Встречи с тобой

Пейринг: Kazuki/Manabu Рейтинг: PG-13 Жанр: slash, AU, romance, drama Предупреждение: смерть персонажа Примечание: Сюжет не новый, всем знакомый, даже избитый. Других не держим. Благодарность: Лауре за то, что еще не забыла, кто я такая :) Открыток было ровно тринадцать. Все разные, большие и маленькие, отличающиеся даже по форме, но схожие в одном – на каждой был изображен город и, как правило, была подпись. Суджоу, Лион, Дрезден, Сан-Франциско… За последние недели Манабу пересматривал их так часто, что наиболее тонкие истрепались по краям. Поначалу он перебирал их бездумно, потом выложил в хронологическом порядке, от первой полученной до последней. Тринадцать фотографий за каких-то пять лет. В сентябре он должен был получить еще одну, четырнадцатую, из Амстердама, но не сложилось. Так и осталось навсегда несчастливое число. Иногда Манабу переворачивал открытки и в тысячный раз перечитывал подписи. Казуки не любил набирать даже сообщения в мессенджерах, тем более ему не нравилось писать от руки. Пара коротких фраз, смайлик и какая-нибудь глупость в конце – Казуки был верен себе. "В Лисабоне опять дождь, прохожие хмурые и сердитые, прямо как ты!" – без восклицательных знаков никак не обойтись. "Самый вкусный шоколад на свете в Ригерсбурге, даже тебе понравился бы. Ну что, в следующий раз поедешь со мной?" – и несколько подмигивающих смайликов. Какая глупость, рисовать их на бумажной открытке. "Барселона – город мечты! Ты много потерял, когда отказался. Я влюбился в него с первого взгляда, Mana-buuu! Так же, как в тебя!" Произнося его имя, Казуки обожал кривляться, всегда тянул последний слог, а когда писал, специально использовал латинские буквы. Он знал, как сильно Манабу это раздражало. Кто бы мог подумать, что пройдет не так много времени, и он будет готов отдать все, лишь бы снова услышать свое имя, увидеть, как Казуки тянет губы дудочкой: "Манабу-у"… Казалось, полжизни прошло с последнего раза. Или чуть больше. Они познакомились, когда родители Манабу переехали в новую квартиру. Самому Манабу на тот момент было два года, Казуки – на один больше. Если он действительно помнил, как влюбился с первого взгляда, память его была отменной. Манабу, в свою очередь, твердо знал лишь одно: Казуки был всегда. Вредный, навязчивый, наглый и неизменно веселый. Как старший брат, который бесит, но никуда от него не денешься. - Манабу, ты пойдешь гулять? – когда Манабу открывал дверь, он видел Казуки, одежда которого была неопрятной вне зависимости от погоды. Одной ногой он нетерпеливо катал мяч, будто тот спешил вырваться на дворовую лужайку, служившую местным мальчишкам футбольным полем. Волосы всклочены, в глазах – бесконечное веселье, руки перепачканы чуть ли не по локти. Землю он, что ли, копал? - Угости вкусненьким, Манабу! – нахально требовал Казуки, усаживаясь рядом на перерыве между уроками. Если Манабу прятался в самый дальний угол, Казуки все равно находил его. Пиджак вечно нараспашку, на рубашке не хватает верхней пуговицы – даже строгая школьная форма на Казуки смотрелась как протест. - Привет, Манабу-у… - тянул Казуки, когда поджидал Манабу у подъезда после лекций в университете. За шиворот лил весенний дождь, Казуки был мокрый, как мышь. В тот раз Манабу сдался: тяжело вздохнув, он остановился. Пожалел дурака, наверное. - Что ты здесь делаешь, Казуки? – устало поинтересовался он. Последнее занятие закончилось поздно, а завтра с самого утра его ждал трудный семинар, к которому надо было еще успеть подготовиться. - Думаю о тебе, - не моргнув глазом, сообщил Казуки. И не улыбнулся, что случалось с ним крайне редко. - Почему ты думаешь обо мне прямо тут? Давай зайдем внутрь. Когда дверь подъезда захлопнулась, Казуки, схватив за локоть, развернул Манабу к себе лицом – властно, почти грубо. И, конечно, поцеловал, а Манабу, конечно, попробовал оттолкнуть. Не слишком настойчиво, потому что знал, что все именно так и будет. Не ждал, а принимал как неизбежное и нечто само собой разумеющееся. Позже Манабу затруднялся описать словами, что почувствовал, когда Казуки, мокрый и холодный, прижимался к нему всем своим телом, а его губы были контрастно горячими. Странно, но Манабу казалось, что они целуются не в первый раз, а в сто первый или даже больше, настолько оно было правильно и знакомо. Как будто все вдруг встало на свои места. Как будто закончилось путешествие друг к другу – долгое, но по-своему счастливое, и от этого было не грустно, а наоборот, радостно. Бабочки в животе не попадают. Черная полоса в жизни Манабу закончилась, но на смену ей не пришла белая, а началась уныло-серая. Дни стали похожи на монотонный дождь, что стучит по подоконнику холодной осенью. Как странно было понимать, что человека больше нет, а вокруг ничего не изменилось. Люди куда-то спешили, что-то делали, в новостях рассказывали о терактах и о достижениях науки. В Китае запустили первый автомобиль-фуру, который ехал на автопилоте без водителя в кабине. У клиентов Манабу горели сроки по отчетам – начальник обрывал ему телефон. В уютном свете ресторанов, мимо которых после работы одиноко брел Манабу, люди пили вино и улыбались друг другу. Он никому не завидовал, просто не понимал, как им удается жить дальше, словно ничего не произошло. Манабу находился в другой, параллельной вселенной. Вроде бы рядом со всеми, как и прежде, но незримая тонкая и очень прочная пленка отделяла его от остальных. Порой Манабу чудилось, что если он остановится посреди толпы и начнет орать, его никто не услышит. Почтовые открытки – вот и все, что осталось у Манабу. Он подумывал купить альбом и разложить их по страницам, чтобы те не мялись и не затирались от частых прикосновений. Иногда Манабу думал, что можно распечатать несколько общих фотографий, сделанных преимущественно с телефона, и добавить к открыткам. Его удержала только мысль о том, что это будет напоминать своего рода надгробный памятник из картона и глянцевой бумаги. Не стоит составлять альбомы из снимков умерших близких – так и с ума сойти недолго. Селевый поток. Тайфун или торнадо. Ураган, самум, сирокко… Существовало множество названий тому, что происходило между ним и Казуки. Стихийное бедствие – неотвратимое и сносящее все на своем пути. Казуки было необходимо постоянно к нему прикасаться – была б его воля, он не выпускал бы Манабу из объятий. Порой это утомляло Манабу, но чаще он ворчал лишь для того, чтобы Казуки сдерживался хотя бы на людях. - Экономика предприятий… Мана-бу-у, как же скучно! Как тебя угораздило? - Это серьезная перспективная профессия. - Да что ты? - Да. Я смогу многого добиться: рост по карьерной лестнице, рост оклада. Если ты на хорошей должности, проще получить кредит… Эй! Чуть сильнее, чем полагается для шуточного пинка, Манабу заехал Казуки кулаком в плечо, когда тот демонстративно зевнул во весь рот. - Ну прости, - рассмеялся Казуки, поднимая руки. – Звучит просто отвратительно. Где ты этого нахватался? Вроде был нормальным человеком… - У нормального человека должна быть цель в жизни, - строго отрезал Манабу, которому было немного обидно видеть такое пренебрежение к своему выбору. – А у тебя цели нет. - С чего ты взял? – искренне удивился Казуки. Последний год он подрабатывал в какой-то забегаловке, разносил тарелки с раменом, а учиться хоть чему-нибудь даже не планировал. Манабу поражало, как можно так бездарно тратить свою молодость, в то время как Казуки, казалось, вообще ничего не смущало. - Ты ничего не делаешь, - сухо пояснил Манабу и сунул руки в карманы. Было прохладно, чувствовалось, что осень подходит к концу, пускай именно этот день выдался погожим и солнечным. В парке, где они бесцельно гуляли уже почти целый час, было непривычно безлюдно. Вечнозеленые деревья, влажный асфальт, одинокие скамейки – пейзаж мало походил на золотую осень, которую принято изображать на картинах. - Делаю, - возразил Казуки. - Что же? - Коплю деньги. - И что ты собираешься на них купить? - Впечатления. - Что? – Манабу решил, что ослышался. Прежде чем ответить, Казуки мечтательно улыбнулся, глядя перед собой, и, копируя жест Манабу, тоже сунул озябшие руки в карманы своей кожаной куртки. - Манабу, - негромко спросил он. – Ты когда-нибудь хотел отправиться в путешествие? Пока Казуки был жив и был рядом, Манабу казалось, что тот только то и делает, что куда-то ездит. Теперь, пересматривая открытки, он думал, что тринадцать городов для целой жизни – это не так уж много. Зарабатывая ничтожно мало, Казуки умудрялся раз в полгода или чуть чаще отправляться в путешествие – всегда недолгое, на несколько дней. Каждый раз он присылал открытку с диковинными яркими марками. Каждый раз он звал Манабу с собой, но тот отказывался. - Делать мне больше нечего, - ворчливо заявлял он. – Спать под мостом, объясняться с окружающими на пальцах, таскаться всюду то по жаре, то под дождем… - Может, кто-то просто боится летать? – смеялся Казуки. - И это тоже. У Казуки был самый заразительный смех и самые сияющие глаза. Мечтатель в последней стадии, он брал от жизни так много, что вычерпал все без остатка за совсем недолгий срок. Манабу любил его, как больной. Это было не просто чувство, а нечто взрывное, сумасшедшее. До луны и обратно, губы в кровь. Все закончилось так внезапно, что Манабу даже не успел осознать. Однажды Казуки позвонил ему на работу и сказал, что попал в больницу – стало плохо, ему даже пришлось вызвать скорую. Он помнил, как сжимал в пальцах трубку и думал, что это происходит не с ним. Подобное состояние часто сравнивают с дурным сном, но Манабу понимал, что подобное и присниться не может, потому что так не бывает. Казуки сгорел за какой-то месяц, никто не смог помочь. Говорили о том, что современная медицина, несмотря на всю свою мощь, все же не всесильна, и что коварные болезни часто точат изнутри без каких-либо симптомов даже молодых. Об этом Манабу нередко доводилось слышать, но почему-то он твердо верил, что подобное случается с людьми лишь по другую сторону экрана. С кем угодно, но только не с ними. На сентябрь Казуки уже купил билет в Нидерланды. Не существовало силы, которая могла бы помешать ему отправиться в путь. Так ведь? - Мана-бу… Он специально не реагировал, торопливо начищая туфли. Сегодня ему предстоял серьезный митинг, надо было выглядеть на все сто, тем более, что он являлся самым молодым из специалистов, а с таких, как известно, наиболее высокий спрос. - Ну, Манабу-у… Иногда, если проблему игнорировать, она исчезает сама собой. Натягивая на плечи пиджак, Манабу смотрел в зеркало. Еще накануне он подозревал, что задержится, не сможет отказать Казуки и снова останется до утра. Хорошо, что захватил костюм с собой. - Я знаю, что ты меня слышишь, зловредное ты существо. Мана-бу-у… - Ну чего тебе? – обреченно вздохнул тот. Вытянувшись на футоне в одних трусах и закинув руки за голову, Казуки весело поглядывал на него снизу вверх, пока Манабу собирался на работу. - Сделай мне кофе. Кофе в постель. От взгляда Манабу замерзли бы лавовые потоки, но Казуки не дрогнул, лишь насмешливо поднял брови. - Что тебе стоит? – с самым невинным видом спросил он. – Я так хорошо лежу, что шевелиться не хочется. - Не задрачивай, - Манабу поправил манжеты. По утрам он всегда был не в духе, а сейчас еще и волновался из-за важной встречи. - Я купил билет в Амстердам, - невпопад сообщил Казуки. – На сентябрь. - Поздравляю. - Ты еще можешь поехать со мной. Не поздно купить второй билет. - Могу, но не хочу. На это Казуки только вздохнул и откинулся на подушку, с улыбкой уставившись в потолок. Манабу был практически готов: он проверил, на месте ли телефон, еще раз взглянул в зеркало и направился в сторону прихожей. - Когда-нибудь я найду чудесный город, куда мы отправимся вместе, - вдруг заявил Казуки. – Собственно, для этого я и путешествую. - Чтобы найти какой-то там город? – оглянувшись через плечо, Манабу демонстративно усмехнулся. - Не какой-то там, а чудесный, - хотя в глазах Казуки блестели веселые искорки, лицо сохраняло серьезное выражение. – Замечательный город для тебя и для меня, чтобы приехать однажды и остаться навсегда. Чтобы уезжать не хотелось. - Мне и отсюда не хочется. - Но здесь же не чудесно, - в голосе Казуки было такое подлинное недоумение, что Манабу на миг поверил в его искренность. - Мне пора, - решил прощаться он, взглянув на часы. – Вечером созвонимся. Но когда он уже взялся за дверную ручку, Казуки окликнул его. - Манабу, - в кои-то веки он не коверкал его имя. - Что? - Переезжай ко мне. Пальцы соскользнули с гладкого металла ручки, но Манабу тут же снова ухватился за нее. И опять, как когда-то уже бывало, его накрыло приятным чувством правильности происходящего. Это тоже должно было случиться, рано или поздно. - Конечно нет, - строго произнес он, не оборачиваясь. - Почему же? – заинтересовался Казуки. Манабу не видел, но догадался, что тот приподнялся на локте, и знал, что Казуки улыбается ему в спину. - Как это будет выглядеть со стороны, ты подумал? - Как? - И я не смогу жить в таком свинарнике. У тебя крошки от печенья даже в постели. - Серьезно? – Казуки старательно зашуршал простынями в поисках крошек. Дожидаться ответа Манабу не стал, вышел на площадку, но когда уже закрывал дверь, услышал: - Мана-бу, вернись, мы не закончили! Это специальные крошки, они для массажа… Шагая по улице к станции метро, Манабу улыбался, даже не замечая этого. Он знал, что обязательно переедет. Казуки, разумеется, знал об этом тоже. После того, как Казуки не стало, Манабу понял, насколько он одинок. Оказалось, что в его жизни вообще не было никого, кроме одного конкретного человека. Казуки ушел, оставив Манабу тонны свободного времени тишины и пустоты. Он не представлял, чем заполнить эту дыру. Прежде Манабу казалось, что он сутками горит на работе и ничего не успевает. Теперь он брал сверхурочные, потом часами бродил по городу, чтобы вернуться домой за полночь и упасть без сил в постель, лишь бы не думать ни о чем, лишь бы сразу отключиться. Выходные превратились в бесконечную пытку. Об этом Манабу и думал, когда поздно вечером в пятницу возвращался домой. Начальник сказал, что больше не потерпит его на работе в субботу, а на возражения пригрозил отпуском. Манабу решил, что будет разумнее не спорить. По привычке он каждый день скрупулезно проверял почтовый ящик. В нем и прежде можно было найти разве что рекламные листовки да какие-нибудь официальные уведомления из банка о состоянии счета. Изредка, обычно уже после возвращения Казуки из путешествий, он обнаруживал там открытки. Далекие города на них казались ненастоящими, выдуманными, а знакомый до боли почерк – нереальным. У Манабу дрожало что-то внутри, и тепло разливалось в душе, когда он сжимал в пальцах символические подарки из незнакомых стран. Простая бумага с отпечатанными на ней изображениями вдруг становилась чем-то волшебным, ведь Казуки был рядом и в то же время как будто не здесь. Забытое чувство сказки, живущей где-то поблизости, – для большинства людей оно навсегда осталось в детстве, а Казуки так легко и просто вернул его Манабу. Об этом он никогда не рассказывал Казуки, как не рассказывал и о многом другом. Тогда слова были просто лишними, а теперь Манабу сожалел, что так часто отмалчивался. Надо было говорить – говорить постоянно, рассказывать, делиться. Казуки и так все понимал, в этом Манабу не сомневался, но все равно – надо было. Когда его рука в пустом ящике наткнулась на тонкую картонку, Манабу замер на месте с широко распахнутыми глазами. "Я спятил", - первое, что подумал он и, зажмурившись, провел кончиками пальцев по ровному краю. Открытка, так и есть. Ошибки быть не могло. Сердце билось как-то медленно и от того мгновенно заболело. Мимолетная слабость отпустила: если Манабу и свихнулся, выражалось это в другом, а открытка в его почтовом ящике была самая что ни на есть реальная. Медленно и бережно он вытащил ее на свет – тусклый свет подъездной лампочки, и несколько секунд рассматривал, ожидая, что сейчас та превратится в очередной проспект от соседнего торгового центра или нечто подобное. Однако открытка оставалась открыткой. Самая обыкновенная, прямоугольная, с изображением города без подписи. Мощенная мостовая, совершенно безлюдная, уходила вдаль, а справа и слева к ней жались невысокие уютные домики с покатыми черепичными крышами. Закатное солнце золотило небо, бросало длинные тени на аккуратную брусчатку. От картинки пахло летом и счастьем. Чудесный город, и неважно, фото это или рисунок, существует ли он в действительности или нет. Автоматически Манабу перевернул открытку, руки не дрогнули, сердце тоже – позабытое чувство спокойствия, что он испытывал, медленно окутывало его, поднималось изнутри. В жизни все снова было правильно. "Зря грустишь, Mana-buuu. Когда придет время, мы снова встретимся, чудесный город ждет, – было выведено корявым почерком Казуки, а в самом низу, как обычно, поместилась небольшая приписка: – Если не проживешь жизнь весело, съем все твое печенье". Казуки не был бы собой, если бы не испортил все впечатление. На конверте Манабу не увидел ни марок, ни адреса и сразу понял, что эту открытку Казуки оставил ему заранее, попросил кого-то из знакомых бросить в ящик через время, когда Манабу отойдет от первого шока. Да, наверное, все именно так и было. И все же впервые за долгие недели Манабу улыбался. Стоял, сжимая в пальцах обыкновенную почтовую открытку, и действительно улыбался, глядя в пустой почтовый ящик. Даже теперь Казуки оставался тем еще болваном: он напрочь позабыл, что Манабу не любит печенье и никогда его не ест. Но Манабу чувствовал, что в его интересах будет послушаться, потому что Казуки обязательно найдет на него и другую управу.