***
— Ты уверен? Рон с беспокойством смотрел на Гарри. Его брови были нахмурены, а кулаки судорожно сжимались, будто он не в силах был контролировать свои эмоции. Гермиона не выглядела столь же встревоженной, но она пристально наблюдала за лицом Гарри, то и дело переводя свой взгляд на близнецов и Рона. — Седрик ничего мне не сделает. — С чего ты это взял? — спросил Фред. Он сидел, опираясь о подлокотник дивана и закинув ноги на колени Джорджу, и составлял длинный список волшебных ингредиентов, которые брат диктовал ему. Книга, которую он листал весь день, выглядела старой и пыльной, и Гарри за версту чуял, что она была похищена из Запретной Секции. Малфой всегда возвращал книги утром на место, чтобы Пинс не заметила пропажи, и Гарри понятия не имел, как близнецам удается хранить эти фолианты у себя по несколько дней. — Он еще не подвергался такому стрессу и вообще к нему не привычен. Зеленый лакримус, — добавил Джордж. — Он вполне может начать винить тебя. И это будет справедливо, подумал Гарри, потому что я виноват. — Я пойду к нему. Это нужно было сделать. Седрик уже знал всю правду, и к кому, кроме Гарри, он мог пойти? Может, он не был идеальным, его сверкающий образ, созданный влюбленным Гарри-второкурсником, давно уже треснул, но он был хорошим человеком. Он бы ни за что не стал вымещать свою боль таким образом, он понимал, насколько они были беспомощны. Гарри верил в это всем сердцем. Он направился к выходу. Портрет отъехал в сторону, и Гарри вышел в коридор. Он сразу же увидел Седрика: тот стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, и смотрел прямо перед собой. Он резко повернул голову, услышав скрип портрета и недовольный вздох Полной Дамы: глаза его были темными и уставшими. На мгновение Гарри просто застыл на месте, осторожно прикрывая дверь за своей спиной и глядя на своего друга: его взгляд ловил изменения, произошедшие в Седрике. Тот словно повзрослел за эти три дня: кожа его стала бледнее, щеки потемнели, а в плечах появилось напряжение и тяжесть. Он был без мантии, его рубашка была помята, а галстук — практически развязан. Гарри сделал два шага в его направлении и снова остановился, не зная, что нужно сказать и нужно ли вообще говорить. — Мне жаль, — наконец, выдавил из себя он. Седрик опустил лицо, и косая тень упала на его помертвевшие глаза. — Дамблдор принял меня в Орден Феникса, — сказал он, и Гарри с трудом смог узнать его голос. — Теперь я как ты: заперт здесь. — Седрик, — Гарри круглыми глазами смотрел на своего друга. Ему казалось, что еще пара секунд, и на спокойном, не выражающем никаких эмоций лице Диггори начнет биться нервный тик. Пуффендуец походил на твердую, бесчувственную куклу, и он смотрел на Гарри, словно бы и не видя его. За окном выл ветер, сквозь деревянные створки он проникал в коридор, и Гарри чувствовал, как вечерний холодок ползет по его телу вместе с мурашками и дрожью. — Седрик, ты в порядке? — Да, да. Конечно, — Седрик чуть дернул плечом. — Я буду в порядке. — Зачем ты пришел? На лице Диггори, наконец, что-то отразилось. Мрачная тень вдруг сдвинула его брови, заставила глаза его похолодеть, а рот — стать неуклюжим и похожим на разрез. Седрик вздрогнул всем телом, обхватил себя руками и сильнее вжался в камень за своей спиной. Будто поддавшись порыву его магии, пламя факела затрепетало, и в тенях, заплясавших по стенам, Гарри увидел странные, пугающие силуэты. — Я думал о том, что произошло тогда… на стадионе, — Седрик уставился в пустоту за плечом Гарри. — Волдеморт, он… может что-то делать с тобой. Если это все было для тебя, то он бы захотел воспользоваться таким шансом… может, он бы тебе показал… — С чего ты взял, что он так может? — Не знаю. Я лишь надеялся, что может. Тогда бы ты знал… было ли им больно. Гарри мог бы сказать ему правду, подтвердить, что он видел их, однако он бы не смог выдавить из себя ложь о том, что они умерли без боли. Ему казалось, что с каждым подобным сном, каждой новостью о смерти и с каждой каплей вины его сердце покрывается рубцами, черствеет и становится все более и более похожим на черное сердце Северуса Снейпа. Гарри не знал, испытывал ли тот подобное или у него все было иначе, но сейчас он ловил себя на мысли, что чувствует такую близость с профессором именно из-за этого. Они оба были хорошими солдатами, и мысль «Ради Общего Блага» билась в голове Гарри вместе с его пульсом, когда он открыл ночью полные слез, ослепшие от боли глаза и долгие часы просто лежал без движения, подавляя себя изнутри. — Я ничего не видел, Седрик, — ровно ответил Гарри. — Что ж… Ладно, — Диггори вновь отвернулся, и живой огонь в его глазах угас. Воцарилось неловкое молчание: Гарри не знал, что можно сказать, чтобы не причинить Седрику боли. Он бы хотел, чтобы друг не был так сдержан, чтобы его эмоции не сжимали его изнутри, а изливались наружу — тогда он мог бы его успокоить. Успокоиться сам. — Хочешь зайти в гостиную? — тихо спросил Гарри, надеясь, что живые звуки и яркие цвета Гриффиндора смогут помочь Седрику. Если его окружат близнецы, Джинни и Рон, если Невилл начнет ругать Снейпа, Гермиона бубнить что-то об уроках, станет ли ему лучше? Седрик, наверное, чувствовал себя покинутым, раз пришел сюда: то, что было у него с Гарри, нельзя было назвать здоровой связью, но он цеплялся за нее так, будто ничего другого у него не оставалось. Гарри на крошечную долю секунды подумал, что Малфой делает то же самое. Словно Гарри не может дать людям ничего иного, и по какой-то жуткой причине они не могут от этого отказаться. — Нет. Ответ был резким. Седрик вновь посмотрел на Гарри и вдруг судорожно, слабо вздохнул. — Останешься со мной? — спросил он совершенно внезапно. — Что? — Сегодня. Ты можешь… не уходить? Теперь мне тоже разрешено ходить по Хогвартсу по ночам. — Хорошо, — Гарри не мог ему отказать. Если Седрику станет лучше, если он перестанет походить на замерзшую куклу, то Гарри готов быть с ним рядом. Может, это было именно то, в чем нуждался он сам: никто из его друзей не мог понять, что значит оказаться один на один с чувством потери и одиночества. Никто из них никогда не чувствовал себя брошенным, а Седрик теперь знал это… Гарри смотрел на него и ему казалось, что в той тьме, что нахлынула на него после смерти четы Диггори, вдруг появился еще один человек. Драко должен был понять его. — Подожди, я предупрежу остальных. Седрик кивнул. Он опустил лицо, будто вновь погрузившись в раздумья и позабыв о Гарри. Гриффиндорец, вздохнув, отправился к портрету Полной Дамы, с любопытством прислушивающейся к их разговору. Она, хитро сверкнув глазами, пропустила его внутрь, когда он назвал пароль: гранатовый пирог. Кто вообще придумывал такие секретные фразы? Как только Гарри переступил порог гостиной, Гермиона вскинула голову. Она шепнула что-то остальным, и через мгновение друзья уже пристально и неотрывно смотрели на Гарри, будто ожидая, что он вот-вот свалится на пол с ножом в спине. Гарри подошел к ним, стараясь утихомирить свое сердцебиение и нагнать на лицо хотя бы отчасти дружелюбное выражение. — Ну что? — Рон испытывающее посмотрел на друга, барабаня пальцами по столу. — Он ругался? — Рон, — шикнула на него Гермиона, но Гарри лишь махнул рукой. — Все хорошо. Я уйду на ночь. Джинни, усевшаяся рядом с Роном, поперхнулась воздухом и закашляла, а близнецы хором рассмеялись. — Вы только посмотрите, — громким шепотом произнес Фред, — наш Гарри совсем большой. — Ты же знаешь, что нужно делать, правда, наш взрослый Гарри? — точно таким же тоном поинтересовался Джордж. Гарри буквально секунду недоуменно смотрел на них, а потом смутился и покраснел. — Да пошли вы, — буркнул он, глядя в нахальные лица близнецов. — Это не смешно. — А вроде бы весело, — дерзко улыбнулся ему Фред. Он ухватил Гарри за свитер, подтягивая ближе, но тот тут же ударил его по руке. — Прекратите сейчас же! — возмущенно зашипела Гермиона. Она рывком достала из кармана волшебную палочку и, взмахнув ей, заставила подушки с пустого дивана взлететь и врезаться прямо в ухмыляющиеся и немного жуткие лица близнецов. Фред и Джордж возмущенно вскрикнули: на их громкие голоса обернулись и все остальные ученики, сидящие в гостиной этим вечером. — Не смей так делать! — Фред яростно взглянул на нее. — А ты не смей подкалывать Гарри в такое время! У Седрика… сами знаете что случилось, как ты вообще можешь шутить! — Если мы все будем сидеть с постными лицами, ни Гарри, ни Седрику лучше не станет, — Фред раздраженно мотнул головой, когда брат погладил его по коленке, пытаясь утихомирить. Гарри поймал взволнованный взгляд Джорджа: когда Фред злился, ситуация становилась опасной и напряженной. — Мы просто поговорим, — холодно сказал Гарри и, более не слушая препирания друзей, отправился в спальню. Там он, бросив быстрый взгляд на Дина и Невилла, играющих в шахматы на застеленной кровати Томаса, быстро выудил из тумбочки пергамент и перо и, прикрыв это добро чистой футболкой, отправился в ванную. Он надеялся, что друзья ничего не заметили, иначе Рон, вернувшись, непременно бы начал прислушиваться к их разговорам. Гарри прикрыл за собой дверь, переодел футболку, бросив грязную в корзину, вновь натянул на себя свитер, а потом уселся прямо на пол. Достав палочку, он наколдовал лужу чернил на полу и развернул волшебный пергамент. Последние послания не внушали радости, они были грустными, сухими и сквозь ровные буквы Гарри почти видел лицо Драко и его пылающие глаза: Сегодня я не могу пойти с тобой вечером. Почему? Ты знаешь. Смысл тебе сидеть в спальне? Или у Дамблдора? Все равно можно только ждать. Я должен. Это не просто необходимость, это приказ. Иди к черту. У нас будет еще день. Я хочу изучить эту Комнату. Даже если ты не собираешься мне помогать. Разве я говорил, что не хочу помочь тебе сделать это? Значит, займемся этим послезавтра. На эту тему совсем ничего нет: мы можем написать доклад или проектную работу и стать первыми, кто стал изучать эту область. Удивительно, что эта идея не приходила тебе в голову. Хотя ты же мой глупый Поттер, о каких докладах речь? Иди к черту. Гарри вздохнул. Его рука дрогнула и опустилась. Он смотрел на слова Драко и думал о том, что же он делает. Седрик мог разделить его мысли, мог понять его одиночество в этом мире борьбы и снять с него тяжкий груз вины, но Драко… Драко мог заставить его искренне улыбнуться, мог погладить его по волосам и часами занудствовать о каких-то там магических потоках и сферах скопления силы. Гарри бы лежал у него на коленях, пропускал слова мимо ушей и думал, думал… Но Драко не мог в полноте понять, что значит быть в крутящейся машине Ордена: Седрик же мог. Я знаю, что ты будешь злиться, но сегодня тоже не получится. Все произошло, завтра напишут в Пророке. Не злись. Я придумаю что-нибудь. Гарри не думал, что Малфой ответит ему сразу, но все равно выждал пару минут. Лист оставался чистым, и Гарри пришлось вернуться в спальню ни с чем. Он мог лишь надеяться, что Драко не станет обижаться на него: он должен был понимать, что Гарри просто не может оставить Седрика одного сейчас. Впрочем, лучше бы Малфой не знал, где Гарри собирается провести сегодняшний вечер. А если он встретит его? Гарри не мог представить ситуации хуже. Ему пришлось украдкой от остальных, закрыв своей спиной обзор, приписать быструю кривую фразу: я знаю, что ты узнаешь что Седрик там будет, но ты же понимаешь почему. это ничего не значит. не злись. Гарри спрятал пергамент и поднялся на ноги: Карту Мародеров он незаметно спрятал в карман. Невилл и Дин наблюдали за ним с молчаливым любопытством. — Все хорошо, Гарри? — спросил Невилл. Гарри кивнул: он не был уверен, что голос его не подведет. Красный цвет пологов стал действовать ему на нервы. Неопределенно махнув рукой, он отправился вниз: странное чувство охватило его, и Гарри не мог понять, пугает оно его или воодушевляет. Он гнал себя в ловушку, которая была частью его внутреннего спасения, и это было ломким, ужасным разрывом. Гарри ненавидел такие моменты. Фред и Гермиона до сих пор препирались, но теперь к их спору присоединились Джордж и Джинни. Они ругались шепотом и ни на кого не обращали внимания: Рон, сидящий в эпицентре их схватки, казался несчастным и напуганным — он молчал, и его взгляд то и дело бегал с лица Гермионы на лицо Фреда, словно он не знал, чью сторону принять. Рон был единственным, кто увидел, как Гарри осторожно крадется мимо, прячась за спинами других гриффиндорцев: те, засидевшиеся допоздна, читали или писали эссе, поэтому косились на Гарри с подозрением и недовольством. Среди них был и Симус, и когда Гарри прошел за его спиной, он странно дернулся и повернул голову, будто хотел что-то сказать — но промолчал. Гарри вышел в коридор. Седрик стоял на прежнем месте, не меняя позы. — Кажется, твой друг сильно расстроен, — заметила Полная Дама. — У меня сердце разрывается, когда я вижу это. Гарри не знал, что ответить на это, поэтому лишь кивнул. Он сделал шаг к Седрику и робко коснулся его локтя. Диггори тут же поднял голову: он посмотрел Гарри прямо в глаза, и растерянность, потерянность в его взгляде были ранимыми и ранящими. — Куда мы пойдем? — Я не знаю, — Седрик смотрел и смотрел на него, губы его дрожали, а плечи мелко тряслись. За те минуты, что он провел тут один, что-то изменилось, и Гарри не был уверен, что в лучшую сторону. Жалость до боли сжимала его сердце, когда он видел Седрика таким. — Туда, где тихо, тепло и никого нет? Гарри знал, куда им следует отправиться. Седрик никогда не был в Выручай-Комнате, и, может, это чудо могло хоть немного помочь ему.***
Пуффендуйская гостиная была уютным местом. Мягкие темные диванчики и книжные шкафы были расставлены почти так же, как и в гостиной Гриффиндора, теплая атмосфера царила кругом. Черные, коричневые и желтые цвета не резали глаз и успокаивали, огонь, пылающий в камине, приветливо и тихо потрескивал дровами. Огромные гербы Пуффендуя закрывали каменные стены, а пустые места были украшены изображениями барсуков. — Тут очень уютно, — сказал Гарри, осматриваясь. Это был первый раз, когда он тут оказался. Ему, и правда, тут нравилось: такая гостиная казалась ему гораздо более приятным местом, чем вычурная и мрачная гостиная Слизерина или холодная — Когтеврана. Наверное, будь она настоящей, тут так же, как и на его собственном факультете, валялись бы забытые учебники, перья и сидели бы по углам сонные, но упрямые ученики. — У тебя есть любимое место? — Есть, — Седрик подошел к диванчику, стоящему чуть в стороне от камина. Он тяжело опустился на него, почти не глядя по сторонам, и обнял себя руками. Гарри осторожно присел рядом с ним, не зная, как подступиться к другу: ему казалось, что Седрик превратился в хрупкий хрусталь, который разлетится осколками от одного прикосновения. Но все же не коснуться его было нельзя: ему было плохо, и Гарри был в этом виноват. Седрик повернул голову, ощутив его прикосновение. — Ты можешь мне доверять, — сказал Гарри. — Мне так не казалось. Гарри вздрогнул. Его рука скользнула с плеча Седрика. — Я понимаю. Но это… совсем другое. — Теперь все другое. Он замолчал. Огонь в камине весело трещал: на его задней стенке был изображен почерневший от копоти барсук, шевелящий хвостом. Эта странная магия казалась Гарри завораживающей, и, глядя на этот огненный танец, он чувствовал, как его мысли и эмоции отплывают куда-то далеко. — Ты винишь меня? Седрик не отвечал. Он отпустил свои плечи и сжал руки в замок, сгорбившись и наклонившись вперед. Его волосы были растрепаны, а глаза казались алыми и безумными из-за света камина. — Даже если бы я винил и ненавидел тебя, ты — единственное, что у меня осталось. А они… Что-то в Седрике надломилось и треснуло. Он запустил пальцы в свои волосы, растрепывая их еще больше, и судорожно выдохнул сквозь зубы. Ледяная маска, которую он, видимо, носил весь день, треснула, и его горе вылилось наружу. Увидев влажный блеск на его щеке, Гарри вновь потянулся к нему: собственная рука казалась юноше тяжелой и черной. — Ты не одинок, Седрик, — Гарри понимал, как важно было его другу знать это. Как важно было ему самому это знать. Диггори послушно прижался к нему, пряча лицо: теперь он дрожал не от холода, а от рыданий, которые он сдерживал, стиснув зубы. Гарри не знал, как долго это продолжалось. В какой-то момент Седрик опустил голову ему на колени, и они остались так сидеть: Гарри гладил его по голове, смотрел на огонь и уговаривал себя не плакать. Его глаза все равно слезились, и он не знал, виной тому была боль в его груди или же яркое пламя в камине. Седрика трясло, лицо его стало мокрым, и сам он казался совсем маленьким мальчиком, а вовсе не взрослым юношей. — Я даже не сказал им ничего хорошего напоследок, — голос Седрика звучал глухо и надрывно. — Вообще ничего хорошего. Я с ними только ругался… Я виноват во всем, боже. Гарри не мог припомнить другого случая, когда волшебник обращался к Богу, и отчего-то этот факт заставил его сильнее сжать руки на плечах Седрика. — Это вина Волдеморта, а не твоя. — Он бы… а, он бы никогда не узнал обо мне, если… если бы я держал свой член в штанах… А… И никогда бы их… не тронул… Разве может так быть, Гарри? И что же мне теперь делать… — Я не знаю. Седрик замолк. Иногда он бормотал что-то невнятно сквозь слезы и икоту, но Гарри не мог разобрать его слов. Наконец, Диггори успокоился: его плечи перестали трястись, но опухшие и покрасневшие глаза блестели лихорадочно и болезненно. Гарри продолжал гладить его по голове, запуская пальцы в спутанные, мягкие волосы. Ему даже начало казаться, что Седрик задремал, но тот вдруг зашевелился, перевернулся на спину и уставился на Гарри. Его лицо казалось совсем незнакомым: оно было красным, мокрым, искренним — в нем отражались чувства, которые Диггори никогда раньше не выказывал. Страдание, боль, злоба, ненависть, жадность и дикость — все это смешалось, превратившись в пугающую и страстную маску. — Как мне убить его, Гарри? — спросил Седрик совершенно чужим голосом. — Как мне убить Волдеморта? — Я сделаю это сам. — Нет, — Седрик перевел взгляд на потолок. — Когда я думаю, что он сделал с ними… Мне хочется его убить своими собственными руками. И я смогу. А ты… — он вновь посмотрел на Гарри своим страшным взглядом. — А тебя я люблю. И иногда мне кажется, что так сильно, что я и тебя бы… убил. Я думал, может, если я это сделаю, он оставит моих родителей в живых, а потом… как бы я мог тогда, а? Я же теперь как он и ничего не могу с этим поделать… Они ушли, и у меня никого, кроме тебя, не осталось. Совсем никого. — У тебя есть друзья. — Разве я могу говорить с ними искренне? Разве ты все рассказываешь своим друзьям? — Нет. — Вот и я не могу. — Ты можешь доверять Дамблдору. Седрик отвернулся к огню. Взгляд его потяжелел и опустел. Тело его казалось совершенно обессиленным: его левая рука безвольно свешивалась с дивана, касаясь кончиками пальцев ковра. — Может быть.***
На следующее утро Седрик сел за гриффиндорский стол. Он что-то шепнул Яну и Дэниэлю, перед тем как совершенно спокойно, не глядя по сторонам, подойти к Гарри и, жестом прогнав Невилла, сесть рядом. Он выглядел еще хуже, чем вчера: бессонная ночь, проведенная на коленях у Гарри, не пошла ему на пользу, под глазами образовались синяки, а щеки будто бы впали и побледнели. Его галстук, всегда указывающий на юг, был сбит на бок, а волосы торчали во все стороны. — Привет, Седрик, — вежливо и напряженно поздоровалась с ним Гермиона. Она первая пришла в себя: остальные удивленно смотрели на Диггори, не зная, как реагировать на его появление. Обычно ученики с разных факультетов не сидели вместе в Большом Зале, но Гарри не сомневался, что Седрику не предъявят никаких претензий. Быстрого взгляда на преподавательский стол было достаточно, чтобы понять: учителя заняты гораздо более важными вопросами, чем скромные пересаживания. Снейп был единственным, кто посмотрел на Гарри: гриффиндорец кивнул, поймав его взгляд. Снейп перевел взгляд в сторону, на стол Слизерина, но Гарри не последовал его примеру: он прекрасно знал, что его ждет, обернись он. Малфой вчера не ответил ему на послание. Гарри несколько раз смотрел на Карту, когда Седрик задремал, и все это время Драко провел в спальне — лишь раз он покидал Слизерин, да и то не дошел дальше кухни. Гарри понятия не имел, что он там делал, но считал маловероятным, что Драко проголодался. Он знал, что сам заставляет ситуацию звенеть от напряжения, но он ничего не мог с этим поделать — он должен был быть с Седриком вчера. Должен. Эти люди погибли и… Гарри заставлял себя не думать об этом: Снейп бы похвалил его, потому что в этом сосредоточенном отвержении каких-то мыслей и почти паническом контроле своего сознания было что-то от его прошлых уроков. — Ты как? — Рон смотрел на Диггори растерянным, но сочувствующим взглядом. — Нормально, — Седрик взял в руки тост, но не стал его есть, а лишь уставился на поджаренную корочку, словно пытаясь что-то в ней разглядеть. — Тебе, наверное, не стоит идти сегодня на уроки… — Гермиона покосилась на Лаванду и Парвати, сидящих неподалеку и уже навостривших уши, и понизила голос до шепота. — Может, тебе помочь с чем-нибудь? — Спасибо, но я не болен, — огрызнулся Седрик. Он тут же потупил взгляд, а Гермиона чуть отпрянула. Она смотрела на него с удивлением, но Гарри видел, что она искренне переживает за него и просто не знает, как это выразить. Это была их общая черта: Гарри тоже с трудом подбирал утешительные слова. — На собрание ты придешь? — Приду. Гарри совсем забыл про ОД. Он с трудом мог представить, что у него найдутся силы о чем-то беседовать с остальными учениками и пытаться их чему-то научить. Он уставился на свою размазанную по тарелке яичницу и задумался о том, что ему делать со всем происходящим. Снежный ком становился все больше и больше, и Гарри казалось, что в какой-то момент эта глыба просто раздавит его. Чувство беспомощности и потерянности не оставляло его, и Гарри со страхом думал о том, что может произойти. Волдеморт добрался до Диггори — вдруг он доберется до кого-то еще? До Уизли или до Грейнджеров? Смог бы Гарри пережить это за надежными стенами Хогвартса? — Твой отец и братья… Они теперь дома, да? — спросил Гарри у Рона. Тот кивнул, быстро прожевал сосиску и ответил: — Папа написал мне, что больше не будет ходить в Министерство, как Дамблдор и просил. И Билл тоже. Вот только… От Чарли еще не было ответа, а Перси… Ну он отказался, в общем. — Он остался в Министерстве? — Седрик поднял голову и отложил нетронутый тост в сторону. Гарри не узнавал его: от его солнечного друга осталась лишь тень, и эта тень была острой, агрессивной и напряженной. Ему хотелось коснуться его руки и почувствовать, что Седрик теплый, почти горячий, но часть его разума все еще пыталась вывести эту ситуацию на менее конфликтный уровень: Малфою, сидящему у него за спиной, вовсе не стоило видеть подобного. — Да, — Рон насупился. — Не хочу об этом говорить. — А моих отправили… хм, к миссис Фигг? — Гермиона подняла глаза к потолку, затянутому серыми, уже обыденными тучами. — Да, миссис Фигг. Она вроде бы жила рядом с тобой, Гарри? — Да, она сквиб. — Ее дом зачарован теперь Фиделиусом, и Дамблдор — хранитель тайны. — Главное, чтоб они были в безопасности, — тяжело произнес Седрик. — Они не в безопасности рядом с Дурслями, — мрачно усмехнулся Гарри. — Представляю, как обрадовался дядя Вернон, когда домик миссис Фигг исчез. — Наверное, там чары растерянности на улице, чтобы магглы ничего не заподозрили, — Гермиона с радостью ухватилась за новую нить разговора и тут же призадумалась. — Но твои родственники ведь знают о волшебниках, они, наверное, не заколдованы… — Может, только жирдяй? — Рон тоже усмехнулся, осторожно покосившись на Седрика, который внимательно слушал их разговор. Невилл, теперь сидящий рядом с ним, тоже прислушивался, и, судя по недоуменному выражению на его лице, он не слишком хорошо улавливал суть беседы. — Дадли уж наверняка. Хотя я даже представить не могу, что творится в его голове. То есть, все эти совы и прочее — он же все видел. Странно, что он никому не проболтался. Или, может, никто ему не поверил. — Скорее уж второе, — Гермиона улыбнулась. — Мои родители до последнего придумывали объяснения происходящим странностям. Вот однажды… Её рассказ был прерван шумом влетевшей в Зал стаи сов. Гарри тут же вскинул голову: он боялся увидеть среди серо-бурой массы птиц белое пятно. Седрик зеркально повторил его жест. К счастью, ни одной полярной совы не появилось. Коричневая сипуха принесла Гермионе чуть помятый Пророк. Газета была чуть мокрой — видимо, недавно шел снег — и оттого потемневшей. Все замерли, глядя на страницы, покрытые печатным текстом: они знали, что за информация там появится. Седрик напрягся; его руки сжались в кулаки, а плечи начали мелко подрагивать. — Скажи, там?.. — Сейчас посмотрю, — Гермиона положила в мешочек на ноге птицы плату и взяла газету. На первой странице были изображены Фадж и Амбридж, и огромная надпись перечёркивала весь лист «Окончательное решение Инспекционной Комиссии. Новый скандал?». Гермиона просто пролистала эту статью, ища информацию: ее глаза лихорадочно бегали по тексту, пока, наконец, не замерли. Девочка читала, прикусив губу, и Гарри видел, как становится глубже морщинка меж ее бровей. Без слов было понятно, что она нашла там. — Не говори мне подробностей, просто скажи: их нашли? — спросил Седрик. Гермиона кивнула и тут же свернула газету, пряча статью. Диггори поднялся. — Я пойду. Гарри смотрел ему вслед. Его сердце колотилось быстро-быстро, а ладони вспотели. Боль, страх и жалость накатывали на него, когда он видел ровную, невыносимо прямую спину Седрика — он смотрел, отчего-то ему казалось, что тот уходит от него навсегда. — Он справится, да? — тихо спросил Невилл. Перед ним тоже лежала газета, и он уже нашел нужную статью. — Должен. Они все должны. Гарри посмотрел на Дамблдора: тот был погружен в чтение своей газеты. Перед ним на столе сидели еще три совы, дожидающиеся, когда он заберет у них объемные конверты. — Что там про Амбридж? — спросил Гарри у Гермионы, желая сменить тему разговора. Его шрам болел, и он не хотел и дальше колоть себя чувством вины и сочувствия. Подруга, словно очнувшись, схватилась за газету. — Сейчас узнаем. — А что с твоей статьей? — Отдала уже. Гермиона читала, Рон медленно, неуверенно жевал, а Невилл растерянно смотрел перед собой. Гарри кусок в горло не лез, и яичница казалась ему отвратительным месивом. Даже тыквенный сок в это утро был каким-то кислым, а хлеб — сухим и черствым. Гермиона закашляла. Встряхнув газету, она обвела друзей пристальным взглядом и тихо зачитала: — «После долгого и серьезного обсуждения мы пришли к выводу, что Альбус Дамблдор пробыл на посту директора Школы Чародейства и Волшебства „Хогвартс“ слишком долго и, как следствие, стал допускать ошибки, приводящие к подрыву учебного процесса и нарушению дисциплины в школе. Инспекция показала, что некоторых преподавателей необходимо сместить с их постов, а директора — заменить на более подходящую кандидатуру. Вопрос по выбору нового человека на эту должность будет поставлен сразу же после первого слушания дела мистера Малфоя против Альбуса Дамблдора: после очищения своего благородного имени мистер Малфой сможет уделить все свое внимание агитационной программе и комиссии по подбору персонала в главное учебное заведение страны…» — Достаточно, — Гарри опустил локти на стол и запустил пальцы в волосы. Мысли в его голове были мутными и тяжелыми. — И что нам делать? — испуганно спросил Рон. — Без Дамблдора Хогвартс не выдержит. — Здесь написано, что комиссия начнет работу только после суда. Если Дамблдор сможет выиграть это дело, то решение Малфоя автоматически аннулируется, — сказала Гермиона. — Гарри, он говорил что-нибудь? — Нет, — Гарри уже устал злиться на скрытность своего директора, поэтому он просто принимал это, стараясь усмирять беспокойство в своем сердце. Малфои, Диггори, суд, Волдеморт, кошмары — все это смешалось в комок ужаса, и ничто не могло его развеять. — Я спрошу сегодня же. — Надо сказать Седрику. Раз он теперь с нами, то ему стоит все знать. — Его приняли в Орден Феникса? — поинтересовался Невилл. Гарри кивнул, и тот восторженно усмехнулся. — Вот это да. Я вот бабушке рассказал про ОД, и она сказала, что мы большие молодцы. Мол, когда-нибудь мы все будем в Ордене Феникса, как наши родители. — Я уже в Ордене Феникса, а как ничего не знал, так и не знаю, — Гарри отодвинул тарелку в сторону и уткнулся лбом в стол. Перед глазами у него плыли красные, болезненные, пульсирующие точки, а сердце билось быстро и неровно, словно готовясь и вовсе замереть. Запахи еды, шум, этот разговор раздражали, и Гарри думал, что сейчас он отдал бы половину своей души за возможность запереться в Выручай-Комнате, смотреть на пылающий огонь, лежать головой на коленях Драко и долго, долго ничего не делать и ни о чем не думать. На истории магии Гермиона то писала конспект, то составляла очередной список. Гарри решил, что это дело совершенно бесполезное: Дамблдор и без ее помощи нашел бы способ выиграть этот суд, если бы он был. Директор не выглядел отчаявшимся, и Гарри позволял себе лелеять надежду, что профессор в очередной раз все решит. Гарри почти весь урок смотрел на Малфоя. Он положил голову на скрещенные руки и, чуть повернувшись, сквозь челку разглядывал прямую спину Драко и его белые волосы. Тот за все это время ни разу на него не посмотрел, и Гарри не знал, злится он на него или просто скрывается. Малфой не мог быть на него обижен — опять — потому что Гарри не сделал ничего плохого: он же не изменял ему, не собирался бросить его, он лишь поддерживал своего друга и пытался как-то ужать то разрушительное чувство в своей груди. Гриффиндорец раз за разом повторял себе это, и все равно ему казалось, что Малфой злится и не понимает, и сам он не мог осознать почему. Все было сложно и как-то невообразимо неправильно, и Гарри с тоской вспоминал свои любовные проблемы прошлых лет: слезы Чжоу он всегда мог списать на «женские странности» и перестать об этом беспокоиться, а сейчас… Может, Гермиона смогла бы подсказать ему решение, но Гермионе совсем не стоило знать, что Гарри… все же уже встречается с сыном одного из их злейших врагов. — Гарри, ты спишь? — Рон пихнул его локтем, заставляя отвести взгляд от Малфоя и посмотреть на друга. Тот зашептал: — Слушай, Гарри… А Сам-Знаешь-Кто, ну, он мог добраться до Румынии? Ты нам тогда рассказывал, что он в Восточной Европе кого-то нашел: Румыния же в Восточной Европе, правильно? Он мог добраться до Чарли? — Думаю, если бы он до него добрался, мы бы об этом узнали, — Гарри не хотел думать о вероятности того, что добрый, славный Чарли попал в беду. — Он бы не стал тянуть. — Да, ты, наверное, прав… — Рон тоже лег на парту, отодвинул разрисованный пергамент в сторону. — Как мы вообще можем учиться сейчас? — А мы не учимся, — Гарри ухмыльнулся. — Я к Дамблдору после урока пойду. — Следующим зелья. Гарри уткнулся лбом в сгиб локтя. Монотонный голос Биннса разносился по классу, но Гарри ни слова не понимал из его ровной речи. Голова болела, шрам покалывало, и мысль отдохнуть в больничном крыле уже не казалась такой неприятной. — Может, я задержусь, и мне не придется идти в подземелья. Может, я упаду с лестницы и очнусь, когда все это закончится. Гермиона одобрила идею пойти к Дамблдору перед вторым уроком: ощущение неизвестности и непонимания, что будет дальше, мучало их всех. Друзья вместе дошли до лестниц: гриффиндорцы и слизеринцы отправились вниз, Гарри поплелся наверх. Он вовремя вспомнил, что не знает пароля от кабинета Дамблдора: в последнее время он ходил туда так часто, что совсем позабыл о том, что обычно к Дамблдору не приходят без приглашения. Ему пришлось вернуться и сходить к МакГонагалл, чтобы спросить пароль. К счастью, декан Гриффиндора прекрасно понимала ситуацию и не стала препятствовать ему. К несчастью, у нее в это время был третий курс Гриффиндора. — Гарри, — Джинни выскочила из кабинета следом. Ее рыжие волосы были заплетены в две тугие косы, и в этот серый, ужасный день они казались потускневшими. Гарри остановился, дожидаясь подругу, и, когда та подбежала к нему, направился к лестницам. — Что случилось? — Спросить хотела, — Джинни пошла рядом с ним. Она смотрела только под ноги, словно опасаясь глядеть на Гарри, и ее губы были покрыты маленькими ранками от укусов. — Что там с Седриком? Я видела, как он утром ушел… — Я не видел его после завтрака. Гермиона думает, ему стоит побыть одному сейчас. — Наверное. Может, вчера он еще надеялся, что это неправда. Гарри вспомнил, как Седрик плакал в его объятиях, как его сильный образ трещал по швам, и усомнился в том, что у Диггори была надежда, ощущение его дрожащего тела, мягких волос до сих пор казалось реальным и близким. — Может. — Гарри, а, — Джинни запнулась и чуть нахмурилась. — А тот? С ним что? — С ним все хорошо. — Вы видитесь? Гарри слышал, как скрипит камень, когда лестницы двигаются, и как шепчутся портреты. Ему казалось, что он мог распознать даже легчайший свист движения призраков, летающих под крышей башни, и шорох мантий на других этажах. — Да, — ответил он. — Видимся. — И как он? Если Дамблдор победит в суде, Малфоя посадят в Азкабан. Отца его. Гарри пытался понять чувства, которые испытывала Джинни в этот момент, но голос ее звучал ровно. Ее лицо не выражало никаких эмоций, кроме сосредоточения и скрытого напряжения. — Не знаю, он мне не говорил, — странная мысль вдруг поразила Гарри. И, правда, Малфой давно уже не говорил с ним о его отце и о том, что он вообще думает по этому поводу. В последние дни он рассказывал только о магии, о заклинаниях, о Комнате, немного о том, какой Седрик ужасный и как он его ненавидит, но вовсе не о тех переживаниях, что он должен был испытывать. Может, они действительно отдалились: Драко сказал ему в Выручай-Комнате, что у них нет времени на разговоры — Гарри не хотел, чтобы это выглядело так, словно ему нужны были поцелуи и объятия. Вовсе нет. — Понятно, — Джинни низко опустила голову. Она остановилась на следующей площадке. — Ты к Дамблдору? — Да. — Скажешь потом, что он решил? Мне уже идти пора. Гарри кивнул, и Джинни, помахав ему на прощание, побежала обратно. Ее косы забавно подпрыгивали, а маленькие каблуки на туфлях звонко стучали по ступенькам. Гарри смотрел ей вслед какое-то время, застыв около перил: когда она обернулась на следующем этаже, он улыбнулся и, вздохнув, продолжил свой путь. Вскоре он дошел до кабинета Дамблдора. Горгульи разошлись в стороны, услышав пароль («Банановый Пирог»), и Гарри оказался на винтовой лестнице. К его изумлению, та осталась неподвижной, а дверь наверху оказалась заперта. Гарри потоптался на месте, неуверенно подергал ручку и уже собрался спускаться обратно, когда голова орла, изображающая дверной молоточек, вдруг произнесла: — Подожди. Гарри дернулся в сторону и не рухнул на золотые ступеньки только потому, что вовремя успел упереться в стену. Он уставился на замершую и замолкшую голову, ожидая, что та скажет что-нибудь еще, но она осталась безучастной к его ожиданию и к робкому постукиванию по твердому клюву. Гарри ждал, разглядывая узор каменной кладки, около пяти минут, и, наконец, дверь открылась: из кабинета вышел Седрик. — Гарри? — он посмотрел на него удивленными, покрасневшими глазами. — И ты тут? — Да. — Я тебя подожду, — Седрик начал спускаться. — У меня урок, — крикнул Гарри ему вслед, будучи неуверенным в том, что им стоит сейчас быть вместе. Это было тяжело. Диггори лишь махнул рукой и пропал за следующим витком лестницы, оставив Гарри в растерянности. Юноша, услышав приглашение Дамблдора, поспешил взять себя в руки и вошел в кабинет, плотно прикрыв за собой дверь. На столе все еще стояли чашки, а маленький чайничек, расписанный цветами и птицами, выпускал из носика густой, ароматный пар. Дамблдор невесело улыбнулся, указывая сухой ладонью на бархатное креслице, и пододвинул вазочку с печеньем поближе к краю. — Хочешь чаю, Гарри? — спросил он, глядя на мальчика своими удивительными, проницательными глазами. — Ты почти ничего не ел на завтраке. — Я… — Гарри хотел привычно отказаться, но вдруг странный, совершенно внезапный голод сжал его желудок. — Пожалуй, съем немного. Дамблдор взмахнул палочкой, и чайник поднялся в воздух. Дверца буфета открылась, и из нее вылетела новая чашечка, заменив ту, из которой пил Седрик. Чайник по очереди склонился над двумя чашками, разлив темный, пахнущий ромашкой чай и тяжело опустился на свое место. Гарри послушно взял в руки хрупкий фарфор. — Ты пришел спросить про суд, — не спрашивая, а утверждая произнес Дамблдор. Гарри кивнул: он пил чай, и горячая, целебная жидкость согревала его тело и словно бы размораживала тугой комок напряжения внутри него. — Мы прочитали статью. — Не волнуйся, Гарри, — Дамблдор подтолкнул вазочку к нему поближе, и Гарри взял одно печенье. — Я не собираюсь покидать Хогвартс или позволять Люциусу Малфою выйти сухим из воды. — Значит, вы знаете, как победить его в суде? — Найти решение было достаточно сложно, но мне это удалось. — Вы мне расскажете? Дамблдор сделал глоток и аккуратно поставил чашку на блюдце. Он посмотрел Гарри прямо в глаза: взгляд его был тяжелым и внимательным, а в глубине зрачков горела сила, которую юноша никогда прежде не замечал. Это было что-то темное, что-то, помогающее преодолевать любые трудности — глубокая, древняя, мудрая магия. Фоукс, сидящий на шкафу, проснулся, и его ясная, громкая трель прорезала повисшую тишину. Страх, смешанный с неуверенным напряжением, наполнил волшебный кабинет. — Я понимаю, что тебе хочется знать, но я не говорю тебе ради твоего же спокойствия, — мягко произнес Дамблдор. — Выход, который я нашел, поможет нам доказать, что Люциус Малфой был и остается Пожирателем Смерти, но… он немного необычен. Мне бы не хотелось, чтобы сейчас ты думал еще и об этом. — Я уже об этом думаю. Я хочу знать. — Хорошо, — Дамблдор сложил пальцы в замок. Сердце Гарри забилось быстрее: неужели он, наконец, узнает больше о происходящем вокруг него? — Из-за того, что Волдеморт и Люциус смогли создать некий вариант ложных воспоминаний у тех Пожирателей, которые участвовали в битве, я не могу использовать как доказательство воспоминания моих людей, так как все они являются членами Ордена Феникса или же оказывают ему непосредственную поддержку. Министерство примет их как «неспособных свидетельствовать» по причине моего непосредственного контроля над Орденом и позиционирования себя как главы этой организации: при таком раскладе они могут утверждать, что я принудил этих людей лжесвидельствовать. Следовательно, я должен был найти доказательство нахождения Люциуса Малфоя в тот день на месте битвы, не прибегая к показаниям орденцев или Пожирателей. Аврорат нашел некие факты, указывающие на то, что люди, посаженные в Азкабан по обвинению в подрыве станций маггловского метро, действовали не одни и что их спонсор до сих пор на свободе. Эти факты подорвут доверие к Люциусу, однако в них нет прямого доказательства его участия в этих террористических актах, — Дамблдор сделал еще один глоток чаю. Гарри внимательно его слушал, почти не шевелясь и затаив дыхание. — Вы нашли что-то еще? — Я подумал, что Том Реддл всегда допускает схожие ошибки. Он относится ко всем своим людям так, словно они всего лишь куклы в его руках, он упускает то, что все они люди, а людям свойственно иметь слабости. — Я не понимаю. Дамблдор грустно улыбнулся. — Имя Арнольд Дженкис тебе о чем-нибудь говорит? — Нет. — Он приехал в Англию около шестнадцати лет назад и почти сразу стал Пожирателем Смерти. Однако вскоре после его посвящения Волдеморт исчез, и Арнольд смог соскользнуть с крючка: о нем мало что знал и Аврорат, и Орден, поэтому его так и не нашли. Все это время он жил мирной, непримечательной жизнью. Разумеется, идеи Темного Лорда не покинули его разума, и, когда к нему пришел Крауч-младший, он с радостью согласился вернуться в общество Пожирателей. Арнольд был в том лесу в день возвращения Волдеморта, и там же он погиб. Гарри вспомнил лицо человека, которое порой являлось ему в кошмарах. Кровь, что-то сероватое и вытекающее из раздробленного черепа, разъехавшиеся глаза — может, этим ужасом и был Арнольд Дженкис. Гарри не хотел знать. — У Арнольда Дженкиса была старая, болеющая мать, за которой он ухаживал, жена и два сына. Он был примерным семьянином, исполнительным работником и приятным в общении человеком. Для Волдеморта же он был лишь исполнителем, оружием, и я не думаю, что он придавал семье Арнольда какое-то значение. — Вы с ними встретились? — Да. Я был у трех семей, но остальные очень напуганы. Дженкисы же злы. Они не винят того, кто убил Арнольда при защите невинного ребенка, но винят тех, кто отправил их любимого человека на бойню — Волдеморта и всех Пожирателей Смерти. Они готовы выступать на суде и давать показания. — Это же отлично! — Не совсем. Волдеморт, может, и упускает что-то, но он прекрасно знает, что люди могут предать его. Семьи Пожирателей Смерти, которым не оказывается доверие, приносят Непреложный Обет. Дженкисы тоже его принесли. — Но в этом случае они не смогут давать показания… — Гарри смотрел на старое лицо Дамблдора, на его седые волосы, брови и бороду и на блестящие, синие глаза. Жужжание, шелест крыльев и едва заметный звон вдруг растаяли в тишине, которая образовалась внутри него, когда он разгадал план Дамблдора. — Они согласились умереть? — Нет. Только мать. Матильда стара и больна, и она согласилась выступить против Люциуса Малфоя ценой своей жизни. Она считает, что это — незначительная жертва на пути к отмщению за ее единственного сына и наказанию того, кто мог забрать на службу к Волдеморту еще много таких же впечатлительных, потерянных, неуверенных в себе юношей, каким был ее Арнольд много лет назад. Мария и два ее сына будут в суде, однако говорить они не будут, чтобы не подвергать себя опасности. Говорить будет только Матильда. Гарри уставился на тонкие, сухие пальцы Дамблдора. — И как действует Непреложный Обет? — Удушение. — И это произойдет на суде? — Да. Эти люди никак не связаны со мной, и их показания будут приняты. Вкупе со всем остальным, Визенгамот вынесет верный вердикт, и Люциус Малфой отправится в Азкабан. Я знаю, ты думаешь, что это слишком жестоко, но наш единственный выход: большинство присяжных подвержены влиянию Люциуса Малфоя и Долорес Амбридж, и чтобы выиграть это дело, мы должны поразить их и предоставить самые неожиданные доказательства. Гарри опустил лицо. Он думал о той женщине, которую никогда не видел, и пытался понять, что она чувствовала, соглашаясь. Ее сын был там в тот день и хотел, чтобы Гарри умер, чтобы Малфой и Волдеморт замучили его до смерти, и теперь она желала мстить тем, кем был и сам Арнольд. Разум человека так гибок, и Гарри на своем собственном опыте знал, как тонко и незаметно чужой образ теряет темные краски и становится светлым и прекрасным. — И что тогда будет делать Волдеморт? На Люциусе держится его план по захвату Министерства без раскрытия своей личности. — Вероятней всего, он откажется от этого плана. Но мы можем только гадать. — А Драко? — Гарри вскинул голову. — Что будет с Драко? — Драко ничего не грозит. Я наблюдаю за ним. Гарри допил оставшийся чай. Голод прошел, и неуютная пустота вернулась, неприятно сжав его внутренности. — Хорошо, — он поставил чашку на блюдце. — Тогда мы будем ждать. — Передай мисс Грейнджер, что ее статья появится в газете завтра. Там не будет ее имени, чтобы не привлекать внимание к ее семье. — Думаю, это разумно, — Гарри вдруг вспомнил про Рона и его беспокойство по поводу Чарли. — Рон спрашивал о Чарли. Тот не отвечает на письма. — Я связывался с Чарли: он скоро прибудет из Румынии. Скажи мистеру Уизли, что ему не стоит волноваться о нем; гораздо больше тревоги вызывает Персиваль. Боюсь, он вновь оказался не на той стороне, и я ничего не могу с этим поделать. — Я передам Рону. Гарри поднялся. Это был тяжелый разговор, и ему хотелось как можно быстрее оказаться в одиночестве и тишине, где-нибудь, где его бы не пытались достать черные путы Волдеморта. Гарри не думал, что все это обернется так, и понимание, что ситуация висит на волоске, что суд начнется буквально на днях и после него все, кажущееся относительно устойчивым, может рухнуть, жгло его изнутри. Если Малфой попадет в Азкабан, то ничто больше не будет удерживать Волдеморта от выбора плана B: в воздух снова полетят Метки, и маглы, волшебники будут погибать каждый день. В коридоре Гарри ждал Седрик, и сейчас его присутствие казалось правильным и необходимым. Гарри остановился рядом с пуффендуйцем, глядя на его осунувшееся лицо; тот, положив руку ему на плечо, притянул его ближе. Гарри не противился этому: тяжелая, теплая ладонь успокоила его. От Седрика пахло мылом и чем-то, напоминающим корицу. — Как думаешь, все может стать еще хуже? Гарри закрыл глаза. Он был уверен, что они только подходили к порогу, за которым кипел и бурлил тот ужас, что Волдеморт мог принести в этот мир. Ход времени ощущался как никогда ясно, и Гарри точно знал, сколько замков осталось сломать, прежде чем дверь в тот мир откроется. — Станет.