Три удара

И чашка полнится ароматным напитком, ударяясь о фарфоровое дно, медленно тонет в окрашивающейся воде бумага, наполненная лепестками. Шерлок не любил такой вот чай, его искусственность - словно подсказка тем, кто не в состоянии сам подобрать нужные сорта так, чтобы маленькие хрупкие листочки, кружащиеся в глиняном чайнике, составляли интересный букет ароматов и вкуса. Не любил, но в последнее время пил его чаще. Хлопнуло приоткрытое окно, порывом ветра открываясь обратно. С улицы потянуло холодным, промозглым запахом осени, в пустовавшую кухню вливался шум улиц, уже проснувшихся. И было почти светло: солнце белым диском выплывало из пелены сереющих облаков, то и дело ныряя обратно, путаясь в них, как в паутине. Вновь начинался дождь, еще пока невинно призрачный, словно пыль, взвесь, висящая в воздухе, но на севере города уже собирались, клубились в переливах глубокого синего облака, предвещая новую бурю. Вытягивая руки, чуть не свалив со стола уже не интересовавшую его чашку, Холмс устало опустил голову, прислушиваясь. Сегодня выдался на удивление неплохой выходной, неплохой для большинства, конечно же. В такие дни люди обычно выбираются из дома на короткие прогулки, пока не застанет ненастье, или же сразу отправляются в крохотные уютные ресторанчики, которых было бесчисленное количество в городе, отправляются туда потому, что кто-то сказал такую глупость, что дождь это романтично. Детектив вспомнил о брошенном пальто: становилось холоднее. Другие люди оставались дома, утопая в рутине мелких обязанностей, дел, им не нужных, но выражающих привязанность, отношение к кому-то. К кому-то, кто делал то же самое для них - или даже больше. Особенно сильный удар ручки окна о стену - и, кажется, стекло вот-вот треснет, рассыпаясь на полу множеством осколков, разрезая кожу до крови и оставляя с непогодой наедине. Когда стрелки часов подкрадываются к полудню, многие идут в один из супермаркетов, так же как и кафе, раскиданных в каждом квартале. Большинство отправляются туда после двенадцати, желая показаться умными, желая обмануть самих себя, занять каким-то делом и сэкономить время в очередях. И так думает каждый, кто приходит в любой торговый центр, а от этого шум, толпы… Шерлок это ненавидел и в магазины отправлял Джона. Черные как смоль ресницы на мгновение дрогнули, взметнулись непричесанные волосы, и взгляд уловил движение. Тень?... А в маленькой кухне на окраине Лондона становилось ощутимо холодно. Если закрыть глаза, можно было легко представить себя сидящим на еще не закрытой веранде одной из бесконечных закусочных. Сидящим босиком и в халате, попивающим тот самый дешевый чай. Шерлок усмехнулся этой мысли, впрочем, даже не поднявшись, чтобы закрыть окно. Раньше он попросил бы это сделать кого-то другого. И вновь, как осечка. Мысль, попавшая в ранг запретных, навязчивой идеей все время крутилась рядом, была болезненным воспоминанием прошлой, другой жизни. Мысль была желанной не менее, чем может быть желанна красивая женщина, а для иных - табак. Только вот купить пачку сигарет Шерлок мог, а вернуться в прошлое не выходило. Но отказаться от этого не получалось, гениальный мозг рождал новые образы, что складывались в воображение, логические цепочки смещались, уродовались, отступая назад, словно оставляя немного места иллюзиям. Воображение равнялось эмоциям - те, в свою очередь, чувствам. Черт. Детектив быстро поднялся со своего места, наконец закрывая окно. Сразу стало тише. И вновь вспомнилось пальто. Шерлок вернулся в прихожую, зажег свет. Брошенное в сторону, оно сиротливо валялось на полу. И стало как-то жаль, слишком много было с ним связанно. На экране телефона, со все еще старой картой, высветилось несколько пропущенных. Номер новый, но Холмс прекрасно знал, кто звонил. Это просто не мог быть кто-то другой. Для работы он использовал второй телефон, а этот, еще со времен 221В, был скорее очередным напоминанием, символом того, что однажды нужно вернуться. Но время шло, а нужного момента не находилось, пальто было повешено на вешалку. *** Джон не знал, как так получилось, но ближе к утру, когда огненным предрассветным маревом между домов выползало солнце, он, набрав номер, услышал гудки. Это было странно, и ощущение какое-то мутное, угнетающее, рука дергается и отбрасывает телефон в сторону. Неправильно. И что-то слишком родное кажется чужим, должно таким казаться. Ватсон пытается сбросить наваждение, трясет головой, пальцами надавливая на пульсирующие виски. Сказываются нервы и недосыпание, под глазами остаются темные пятна, а между бровей - глубокая складка. Он устал, думает черт знает о чем, но рука сама тянется к телефону, вновь, уже на память, набирая номер. И снова без ответа. Это злит. Раньше он уже бы бросился на поиски детектива, пропадающего для всех столь же часто, как это чертово солнце в ветреный, облачный день. Для всех, но не для него. На звонки Джона Холмс отвечал всегда. Утром, вечером, когда работал или спал. Он всегда брал трубку, и это влияние - или, может, даже значимость для Шерлока была отличительной чертой, тем, что незаметно выделяло его, бывшего военного врача, из ряда всех остальных, когда-либо знакомых с детективом. И Шерлок знал об этом. А Ватсон, в свою очередь, знал о том, что он знает. Сердце свело в какой-то немой судороге, почти ощутимой физически боли. Но эта боль, все же, была ненастоящая. А он нуждался в чем-то реальном, и ногти впиваются в ладонь, оставляя глубокие следы. Теперь было лучше. И это молчание, случайное или намеренное, злит. Ватсон сам не понимает, почему заводится с пол-оборота, и он почти близок к тому, чтобы позвонить Лестрейду, рассказать все про этого вернувшегося засранца и найти его чертов новый адрес. Завалиться совсем не по-английски и хорошенько врезать. По-настоящему, до крови, повалив прямо на пол его квартиры… Джон глубоко вдыхает, стуча пальцами по стеклу. И он с радостью развил бы мысль с избиением дальше, но оповещение об sms отвлекает все внимание. Ватсон не хочет казаться глупой волнующейся школьницей, хоть он и один в этой квартире, медленно берет телефон и словно разочаровывается. Теперь медленно приходит осознание, что, все же, в Холмсе что-то изменилось. И пишет это тоже не он, но близкий, теперь очень близкий человек. Утро окончательно вступает в свои права, а губы Ватсона трогает улыбка. *** Когда часы, лежащие на тумбочке, извещают о еще одном прошедшем часе, Шерлок срывается. Это словно новая загадка, интересное дело, только теперь это дело о самом себе. И пропущенные звонки лишь добавляют ощущений, и разобраться во всем - просто необходимость. Эта мысль не нравится, но он не тратит времени, вылетает из квартиры, чуть не забыв ключи. А непогода действительно приходит. Только собирается, подготавливается, застилая небо слоями тяжелых облаков, и ветер обдирает последнюю листву, гоняя ее пеплом по мостовой. *** Пальцы медленно, осторожно затягивают узел галстука. Ватсон не спешит, но все равно поглядывает на электронные часы, спрятавшиеся на одной из книжных полок. Он смотрит в зеркало, слегка наклоняя голову, и улыбается отражению. Так-то лучше. Он точно знает: его гость приедет только через час, но все равно не может остановиться в своей бессмысленной слежке за цветными цифрами. Это отвлекает и словно расставляет все по местам. Джон знает, что это не так, неправда и самовнушение, но весьма удачное, он позволяет себе подобную глупость. Маленькая надоедливая привычка - как, например, выпивать пару кружек кофе с утра. Проходит еще пять минут. Свет мягко обволакивает, струится из-под потолка, проходя сквозь барьер из матового стекла абажура. Он наполняет все цветом, темно-зеленым, слишком тяжелым и двойственным, словно прячущимся по углам. Это добавляет мистики, какой-то особенности, но портит впечатление от собственного вида, слегка путает тона и их сочетания, обманывая зрение. Это одна из вещей, которые не нравятся в этой новой квартире, на 221В было уютнее и словно больше места при меньших пространствах. Ватсон не знает, как это объяснить, и вряд ли бы смог, если бы его спросили. Эта все та же мистика, только создавалась она чем-то или кем-то иным, совершенно не связанным с электричеством и абажурами. *** Кажется, такси не едет, а если и едет, то слишком медленно. Оно не движется, лениво ползет по забитым машинами улицам, продираясь сквозь городские джунгли, шумящие, как настоящий пчелиный улей. Шерлока бесит, что такси едет медленно, и занять себя нечем. Сигареты остались дома, и он лишь сильнее кутается в шарф, крутя в руках старый телефон и продумывая, что скажет Джону. Он искренне благодарен своей памяти и хорошему знанию карт Лондона за то, что адрес вспоминается легко, хотя Ватсон называл его всего раз, и даже не ему. Детектив закрывает глаза, надеясь, что так время пойдет быстрее, а нервы напряжены, бьют по разлетающемуся на куски сознанию, добиваемому бессонными ночами. Он слышит голоса, разные, на разных языках, но прислушивается лишь к одному, пытается узнать, сравнивает с сотнями других, знакомых и нет, и словно тонет, не в силах увидеть того, кто говорит… *** Джон сбегает по лестнице, уже на предпоследней ступеньке вспоминая, закрывал ли он дверь. Уже оборачивается, чтобы подняться обратно, но видит ее, застывшую с невинно-глупой улыбкой на лице. И сразу становится не по себе, слова, специально придуманные, сразу вылетают из головы. - Я думала подняться наверх и сменить платье… - Ванесса перестает улыбаться и делает шаг навстречу, убрав с лица прилипшую прядь. - Нет, боже, ты и так прекрасно выглядишь – Ватсон лишь пожимает плечами и, наконец, взяв себя в руки, подходит ближе. И становится как-то душно, он открывает дверь, пропуская девушку, прислушиваясь к ее духам: немного резким, но с нотками чего-то шоколадного. Чужие, он уверен. Ванесса делает всего пару шагов, изящно разворачивается на мысках новых сапог, цокнув языком. Ее волосы, собранные в хрупкую прическу, развеваются ветром, а завитые кудри почти забавно дрожат, сопротивляясь стихии. И в переулках уже становится тише, но в паре шагов от девушки, по пустой дороге, проносится черное такси, а на другой стороне улицы закрывается булочная. В воздухе запах осени и какой-то особенной, морозной свежести, он словно преследует, с каждым часом становясь лишь сильнее, как раздуваемый нарочно огонь. - О том, что было вчера... - девушка отводит взгляд, с каким-то особенным энтузиазмом наблюдая за кружащимся над асфальтом клочком афиши. - Боже мой, это было такой глупостью... просто… я даже готов… - и все это кажется унизительным и очень неловким, еще хуже, чем все те моменты, когда их с Шерлоком называли парой. А Ванесса все еще отводит взгляд, и словно становится холоднее. - Не надо, Джон, я все сама видела, – она оборачивается слишком резко и смотрит прямо в глаза. Свет зажигающихся фонарей тенями ложится на ее губы, изуродованные то ли ухмылкой, то ли обманом зрения. - Но... - Я никуда не уйду, но не думаю, что все будет как раньше. Просто сейчас я не в том положении, чтобы хлопнуть дверью, – Ванесса вдруг запрокидывает голову, выпуская изо рта струйку пара. Она улыбается и руку спускает ниже, скользя по животу. Мимо проходит какая-то старушка, с маленькой пушистой собачкой на черном поводке. Животное в страхе жмется к ее ногам и только что не поскуливает, осматривая проезжающие авто, совсем рядом стоит какой-то прохожий и курит одну за одной. Его силуэт нечеткий, расползающийся в пелене ночного мегаполиса; Ватсон словно замечает его внимательный взгляд, но вновь возвращается к разговору, пауза в котором явно затянулась. - К чему ты ведешь? - Я беременна, Джон. Двое прохожих, мужчина и женщина, болтающие около отделения почты, уходят, а Шерлок так и остается там и курит одну за одной. Пальцы в беспомощности сжимают новую пачку, и слова, услышанные от незнакомки, звучат в голове последним аккордом.