Встречи с тобой

Фэндом: Screw Пейринг: Kazuki/Manabu Рейтинг: R (слабенький) Жанр: slash, romance, drama, mystic Предупреждение: смерть персонажа Посвящение: для Оли! я всех убил, и в этом только твоя вина! Примечание 1: Написано на закрытый драббл-фест. Не уверена, что справилась с заданием, но я старалась. Примечание 2: Заказывали ужасы, но в тот день, когда мне удастся написать годную страшилку, небо свалится на землю. Потому просто мистика. Когда неприятная трель дверного звонка разорвала тишину в квартире, Манабу подскочил на месте, болезненно выпрямил спину и уставился в сторону прихожей так, будто не верил, что ему это не послышалось. Но он быстро опомнился, торопливо поднялся с пола, где уже долго сидел и жевал шоколадку, с трудом осилив лишь одну половину, и ринулся к входной двери. В последний момент остановился, выдохнул и пригладил волосы влажной ладонью. Нетерпеливый звонок заверещал вновь, и Манабу решительно повернул задвижку замка. - Чего трезвонишь? – хмуро спросил он и неосознанно провел пальцами по своей шее – казалось, что сердце билось где-то там, в горле. - Чего не открываешь? – как обычно, насмешливо парировал Казуки и бросил на Манабу взгляд исподлобья. Манабу сглотнул, но не смог избавиться от застрявшего в горле густого комка, который мешал дышать ровно. Казуки был прекрасен – подлец был хорош всегда и везде, при любых обстоятельствах. Даже сейчас, в своих простых темных джинсах и кожаной куртке с капюшоном, который бы натянут так низко, что почти закрывал глаза. - Ты не собираешься меня пригласить? – усмехнулся Казуки и тут же переступил с ноги на ногу, чем выдал свое беспокойство, пускай и хотел казаться уверенным. - Ты опоздал на два часа, - нарочито недовольно протянул Манабу, но от входа отступил, без лишних слов пропуская в квартиру. "На два часа и десять минут. Да, я пялился на часы и считал секунды". Если бы Манабу не был в столь смятенных чувствах, наверное, он заметил бы, что, когда Казуки прошел мимо него, откуда-то повеяло сильным холодом, как от сквозняка. - Просто обстоятельства были сильнее меня, - голос Казуки звучал непривычно хрипло, но улыбнулся он демонстративно непринужденно. - Они всегда сильней тебя, - огрызнулся Манабу и поплелся на кухню. Смотреть, как гость разувается и снимает верхнюю одежду, он не хотел. Казуки опустился на корточки и принялся расшнуровывать свои здоровенные ботинки на толстой подошве. В таких можно было расшивать по тропическому лесу в сезон дождей или карабкаться на Фудзи в самую отвратительную погоду. Для чего Казуки понадобилась подобная обувь в центре чистого Токио, когда даже февраль выдался солнечным и сухим, Манабу не понимал. Он вообще не понимал этого человека. Набрав воды в чайник, Манабу щелкнул кнопкой, стараясь не обращать внимания на то, как подрагивают кончики пальцев. *** И хотя ни один человек в мире не желает признавать себя проигравшим по жизни, в определенный момент Манабу был вынужден сделать это. Он лузер, и все тут. С очевидным не поспоришь. Сам Манабу считал, что проблемы его брали начало из детства. - О, малявка! Держи пас! Манабу помнил тот инцидент и двадцать лет спустя – это было едва ли не первым его детским воспоминанием. Он шел через двор к своему подъезду и никого не трогал, когда прямо в лицо ударил тяжелый футбольный мяч. Еще через полчаса Манабу был в больнице с матерью – кровь хлестала из носа, ее не получалось остановить. - Я не хочу умирать… - Манабу плакал и размазывал по щекам слезы. Врач ругался, чтобы он убрал руки и не мешал, побледневшая мать качала головой. Манабу не знал, чем он так не приглянулся соседским мальчишкам, но с того дня издевательства стали закономерными. - Малявка! Малявка и ябеда! – неслось обидное в спину. Сложно не стать ябедой, когда тебе в четыре года чуть не сломали нос. Как Манабу мог скрыть это от родителей? В итоге все пришло к тому, что из дому Манабу почти не выходил, и ни увещевания матери, ни желание хоть иногда покидать стены своей комнаты не могли пересилить страх. Когда Манабу слышал веселые крики других детей, он интуитивно вжимал голову в плечи. Все казалось, что за этим последует удар. Однако это было цветочками по сравнению с тем, что началось в школе. - Эй, дрыщ! Придурок, ты что напялил? Мудак мелкий, я к тебе обращаюсь! Манабу скрежетал зубами от злости, опускал ниже голову и уговаривал себя не реагировать, не реагировать, не реагировать… "Чем меньше обращать внимание, тем скорее отвалят", - думал про себя Манабу. На словах звучало славно, на деле сдерживаться было сложно, особенно когда твоей сумкой играют в футбол на школьном дворе. Или плюют жеваной бумажкой в волосы. Или подкладывают жвачку на стул. Или… Впрочем, продолжать можно было до бесконечности. Манабу понимал, почему он никому не нравился. Он был мелким – до пятнадцати лет оставался самым низким в классе, даже ниже девчонок, узкоплечим, чрезмерно бледным, к тому же в двенадцать его обсыпало прыщами, от которых Манабу не мог избавиться до самого окончания школы. Из-за этого Манабу начал играть на гитаре. Ничто так в эти несчастливые годы не мотивировало его, как истории о рок-музыкантах – изгоях в детстве и звездах во взрослой жизни. "Вы еще у меня посмотрите", - успокаивал себя Манабу, когда со злостью смотрел на счастливых, довольных одноклассников. *** Казуки сидел в углу его маленькой кухни на невысоком табурете, откинувшись на стену, вытянув вперед длинные ноги, и Манабу старательно не смотрел на него. Не смотрел на лохматую голову – каштановые пряди торчали во все стороны, словно их старательно взлохматили рукой. Наверняка они были очень жесткими на ощупь, Манабу давно мечтал проверить это и гнал прочь неуместное желание. Не смотрел на лукавую лисью улыбку, такую хитрую, будто Казуки знал самый заветный секрет Манабу. Не смотрел на широкие плечи, обтянутые простым бежевым джемпером, на V-образный вырез и бледную шею с тремя или четырьмя спутавшимися цепочкам и одним черным шнурком, на потрясающе красивые руки и широкие запястья, и на все остальное тоже не смотрел. "Потому что нельзя. Потому что если начнешь, уже не остановишься, и он обо всем догадается". Красивый человеческий зверь, грациозный и сводящий с ума одним своим присутствием. Казуки был чертовски хорош, его не портили ни нездоровая бледность, ни серые круги под глазами – почему-то днем, на репетиции, Манабу не заметил, что Казуки выглядит неважно. Он мысленно порадовался, чтобы хотя бы додумался натянуть спортивные домашние штаны вместо дурацких джинсовых бриджей, на которые утром поставил пятно, когда готовил омлет на завтрак. Манабу вообще демонстративно не готовился к этой встрече, он до последнего боялся верить, что Казуки не обманул его, что он не забудет и придет. Боялся и желал этого больше всего на свете. Хорош бы он был теперь перед Казуки в грязной домашней одежде. - Ма-ана-а… - насмешливо протянул Казуки, пока Манабу специально спокойно доставал из шкафа чашки и сахарницу. – Мы что, чай будем пить? - Что тебя не устраивает? – холодно отозвался Манабу. - Праздник же. Надо отметить. - Тоже мне праздник, - фыркнул Манабу. - Вот именно поэтому у тебя и нет личной жизни, - назидательно произнес Казуки. – Четырнадцатое февраля - праздник всех влюбленных, а ты пьешь чай и лицом похож на обиженного енота. В последний момент Манабу сумел сдержать смешок, даже не фыркнул, но его плечи дрогнули – себя он выдал, и сердиться дальше было просто глупо. - У тебя тоже с личной жизнью не очень, раз в этот замечательный праздник ты приперся ко мне, - он взглянул через плечо на Казуки. - Мне просто лень было придумывать подарок очередной девчонке, а к тебе можно с пустыми руками, - нагло пожал плечами Казуки и, пока Манабу не успел возмутиться, добавил: - Тащи что-нибудь поинтересней чая, ну? - У меня нет ничего интересней, - нахмурился Манабу, пока мысленно обшаривал все шкафы и полки в холодильнике. С миссией "не ждать Казуки" он справился на ура, вот только теперь, когда Казуки все-таки пришел, его нечем было угостить. - Точно ничего? – весело прищурился его гость, и Манабу сглотнул, отводя глаза в сторону. - Поищу сейчас, - буркнул он и торопливо покинул кухню. Находиться в четырех стенах с Казуки дольше нескольких минут было физически тяжело. *** Следующее открытие, которое сделал Манабу, окончательно убедило его в собственной неполноценности. С девушками у него долго не ладилось, что и неудивительно. Какая согласится встречаться с парнем, которого во всей школе иначе как "прыщом" не называют? Пока его сверстники ходили на первые свидания, целовались и пробовали на вкус взрослые отношения, Манабу не оставалось ничего, кроме одинокой мастурбации в душе и липких пятен на простынях по утрам. Сжимая под одеялом свой член, он не воображал никого конкретного из знакомых девчонок, довольствуясь абстрактными образами. А еще не влюблялся. Поначалу Манабу это не беспокоило – не влюбишься же в ту, что над тобой смеется. Манабу не нравилась ни одна девчонка в школе, и даже тех, по ком демонстративно сохли его одноклассники, Манабу не находил привлекательными. А потом это случилось наконец и с ним: Манабу влюбился. В вокалиста своей первой группы, в Аки. Манабу влюбился в парня, что стало самым большим из всех его провалов. Только понял это Манабу много позже. - Мне пора домой, Аки. - Ну Мана-абу… Давай еще посидим немного. Это стало пыткой: быть рядом с ним, слышать его, чувствовать, как тот иной раз на эмоциях хватает за руку, и… И дальше ничего. Манабу это убивало. В тот вечер, который Манабу запомнил надолго, Аки позвал его на концерт знакомой группы. Сначала все было как обычно – весело, шумно, нормально для таких мероприятий. Манабу наслаждался близостью любимого человека. После Аки предложил выпить, и они хорошо набрались. Манабу понял, что уплывает. Аки, судя по всему, был не в лучшем состоянии. - Манабу, ну чего ты такой нудный? – Аки схватил его за руку, очень крепко сжал запястье, и у Манабу, который и так был на пределе, у которого голова кружилась от алкоголя, угара рок-концерта и близости Аки, рухнули последние сдерживающие рамки. Как в замедленной съемке он качнулся вперед, мир вокруг завертелся, светло-карие глаза Аки – самые красивые глаза – широко распахнулись. В пабе было многолюдно и накурено, никто не обратил внимания на двух парней, чьи губы встретились в поцелуе. Так же никто и не заметил, что через полминуты Аки дернул Манабу за рукав, чтобы потащить к туалетам. *** Бутылку черного рома Манабу подарил кто-то из приятелей. Вроде бы Манабу планировал делать коктейли, но руки так и не дошли. В этот вечер он был этому рад, потому что ничего другого в немногочисленных шкафах его маленькой квартиры все равно не нашлось. Это было так странно – сидеть на полу в комнате Манабу, слушать краем уха шутки ведущих какого-то глупого шоу по телевизору, пить ром из чашек, потому что бокалов все равно не было, и заедать его сэндвичами. И все это вместе с Казуки. "Идеальное четырнадцатое февраля". В этот день у них была обычная репетиция, и Манабу не ждал ничего нового и неожиданного, когда Казуки окликнул его едва ли не с порога: - Манабу, что делаешь сегодня? - Тебе зачем? – огрызнулся Манабу, стягивая с плеч кофр с гитарой. - Я предлагаю пьянку, а меня никто не поддерживает, - Казуки по-детски надул губы, и если бы это сделал кто другой, выражение лица было бы глупое и некрасивое. А вот Казуки умудрялся казаться забавным. - Казу, ты дебил, - лениво произнес Бё, развалившийся на диване и тянувший из стаканчика кофе с таким видом, будто ненавидел весь мир. – Кто отмечает с друзьями? Это ж не новый год… - Ну нет у меня пары в этом году, нет, - развел руками Казуки, а Манабу вдруг на миг стало горячо в груди. Горячо и приятно. "Чему радуешься, идиот?.." - Ну так что, Манабу, может, хоть ты меня поддержишь? – не отступал Казуки. Манабу, который давно свыкся с тем, что чувство его безнадежно и нечего травить себя пустыми надеждами, открыл рот, чтобы послать Казуки куда подальше, и… - Ну приходи, если делать нечего, - услышал он со стороны свой недовольный голос. Казуки просиял так, словно получил лучший подарок на день рождения. ...И вот теперь этот самый Казуки сидел на расстоянии какого-то метра от Манабу прямо на полу и с улыбкой слушал то, что Манабу ему рассказывал. А Манабу нес полную околесицу. Черный ром творил чудеса: полчашки, и сковавшая льдом все внутренности нерешительность исчезла, растворилась, Манабу почувствовал себя уверенней, он несмело улыбнулся. Ответная улыбка Казуки подбодрила его, и хотя тот непривычно помалкивал и больше слушал, глядя на Манабу как-то странно, Манабу, ослепленный внезапным счастьем, не замечал этого. Оказалось, ему надо было так мало. Близость Казуки напоминала тепло солнечного лучика, проглянувшего через тучи в дождливый день. Дольку апельсина, которой поделился лучший друг. Самый желанный подарок под подушкой, когда тебе семь лет. Манабу всегда был неудачником, и так ему еще никогда не везло. - Почему я раньше не праздновал День Святого Валентина с тобой? – спросил вдруг Казуки. Он улыбался, но при этом говорил серьезно – Манабу чувствовал это. - Наверное, потому что ты всегда праздновал со своими девушками, - не поморщиться оказалось очень сложно. - Это потому, что я дурак, - без капли иронии кивнул Казуки и вдруг склонился к Манабу, заговорщицки прищурившись: - Кстати, у меня для тебя подарок. - Что?.. – Манабу мгновенно протрезвел. *** Не было ничего удивительного в том, что у такого неудачника, как Манабу, первый опыт в личной жизни закончился полным, сокрушительным поражением. Первый секс был настолько болезненным, что не оставил Манабу ни единого приятного воспоминания. Аки он не интересовал, как выяснилось вскоре – Аки просто было без разницы, с кем трахаться. Манабу надоел ему после третьего раза. Находиться дальше в непосредственной близости с ним Манабу не смог, группу он оставил, а свой первый личный опыт постарался забыть как страшный сон. Конечно, после Манабу встречался с другими, отношения с одним из парней продлились почти год, но Манабу постоянно казалось, что тень неудач следует за ним, и что рано или поздно любое его начинание закончится плохо. Очередным переломным моментом в его жизни стала встреча с Казуки. Манабу временно оказался без дела, с предыдущей группой он расстался, а тут знакомый так удачно пригласил его попробовать силы в качестве сессионного музыканта. Группа Манабу понравилась сразу, а особенно – ее лидер и гитарист. - Мне кажется, мы сработаемся, - улыбка Казуки была сияющей. Манабу смотрел в его лицо, и ему казалось, что на языке тает сладкая конфета. - Я ж еще даже не сыграл, - отозвался Манабу. - Когда сыграешь, я буду в этом уверен, - беспечно заявил Казуки. Они действительно сыгрались, Манабу понравились новые согруппники, и следом за этим пониманием пришел страх: такой лузер, как он, мог все потерять в один миг по какой-нибудь глупой случайности. Например, из-за безрассудного секса с лидером, который очаровал его с первого взгляда. "Ну уж нет, - мысленно приказал себе Манабу. – На одни и те же грабли дважды наступают только идиоты". Идиотом себя Манабу не считал, потому твердо решил разделять личное и рабочее, и от Казуки держаться на расстоянии. Как назло, тот часто приглашал Манабу сходить куда-то вдвоем, звал в гости или выпить, и Манабу не знал, был ли в этом какой-то намек, или дружелюбный лидер, у которого были сотни друзей, просто симпатизировал ему как приятелю и согруппнику. Манабу не желал разбираться: чем дальше, тем больше Казуки ему нравился, и бередить и без того болезненные чувства он не хотел. - Я занят. Мне некогда. Сегодня никак. На выходные я уезжаю, - слов для отказа уже не хватало, Манабу крутил их как заезженную пластинку по десятому кругу. Одногруппники считали его вредным и нелюдимым, а Казуки смотрел с каким-то странным выражением в глазах. У Казуки часто сменялись девушки, он ни к кому не привязывался надолго, и Манабу не слышал, чтобы того интересовали парни. Но это не охлаждало чувств Манабу. Напротив, интриговало и дарило какую-то дурацкую надежду на то, что непостоянство Казуки – результат долгих поисков настоящего чувства, которое он еще не испытал. Манабу злился, когда понимал, что ведет себя, как глупая школьница, но справиться с собой не мог. - С Рождеством, Манабу. Казуки догнал его в полутемном коридоре студии, когда накануне Рождества они закончили репетицию раньше, и Манабу поспешил домой за чемоданом, чтобы потом ехать в аэропорт – праздники он планировал провести с родителями. - Что это? – Манабу удивленно разглядывал аккуратную синюю коробочку, которую протягивал ему Казуки. - Подарок, что же еще? – рассмеялся тот и повторил: - С Рождеством. Хорошо тебе отметить. И ушел. А Манабу стоял в пустом коридоре и смотрел ему вслед, сжимая пальцами тонкий картон. Коробку он открыл только дома – всю дорогу Манабу бережно прижимал ее к груди, словно вез невиданное сокровище. Внутри оказался елочный шарик, блестящий и темно-синий, в тон коробке, в которую был упакован. Белой и черной пыльцой с серебристыми блестками на одном боку шарика был нарисован толстый снеговик в бандане, солнцезащитных очках и в косухе. "Metal New Year" было написано с другой стороны. Манабу крутил шарик в руках и улыбался, как дурак. Показалось вдруг, что лучшего подарка ему еще никто не делал. Он полез в карман за телефоном, чтобы послать Казуки сообщение с благодарностью, и вдруг неловко выпустил шарик, который держал в другой руке. За долю секунды сердце Манабу сделало кульбит, и он успел мысленно проститься с игрушкой, но в последний момент, когда до пола оставались сантиметры, схватил ее. Манабу осторожно опустил игрушку на стол, боясь снова уронить. На пальцах остались серебряные блестки. Он так и не позвонил Казуки, чтобы поблагодарить, но в тот вечер подумал, что, быть может, хоть в чем-то черная полоса для него окончена. По закону жанра он должен был разбить замечательный подарок – у таких неудачников, как он, иначе не бывает. Однако синий шарик лежал на его столе целый и невредимый, а снеговик в бандане ухмылялся ему лихо и заговорщицки. *** Серебряный кулон в форме прямоугольника с закругленными углами, тяжелый даже на вид. Строгий орнамент из тонких линий и чуть более четко выдавленная буква "Х" поверх него. Цепочка с крупными звеньями. Сколько раз Манабу видел это украшение на шее Казуки? Сколько раз воображал, как кулон опустится на его собственную обнаженную грудь, когда Казуки склонится над ним? Или будет биться о его спину между лопаток, когда Казуки будет брать его властно и жадно? - Руна Гебо, - негромко произнес Казуки, но Манабу слышал его так отчетливо, словно в мире пропали все другие звуки. – Руна единства, партнерства и… Короче, не помню, какой-то там еще хрени. Казуки рассмеялся, но Манабу даже не смог выдавить улыбку: переводил вымученный взгляд с подарка на Казуки, который минутой назад снял кулон со своей шеи. - Казуки, ты в своем уме? Манабу рассчитывал, что прозвучит раздраженно, а вышло жалко и сдавленно. - Почему же нет? - На День влюбленных подарки дарят девушкам, придурок! Манабу вдруг стало так горько, так жалко себя, что будь он девчонкой, обязательно разрыдался бы. Как Казуки удавалось быть таким слепым кретином? Как он мог ранить и не понять этого?.. "А чего ты хотел? Он же не экстрасенс, чтобы знать, как ты по нему сохнешь?" - Манабу, я знаю. Несмело тот снова поднял глаза на Казуки, не совсем понимая, что именно изменилось в интонации его голоса. - Только не обязательно девушкам – просто любимому человеку, - негромко продолжил Казуки. Его карие глаза странно блестели – ни пьяно, ни задорно, просто нечитаемо. - Я теперь все знаю, Манабу. Прости меня. - Что?.. За что? Манабу растерялся, он не понимал, о чем говорит Казуки. И что он знает?.. От внезапной догадки Манабу похолодел и даже невольно отшатнулся назад. "Но откуда?! Я же себя ничем не выдал!" - Да, ты хорошо скрываешь свои чувства, - покачал головой Казуки, теперь он казался просто несчастным. – А я еще лучше. Я так виноват перед тобой, Манабу. Я так опоздал… - Ничего, я уже не злюсь, - пробормотал Манабу, но улыбка Казуки стала горькой. - Я не о сегодняшнем дне, - тихо ответил он и решительно протянул Манабу цепочку, которую все еще сжимал в ладони. – Возьми, Манабу. На память. Он вел себя странно, так странно, не похоже на себя. Манабу несмело сжал кулон в пальцах. Он ждал, что почувствует тепло – металл должен был нагреться на груди Казуки под свитером, в его пальцах за те долгие минуты, что он сжимал его. Но почему-то кулон был холодным, как лед. Манабу не успел задуматься об этом, в следующее мгновение губы Казуки накрыли его рот, и мысли, чувства, эмоции Манабу завертелись каруселью. Это было похоже на прыжок с парашютом, который трусливый Манабу никогда не сделает. На американские горки, на которых Манабу никогда не катался. На извержение вулкана, в эпицентре которого Манабу физически не мог оказаться и при этом выжить. И это происходило с ним. Видимо, именно поэтому Манабу не придал значения тому, что губы Казуки тоже были холодными. А еще от него ничем не пахло, разве что черным ромом и немного сэндвичами. ***** Манабу не понял, от чего проснулся. Он просто открыл глаза, словно и не спал до этого, и уперся взглядом в не занавешенное окно. Небо было низким и серым, рассвет едва занимался. Воспоминания ушедшего вечера обрушились на Манабу лавиной, сбили с толку, погребли под собой. Сердце забилось часто-часто и тут же оборвалось, когда Манабу понял, что в постели он один. И в квартире тоже. Ему не нужно было проверять, не вышел ли Казуки из комнаты по нужде или какой другой причине. Его не было – Манабу это просто чувствовал. Он лежал наискосок в своей постели, совершенно голый и оглушенный, а о том, что несколькими часами ранее с ним был Казуки, напоминала только вторая подушка, которую Манабу в спешке вытащил из шкафа, где хранил постельное белье. - Я люблю тебя, Манабу. Я так давно тебя люблю… - Казуки шептал это сбивчиво, и его холодные пальцы стягивали с пьяного от счастья Манабу мешковатую домашнюю футболку. – Я так виноват. Я опоздал… Об этом опоздании Казуки повторял вновь и вновь, а Манабу не мог понять, о чем идет речь. Он не хотел вникать, он растворялся в чувствах, в счастье. "Я думал, тебе нравятся только девушки. Я думал, что никогда не понравлюсь тебе. Я думал, ты меня не замечаешь…" В эту ночь Манабу понял, что он в принципе слишком много думает. Но все его сумбурные признания Казуки пресекал на полуслове: - Я все знаю, не говори ничего. Теперь я все знаю… У Казуки были нежные руки и мягкая кожа. Он торопился, но был осторожен, он все равно сделал больно, но Манабу почти не заметил этого. Слова Казуки были лучшей анестезией. Как будто не было прежнего горького опыта, как будто не было между ними всех этих несчастливых лет. Как будто Манабу был победителем по жизни, который получил самый щедрый ее дар. - Не забывай меня, Манабу. Помни меня. Эти слова Манабу услышал уже сквозь дрему и не был уверен, не пригрезилось ли ему. Зачем Казуки говорит такое? Это точно был сон, результат безумного вечера и выпитой бутылки рома. И вот теперь Манабу сидел на своей постели и даже не находил сил ни выругаться, ни зло рассмеяться. Чего он ждал? Чего хотел? Неужели он думал, что в его жизни наконец что-то изменится? "Ох, идио-от… Смирись уже наконец. Смирись, что ты неудачник, ты всегда проигрываешь. У тебя никогда не будет ничего действительно ценного". Манабу не знал, сколько просидел без движения, пялясь в одну точку, занимаясь самоуничижением. У Казуки просто выдался свободный вечер, ему некого было трахнуть, и он пришел к Манабу. Все, что он говорил, следствие алкогольного опьянения – поди уже и не помнит половину. А завтра сделает вид, что ничего не случилось. Иначе зачем было сбегать еще до наступления утра? Собрав остатки сил, Манабу поднялся, покачнулся на неверных ногах и поморщился от боли – тело припоминало ему все вчерашнее удовольствие. Подхватив со стола телефон, Манабу направился в ванную, попутно проведя пальцем по дисплею – надо было хотя бы выяснить, который час и что он успел проспать. Странно, но телефон был выключен, хотя Манабу точно помнил, что заряжал его накануне. Он щелкнул выключателем в ванной, открыл воду и замер у зеркала, нажимая кнопки и перегружая вырубившуюся трубку. Заряд действительно был полным, часы показывали начало седьмого утра, и Манабу успел мельком подумать, что если техника так глючит, лучше заменить ее сразу, - когда телефон в его руке ожил. Сообщение за сообщением, одно, другое – трубка звенела и вибрировала, а у Манабу в груди потянуло от нехорошего предчувствия. Ему названивали весь вечер, а, как известно, никто не стремится так усердно сообщить хорошие новости – наяривают среди ночи только из-за плохих. "Где тебя носит? Перезвони срочно!" – последнее сообщение было от Джина, и Манабу уже хотел было выполнить требование, как телефон зазвонил сам. - Ну наконец-то, мать твою! Где ты был? – голос Руи звучал обреченно и зло. Манабу оперся рукой на край раковины и уставился на упругую струю воды, бессмысленно утекавшую в канализацию. - Что за пожар? – устало спросил он, приказывая себе не поддаваться раньше времени тревоге. - Мы тебе звонили весь вечер и всю ночь, - Руи как будто сдулся – секундой назад был готов рвать и метать, и вот говорит тихо и измученно. – Случилось кое-что, Манабу. - Что? – тупо спросил Манабу, чувствуя, как сердце сжимает в тисках. – Что произошло? - Ты это… Лучше присядь, потому что… - Руи смешался и зачастил, а Манабу вскинул голову и уставился на свое отражение в зеркале, читая в собственных глазах страх. "Случилось что-то и правда хреновое". - В общем, Казуки… Его больше нет, Манабу. Ему показалось, что трубка выскальзывает из пальцев, и он в отчаянии сжал ее так крепко, что затрещал хрупкий пластик. Черные глаза в зеркале стали чужими. "Он ушел от тебя среди ночи, и с ним что-то случилось…" - Как?.. – одними губами спросило отражение в зеркале, но Руи почему-то услышал. - Вчера вечером… После репетиции… Он шел куда-то… Несчастный случай… Слова обрывками долетали до Манабу, вырванные из контекста, они были почти лишены смысла. Но в какой-то момент он вдруг зацепился за одну из реплик. - Это невозможно, Руи, - отчеканил Манабу, чувствуя накрывающее его облегчение – как теплый воздух из фена на мокрые волосы в холодной квартире. – Это не могло случиться вчера. Казуки был у меня всю ночь. Казуки не умер, все в порядке. Руи или ошибся, или нажрался и теперь плохо шутит. В трубке повисла озадаченная тишина: Руи молчал, и Манабу слышал его сбившееся дыхание. - Манабу, с тобой все хорошо? – в этом вопросе не было заботы, только настороженность. - Со мной да, а с тобой? - Манабу, - теперь Руи заговорил с ним как с маленьким ребенком. – Ты, видимо, еще не понял, это доходит не сразу. Вчера Казуки вышел после репетиции и поскользнулся на лестнице недалеко от входа, сильно ударился головой, но его нашли не сразу, и в общем… Уже ничего нельзя было сделать. Мы звонили тебе весь вечер, но у тебя был выключен телефон… Манабу не слушал дальше – точнее, слушал, но не слышал. В его голове звучал другой голос. "Обстоятельства были сильнее меня…" "Теперь я все знаю…" "Я так виноват, я так опоздал…" "Я люблю тебя, Манабу…" Телефон выскользнул из ослабевших пальцев и, ударившись о плиточный пол, разлетелся на две части, но Манабу этого не увидел. Приснилось, померещилось – он напился и видел пьяный сон. Он был один и навсегда один и останется. Неудачник, лузер, который умеет только проигрывать, но не перестает мечтать. Дурак, который вчера потерял самого любимого человека, так и не успев сказать главное. Манабу пошатнулся, с силой сжимая края раковины как последнюю опору в этом мире, и вскинул голову, глядя на свое отражение в зеркале. В насмешку над ним и его простыми объяснениями серебряный кулон на шее блеснул, поймав блик от надзеркальной лампы. Руна Гебо – единство и партнерство – на цепочке с крупными звеньями. Красивый дорогой кулон на шее Манабу. И голос в голове, больше напоминавший шелест: "Возьми на память, Манабу. Не забывай меня".