обычно тридцатилетний доцент кафедры математического анализа, кандидат физико-математических наук, преподаватель со стажем и своей собственной системой проверки знаний у студентов, преподавал со второго семестра, когда нерадивых и несправляющихся с программой к этому времени уже отчисляли. А ему оставалось только за два оставшихся семестра, отведенных для изучения матанализа, довести их начальные знания до определенного уровня. Его студенты слыли на курсе одними из сильнейших и на экзаменах получали только «хор» и «отл». И очередной раз коллеги, покачивая головами, когда он в неимоверных количествах ставил другим «неуды», говорили, что он слишком строг, а самому ему слишком повезло со студентами. На этот раз у него были третья и четвертая группы — цифры, что были до этого, он не запоминал, что-то где-то 1303 и 1304, одним словом обычные первокурсники, а не выпускники физматшколы. С теми было работать и легче, и тяжелее одновременно. А с этими просто надо было работать. Мирнов еще раз внимательно оглядел их, усаживаясь за преподавательский стол и готовясь к своему первому в этом учебном году семинару. — Кто отсутствует? — спросил он, открывая журнал, чтобы взять на заметку тех, кто прогулял, чтобы спросить именно их на следующем занятии. Это было непреложным правилом — прогулял, отчитайся. — Войцеховский, — крикнул кто-то с места. — Так не пойдет, — возмутился преподаватель. — Мы хоть и не в школе, но прошу с места не кричать, а если есть, что сказать, то будьте добры поднять руку. И поинтересовался без перехода: — Кто староста группы? — Я, — ответила Наташка Соколова и поднялась с места. — Так, — воззрился на единственную девушку в группе Мирнов, как на привидение. Он скептически поджал губы, рассматривая ее. — И что? У физиков другого претендента на старосту не нашлось, — Мирнов не спрашивал, он утверждал. И хоть он девушками перестал интересоваться с того самого момента, когда по их милости чуть не вылетел с первого курса, вырвавшись из-под маминого крыла и вкусив свободы, секса и алкоголя, причем и одного, и другого, и третьего без ограничений и без меры, но этот экземпляр женской половины человечества ему понравился. Даже не внешне, внешне физицы никогда не отличались привлекательностью — уверенностью в себе, во взгляде. — Я оказалась лучшей среди них, — и девушка с нескрываемым чувством собственного достоинства обвела взглядом своих одногруппников. — У меня самый высокий балл. — Понимаю, — Мирнов встал из-за стола, взял с доски сухую губку и, протянув ее ближайшему парню, попросил: — Сбегай, намочи, пожалуйста, да и мел принеси заодно. — А вот старосту, — обратился он к Наташке, — попрошу проследить, чтобы и мел, и губка были готовы к началу семинара, и нам не приходилось отвлекаться по мелочам и тратить драгоценное время, отрывая его от решения задач. — Можно? В дверь без стука заглянула вихрастая голова, привлекая к себе взгляды и прерывая речь преподавателя. — А вы кто таков будете? — поинтересовался Мирнов у головы, так как остальное тело оставалось скрыто дверью. — Войцеховский моя фамилия, а зовут меня Димка, — невозмутимо растянув губы в добродушной улыбке, ответила голова, — и в деканате мне сказали, что я являюсь студентом этой группы. — Может вы и студент этой группы, только не на этом занятии, — не менее невозмутимо ответил Мирнов. — И попрошу всех запомнить, что опоздавших я на занятия не допускаю, какова бы не была причина опоздания. Я вошел в аудиторию, а все кто не успел до меня, остаются за дверью. — И даже ради знакомства не пустите? — продолжала вопрошать голова. — Нет, — покачал головой мужчина, — я человек весьма принципиальный и от своих принципов отступать не собираюсь. Закройте дверь и не мешайте нам работать. — Я так торопился, — Димка совершенно по-детски надул губы, состроил обиженную гримасу, но дверь все же закрыл. Не ровен час, обидится на него препод, а ему у него еще учиться. Мирнову в какую-то долю секунды стало жалко паренька, да и вдруг захотелось увидеть его всего целиком, а не только его голову, хотя и голова ему понравилась — искренняя улыбка, немного грустные глаза, это, наверное, из-за миндалевидного слегка монгольского разреза, тонкий прямой нос, нет, скорее, носик. И вообще, черты у него приятные, но запоминаются на его лице, как единое целое, только глаза, нос и рот, растянутый в улыбке. Мужчина даже тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения, но улыбающееся лицо все равно стояло перед глазами. «Не думать о студентах свысока, — проговорил он про себя заучено. — Они еще не коллеги, но могут стать ими. И чтобы потом не было стыдно перед ними. Как там у Островского? Не было мучительно больно, за бесцельно прожитые годы. А ведь время идет… Не думать об этом». Чтобы отвлечься от размышлений о себе и окунуться с головой в занятия, Мирнов даже вызвал старосту Наташку к доске, чтобы проверить, насколько у нее высок балл. Девушка отвечала четко без запинок, впрочем, так и должно было быть, ведь ничего нового он не рассказал, а только пытался выяснить у своих студентов, к чему ему и им готовиться. И все равно мысли вернули его в прошлое, когда вот такой же вихрастый Мирнов семь лет назад опоздал на свое первое занятие. Только профессор Пал Палыч, впоследствии ставший его научным руководителем, позволил ему войти. Может он все же не прав? И со студентами надо понежнее? Ну, да… Сядут и ножки свесят, тогда никаких знаний им в головы не вобьешь. Мирнов непроизвольно провел рукой по волосам, проверяя, не растрепалась ли прическа. Это сейчас он стрижется стильно и регулярно, а тогда у студента Мирнова были длинные пряди, и ему казалось это особым шиком, когда они торчали в разные стороны. Впрочем, девушкам его вихры очень нравились — они старались погладить его по голове, чтобы немного их пригладить, а может, наоборот, растрепать. Это сейчас от долгого сидения за компьютером он немного сутулится, а тогда ходил, высоко задрав голову на худой шее, и сверху всем улыбался. Когда он кому-нибудь улыбался последний раз, как Димка Войцеховский? Мирнову вдруг стало обидно за себя и на себя. Только себе, только самому, никому от него в этой жизни не стало приятно за эти семь лет. Ну почему же? Он щедро делится своими знаниями со своими студентами. Вот тут не добавить, не отнять. Нет, и все же надо наведаться к единоутробному брательнику, который в отличие от него не крутил с девушками на первом курсе, да и вообще он не стал поступать на матфак, а сразу отправился с документами на экономический. Преспокойненько его окончил, а вот после этого по клубешникам на неплохую зарплату начальника отдела продаж с девочками развлекается. А он — сначала универ, потом магистратура, затем аспирантура вместе с кандидатской диссертацией, отнявшей у него все здоровье и радость жизни. А теперь работа в научном институте на должности ведущего научного сотрудника завсекцией краевых задач и преподаванием матанализа в двух группах у физиков. — Таким образом, предел этой функции равен… — вывел его из размышления голос Натальи, которая дорешала задачку и теперь довольно улыбалась своему преподавателю. «Все же интересные девчонки на физфаке, — вдруг улыбнулся в ответ ей Мирнов, — живые и цену себе знают». — Гарик, мне нужен ты, — прокричал в трубку Мирнов брату, как только сел в свою машину и был уверен, что его истеричного вопля никто не услышал. — Бабу что ли на ночь подогнать? — раздался в ответ невозмутимый голос. — К черту бабу, не хочу, — взвыл мужчина. Когда-то они с полуслова, с полувзгляда понимали друг друга. Но с каждым годом отдалялись и пугались оба этого. — Поговорить надо, — несколько успокоившись, выдохнул Мирнов. — Заменить на семинарах надо? Так я матан напрочь забыл, — Юрий даже представил, как брат машет руками в трубку. Он рассмеялся, припомнив, как в первые годы его преподавания, Гарик приходил на занятия вместо него, а он в это время докладывал на ученом совете в институте. А что? Если того одеть в его костюм, то вполне потянет даже сейчас. Хотя уже вряд ли, студенты народ наблюдательный и сразу заметят, что за пару дней их препод несколько раздобрел. Годы, как говаривал Гарик, отложили свой отпечаток на его животе, и это в тридцать, а что будет в тридцать пять. Но сам же Мирнов по-прежнему оставался стройным и подтянутым, только чуточку сутулиться стал. Но это дело поправимое. — Нет, — выдохнул мужчина, — просто хочу тебя увидеть и поговорить. — Приезжай, — смилостивился тот. — Только я не один. — Избавься от балласта, — предложил Мирнов, он терпеть не мог беседовать полунамеками, когда кто-то посторонний находился рядом. — Будет сделано, — согласился брат. И мужчина нажал на газ, посылая машину вперед. — И что у тебя стряслось? — вместо приветствия поинтересовался Гарик, открыв дверь своему брату-близнецу. — Не могу объяснить, — изрек Мирнов, скидывая обувь и босиком, точнее, в носках, проходя на кухню, где он был уверен, братец накрыл «поляну». Выпить ему сейчас совсем не помешает. — Томление в груди и несколько ниже. — Гормоны. Я же говорю, бабу подогнать надо, — с видом знатока и опытного ловеласа изрек Гарик. — Не хочу, — вдохнул снова Мирнов, убирая рюмки и наливая почти полный стакан коньяка, что выставил из своих запасов щедрый хозяин. — Да, — почесал тот голову, — тут дело не в бабе. Мне с тобой пить? — Со мной… — Понимаешь, — спустя каких-то полчаса пьяно вещал Мирнов своему не менее пьяному брату, обнимавшему его за плечи. Только ему он мог рассказать о своих горестях и печалях, ближе и роднее Гарика у него никого не было. Иногда ему казалось, что тот не просто его брат, а его вторая половина, отчаянная, лихая половина — он именно то, чего ему всегда не хватало в этой жизни. — Я только увидел эти губы… — Так возьми их. — Что взять? — не понял Юрий и не попытался понять, пусть Гарик все расскажет, как положено. — Эти губы возьми. Кому они принадлежат? — Гарик махнул рукой и дернулся, чуть не разлив очередной стакан коньяка. В таких дозах пить и ему было тяжело, но ради родного брательника чего только не сделаешь. — Парню, — протянул Мирнов и всхлипнул. — Ну, ты даешь, — Гарик даже протрезвел и отодвинулся от брата. — Вот и я про то же, — снова всхлипнул Мирнов. — А он на каждом семинаре улыбается. Я его никогда серьезным не видел. Он выворачивает все мои внутренности наружу. Я схожу с ума — он снится мне ночами. — Ну, так… — начал осторожно Гарик. — Да не могу я ничего, — почти закричал мужчина, стукнув пустым стаканом по столу. Он и не заметил, как выпил очередную порцию коньяка. — Он студент мой. Не могу я подойти к нему и просто предложить поехать ко мне. — Зато ты можешь ставить ему, например, двойки по контрольным или не поставить «зачет». Сессия же скоро. Всему тебя надо учить, как маленького. — А это идея, — встрепенулся Мирнов. — Но это несколько нечестно. Парень не глуп. — А я почему-то был уверен, что тебе не может понравиться глупенький. Баба глупая может нравиться, а парень — ни-ни, — Гарик покачал рукой перед носом своего брата. — Пусть предмет поучит и позанимается индивидуально. Ой, родной, только не упусти свой шанс, если он у тебя выпадет. Сам знаешь, второго может и не быть. Все, пьянству — бой. И Гарик, икнув, встал из-за стола и, хватаясь за стены, побрел из кухни в сторону спальни. Мирнов, обреченно вздохнув, налил себе еще полстакана коньяка, прикрыв один глаз, посмотрел сквозь него, пытаясь навести резкость: — Прости, Димка. Выпил залпом, тоже поднялся и, покачиваясь, побрел к брату под бок. Мирнов проснулся посреди ночи, ему опять снился Димка. Он попытался открыть глаза, но тут же опять прикрыл их — комната вращалась, как в ведьминых плясках. — И зачем я так напился, — простонал он негромко, — можно было бы понять, если бы хоть немного помогло. — А может все же бабу? — подал голос сонный Гарик. — К черту бабу. Я Димку хочу, — наконец сформулировал отчетливо свою мысль Мирнов, — и только его.