Вперед в прошлое

— Кто я? — спросила она как-то свое отражение. В этом месте, где ее держали, не было зеркал, но с наступлением темноты, когда снаружи начинал клубиться мрак, а в комнате горели ночники, каждое стекло становилось зеркальной поверхностью, способной показать ей ее нынешний облик. Она видела, как исхудало ее лицо, как истончились ее рыжие волосы и как глубокие тени залегли под усталыми глазами, встречаться взглядом с которыми она не могла — боялась. Ее глаза казались ей черными и пустыми, абсолютно мертвыми; иногда в глубине расширенных, дрожащих зрачков будто загорался смутный красный огонь — далекий отблеск чужого взора, последнего, что она видела, прежде чем холод кольнул ее в грудь. Все это жило в ее лице, неподвластное ее воле, все это было пугающим и жутким, иным. Она сама была иной. Поначалу она думала, что просто сходит с ума, но со временем поняла, что она вовсе не стала сумасшедшей, она просто перестала видеть мир таким, каким видела раньше. Вопрос, который она отчаянно задавала пустоте и черноте, не имел ответа, потому что никто, кроме нее, не мог его отыскать. Ей понадобилось много времени, чтобы это сделать. Часы, дни и месяцы шли мимо, подобно сухим песочным волнам: они не имели смысла и цели, они ничем не отличались друг от друга и дарили только скуку, однообразные мучения и ощущение собственной беспомощности. Она спала, видя кошмары, она бодрствовала, видя их наяву: изо всех щелей и всех закутков к ней тянулись тени, черные потоки мрака, которые пытались обвязать ее ноги, вплестись в ткань ее платья и добраться до ее сердца. В вечном холодном воздухе стоял запах пепла, гнили и сырой земли; приступы удушья, паники и злобы, жгучего гнева все чаще сжимали ее горло, вынуждая зажиматься в своих чувствах, копить эту мучительную энергию внутри, замещая ей пустоту, оставленную магией, стремительно ее покидающей. Эта энергия, тайная и скрытая от волшебных глаз Дамблдора, который часто навещал ее и задавал одни и те же вопросы, говоря своим успокаивающим голосом, который с каждым днем раздражал все больше, давала ей возможность сопротивляться той силе, что окутывала ее. Она позволяла думать, размышлять и анализировать. И в какой-то момент все стало кристально ясным, и не было смысла больше отрекаться от этого, пытаться найти оправдание или смысл. Лили Поттер поняла, что она умерла. Жизнь покинула ее в тот момент, когда Волдеморт пришел в ее дом, но потом кто-то ее воскресил. И, стоило только этому знанию войти в ее разум и обрести там законное место, как борьба, которую она вела, которая выматывала ее и будто отупляла, прекратилась. Ночь, когда это произошло, была лунной, и холодный белый свет проникал в эту ненавистную комнату, где ничего нельзя было разбить и которую невозможно было покинуть. Лили лежала, глядя в потолок, чувствовала, как зелье давит на нее, но не может заставить сомкнуть глаз, и как неизвестная темная сила стекается к ней со всех сторон: черные рукава шевелили занавеси на окнах, касались ее покрывала и играли с ее длинными волосами. Они были словно живые, они шептали что-то, и только когда она закрыла глаза, покорно принимая их, этот потусторонний, призрачный голос стал понятен. Он говорил с ней, и казалось, будто это кто-то другой: другая Лили Поттер, та, что стояла за призрачной границей и чувствовала, как умирает природа вокруг, шептала на ухо еще живой о том, что происходит. И никто в целом свете не мог ощутить изменений, проходящих в ее разуме. Дамблдор обманул меня. Они все мне лгут. Северус попросил Волдеморта меня не трогать, поэтому тот хотел оставить меня в живых — теперь они просто ждут, когда я сойду с ума, чтобы я никогда больше не смогла сопротивляться. «Но Дамблдор бы никогда так не поступил» Дамблдор предал меня. Все они предали меня. Никому из них нельзя верить. «Я всегда верила Дамблдору. Если я буду сомневаться в нем, то мне больше не на что будет опереться» Я не думала, что Питер когда-либо предаст нас, но он сделал это, несмотря на мою веру. Я верила им всем, я всегда защищала тех, кого другие уже списали со счетов — и чем это обернулось? «Джеймс, и правда, ведет себя странно. Я не узнаю его. Джеймс никогда бы не стал прятать от меня Гарри» Джеймс погиб той ночью. Я слышала, как он кричал мне, как сверкало заклинание. Волдеморт бы не оставил его за своей спиной. Он убил его. «Тогда кто же тот Джеймс, что приходит ко мне?» Северус ненавидел Джеймса всей душой, но даже тени этого чувства больше нет. И Сириус ведет себя с ним иначе. Это кто-то другой, кого вынуждают принимать облик Джеймса. Это не мой муж. Они просто хотят, чтобы я им доверяла. «Кто за этим стоит?» За всем злом, что происходит сейчас, стоит Волдеморт. «Не может быть, чтобы он захватил Хогвартс. И Дамблдора» Может, это был не Дамблдор. И все они — иные. Все они держат меня здесь, в этой клетке, и ничего не говорят про Гарри. Гарри умер в руках этого монстра, но они ничего не делают — они не имеют ничего общего с моими любимыми. Они — мои враги. Она убеждалась в правдивости этих мыслей день ото дня. Глядя на то, как увядает мир за ее окном, как тускнеет листва, как невидимый тлен тянется из-под земли и как корчатся страшные тени меж стволов деревьев, она искала выход. С каждой секундой в ней росло чувство, принадлежавшее той, иной, которая смотрела на нее черными глазами, — она никогда прежде не ощущала такой ненависти, гнева, злобы и ярости. Как будто бы ее душа раскололась и все, что давало ей силы всегда видеть свет и следовать за добром, погибло, превратилось в прах, который наполнял ее изнутри и холодил ее тело. Она думала, и все ее мысли были тяжелы и направлены прочь из этой темницы, в которую ее заключил Альбус Дамблдор. Ей нужна была помощь, и это было единственной причиной, почему она разговаривала с теми, кто к ней приходил. Она знала, как сильно любит ее Северус, как безгранично он предан ей. Но его преданности, его несчастного взгляда, наполненного тоской и острой нежностью, было недостаточно, чтобы она поверила ему. Северус перешел на сторону Волдеморта, он оставил ее — и предал, шептал голос. Однажды она взяла его руку, протянутую к ее щеке, и обнажила худое бледное предплечье, на котором пожизненным клеймом чернела Метка. Северус тут же одернул свою руку, спрятал за спину, будто она могла забыть о том, что видела. Он изменился, ее старый друг, хотя времени прошло не так уж много: они не виделись всего несколько лет. Он сидел перед ней в своей длинной черной мантии, полами расходящейся вокруг, пытался коснуться ее и говорил, что искупит все, что натворил, что теперь он на стороне Дамблдора и сделает все, чтобы она пришла в себя и чтобы Гарри был в безопасности. Он клялся, что раскаялся, что сожалеет, но, говоря все это, он исполнял приказ директора или того, кто директора изображал. Северус не собирался ее выпускать, и, как бы она ни просила показать ей Гарри, помочь ей уйти, он лишь страдальчески пытался объяснить, что не может этого сделать. Он проводил с ней долгие часы, как будто ему не нужно было возвращаться к своим мифическим делам, и благодаря этому времени Лили поняла одну важную вещь, единственную, на которую она могла положиться. Никто из тех, кто приходил к ней, не видел и не чувствовал этой тяжести, темноты, что они волокли за собой, иногда этот серый туман струился с их плеч, подобно шлейфу, и почти обретал форму; Лили же видела его, осознавала и могла прикасаться к нему. В такие секунды ей становилось еще хуже, начинало казаться, будто пол под ногами подобен теплой сырой земле, забивающейся между пальцев, а в воздухе витает смрадный дух, но потом ее усталость, ощущение безысходной муки исчезали, впитывались в чужие тела, будто обмениваясь с ними энергией. Она становилась сильней, иногда намного сильней, а остальные слабели, и тени на их лицах становились гуще. «Я убиваю их» Они тоже убивали меня. Они лишили меня моих сил, заперли в этом ужасном месте. Я должна стать сильнее, чтобы выбраться. Противоречия нередко снедали ее, но она, стоя у окна и ощущая, как невидимые руки касаются ее спины, как бродят привидения вокруг ее темницы, как они стонут, корчатся и роняют на черную, будто смола, землю свои призрачные слезы, приходила к выводу, что эта таинственная способность отбирать чужую силу дана ей не напрасно. Благодаря ей она еще держалась, и ее отражение не теряло человеческого облика. Лили ждала, копила все внутри себя, не зная, как можно приспособить эти знания и способности. Она не понимала, что это за место. Долгое время она просто существовала в коконе из того, что, вероятно, являлось наказанием за ее побег из мира мертвых. Надежда на то, что Гарри еще жив, была потеряна, ей не за что было зацепиться, и ее насквозь пронизало горе. А потом Джеймс пришел к ней вновь. Она знала, что этот человек вовсе не ее муж, не ее любимый, но он выглядел точно так же, и смотреть на него было больно. Она бы отдала последний свет за то, чтобы Джеймс вернулся к ней, чтобы он сказал, что с их Гарри все хорошо, — не было желания более сильного, чем желание еще раз увидеть их и избавиться от этого заточения. Когда он вошел, она поняла, что больше не может это терпеть. Его грустное лицо, тронутое усталостью и болью, было таким знакомым, что на мгновение ей вновь захотелось поверить... Но потом она увидела Его. Образ Волдеморта на секунду вновь возник в ее памяти, хотя его облика не было рядом: за спиной Джеймса, среди этого глумливого тумана, лишь начинало проявляться что-то белое, когтистое, смотрящее на нее красными глазами. Это Волдеморт. Это его рук дело. Это он мучает меня. Все завертелось в ее голове, болезненное и страшное. Мышцы в ее теле напряглись, глаза закрылись, но даже так она видела, как маленькие черные твари начали выползать из своих углов и тянуться к ней, к Джеймсу. Их морды были оскалены, из пастей тянулись клубы ледяного дыма, трупного и могильного. Джеймс их почувствовал, сжался — настоящий Джеймс выдержал бы этот напор, он бы ни за что не остался в стороне от нее. Джеймс бы умер, но не дал этому произойти. Лили ненавидела этого самозванца, насмехающегося над всем, что было ей дорого, одним своим видом. Одного шага навстречу ему — угрожающего шага, подобного шагу воина — оказалось достаточно, чтобы этот человек еще глубже погрузился в тот мрак, в котором он тонул; она бы желала, чтобы его силы иссякли, чтобы он принял свой истинный облик. Но он не принимал, боролся и выматывался, а тень Волдеморта ни на секунду его не отпускала — так сильно было ее влияние. Лили почти видела, как в комке этих демонов белые руки тянутся к шее Джеймса и сжимаются на ней, почти душа. Видеть это было невыносимо. — Я не Джеймс, — признался он, но ей и не нужно было это признание. Джеймс бы не стал служить Волдеморту, а здесь все было пропитано силой Темного Лорда. — Это я, Гарри. Насмешка вывела ее из себя. Этот человек смел глумиться над ней, напоминать ей об ужасной утрате, ради исправления которой она готова была снести все на своем пути. Убью его, убью. Он враг, он служит Волдеморту. Это все его ловушка, его западня. Но она не убила, потому что этот Джеймс смотрел на нее с такой безграничной надеждой и болью, что это вызывало жалость. Это напомнило ей о Северусе, о том, как тот просил за нее. «Однажды Волдеморт уже выполнил его просьбу. Северус у него в почете, значит, Северуса уже не спасти» Она захлопнула дверь за спиной Джеймса, вернулась к своему окну, у которого стояла, будто статуя. Дневной свет создавал крошечное ощущение отторжения всего мутного, неясного и неприятного, что окружало ее. С каждым днем в ее комнате копилось все больше этих существ, которые сводили с ума, которых она сама привела в этот мир и которые теперь пытались ей что-то внушить... Она не слушала их, она слушала лишь себя и тот голос, который отказывалась принимать за свой собственный и который звучал будто бы из-за ее спины. Время пришло. Мне нужно уходить. Нельзя больше медлить — я уже достаточно скопила сил. Это решение было осознанным и ее собственным. Гарри был мертв, ее редко стучащее сердце больше не ощущало его, а его образ — маленького, мягкого и смеющегося — был полон боли. Этого Гарри, ее родного Гарри, больше не было, а значит, ей не было смысла оставаться здесь. Ее жизнь закончилась, и то, что оставалось сутью могил и смерти, не покидало Лили. Мучительное существование того не стоило, лучше было бы вернуться туда, куда привела ее судьба и ее выбор. Но, прежде чем умереть, прервав поток этого апатичного страха, она хотела понять. Узнать, что случилось с Гарри, и разоблачить того, кто обрек ее на подобную жизнь. Часть ее отрицала месть и молила просто избавить себя от страданий, а другая же настаивала, нашептывала о том, что Дамблдор, несомненно, глава происходящего, должен поплатиться. Это его сила вымотала меня. Это он наслал на меня тот страшный сон, в который превратилась моя жизнь. «А если он говорил правду? Что если он пытался спрятать меня, потому что я опасна? Потому что смерть так близка ко мне? Вдруг Гарри жив, но, увидев его, я бы причинила ему ту же боль, что и остальным?» Альбус Дамблдор бы не оставил опасность рядом с Хогвартсом. Он бы понял, как мучительна для меня такая жизнь. Он бы убил меня, когда я просила. Ему незачем держать меня здесь, если только он не выполняет чужое желание или сами мои страдания — его цель. Нет, Дамблдор, которого я знала, никогда бы так не поступил. Он не взял бы Пожирателя в Хогвартс. Это не Дамблдор. Это все — Волдеморт. Ей нужна была помощь, и она начала ее искать. Выбраться из этого места, ничего о нем не зная, было невозможно. Ее посещали всего несколько человек: Дамблдор, Северус, Сириус и Джеймс. Приходил и Ремус, но он повел себя так странно, что Лили не решилась бы доверять ему: в светлых и умных глазах Ремуса Люпина она видела лишь потрясение, удивление и подозрение. Он будто знал, чуял своим волчьим нюхом ту темноту, что будто кокон облепляла ее; он ей не доверял. Он на их стороне. Он тоже наш враг. Был еще и старик-смотритель, который показался ей смутно знакомым, но в своей памяти она не смогла найти его образа. Он тоже был иным, вокруг него существовала странная атмосфера, к которой Лили не могла притронуться: этого человека будто бы и не существовало вовсе. Он ничего не объяснял, только извинялся иногда за что-то, что он не смог исправить, и смотрел на нее ярко-зелеными глазами, похожими чем-то нa ее собственные. Правда, сейчас ее глаза были серыми и бесчувственными, да и старик перестал ее навещать. Лили долго это обдумывала. Она вслушивалась в шепот своего разума, рассматривала тяжелое небо, нависающее над ее темницей, и наконец решила. Среди всех, кто посещал ее, она могла довериться только Сириусу, который всегда питал к ней особые чувства. Тот сильно изменился, он был печален и мрачен и мало напоминал того дерзкого, оптимистичного юношу, которого она могла назвать своим лучшим другом. Когда он приходил, то всегда ругал Северуса, что было привычно, но совсем не говорил о Джеймсе и Гарри, что лишь подтверждало ее домыслы. Он был отмечен каким-то великим страданием: скорее всего, его мучали и пытали, чтобы вынудить участвовать в этом. Но все-таки он был настоящим, единственным, кто смотрел только на нее и не оборачивался на сияющую фигуру, стоящую словно бы над всем миром. Иногда она заводила с ним тихий, откровенный разговор об этом заключении, и Сириус, глядя на нее темными, живыми глазами, говорил, что сделал бы все, лишь бы она была счастлива. Лили ему верила. — Я могу тебе доверять? — спросила она его через несколько дней после прихода Джеймса. В ее теле жили холод и боль, и Сириус перенимал у нее эти чувства. Он выглядел несчастным, но вскинул голову с безграничной надеждой, услышав ее голос. Он сидел на ее кровати, держа в руках чашку с дымящимся чаем, который ему принесла хмурая эльфийка. Он выглядел нездоровым, его волосы, когда-то гладкие и мягкие, спутанными прядями обрамляли вытянувшееся бледное лицо. Щетину он не сбривал, поэтому походил на потерянного бездомного, не знающего, что ему делать с внезапным теплом. Сириус смотрел на нее, и Лили видела все его чувства, которые, подобно солнечным лучам, чуть развевали ауру его печали. Сириус любил ее. Впрочем, она давно это знала: сложно было не заметить особенное тепло в его взгляде, его поддержку и готовность быть рядом. Но они были друзьями, товарищами, и Блэк слишком уважал и любил Джеймса, чтобы встать на пути его чувств. Лили никогда не давала ему ни надежды, ни знака, она хотела сохранить их дружбу, которую ценила очень высоко, — она любила одного Джеймса, возможно, любила его намного дольше, чем могла представить, и не могла помыслить, что кто-то другой будет рядом с ней. Однако сейчас, потеряв все, чувства Сириуса, видимо, продолжавшие жечь его сердце после ее возвращения, появились перед ней в ином свете. Блэк, в отличие от Северуса, был предан и отдан только ей, и в нем она видела свое спасение. Ей было жаль его, ведь он не знал об истинных мыслях, что тревожили ее разум. Та Лили, которой она больше не хотела быть, не могла использовать чувства своего друга ради достижения своих целей. Но та Лили умерла. Женщина, что стояла посреди этой комнаты, наполненной заколдованной мебелью и окрашенной в успокаивающие тона, не была ею. Он тоже на их стороне. Он скрывает от меня правду. Я должна помнить об этом. — Ты можешь мне доверять, — тихо сказал Сириус. Лили подошла к нему. Она слышала, как шелестит подол ее платья, как тянутся за ней ее вечные спутники. Свет ночников стал немного тусклее, фонарь мигнул и почти погас, но волшебный огонь в нем выровнялся. Блэк этого не заметил, завороженный ее приближением. Она быстро анализировала все, что произошло с ней. Вероятность того, что Гарри жив, была, и она не могла умереть, пока не получила бы подтверждения этого рокового приговора. Нужно было выбираться, идти прямиком к Дамблдору — для этого ей нужен был кто-то, кто мог бы помочь. Сириус. Она могла его обмануть. — Тогда помоги мне выбраться, — она остановилась перед ним и положила свою тяжелую руку на его плечо. — Это невозможно, — привычно ответил он. — Я не могу здесь больше находиться, — зашептала она. Все, что она копила в себе, она старалась вдавить в его тело. Сириус смотрел ей в глаза, и его собственный взгляд становился пустым и неосмысленным, будто пьяным. Его рот задрожал. — Уведи меня отсюда. — Ты не сможешь преодолеть барьер. — Но ты преодолеваешь его. Как? Он чуть покачнулся. — Есть определенные места, через которые можно пройти, узнав заклинание. Но оно не сработает, если его произнесешь ты. Он не хочет тебя выпускать. — Почему он не хочет? — Лили наклонилась вперед. Сириус вздрогнул, его пальцы разжались, и чашка с чаем упала на пол. Горячая вода выплеснулась ему на колени, и он зашипел от боли. Его глаза заблестели, взгляд перестал быть осмысленным. — Они хотят держать тебя тут, потому что считают опасной. Он ничего не понимает. Он не сможет помочь. Но мне нужны его силы, тогда я сама смогла бы сломать эту магию. Нужно все, до капли. «Но он мой друг. Джеймс бы ни за что не согласился на это» Но Джеймс погиб. Погиб из-за того, что мы так полагались на наших друзей. Волдеморт захватил все вокруг, а Сириус здесь, и он прекратил бороться. Почему он не борется, почему он так слаб, если он не отвернулся от нас, как остальные? Единственное, что удерживает его здесь, — это его чувства. Такие же, как у Северуса. Но мне не нужны эти чувства, мне нужно лишь выбраться отсюда, чтобы узнать, жив ли Гарри. Она стала сильнее за это время. Она могла достигать целей — та энергия, что копилась в ней, перестала быть давящей и подчинилась. Лили ощутила, как напряглось плечо Сириуса, когда она вцепилась в него пальцами. Перед глазами у нее все потемнело, она на мгновение опустила ресницы, а когда вновь их подняла, то все вокруг изменилось. Будто бы невидимый заслон был поднят, и все потустороннее, черное, склизкое и жадное ринулось к ним со всех сторон. Она видела, как тени обретают плоть и тянутся к Сириусу, словно костлявые руки, как по окнам ползет морозный узор, а за ее собственной спиной оживает смутный силуэт. Невидимое тело прижалось к ее собственному, и она — Лили Поттер, добрая и светлая, всегда стоящая на выбранном пути и готовая ценой своей жизни защищать своих любимых — мягко упала в объятия этих фигур. Она ничего больше не осознавала. — Расскажи мне все, Сириус, — ее рука — или больше не ее рука? — обхватила его шею. — Я сама сломаю эту клетку. Мне хватит сил — я знаю, как ими управлять. Но она не знала. — Что ты будешь делать, если выберешься? — слабо спросил Сириус. Он еще держался: его чистая кровь, его глубинная магия поддерживали в нем жизнь и волю. Лили — это была уже не она, это был кто-то иной, взявший над ней власть в ту самую секунду, когда она решила использовать Блэка, — давила на него той мощью, той способностью вытягивать жизненную силу, которой не было в ее собственном теле, и с каждой секундой она становилась сильней. «Кто ты?» Кто я? — Ты мой единственный оставшийся друг, Сириус. Я останусь с тобой, если ты захочешь. — Да, да, я хочу... Но разве это возможно — чтобы ты выбралась? Дамблдор отпустит тебя и сам... — Он никогда меня не отпустит, — шептала она ему на ухо. Сириус закрыл глаза, словно инстинктивно пытаясь закрыться, спрятаться, а Лили смотрела перед собой, в один из темных углов, где появился домовик, видимо, испуганный сменившейся атмосферой. Он смотрел на нее большими голубыми глазами, блестящими, будто стекло, а потом странно покачнулся. Лили чувствовала, как течет во все стороны ее собственная магия и как несчастный домовик мучается, не понимая, что происходит... А потом падает на пол, так и не донеся о произошедшем своему господину. — Ты меня любишь, Сириус? — Да, да, конечно... — Хорошо, — она склонила голову и поцеловала его. Ей было неприятно и обидно делать это, но той сущности, что теперь владела ее телом и помыслами, было все равно. Сириус дернулся, и из него хлынула энергия, горячая и пульсирующая, состоящая из чистого света и радости. Эта сила питала ее, будто солнечное тепло. Когда Лили отстранилась, она почувствовала, как в ее теле вновь загорелась магия, которой только и нужна была искра огня, чтобы снова воспылать. — Помоги мне выбраться.

***

Она не была безумной. Просто для нее все изменилось. Лили уже плохо помнила мир таким, каким он был в те времена, когда она была по-настоящему живой, но, оказавшись на холодном каменном крыльце, часть ее ужаснулась. Перед глазами все плыло, но взгляд цеплял низкие, густые облака, хватающиеся за высокие ели и виснувшие на них грязным туманом, рыхлую почву, в которой постоянно что-то копошилось, и серые тени, окружающие этот дом, будто клубы дыма: в этих тенях вырастали фигуры животных и людей, они, словно зеркала, воспроизводили все, что их касалось. Лили видела собак, птиц, каких-то маленьких человечков, машущих руками, а потом ее взору предстал высокий гордый олень, напоминающий ей о дорогом Патронусе. Этот дымный Патронус двинулся к ней, преодолевая магический барьер, но растаял, стоило ей протянуть руку. Этот мир умирал, и в нем она видела только губительные краски, призрачные подробности и мертвые, потерянные частицы. Она ступила на землю, и по ее телу прошла дрожь: все вокруг сопротивлялось ее движению вперед, ее напору. Низко опустив голову, она смотрела только перед собой, туда, куда указал ей Сириус. Она шла к своей цели, едва переставляя босые, исцарапанные ноги, и рядом с ней струился волшебный туман, отражающий ее саму. Страшная женщина пыталась преградить ей дорогу, но Лили не могла остановиться сейчас: она долго ждала и много отдала за эту единственную возможность вырваться отсюда. У нее были силы. Она забрала у Сириуса Блэка все, что могла, и не хотела даже думать, кем она стала теперь. Ей страшно было смотреть на свое отражение, потому что то черное пятно в груди, которое управляло ей, контролировало ее, разрослось и заполонило собой все. «Я — настоящее зло. Я почти убила Сириуса. Я должна умереть» Я сделала все, что нужно было. Я должна жить, я должна идти вперед. Если Гарри еще жив, я найду его, а если нет, то не позволю Волдеморту держать меня здесь и дальше. Ее глаза почти ослепли: чем меньше они видели, тем сильнее в ее разум проникали образы чудовищ, ползущих за ней из леса, тянущихся из-под земли и вылезающих из колючих крон. Они хрипели и кричали, будто вопрошая, отчего они не оживают и остаются ужасными силами в Запретном Лесу, и избавиться от них было невозможно. Она наконец поняла, почему этот лес называется Запретным: он скрывал в себе зло, мрак и страх, которые были на деле силами гораздо более страшными и опасными, нежели пауки и кентавры. В этом лесу что-то умирало, что-то злилось: там, в чаще, от которой Лили шла прочь, жил словно сам дьявол, и каждый шаг прочь сопровождался его тяжелым, отравляющим взглядом. Она подошла к барьеру. Сириус много ей рассказал, иногда перемешивая полезные факты со страстным бредом, и она знала, что собой представляет этот купол. Изобретение хитрое и почти невероятное. Где-то сбоку, среди деревьев, плотно закрывающих подход к особняку с Леса, рос дуб, на котором гнездились лукотрусы. Среди них безумный смотритель Хогвартса поселил гибрида паука и лукотруса, чья паутина обладала поистине удивительными свойствами: она, подобно магии лукотрусов, могла создавать коконы и защитные укрепления, которыми эти уродливые деревянные человечки оберегали свои территории. Паутина этого паука питалась магией и создавала крепкую сеть, контролируемую этим монстром и способную захватывать тех, кому не повезло на него наткнуться. Сириус сказал, что гибрид вылезает из укрытия сразу же, как только кто-то прикасается к его паутине в неправильном месте: инстинкты акромантула невозможно было обмануть. Впрочем, Лили не собиралась. У нее было не так уж много времени и сил, она могла только идти, надеясь, что у нее получится сотворить с этим барьером то же, что и с магией Сириуса: впитать ее всю до капли в свое тело, срастить с собой и приказать повиноваться. Перед ней мерцал едва заметный волшебный туман, чуть отливающий лиловым сиянием. За ним продолжался лес, но деревья росли реже, и среди их голых веток можно было разглядеть громаду Хогвартса, нависающего над этим проклятым местом, подобно исполинской горе. Огни его окон были похожи на звезды, и на мгновение Лили замешкалась. На секунду она скинула с себя парчовый занавес чужой воли, обернулась на особняк, от которого так и разило промозглым ужасом. Стоило ли?.. Иди. Иди. Она послушно приблизилась к стене почти вплотную, думая лишь о том, что происходило с ней. Она подняла руку: черный рукав ее платья был подобен лоскуту черной гнилой кожи. Она ощущала его так и мечтала избавиться от него, но в то же время осознавала, что это не платье стесняет ее — кожа была ей противна, потому что она чернела и рыхлилась на глазах, как будто отображая деяния ее души. Лили подняла руку. Сомнения одолевали ее, но, стоило ей коснуться чистой магии, как они вдруг испарились. В нее хлынула сила, едва не разорвавшая ее: волосы подхватил неистовый ветер, платье затрепетало вокруг ее ног. Свет, хлынувший из того места, где она прикоснулась, ослепил; она подумала, что умрет сейчас, потому что темная сущность в ее груди вдруг отступила, дернулась назад, и снова Лили — настоящая Лили — оказалась в этом Лесу. И этот свет вдруг начал пропускать ее, начал трещать и визжать, а где-то вдалеке раздался дикий рев. Это ее не остановило, наоборот, ее рука начала проваливаться за границу этого барьера, выходить наружу. Под ее ногами струилась черная густая жидкость, которая вместе с ней оказывалась за границей. Каждое движение открывало дорогу тому, что было тут заперто, и Лили не могла помешать этому — все это вместе с ней выливалось прочь. И вдруг — секундная вспышка — барьер треснул, и она оказалась снаружи. Воздух будто бы стал иным на вкус, когда она вдохнула его полной грудью. Под ее ногами оказалась иная земля, еще не обагренная злом, шаг ее стал легче, и она, пошатываясь и глядя только вперед, двинулась между деревьями. Сухая трава, мертвые листья и ветки царапали ее ноги еще больше, но боли она не чувствовала: ее тело не чувствовало ничего, кроме тяжести. Я должна найти Дамблдора. Я должна дойти до него. «Он убьет меня, у меня нет ни шанса» Если Гарри и Джеймс мертвы, то и мне жить незачем. Но если Волдеморт стоит за этим всем. Я должна попытаться отомстить... «А если я ошибаюсь?» Я увижу, что скрывается в Хогвартсе, и сразу пойму, было это ошибкой или нет. В любом случае, ложь будет разрушена. Деревья расступились, и она оказалась на поляне перед замком. Его свет был единственным, что нарушало эту темноту, из которой она, подобно лесным чудищам, медленно вылезала. Не так уж много окон сияло чистым золотым огнем этой ночью, но даже в этом мраке Лили смогла увидеть Башню Гриффиндора, ее второй дом. Вид массивного камня, древнего и таинственного, придал ей сил. Она пошла вперед, вглядываясь в очертания замка: там, среди башен, галерей и высоких стен появилось что-то, чего она никогда не видела ранее. Только подойдя почти к самому главному входу, она увидела, что ночная мгла, сжавшись в размытый образ огромного ящера, обвивает Хогвартс. Внутри этого силуэта что-то пульсировало и билось — настоящее сердце. Лили знала, что ей не стоит даже пытаться притрагиваться своей энергией к этому всемогущему творению. Она была крошечной рядом с громадой Хогвартса, ее сердце и вовсе не билось почти, в то время как сердце этого замка продолжало отбивать свой ритм, питая школу магией, дающей ей возможность вечно стоять в этом живописном месте. Лили обернулась. Ничего нельзя было разглядеть в кромешной тьме за ее спиной, но впереди, в замке, горел ясный свет. Я вышла. Я справилась. Возможно, Дамблдор уже знал о ее появлении. Он мог появиться тут с минуты на минуту, и нельзя было просто стоять, отдавая ему возможность вновь одолеть ее. Ее тянуло внутрь, в родной Хогвартс, от которого вовсе не веяло силой Волдеморта, который был точно таким же, как и несколько лет назад, когда она покидала его рано утром на лодке, глядя на то, как медленно отдаляется волшебная школа. Лили ступила на первую ступеньку, и ничего не произошло. Молния не поразила ее, и это придало ей еще большей уверенности в правильности этого пути. «Я не хочу никого убивать. Я хочу лишь знать правду» Хогвартс не может покориться Волдеморту, но люди в нем могут. Если Темный Лорд захватил их, то я обречена и все, что я люблю, уже в его власти. Я должна бороться против него столько, сколько смогу, прежде чем, наконец, успокоиться. Было тихо. Ни звука не доносилось изнутри замка. Лили не знала, сколько сейчас времени, потому что время давно уже перестало существовать для нее. Она просто шла, ощущая, как тянется за ней шлейф губительной силы. Внутри ничего не изменилось. Она плохо запомнила замок в тот момент, когда сбила дверь с петель одним лишь желанием и ушла на поиски Джеймса, но сейчас она могла разглядывать знакомые стены, лестницы, портреты. Она знала это место не так хорошо, как ее дорогие Мародеры, но ненамного хуже: она помнила, где гуляла с друзьями, где учила уроки, где целовалась с Джеймсом, когда тот смог ее наконец уговорить... Это было лучшим местом на земле, и только их семейный дом в Годриковой Впадине мог с ним соперничать. «Разве может зло жить здесь?» Я должна идти. Нельзя поддаваться чарам. Они только этого и ждут. Она все поднималась и поднималась, а навстречу ей никто не выходил. Иногда она замечала на полу то тут, то там странных насекомых, напоминающих улиток: те медленно ползли по своим делам, не обращая на нее внимания. Лишь пару раз ей повстречались привидения, но те не пожелали ни разговаривать с ней, ни даже смотреть на нее: они сразу же исчезали в стенах, освобождая ей путь. Пару раз она ловила свое отражение в оконных стеклах или начищенных до блеска щитах, но тут же отворачивалась. Она не хотела себя видеть: ее волосы, ранее напоминавшие огонь, сейчас походили на кровь, струящуюся по спине. Лесные монстры остались снаружи, но за ней в замок пробрался кто-то иной, кто-то быстрый, стучащий маленькими ножками по полу: он бежал за ней, иногда мелькая черной тенью где-то сбоку. Его присутствие раздражало, и это раздражение уничтожало все восхищение Хогвартсом. Только раз на пути к директорскому кабинету Лили встретила ученика. Это был староста Когтеврана, и он куда-то очень спешил. Он словно бы и не заметил ее, остановившуюся в тени каменной статуи, а потом, поднявшись вверх на пару ступенек, вдруг заозирался. Его лицо было искривлено паникой, в руках мгновенно появилась волшебная палочка. Никого не увидев, парень убежал, и его шаги еще долго звенели в вечерней тишине. Волшебная палочка. Лили не думала о ней, даже не вспоминала. Она могла забрать палочку Сириуса, но тогда ей не нужен был кусочек дерева, чтобы ее магия обрела форму, — достаточно было одного желания. Она не представляла, нужна ли палочка ей теперь: она шла к Дамблдору не воевать, не биться с ним, она бы просто не смогла... Я должна получить правду любой ценой. «Нельзя делать поспешных выводов. Я пугаю людей, я сотворила ужасное с Сириусом. Может, Дамблдор был прав... Вдруг Волдеморт не смог дотянуться до Хогвартса?» Он держал меня в этом доме, он скрывал от меня правду и подсылал ко мне фальшивого Джеймса. Он действовал в соответствии со своим представлением о том, что должно было происходить, — для меня это было пыткой. Дамблдор никогда бы не обрек меня на подобное. Нет, нельзя верить. Она дошла до горгулий, снедаемая противоречиями. Здесь, в Хогвартсе, любая чернота меркла, но ее было так много в ее душе, что она никогда не отступала окончательно. Лили чувствовала дрожь в своем теле и напряжение в мышцах: ту силу, что она взяла у Сириуса, она потратила на борьбу с барьером, и теперь, оказавшись почти у цели, она слабела. Ноги начинали ей отказывать, в руках копилось тяжелое ощущение падения — за окном она видела медленное движение волшебной сущности, которая бунтовала против вторжения в замок. Она защищала Хогвартс и гнала прочь любую опасность — Лили была опасна сейчас. «Я не смогу. Не смогу» Горгульи были прямо перед ней. «Я должна. Он там. Пусть он убьет меня, но лишь бы узнать... Если Волдеморт сделал все это, то пусть он поймет, что ему никогда не одолеть меня и то, что я храню...» И вдруг горгульи разошлись в стороны, и в коридор выступил мальчик. Лили замерла в том месте, где стояла, глядя на него. Она не узнала его сначала, он лишь показался ей смутно знакомым, а потом в ее памяти вновь возник тот день, когда она пришла к Джеймсу, оторвав его от компании школьников. Этот ребенок был там; она взглянула в его чистое белое лицо, в его серые глаза, скользнувшие взглядом по коридору и остановившиеся на ее фигуре, отметила серебро его волос... Она узнала его. Она видела лишь одного человека с такой внешностью, пусть даже это было достаточно давно: он был запоминающимся и обладающим свойством всплывать во всех историях о Лорде Волдеморте. Но этот мальчик в коридоре определенно не был Люциусом Малфоем. Это был юнец, похожий на него лицом, будто две капли воды, — еще один представитель этой падшей чистокровной семьи, отдавшейся на милость Волдеморту. Это был один из будущих Пожирателей Смерти. Дамблдор бы никогда не позволил таким детям учиться здесь. Значит... Значит она была права. Хогвартс утерян. Хогвартс принадлежит Волдеморту. — Вы чего-то... — он не успел договорить фразу, когда она уже оказалась рядом с ним. Вся ее боль, вся обида и гнев обрушились на этого мальчишку: Лили ощутила лишь, как сжались ее пальцы на его шее и как мальчишка вскрикнул, когда она прижала его к стене. Он царапал ногтями ее руку, оставляя кровоточащие полосы, но ничего не мог сделать — кровь на ее руке была холодной. — Кто ты? Он хрипел, его серые глаза не могли сфокусировать взгляд. Глупо было требовать от него ответа, когда он задыхался и его жизнь медленно переходила в ее тело, наполняя его новыми силами. Лили чуть разжала пальцы, давая мальчику вздохнуть. — Кто ты? — повторила она свой вопрос, глядя в большие и испуганные глаза мальчишки. Капилляры в них полопались и снежный белок посерел, пронизанный кровавыми ниточками. — Ты — Малфой? — Д-да, — с трудом прохрипел он. Его взгляд медленно становился более осмысленным. Лили мгновенно выбила из его руки палочку, когда мальчишка постарался ее выхватить. Она смотрела на него и думала, что ей делать с ним. Это был Малфой — все было потеряно. Война была проиграна, и ей казалось, что этот ребенок тому виной. Не было смысла больше оставаться здесь, ни в чем не было смысла: она не могла бороться; единственной мыслью в ее голове осталась мысль о возмездии, о мести Волдеморту. Ей бы хватило сил подняться по лестнице и хотя бы постараться напасть на того, кто носил теперь имя Альбуса Дамблдора, так жестоко обманывая и мучая ее. Она могла забрать силы у этого Малфоя, такого же чистокровного, как и Сириус, — может, этих сил бы хватило, чтобы нанести вред или... убить? — Ты знаешь что-нибудь о Гарри Поттере? — спросила она, желая осуществить последнее свое стремление. Если Гарри погиб, то Волдеморт наверняка сообщил об этом всему миру, провозглашая, что отныне никто не сможет противостоять ему. Малфои были близки ему, любой из них знал бы об этой громкой новости. «А кто этот Малфой? Едва ли это сын Люциуса. Племянник?» Нет никакой разницы в том, кем он приходится Люциусу. Он — Малфой, один из моих врагов, один из тех, кто является опорой Волдеморту. — Знаю, — выдохнул мальчик. Он стоял, прижавшись спиной к стене. Напряженный, напуганный и полный того же темного страдания, что и все остальные. Он ослабевал так же быстро, краска уходила с его щек, а глаза становились тусклыми. — Гарри Поттер жив? — Жив. Лили замерла. Это слово прозвучало, подобно грому в ясном небе. Она не могла поверить в то, что сказанное — правда: надежда пробудилась внутри нее и осветила беспросветный мрак, который клубился за ее спиной. Ее рука невольно сжалась на шее Малфоя, вновь прижав его к стене. Она не верила ему, но потом в ее сердце что-то произошло. Будто бы ей стало теплее: в этом мире будто бы снова зажегся огонь, к которому она шла. Жив... Жив. Жив! Она это почувствовала, словно это ощущение столько времени просто ждало, когда она его примет. — Где он? В Хогвартсе?! — ее голос стал почти рычанием, отчаянным вопрошающим криком. Мальчик уставился на нее, а потом вдруг лихорадочно замотал головой. — Нет, нет, — просипел он. — Нет, он очень далеко. — Где?! — Он в... Я не знаю, как называется это место. «Возможно, Волдеморт держит моего Гарри у себя, чтобы узнать, чем тот мог быть опасен для него. Волдеморт — настоящий безумец, я должна спешить. Если есть хоть призрачный шанс, что Гарри можно спасти...» Нужно забрать Малфоя. Он должен знать дорогу. Я смогу забирать его силы еще какое-то время... А он может быть хорошим пленником, Малфои ведь не разбрасываются своей кровью. Она сжала руку на его горле, выжимая еще каплю жизни, а потом, схватив за волосы, оттащила в сторону. — Ты знаешь дорогу, — она потащила его прочь от кабинета Дамблдора. Она ощущала волнение, возбуждение и опасение. За ней будто бы наблюдали, и это ей мешало. Нужно было нестись вперед, каждая клеточка ее тела стремилась к этому. Ее сила пульсировала, — к тому месту, где они держат Гарри Поттера? — Я... — мальчишка уже почти потерял сознание. Он с трудом говорил, его глаза бессмысленно моргали, а ноги заплетались. — ...я знаю... — Отведи меня туда, — Лили стремительно удалялась от кабинета директора, двигаясь к лестницам. Она знала лишь один способ быстро покинуть Хогвартс: на метлах. Она была уверена, что у нее получится их призвать: сила этого ребенка помогала ей вновь ощущать собственное могущество. Она двигалась в направлении Астрономической Башни. — Я не могу... — он пытался остановить ее, но ему не хватало сил справиться с ее мощью. — Стой! — Я убью тебя, если ты не сможешь показать мне дорогу, — жестко отозвалась Лили. Она больше не ощущала себя собой, она вся состояла из одного упрямого, непоколебимого желания добраться до Гарри любой ценой. Мальчишка пытался вырваться, а потом поник. Он плелся за ней, словно не осознавая, куда они идут: иногда он чуть не падал, его приходилось хватать за руку и тянуть за собой. Лили старалась ограничить свое влияние на него, чтобы тот не умер, но ей самой нужны были силы, чтобы идти вперед. Она знала, что за ней уже погоня: в воздухе она ощутила шевеление, быстрое и стремительное движение в ее сторону. Дамблдор или кто бы то ни был бежал следом, нельзя было медлить: она ускорила шаг, и вскоре они уже были почти у Астрономической Башни — единственной башни с подходящей смотровой площадкой. — Кто ты такая? — слабым голосом спросил у нее мальчишка, когда они подошли к лестницам, ведущим на крышу. Лили лишь отмахнулась: она не желала с ним разговаривать. Она не желала его убивать, ей просто нужна была дорога. В ее пустой, страшной жизни наконец появилась настоящая цель. На лестнице было темно и тихо. Лили отправила мальчишку вперед, а сама постаралась привести в равновесие ту бурю, что шумела в ее груди. Две ее сущности сошлись на одной точке — Гарри, — и, пока это было так, она могла ощущать себя почти цельной. Сириус. Ей стало больно, впервые стало больно от этого ужасного воспоминания. Лили не могла вытерпеть этого — она ничего не могла сделать, контроль к ее истинному разуму возвращался так редко, что она с трудом могла хотя бы осознавать происходящее. Что-то неизведанное, равнодушное к чужой боли вело ее вперед, идя к цели по головам. «Этот мальчик не виноват. Это ребенок. Я должна отпустить его» Это Малфой, а значит, он служит Волдеморту. Он знает, где держат Гарри: он один из них. Пожиратели смерти не щадят даже детей, даже младенцев. Разве это справедливо, что один из Малфоев спокойно учится в школе, в то время как мой Гарри не успел даже почувствовать вкус этой жизни... «Но этот ребенок не виноват, что так все сложилось. Я не хочу его убивать» Я не буду его убивать, я отпущу его, если он приведет меня к Гарри. «Он боится и слабнет. Он не долетит» Она не успела обдумать этот спор, когда лестница вдруг озарилась ослепительным светом. Из стены на ступени выпрыгнул огромный сверкающий олень, преградивший дорогу. Малфой потянулся к нему, тяжело дыша: его лицо вдруг озарилось выражением блаженства, и Лили увидела, как с его плеч медленно соскользнула черная тень, изгнанная Патронусом. — Лили, стой, — произнес олень голосом Джеймса. — Оставь его и остановись. «Это Джеймс» Это не Джеймс. Это самозванец. «Его Патронус точно такой же» Это ничего не значит. Этот самозванец хочет остановить меня. Он помогает Пожирателю Смерти, значит, он с ними заодно. — Что делал Дамблдор? — спросила она у Малфоя, толкая его вперед, когда олень, сверкнув короной рогов, испарился. Мальчишка явно стал чувствовать себя лучше, он дернулся и проскочил вперед на несколько ступеней, прежде чем Лили вновь схватила его. Энтузиазм, разбуженный появлением Патронуса, быстро его покинул. Его узкое запястье, за которое она его держала, было красным из-за крепкой хватки. — Он... — мальчишка медленно поднимался наверх. Ветер начинал сквозить по ногам: крыша была совсем близко, — ...он был занят воспоминаниями, работал с... Омутом Памяти. Может ли быть так, чтобы Дамблдор не заметил ее побега? Если это было так, то удача улыбалась ей сегодня. Судьба сжалилась над ней и над ее несчастным сыном. Они вышли на крышу. Тут было ветрено, и тьма была такой кромешной, что не было видно ни земли, ни леса. Только крошечный пятачок каменного пространства, озаренного синим фонарем, можно было разглядеть. Лили вдохнула резкий холодный воздух, подтянула мальчишку к самому краю Башни. Бросив взгляд вниз, в эту бездонную пропасть, она ощутила, как на самом ее дне копошатся те мерзкие твари, как блестят их слепые глаза, клацают гнилые зубы... Хогвартс был в опасности, какая-то беда шла к нему, раз вокруг него расплодилось столько этих страхов. — Метла, — позвала она, крепко держа Малфоя за руку. Тот вяло пытался освободиться: в отличие от Сириуса, мальчишка сопротивлялся, отторгал ее. Вмешательство Патронуса придало ему сил, но их было мало, очень мало. Лили скорее почувствовала, чем услышала, как где-то в воздух взмыла метла и полетела к ней, прорезая ночную мглу. — Зачем вам нужен Гарри Поттер? — мальчишка дернул свою руку и почти осел на пол, опираясь о бортик. Он был таким белым, что едва ли не светился. — Расскажи про место, где его держат, — Лили не обратила внимания на его вопрос. — И не лги мне: я сильнее тебя. — Его... — Малфой опустил лицо, и голос его дрожал. — Его держат... в доме... рядом с поместьем, и там... там... Метле не хватило пары мгновений. Она уже свистела где-то совсем рядом, когда дверь на крышу открылась и на площадку выскочил взъерошенный Джеймс. Он дышал, как загнанный зверь, волосы его топорщились во все стороны, а очки съехали на бок. Изо рта у него вырывался пар, когда он безумным взглядом глядел на Лили и ее пленника. — Стой, — сипло произнес он, поднимая палочку. — Стой. Лили подняла руку. Ей не нужно было делать многого, чтобы убить его. Малфой был слаб и не смог бы помешать, а ей всего лишь нужно было направить эту силу к Джеймсу и приблизиться к нему. Но она не двигалась, глядя на него: он стоял, такой отважный, безрассудный, пришедший сюда в одиночку, — он был так похож на настоящего Джеймса. — Куда ты хочешь уйти? — Подальше от вас всех, — ответила Лили. — Этот мальчишка сказал, что мой Гарри жив, что он знает, где его искать, — я склонна верить ему, чем вам. Джеймс смотрел на нее круглыми глазами. Он судорожно вздохнул, а потом перевел взгляд на Малфоя. Тот уже почти осел на пол, его рука, которую Лили продолжала сжимать, была холодной. — Пойдем со мной к Дамблдору, — мягко попросил ее Джеймс. — Он придумает что-нибудь. Он сможет тебе все объяснить. — Мне не нужно ничего объяснять! — она повысила голос. — Я знаю правду! Вы все — прислужники Волдеморта. В Хогвартсе работают и учатся Пожиратели смерти! Зачем вы держали меня здесь? Это Северус попросил? Или Волдеморт решил закончить начатое? — Волдеморта здесь нет, поверь мне! Он лгал ей в лицо, и она его ненавидела за это. Он думал, она не видит, как к Хогвартсу со всех сторон стекаются потоки этого мрака, как она — единственная, кого коснулась смерть — оказывается в его эпицентре. Он не видел фигуры Темного Лорда за своей спиной, не видел его глаз в отражении — этот человек ничего не знал о ней, но думал, что может ею управлять. Гнев и ярость поднялись в ее душе; Лили отпустила Малфоя и шагнула вперед. Даже если мальчишка солгал и Гарри мертв, она лучше оставит здесь два трупа, чем вновь позволит заковать себя и превратить в бездушную куклу. Она должна была побороть их ради Джеймса, ради Гарри. Она шагнула вперед. Джеймс поднял палочку. Он был растерян, он не знал, как бороться с ней: видно, ему не было дано приказа убить ее. «Но почему он так смотрит на меня? Его взгляд почти такой же, как у Сириуса и Джеймса» Я не знаю, кто скрывается за этой личиной, но ему единственному хватило наглости насмехаться над моей утратой. Кто бы это ни был — он заслуживает наказания, заслуживает того, чтобы я самолично сорвала с него эту маску. — Стой! — он пытался остановить ее, но она продолжала приближаться. Его губы сжались, дыхание стало судорожным, а потом он вдруг произнес заклинание: — Империо! Тень чужой воли налетела на нее, но Лили была сильна в этот момент. Голос, молящий ее остановиться, не мог ей приказывать. К ней возвращалось все, что смог изгнать прекрасный Хогвартс: темные руки касались ее собственных, поднимали и управляли ими. Джеймс отступил, боль и беспомощность исказили его лицо. — Пожалуйста, — молил он, глядя на нее большими блестящими глазами. — Приди в себя. Его палочка была направлена на нее, но у него не было сил, чтобы произнести решающее заклинание. — Я не сумасшедшая, — Лили протянула к нему руку. Джеймс попытался увернуться, но его собственная тень, сжимающая его плечи, погубила его: он почти потянулся навстречу Лили, за которой стояли эти бесчисленные фигуры. В нем родилось что-то, желающее умереть: это отразилось в его зеленых, как трава, глазах, когда Лили сжала его горло. В нее почти привычным ощущением хлынула чужая сила, но на этот раз она была горькой и отчего-то от ее стремительного, бушующего потока хотелось плакать. — Гарри! — крик прорезал ночную тишину, вынудив ее отвлечься на мгновение. Малфой, сидящий у бортика, пытался то ли доползти до них, то ли дотянуться хоть пальцем: его лицо казалось безумным, испуганным и озлобленным. Он ненавидел ее за то, что она прикасалась к этому человеку, который выглядел как Джеймс. В нем почти не осталось энергии, его руки дрожали, но Лили видела, как пульсирует новый поток силы в его теле, как он рвется наружу. Это напомнило ей о Сириусе, в котором она видела точно такой же бесконечный свет. Она чуть ослабила руки, прекратив душить лже-Джеймса. Эта секунда решила все. Он, закрыв глаза, прошептал в пустоту заклинание, такое тихое, что его тут же унес ветер: — Легилименс... Боль, невыносимая и слепая, вонзилась в разум Лили. Перед ее глазами замелькали кадры, похожие на грязевые кучи, на пыльные долины: там были вытянутые, равнодушные лица теней, заглядывающих в окна ее темницы, были скрипящие и скоблящиеся существа, прячущиеся по углам, были чудовища, которые вылезали из хлюпающей грязи, опирались на свои вывернутые локти и тащили свои изодранные тела прочь из Запретного Леса. Их пасти открывались, исторгая смрад, их тела были опухшими и синими — среди мешанины образов стояла она одна, высокая и рыжеволосая, несущая с собой только зло и неспособная исторгнуть из себя хоть луч света. В ее груди росло мертвое пятно, она видела, что вместо сердца там камень, бьющийся редко и неохотно. Она увидела себя и ужаснулась: это женщина была ожившим кошмаром, а вовсе не той Лили, которую все любили, которая ощущала покой в своем сердце. «Нет» Она отторгнула эту магию, и мир перевернулся. Ее понесло куда-то в другую сторону, навстречу ее собственным глазам: и вдруг она увидела себя сейчас, свое худое белое лицо, кровавые волосы и черный огонь в серых глазах. Она увидела Малфоя на полу, и он был совсем не таким, каким она видела его, — он был совсем, совсем другим... Перед ней неслись образы, и они пугали ее, потому что они были настоящими, они принадлежали тому миру, в котором и она жила когда-то. Лили увидела солнце, услышала смех, взлетела в воздух на метле, а потом оказалась в подземелье, за партой, а Северус Снейп стоял у доски и говорил что-то, говорил... А потом вдруг оказался рядом, и его лицо было близко — в нем отражалась такая гамма чувств, что она смутила ее. Это была преданность, преданность этому человеку, чьей шеи она до сих пор касалась... Гарри Поттер. Она закричала. Она оттолкнула его и начала отступать, схватившись за голову. Что-то в ее мозгу рвалось, трещало, ее сознание взрывалось, а чернота проникала в организм — ее хотелось выплевывать, выдирать с корнем, чтобы только избавить себя от ее присутствия. Лили абсолютно потерялась в этом мире, в своем сознании — она сходила с ума, и все для нее рвалось, умирало и возрождалось. Гарри Поттер. Она прижалась спиной к бортику, за которым начиналась темнота, в которой она уже привыкла существовать. Там, в этой темноте, было все, чего не было в человеке напротив. Лили посмотрела на него: тот уже тверже стоял на ногах, и Малфой каким-то чудом оказался рядом. Джеймс поддерживал его за пояс, помогая стоять, он прятал его за свою спину и смотрел на Лили настороженно и обеспокоенно. Он не боялся, не боялся. Он был так похож на Джеймса. Его глаза были зелеными. Он был невысоким, а его лицо было таким же чистым и молодым, как и у Малфоя. Нет, это не был Джеймс — это никогда не был Джеймс. Лили смотрела на него и видела, наконец, его таким, каким он был на самом деле. Это был Гарри Поттер. Ее сын, ее Гарри — и он стоял прямо тут, на этой крыше, нацелив на нее палочку и пряча за спину того, кого она чуть не убила. Она пыталась убить и его самого, она душила своего Гарри. Это обман, это ловушка. Убей их, и тогда чары спадут. Гарри бы никогда не стал помогать Малфою... Она повернула голову. Прямо за ее плечом существовала фигура, сотканная из тумана и темноты. У этой фигуры было белое костяное лицо, обтянутое последними лоскутами сухой кожи, рот у нее открывался, обнажая гнилые зубы, а язык был черным, длинным, как у змеи. Глаза этой фигуры горели алым огнем — это были глаза Лорда Волдеморта, Лили знала и помнила их. Они были последним, что она увидела, прежде чем умереть в Годриковой Впадине. Она посмотрела на Гарри. Тот не знал, что ему делать, но он и не мог более ничего сделать. Он помог ей, он отогнал прочь ужасное влияние этой темной сущности, этого призрака, который мучил ее, тянул за собой в пропасть монстров и булькающего мрака. Теперь она должна была помочь Гарри. Она должна была спасти его, как спасала всегда. Она была опасностью, она не могла противиться этому образу, нашептывающему ей на ухо ужасные вещи. Она должна была освободить Гарри от бремени видеть это и пытаться исправить, потому что она не могла изменить себя. Не могла. — Мама? — позвал он ее и протянул к ней руки. Она заплакала, и слезы потекли по ее лицу. Она любила его, так любила, она увидела его — ее заточение не было напрасным, потому что она узнала, что он жив, что он был рядом и что она может ему помочь. Он так страдал, когда она злилась на него, — Лили не могла обречь его на еще большие страдания. — Гарри, — она коснулась своих обветренных губ и протянула к нему ладонь, надеясь, что этот поцелуй достигнет его щек. А потом, когда фигура за ее спиной вновь начала тянуться к ней, шептать ей, а ее черные руки проникли в ее тело, Лили оперлась о бортик, высоко подняла голову и просто наклонилась назад. Она успела подумать, что ничего более легкого, чем этот толчок ногой, который прервал все их мучения, в ее жизни не было. Она перестала чувствовать что-либо, воздух превратился для нее в целый мир, его свист заполонил ее уши, а перед глазами стояло яркое золотое пятно — Хогвартс сиял... А потом она умерла.