Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ :0 Они играли в «Горячий мяч» не меньше часа. Диггори предложил игру с легкой руки, но все загорелись этой идеей: они давно уже не собирались на квиддичном поле всей компанией, а сейчас все обстоятельства говорили в пользу бессмысленного, но веселого времяпрепровождения. Погода была отличной, и к тому же — наступило Рождество. На Гриммо каждого ждала своя горка подарков, а на шеях у всех висели шарфы, связанные миссис Уизли. Рон уже вышел из того возраста, когда мамино рукоделие казалось ему чем-то необычным, да и к тому же свитера (скажем честно) его полнили в самом невыгодном свете, но все же он ощущал тепло в груди, когда видел своих братьев, сестру и друзей в этих дурацких, цветных шарфах. Это объединяло их всех. Да, Тот-Кого-Нельзя-Называть никуда не исчез в это прекрасное утро, он по-прежнему существовал где-то — но далеко-далеко, рядом с вершинами вроде Дамблдора, а все они были здесь. Кроме Гарри, конечно. Его не было утром, к завтраку он не явился и сейчас не спешил присоединиться к игре. Рон не знал, что и думать, потому что на его вопросы Сириус — который явно не спал целую ночь и являл собой сомнительный источник информации — лишь многозначительно подвигал бровями и сказал: «Хогвартс». — Его вызвал Дамблдор? — спросила Гермиона еще за завтраком. Ее, разумеется, такое объяснение не удовлетворило. Она выглядела немного взволнованной и настороженной, и Рон, который сидел напротив, смотрел на нее круглыми глазами. Исчезновение Гарри не слишком его испугало, разве что вызвало привычное ревнивое раздражение: в последнее время тот только и делал, что сидел в кабинете либо у Дамблдора, либо у Снейпа, и Рон недоумевал, что можно делать в их компании столько времени. Дамблдор все время говорил так, будто бы знал его постыдный секрет, и всем своим видом обещал держать его в тайне, что крайне нервировало, а Снейп — что ж, тут и говорить не о чем: человеком и учителем он был совсем неважным, и для Рона было загадкой то, как Гарри еще не взвыл от внеклассного общения с желчным, неприятным и несправедливым деканом Слизерина. К тому же, если бы Гарри ввязался во что-то, выходящее за рамки правил безопасности, Рон бы об этом знал: друг бы не стал скрывать от него очередное маленькое приключение. Значит, все было хорошо, и Гарри обязательно расскажет им все, что Орден Феникса требовал держать в секрете. В это утро Рон был озабочен совсем другими вещами. Он чувствовал себя прекрасно, хоть и побаивался, что выпитое вчера аукнется ему головной болью и мать все узнает: портить день лекцией о поведении и дурном примере для сестры ему не хотелось. Да и не стал бы он говорить матери, что Джинни и сама во всем участвовала и, более того, была слишком уж мила с этим наглым Диггори — Рон пока не влезал, но, черт возьми, ему это определенно не нравилось. Фред и Джордж бы выкрутились, как всегда, Седрик, Гарри и Гермиона не были ее детьми, чтобы ругать их и отчитывать, и в итоге козлом отпущения стал бы именно Рон. Нет, спасибо, ему уже хватило подобных сцен. Кроме того, все его внимание было приковано к Гермионе. Ох, он не был так уж плох в делах с девчонками. Но что-то определенно шло не так, и Рон просто не знал, как это исправить. Гарри не мог посоветовать ему что-то толковое, потому что он не встречался с Гермионой (что было очень хорошо) и встречался с Диггори (что было так себе), а остальные братья подняли бы его на смех. Конечно, самым доверенным лицом оставался Билл, и Рон думал, что посоветоваться с ним можно будет вечером, если удастся подгадать момент. Билл был серьезным, взрослым и опытным, и он наверняка мог сказать Рону, что ему делать. То, что Гермиона обижена на него, он мог понять и сам: утром та посмотрела на него с особенной холодностью во взгляде. Рон был виноват, да — вчера вечером (он бы предпочел забыть этот вечер и никогда о нем не вспоминать) он немного растерялся, замедлился, но... Что он мог поделать?! Там же были Фред и Джордж, и он больше всего на свете не хотел, чтобы они — эти два сумасшедших — знали что-то о его привязанности. Они будут дразнить его, как в детстве, и как Гермиона будет смотреть на него после этого? А Гарри? Тот, казалось, вообще не задумывался о каких-то там привязанностях: даже его сомнительное расставание с Диггори (Рон был за, а Гермиона была против) было каким-то безэмоциональным, беглым, непонятным. Гарри весь был погружен в дела Ордена, а Рон мог только поддерживать его — они, как и всегда, играли в разных лигах, как бы обидно это ни было. Единственное, что примиряло это положение, было то, что все они — Рон, Гермиона, Невилл, Фред с Джорджем и даже Диггори, который формально в Ордене присутствовал — были вместе за его спиной. И, если честно, Рон бы не хотел оказаться на месте Гарри Поттера: он не был слепым, чтобы не видеть, как плохо тот спит и как сильней проступают синяки под его глазами, а капилляры — на белках. Чем бы оно ни было, оно не было простым. Оно было ужасающим, выматывающим и огромным. Рон пытался решить те проблемы, которые он мог решить своими силами. Когда Гарри не было, были они вдвоем с Гермионой. И им нужно было что-то сделать с этой неловкостью, что висела между ними. Рон твердо решил, что стоит об этом поговорить: сначала он посоветуется с Биллом, а потом скажет все смело и прямо. Как настойки мадам Помфри — пить нужно одним глотком. Сейчас, когда он парил на метле над стадионом, предстоящий разговор и все остальное казалось ему пустяком. Он верил, что справится с этим, а остальное: все эти вещи, связанные с Тем-Кого-Нельзя-Называть — Дамблдор обязательно придумает, что можно сделать. Рон иногда смотрел на Чарли, который был в команде с Джинни и чувствовал себя прекрасно — тот не помнил, что было с ним... там, но чем бы оно ни было, он перешагнул через это, как настоящий мужчина. С ним все было хорошо, и это был хороший знак: им нужно просто держаться всем вместе! — Не зевай, Рон! — мимо него пролетел на метле Сириус. Он выглядел очень довольным, и вся его пьяная хандра, с которой он пришел на завтрак, испарилась. Ярко-рыжий цвет волос, усы и густая борода скрыли бы его личность от любого постороннего, кто пришел бы на стадион, и поэтому Блэк, не боясь укоризненного взгляда профессора Люпина, весело носился на школьной метле туда-сюда. Он был назначен Фредом в команду к Рону, но как бы они ни старались, они проигрывали чрезмерно ловким и быстрым Чарли и Джинни. Фред с Джорджем и облаченные в желтое Диггори и Тонкс лишь поскрипывали зубами: они были уверены в своих силах, ставя на то, что Джинни всего лишь третьекурсница, а Чарли недавно... ну, был нездоров. Игра «Горячий мяч» заключалась в том, что игроки делились на команды по два и давали друг другу сложные пасы. Та пара, что роняла мяч на землю, теряла очко, и в итоге у «Чанни» было девять очков, у «Отпетых Барсуков» («— Я не согласен с этим названием», — сказал Диггори, но Тонкс его не слушала) — пять, у «Твинкорнс» — шесть, и у «Мародеров» — четыре. Сириус грозился выгнать их всех из дома, но Чарли и Джинни лишь посмеивались над ним, а профессор Люпин во время отдыха сетовал на то, что в страницы его книги забился песок, высыпавшийся из Блэка. — Я тебе покажу песок! — Сириус попытался до него добраться, но профессор Люпин, выглядящий таким молодым в этот момент, лишь поднял палочку и установил защитные чары. — Да-да, поспеши, — он побил пальцем по своим часам на руке, и Сириус на него обиделся. Это было так весело, так потрясающе, что Рон бы вечность провел на этом поле. Гермиона дала ему один из бутербродов, которые держала в корзинке для пикника, и они сидели вместе на трибуне и пили чай из термоса, наблюдая за тем, как близнецы пытаются снять наложенные профессором Люпином чары. Те окружили его плотным воздушным пузырем, и никто не мог приблизиться к нему. Ветер разметал его волосы, и Рону было, пожалуй, даже неловко на него смотреть: все-таки тот был его учителем, и он никак не мог смириться с тем, что тот был для Гарри кем-то вроде Сириуса. Рон все еще не мог заставить себя звать его «мистер Люпин». — Мистер Уизли и мистер Уизли, будь я вашим учителем, я бы лишил вас баллов за эти смехотворные попытки. Вы определенно можете больше. Может, мне стоить поговорить с профессором Грюмом о дополнительных занятиях? Фред и Джордж тоже обиделись на него, но попытки снять чары не прекратили. В итоге они достали откуда-то мятые пергаменты и принялись чертить что-то, тщательно скрывая это ото всех. Гермиона тут же заинтересовалась и невольно присоединилась к изобретению способа отмены заклинания. Она не играла с ними и отказалась даже на минутку подниматься в воздух, но щеки ее раскраснелись от мороза, глаза блестели, и она выглядела счастливой. Рон не пытался давить на нее, он чувствовал себя виноватым, и поэтому не влезал в разговор, хоть и пристально наблюдал за тем, чтобы Фред держал руки при себе. Вчерашнего поцелуя хватило, и ничего подобного Рон терпеть больше не собирался. Он чувствовал себя спокойно, хотя ему очень не хватало Гарри прямо сейчас. Тот был бы в его команде (потому что профессор Люпин использовал бы это как аргумент, чтобы усадить Сириуса на скамью), они бы точно всех одолели, и они бы отлично повеселились. Иногда Рону казалось, что друг стоит от него бесконечно далеко и что в том, как он смотрит на них, есть что-то чужое, острое, словно бы Гарри видел все как-то полярно иначе. Но это были лишь мимолетные наблюдения, легкие уколы в сердце, когда Гарри ухмылялся как-то по-снейповски или говорил о Том-Кого-Нельзя-Называть с таким напором и яростью, будто готовился занять место Дамблдора на ораторской трибуне. Рона это пугало, потому что это все еще был Гарри, его лучший друг, с которым он готов был стоять до конца, защищая то, что они ценили больше всего. Это были секунды, короткие и нечастые, и в остальное время Гарри был все тем же, разве что более усталым: с ним по-прежнему можно было поговорить о квиддиче, об уроках, о ненавистных слизеринцах и о расплывчатом будущем. — Как думаешь, когда Гарри вернется? — спросил Рон у Диггори, которого невольно стал считать более-менее причастным к странному поведению друга. В конце концов, они встречались какое-то время, пусть Рон и чувствовал себя уязвленным от того, что Гарри ему не сознался. Впрочем, он мог его понять: тот скрывал все и от Гермионы, и от остальных, видно, стыдясь своих... необычных отношений. Но все же разрешилось хорошо: они были лучшими друзьями и не могли не понять друг друга. — О, — потянул Диггори, — думаю, он скоро придет. Сам знаешь, некоторые разговоры требуют времени. Разговоры о Том-Кого-Нельзя-Называть. Никто не хотел обсуждать суд и Малфоя сегодня, и Рон интуитивно это чувствовал. Он сам не хотел об этом вспоминать, хоть и ощущал внутри себя мстительную радость от того, что, наконец-то, они пошли в атаку. Рон покосился на Диггори. Тот сидел, расслабленно откинувшись на спинку скамьи, и пил чай. Он был абсолютно чужим здесь, несмотря на то, что на его шее был повязан шарф красно-желто-черной расцветки, который мама Рона подарила ему этим утром. Никто не заговаривал на тему... ту самую тему родителей Седрика, хотя Рон был уверен, что абсолютно все в доме думали об этом. Он считал, что Гарри и Седрик расстались именно поэтому, и ему было по-человечески жаль Диггори. Тот больше не казался ему всего лишь самоуверенным красавчиком с толпой поклонниц за спиной, но Рон не знал, как это выразить. Поэтому он просто хлопнул его по плечу, и тот посмотрел на него с насмешкой во взгляде. Совместными усилиями Гермиона, Фред и Джордж сделали рунный кодекс, который Рон не смог бы ни прочитать, ни перевести. Чары профессора Люпина развеялись, и тот признался, что их подход к делу ему определенно нравится. А Сириус, который наконец смог до него добраться, запихал комок снега ему за шиворот, и все начали смеяться. Потом они вновь поднялись в воздух. — Решающий раунд, — сказал Чарли, — и вернемся на Гриммо. Разумеется, вы все будете помогать по дому, когда мы с Джинни вас уделаем. — Мечтай, Уизли, — усмехнулась Тонкс, волосы которой сегодня были ярко-голубого цвета. — Это была разминка. Рон, если честно, на победу не слишком рассчитывал. Даже верхом на Нимбусе-2000, который он взял у Гарри под кроватью — да, конечно, это было не слишком красиво, но Гарри раньше давал ему Нимбус, потому что сам летал только на Гарпии — он представлял собой игрока весьма посредственного, и неудивительно, что он с треском провалил отборочные. У него была надежда на следующий год, пятый курс — отличное время, чтобы начать квиддичную карьеру, и поэтому сейчас он играл ради веселья, а не победы. Они начали второй раунд, и какое-то время Мародерам везло: пас давала Джинни, а она хоть и кидала крученый, но не могла как Фред или Чарли зашвырнуть его почти на другой конец поля. Потом мяч перешел к Диггори, и тот отыгрался на них по полной. Все было хорошо ровно до того момента, когда на поле появился Малфой. Первым его заметил Диггори. Он просто замер вдруг в воздухе, и квоффл, который он должен был поймать, пролетел мимо него и устремился к земле. Остальные пригляделись следом: две фигурки с метлами наперевес появились у ворот поля и двинулись вперед, обходя трибуну, на которой лежали вещи и сидели Гермиона с Ремусом. Рон на зрение никогда не жаловался: ему стоило лишь немного приблизиться, чтобы разглядеть зализанные светлые волосы змееныша. Без какого-либо обсуждения вся компания начала снижение. Следом за Малфоем шел Забини. Рон опустился на землю перед ними и в первую секунду просто не знал, что сказать. Он пялился в лицо Малфоя, чувствуя невероятное негодование и странное, сосущее под ложечкой предвкушение. Малфой и Диггори ненавидели друг друга до дрожи по причине неясной и неважной, и одной только сцены того, как Малфою разбивают его гордый нос, хватило, чтобы сделать Рона счастливым. — Ого, нас встречают всей сворой, — потянул Забини. Он был одет в дорогую и откровенно щегольскую мантию и выглядел так, будто пришел не в квиддич играть, а как минимум покрасоваться перед девчонками. Рон считал это отвратительным и постарался выразить всю глубину своих чувств в презрительной гримасе. — Какая честь, — вторил ему Малфой издевательски учтивым тоном. Его взгляд прошелся по ним, подобно ледяной игле, и остановился на Тонкс. Пока что все молчали, верно, как и Рон, пораженные слизеринской наглостью. — Ох, моя дорогая кузина тоже тут. Давно не виделись. Ах точно, никогда. — Мы виделись два года назад, Драко, — спокойно ответила ему Тонкс. — Не помню такого, — Малфой покрепче перехватил свой Нимбус. Блестящая черная метла в его руках выглядела так правильно, что Рон невольно стиснул зубы. Малфой весь был такой: лощеный, прямой и гордый, хотя абсолютно все знали, что его положение висит на волоске. Какое-то время назад его отец мог стать Министром Магии, и все они оказались бы в большой опасности, но ситуация изменилась. Слова Малфоя были пустой бравадой, а сам он — мерзкой слизеринской поганкой. Он был бледным, тусклым, абсолютно никаким, и единственным ярким пятном на его лице были пухлые губы. И он трусливо скрывал свой шрам. — Ничего удивительного, Малфой, — Диггори говорил как-то устало, без огонька. — Ты ведь даже не можешь запомнить простого правила держаться от нас подальше. — Это школьное поле, Диггори, и у нас есть официальное разрешение находиться в замке в это время. А у вас оно есть? — Оно нам не нужно, Малфой, — Рон не выдержал. Он чувствовал, как напряжение клубится за его спиной: все смотрели на Малфоя так, будто пытались заставить его исчезнуть силой мысли, и это ему очень не нравилось. С такими, как Драко Малфой, нельзя было вести бесед, а сейчас сила была на их стороне. Разумеется, ввязываться в драку было нельзя: в школе им предстояло бы лишь выстоять некоторое время перед МакГонагалл или директором, но сегодня держать ответ пришлось бы перед матерью. Рон даже представлять не хотел, что бы она сказала, если бы прямо сейчас он дал Малфою в морду. — Точно, — тот посмотрел на приближающихся Гермиону и Ремуса и прищурился. — Но в любом случае, это не ваше поле. — Малфой, чего ты добиваешься? — вдруг подала голос Джинни. Она стояла между Фредом и Джорджем и выглядела уверенной и дерзкой. — Мы просто пришли полетать, — Малфой повернулся к ней, и что-то в его взгляде Рону не понравилось. — И до вашей пестрой компании нам дела нет. — Будто бы мы поверим, что ты пришел сюда случайно, — насупился Рон. Он ощущал себя странно одиноким в этом противостоянии, будто бы никто больше не хотел вмешиваться. Он посмотрел на Фреда и Джорджа, но те молча наблюдали за Малфоем с легкой брезгливостью во взглядах. Чарли и Сириус будто бы и вовсе предпочитали держаться подальше. — Ты перепутал себя с Поттером, Уизли. Мир не крутится вокруг твоей персоны, и мне абсолютно все равно, есть ты на этом поле или тебя нет, — Малфой переглянулся с Забини. Несмотря на то, что они были в явном меньшинстве, они выглядели так, будто бы уже победили. Это раздражало. — Давайте все успокоимся, — призвал их к порядку Люпин. Он вышел чуть вперед, становясь перед ними. — Нам нечего делить, правда? К тому же мы и так собирались уходить. — Мы не закончили нашу игру, — сказал Джордж. — И не дождались Гарри, — елейно протянул Фред. — К тому же у нас еще полно времени перед обедом. — Тогда играйте на своей половине поля, — бросил ему Забини. — Мы первые пришли сюда! — возразил Рон. — Рон, вам хватит половины поля, — сказала ему Гермиона. Она взволнованно поглядывала то на него, то на Малфоя, видимо, опасаясь новой драки. После прошлой стычки в коридоре она была очень недовольна «пустоголовыми мальчишками, не умеющими решать все мирным путем». — Не надо ссориться сейчас. Рождество же. — Слушай свою умную подружку, Уизел. Рон стиснул руки в кулаки. — Закрой рот, Малфой. — А то что? — Забини — твой телохранитель вместо Крэбба и Гойла? — Рональд, — Люпин встрял в их перепалку. Он укоризненно и разочаровано взирал на них обоих. — Хватит. — Серьезно, Рон, — Тонкс положила руку ему на плечо. Она была аврором, взрослой женщиной, но с ней вовсе не возникало того неловкого напряжения, как при общении с Люпином. Она была своей, веселой и нормальной, хоть ее мать и была сестрой матери Драко. Если приглядеться, можно было заметить некоторое внешнее сходство, и оно даже усилилось, когда волосы Тонкс вдруг стали по-малфоевски светлыми, глаза — серыми, а прямой нос (такой же, как у Драко и Сириуса) вдруг искривился и превратился в пятачок. Рон не выдержал и засмеялся, и братья с сестрой подхватили его смех. — Он того не стоит. Малфой прищурился, а Забини с откровенным любопытством разглядывал метаморфозы, происходящие со внешностью Тонкс. — Хочешь проверить, нужны ли мне телохранители, Уизел? — сверкнул глазами Малфой, и Рону невероятно сильно захотелось согласиться. Раньше он думал, что Малфой будет избегать драк и всего лишь привычно сыпать ругательствами, но то, как он схлестнулся с Диггори в коридоре, изменило его мнение. Наверное, это было единственным, за что Малфоя можно было чуточку, самую малость уважать, как противника: тот стоял тогда, зажав разбитый нос рукой, и был полон ярости и решительности. — Мистер Малфой, — голос Люпина стал напоминать голос недовольной МакГонагалл. — Мне нужно сообщить профессору Снейпу о том, что вы потворствуете межфакультетной вражде? Вместо того, чтобы стушеваться под взором бывшего профессора, Драко расправил плечи. Он поднял подбородок и смело посмотрел Люпину в лицо. — А вы, правда, думаете, что его сейчас интересуют вопросы межфакультетной вражды? Все замерли, и даже Забини за спиной Драко принял настороженный вид. Малфой ступил на хрупкий лед, и Рон вдруг ощутил, как холодок забытого, отложенного страха прошелся по его рукам, заставив волосы встать дыбом. Малфой ведь был на стороне Того-Кого-Нельзя-Называть, и все они знали, что его отец верой и правдой служил ему. Они были по разные стороны баррикад, и дело было уже не в соревновании между Гриффиндором и Слизерином. Может, когда-нибудь они будут стоять друг против друга на поле битвы. Рон вдруг осознал, что он... боится этого момента. — Разве он не сказал вам об этом, когда вы приходили в Хогвартс? — продолжил Малфой, будто бы не чувствуя того, как изменилась обстановка. Люпин дернул уголком рта, и Рону тут же захотелось встать на его защиту. Он понятия не имел, о чем говорил Малфой, но тот был слишком самоуверен для того, чья семья уже была в опале. — Что? — вдруг подал голос Сириус, опередив Рона на пару секунд. Малфой перевел на него взгляд. Это было опасно: он не должен был узнать Блэка. — Хватит уже, — Гермиона резко встала между ними. — Давайте просто разойдемся на разные концы поля. Иначе все опять приведет к драке. — Это именно то, чего мы добивались изначально, Грейнджер, — сказал Забини. — Это вы сбежались сюда всей толпой. — А ты, Малфой, прекрати хамить, — Гермиона повернулась к Малфою, игнорируя слова Блейза. — Если не хочешь, чтобы мы вспомнили о твоем отце. Малфой дернулся, будто она попыталась его ударить, и вперил в нее настолько яростный взгляд, что было даже удивительно, как Гермиона не загорелась от его ненависти. Он сделал крошечный шаг вперед, но его удержал Забини, который положил руку ему на плечо. Драко обернулся на него, и когда повернулся снова, на его лице было только отвращение, будто все они — и Гермиона, и Рон, и остальные — были не более чем мерзкими жуками. — Не смей упоминать моего отца, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Грязнокровка. Рон готов был ударить его прямо сейчас. Он сделал шаг вперед, вставая рядом с Гермионой и игнорируя призывавшего их всех успокоиться Люпина, и только тогда увидел Гарри. Тот стоял, прислонившись к одному из столбов, поддерживающих трибуны, и просто наблюдал за ними. Слышал ли он их? И почему не вмешивался? Рон смотрел на него, разом растеряв весь свой яростный запал: отчего-то одинокая фигура друга показалась ему такой... грустной. И когда Гарри двинулся к ним, видимо, осознав, что его присутствие замечено, то шаг его был тяжелым. В руках он нес Снежную Гарпию. Все остальные тоже его заметили. Они просто ждали, когда он приблизится. Гарри подошел, и вопреки мыслям Рона, он выглядел вполне бодрым. Даже синяки под его глазами куда-то исчезли. — Привет, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретному. Отчего-то желудок Рона сжался, когда Гарри бросил на метлу в его руке быстрый пустой взгляд. — Опять деретесь? — Никто не будет драться, — повторил Люпин. Он выглядел раздраженным от того, что никак не может усмирить их. — Вы вполне можете играть на одном поле. Вы же не дети. — Пусть Малфой извинится! — Рон надеялся, что Гарри его поддержит, но тот лишь молча наблюдал. — Рон, прекрати! — Гермиона раздраженно посмотрела на него, будто бы это он один был во всем виноват. — Мне все равно, как там Малфой меня называет! Хватит уже ругаться! Ты сам на него бросаешься, что с тобой сегодня? — Я? — Рон просто опешил. Он ведь заступался за нее! — Что ты его защищаешь? Он ведь специально пришел, чтобы нас позлить! Это же Малфой! — Хватит! — гаркнул Гарри. — Мы все можем решить иначе! — Как же? — поинтересовался Диггори. Он стоял, глядя то на Гарри, то на слизеринцев, и выглядел так, будто был преисполнен тщательно скрываемого отвращения. — Вы спорите из-за поля? — Гарри смотрел на Рона. Тот неохотно кивнул. — Значит, мы просто его разыграем и все. — Нас только двое, Поттер, а твоя команда заметно больше, — едко заметил Малфой. К глубочайшему удивлению Рона, огрызаться он перестал. То, что накопилось между ними, будто бы испарилось, и даже ветер поутих. Рон отвел взгляд: все вокруг было таким ослепительно белым. — Значит, мы будем ловить снитч. Гарри лучше знал, что делать, так Рон считал. Тем более что слизеринцы переглянулись, видимо, сомневаясь: Гарри был прекрасным ловцом, намного лучше Малфоя. Забини, пожевав губу, потянул: — Твоя метла быстрее, Поттер. — Мы возьмем метлы Фреда и Джорджа. И все будет честно. Рон бы ни за что не дал в руки Малфою своей метлы — если бы она у него была, конечно, — но ни Фред, ни Джордж не выказали недовольства. Они смотрели на Гарри как-то странно, спокойно и в то же время напряженно. Чарли за их спинами смотрел и вовсе в сторону, и выражение его лица было страшным. — Хорошо, Поттер, — Малфой протянул свой Нимбус-2001 Забини. — У меня как раз есть снитч. Он вытащил мячик из кармана, и Рон невольно им залюбовался. Он был серебряным с вкраплениями из зеленого камня (наверняка драгоценного!) и узором листвы. Снитч был произведением искусства, и смотрелся удивительно правильно в узкой ладони Малфоя, затянутой в кожаную перчатку без пальцев. — Хорошо, — Гарри протянул метлу Джинни, и та послушно взяла ее. Он шагнул к Фреду и Джорджу, и те так же напряженно, будто куклы на шарнирах, протянули ему свои Кометы. Это были старые метлы, на которых они летали еще в Норе — не то чтобы они были намного лучше школьных метел, но о них хотя бы заботились с любовью. На самом конце метловища были вырезаны первые буквы их имен. Рон наблюдал за тем, как его друг берет эти метлы и отдает одну Малфою. Тот перехватил метлу с таким видом, будто бы оказывал величайшую милость. Рон хотел сказать, что снитч может быть заколдован, и с каких это пор они верят, что Драко может играть честно, но почему-то не сказал. Гарри посмотрел ему в глаза, и Рон не смог даже рта открыть. — Отдай снитч Ремусу, — сказал Гарри Малфою. Тот выгнул бровь, но все же отдал, и Люпин сжал мячик в руке. Воцарилось молчание, в котором говорил только Гарри. — Отпусти его, когда мы будем уже в воздухе. — Нужно просто подбросить, — вставил Малфой. Он прошел мимо Диггори, и они синхронно отвернулись друг от друга, сморщившись. Гарри и Малфой ушли на середину поля, а остальные могли просто наблюдать.

***

Гарри не был зол или разочарован — он вообще ничего не чувствовал. Ему казалось, что с момента, когда он покинул подземелья, до того, когда он вышел на поле, прошла целая вечность. На деле — лишь пара часов, которые он провел, сначала шатаясь по коридорам и думая обо всем на свете, а потом — сгорая от стыда на пороге у мадам Помфри. Добрая целительница только-только проснулась, потому что все еще выглядела слегка сонной, но все же Гарри застиг ее за бурной деятельностью. Она окинула его осуждающим взглядом, видимо, сразу все поняв, а потом приказала сесть на кушетку. Единственным, что она у него спросила, было: — Вы уверены в том, что вы делаете, мистер Поттер? Он честно ответил ей, что не уверен. Мадам Помфри не продолжала тему: может, ей было неприятно, может, она просто видела его состояние. Она сварила для него мазь, которая залечила синяки — к утру они стали выглядеть совсем худо, — и сняла припухлости, и выдала зелье для бодрости. На взгляд Гарри, он стал выглядеть даже чересчур свежим: куда пропали мешки под глазами, которые были его верными спутниками с тех самых пор, как его режим сна полетел к чертям, где этот восхитительный оттенок кожи, будто бы он вот-вот свалится без чувств? Впрочем, вряд ли кто-то бы заметил. Теперь же Гарри шел по полю, а его спину прожигали осуждающие взгляды. — Итак, — сказал он, когда они с Драко отошли достаточно далеко. — Зачем ты пришел? Малфой вздохнул. Его губы все еще были покрасневшими, но совсем не такими, как утром — впрочем, они все еще были более красными и припухшими, чем обычно, и можно было легко догадаться, что сделало их такими. Но его шрам уже был скрыт под чарами, а мантия с высоким горлом скрывала следы на его шее. — Ты же не поверишь, если я скажу, что просто хотел полетать? — произнес он. Гарри ухмыльнулся уголком губ: — Не поверю. — Я хотел посмотреть, смогут ли они... хотя бы терпеть меня. Сердце Гарри вздрогнуло. Он чуть было не остановился, но вовремя вспомнил, что за ними все еще наблюдают. Никто из его друзей не был им доволен. — И как? — Уизел меня ненавидит. Как и Диггори, как и Грейнджер. Уверен, что Уизлетта и близнецы Уизли терпят меня только из-за тебя, но еще немного — и они перестанут. — Мы можем все рассказать, — тихо, не особо уверенно произнес Гарри. Ему казалось странным то, что они говорят вот так вот спокойно после этой ночи. Ему все еще было немного неловко. — Фред, Джордж и Джинни будут на нашей стороне. Я смогу убедить Гермиону, а Рон... Смирится, наверное. — Вот именно что «наверное». А если он тебя кинет, Поттер? Променяешь своего лучшего друга на меня? — Драко смотрел на него настороженно, будто наблюдал, как тот движется по тонкому льду. Он выглядел серьезно и задумчиво, и именно это давало Гарри надежду. Они ведь так и не поговорили об отце Драко, но, может, Малфой сам сделал какие-то выводы. Присоединиться к Ордену открыто — это же было замечательным решением! — Я верю в него, — сказал Гарри. В груди стало больно — резко и остро. Драко остановился. Посмотрел на него пронзительно, так, что его глаза стали такими же белыми, как и снег вокруг. В облаках, будто прорехи на старой ткани, мелькало голубое небо, но солнце не выглядывало — оно мутным диском висело над Хогвартсом. Сердце Гарри билось, как безумное. Раньше Драко никогда не думал об этом, не заговаривал — он был уверен в какой-то своей дурной идее. Но сейчас — может, эта ночь изменила его решение? Или же арест его отца дал ему понять, что рано или поздно им все равно придется все раскрыть? Что-то изменилось, и поэтому он смотрел на Гарри так, будто раздумывал. — Драко, — Гарри шагнул к нему, и тот не отступил. — О чем ты думаешь? — О том, что Уизел, наверное, лишится чувств, если я тебя сейчас поцелую. Гарри уставился на его губы. Он вспомнил разом все, что было ночью, и невольно залился краской. — Поцелуй, — еще один крошечный шаг вперед. Он чувствовал себя так, будто опьянел, — Сейчас хорошее время. Мы пойдем к Дамблдору, а потом — на Гриммо. Уверен, мистер и миссис Уизли примут тебя, они хорошие и добрые люди. Мы вытащим твою мать, а потом... — Я сменю зеленый на красный, и мы будем жить долго и счастливо? — горько усмехнулся Малфой. Гарри подумал: «Недолго», но сказал, разумеется, другое: — Как пожелаешь. Ты же думал об этом, так? — Я думаю об этом постоянно, Поттер, но, — он сделал шаг назад, — не сейчас. — Почему?! Драко, твой отец окажется в тюрьме, куда его засадит сам Волдеморт, а твоя мать — в опасности. И ты сам тоже! Что бы ты там ни придумал, это не сработает. — Нельзя, — Малфой упрямо ощерился. — Почему? — Гарри подумал, что он может схватить его за плечи. Прижаться губами к его губам, начать целовать его лицо: покрасневшие щеки и нос, высокий лоб, острый подбородок. Может раскрыть их насильно. Он думал об этом бесчисленное количество раз. — Я же говорю не про всех, только моим друзьям. Половина из них и так знает. — Поттер, — Драко словно бы знал, о чем Гарри думает. Взгляд его блестел, но был твердым. — Если уж и делать это, то нужен другой момент. Сейчас тебе не нужен... Он не успел договорить. Звонкая трель слилась с шумом ветра в Запретном Лесу, и на плечо Малфоя опустился Фоукс. На фоне серых стен замка и белого снежного одеяла, лежавшего на всем вокруг, он казался еще ярче и величественней, чем обычно. Его перья пылали алым и золотым огнем, а длинный хвост казался объятым настоящим пламенем — на него было больно смотреть. Фоукс выдал еще одну трель, а потом протянул вперед лапу с зажатым в когтях свитком. Драко осторожно забрал его, раскрыл и быстро пробежал глазами. Потом посмотрел на Гарри: — Снейп вернулся. Гарри дернулся. Снейп вернулся — значит, он принес новости. О планах Волдеморта, об отце Драко, обо всем, что их волновало. И это значит, что он снова справился. — Ты пойдешь к нему? — Да, — Малфой поспешно отвернулся. Он сжал письмо в руке и испуганно, неуверенно покосился на Фоукса. Тот, словно поняв его намек, склонил голову, а потом взлетел, с силой оттолкнувшись от плеча. Его алый силуэт воспарил в серое небо и понесся к высоким башням. Гарри проводил его взглядом, а когда вновь посмотрел на Драко, тот уже взял себя в руки. — Скажи Уизелу, что у меня есть дела поважней, чем соревноваться за это глупое поле, — голос его был полон острой уверенности, но в том, как он комкал в руке письмо и смотрел перед собой, было больше слабости, чем силы. Плечи его чуть подрагивали, а шаг был нетверд. — Хочешь, я приду вечером? Драко быстро взглянул на него и рывком протянул метлу. — Хочу. Больше он ничего не сказал. Он двинулся к выходу с поля, и Гарри поплелся за ним. Забини присоединился к Малфою, когда они проходили мимо трибун, то ни словом не перебросились. Гарри же пришлось объясняться с остальными. — Снейп вернулся, и Малфой пошел к нему, — сухо сказал он, отдавая метлы Фреду и Джорджу. Рон смотрел на него как-то жалобно, но Гарри не хотелось больше говорить о той ссоре, свидетелем которой он стал. О метле, которую Рон держал в руках, не хотелось говорить тем более. — Значит, он принес в Орден новости? — Гермиона тут же приняла серьезный вид. — Что сказал Дамблдор? Гарри неопределенно повел головой. Взгляды его друзей были такими разными: Гермиона, Рон, Ремус, Чарли и Тонкс смотрели серьезно и требовательно — их вчерашнее молчаливое соглашение не упоминать Волдеморта и дела Ордена хотя бы на Рождество рухнуло, как карточный домик, и теперь они ждали от него чего-то, чего он не мог дать; — близнецы впервые за время их знакомства разглядывали его насторожено и напряженно, а Джинни глядела так жалостливо, что Гарри не мог смотреть на нее в ответ. А Сириус (Гарри легко узнал его за бородой и усами, и он был уверен, что Малфой узнал его тоже) — что ж, он ожидаемо прятал глаза. Видимо, все считали, что Гарри исчез потому, что был у Дамблдора. В таком случае ему нужно было придумать хоть какую-то правдоподобную историю, и он судорожно принялся перебирать в голове все его разговоры с директором. Но как назло его мысли крутились вокруг Малфоя и Снейпа. — Все то же самое, — наконец, выдавил Гарри, отворачиваясь. — Подождем, что скажет Снейп. — Давайте вернемся на Гриммо, — предложил Ремус. — Я думаю, обед уже вот-вот будет готов. Поиграть вы сможете и потом. Все согласились. Появление Малфоя и упоминание опасности, висящей над ними, вернуло ту атмосферу, которая была с ними все время и которую они спрятали подальше в честь Рождества. Гарри наблюдал за друзьями недолго, но он видел, какими счастливыми они выглядели, и ему было жаль, что это искреннее веселье закончилось вот так. Но прежде чем идти на Гриммо, он хотел побеседовать с Сириусом. И не о том, что произошло вчера, точнее, не только об этом. Поэтому, когда все стали собираться, он ухватил Блэка за рукав. Тот повернулся, взглянул на него и кивнул. — Вы идите пока без нас, — сказал он. — Что случилось? — Люпин поднял голову. В таком свете шрамы на его лице были почти незаметны, как и морщины. Его волосы с проблесками седины растрепались, а шарф на шее был повязан кое-как. Сириус мотнул головой и отвернулся. — Только не опоздайте на обед, — Тонкс толкнула Блэка в плечо кулаком. — Когда еще можно поесть столько вкусной еды. Сам ты, небось, ничего не готовишь! — А кто готовит, Кикимер что ли? — хохотнул Сириус. — Именно я. Ремуса к плите подпускать вообще нельзя. — Как-нибудь я забегу к вам и проверю, — волосы Тонкс из ярко-голубых стали фиолетовыми. Гарри залюбовался этим изменением: все-таки то, что умела делать Тонкс, было настоящим чудом, и он никак не мог к этому привыкнуть. Он успокоил Рона и Гермиону, которые подошли к нему и спросили, все ли хорошо, и те направились к замку. Когда остальные ушли, Гарри с Сириусом остались наедине. Воцарилось неловкое молчание, которое ни один из них не пытался прервать: они поднялись на трибуны и сели на то место, где до этого сидели Ремус и Гермиона. Снег там был растоплен, а скамьи — высушены, и расположиться можно было даже с удобством. Гарри не собирался ворошить вчерашнюю ссору. Он не злился и не обижался. Его отношения с Сириусом были построены на их взаимном желании обрести семью, и в них было много областей, касаться которых не следовало: они были болезненными и темными, и хранили в себе не самые приятные тайны. Вчера Сириус был пьян, и в этом состоянии в нем обнажилось то, что обычно было надежно скрыто — его искалеченная Азкабаном, испуганная и озлобленная черта, которая превращала его в того юношу, что едва окончил школу, и стирала из его памяти годы заключения. Гарри не желал сталкиваться с ней, он предпочитал закрывать на это глаза; так же, как и Сириус закрывал глаза на то, что Гарри — вовсе не Джеймс. — Я заметил кое-что странное, Сириус, — сказал Гарри спустя какое-то время. То, о чем он хотел поговорить с Сириусом, действительно было странной вещью, на которую он почти не обращал внимания. Когда он гулял по Хогвартсу, не зная, что ему сказать друзьям и как смотреть на крестного после вчерашней сцены, он вдруг подумал, что раньше — в том злополучном сне — у него не возникало таких проблем. — Насчет Снейпа и тебя. — Я понимаю, что я виноват, — прервал его Сириус. — Мне стыдно, что ты увидел меня таким. И если ты так сильно любишь этого Нюниуса, то я не буду говорить о нем с тобой. В конце концов, ты не обязан разделять мои чувства к нему. И Ремус сказал, что уничтожит мои запасы спиртного. Возможно, это действительно становится проблемой. — Я буду рад, если ты будешь чувствовать себя хорошо без выпивки, — сказал Гарри. — Я постараюсь. Твои родители бы сказали, что я — ужасный крестный, раз позволил себе говорить с тобой так. Да и к тому же, какой пример я тебе подаю? Я сам себе отвратителен. — Не надо, — Гарри было грустно видеть Сириуса таким. За рыжей бородой и усами, которые явно создавались для маскировки в толпе Уизли, пряталось его собственное лицо, и ничто не могло скрыть того, каким усталым выглядел Блэк. Глаза его блестели безрадостно, а морщины были слишком глубокими для мужчины его возраста. Сириус горбился и смотрел на Гарри так виновато, что не простить ему недавнюю резкость было бы невозможно — он искренне жалел, что не удержал себя в руках. Гарри подумал, что магия могла не возвращаться к Сириусу, потому что тот считал себя недостойным ее — если вспомнить, при каких обстоятельствах он ее потерял. — Что ты хотел сказать? — напомнил ему Сириус, отводя глаза и меняя тему. Ему было неловко, и он, наверное, хотел, как можно скорее сделать вид, что они обо всем забыли. Гарри кашлянул, взял со спинки стоящей впереди скамьи пригоршню снега и попытался подобрать слова. Снег таял в его пальцах, и боль от холода приводила его в чувство. — О том моем сне, — осторожно начал он. — Ну, том сне, понимаешь? — Хорошо, и что с ним? — Сириус насторожился. — Я пытался вспомнить, что ты тогда говорил о Снейпе, и не могу припомнить ни одного раза, чтобы ты упоминал что-то... про него и моего отца. Словно бы этого никогда не было. — В смысле? — Ты ругался с ним, говорил о нем, но ничего подобного никогда не всплывало в разговоре. И с ним самим тоже. Как такое может быть? — Я не знаю, — Сириус выглядел озадаченным. Гарри смотрел на него в надежде, что тот подаст ему разгадку, но Блэк был беспомощен. — Ты говорил с Дамблдором на эту тему? — Конечно, нет! — возмутился Гарри. Ему достаточно неловко было говорить об этом даже с Сириусом, чего уж говорить о старом директоре. Он бы сгорел от стыда прямо в его кабинете. Но сейчас, когда он думал, что, может, произошла какая-то ужасная ошибка, нечто, что могло бы очистить имя его отца, он не мог отступить. Разговор с Сириусом все равно был тяжелым, и Гарри решил, что сегодня он может решиться на это. — Но я подумал, может, мы что-то неверно поняли? Может... — Я боюсь, тут сложно что-то неверно понять, — напряженно проговорил Сириус. — Тогда расскажи мне, что тогда произошло! Гарри уже спрашивал Сириуса об этой истории, но тогда крестный не рассказал ему. Никто не желал его просвещать, но его это тоже касалось. Гарри вытер мокрую руку о штанину и взглянул на Блэка: на лице того появилось выражение мучительной борьбы, будто бы он отчаянно искал отговорки, чтобы ничего не рассказывать. Наконец, он сдался: — Я сам знаю немного. Я всегда думал, что это было приворотное зелье, — нехотя сказал Сириус, отворачиваясь. Ему, наверное, было жутко неприятно говорить об этом. — Приворотное зелье? — удивился Гарри. — Хочешь сказать, Снейп подлил его моему отцу? Зачем? Он же его ненавидел. — Может, он хотел подлить его Лили, — пожал плечами Блэк. — Может, просто хотел посмеяться над Джеймсом. Но симптомы были налицо: все началось внезапно и так же внезапно закончилось. Помню, однажды Джеймс подошел ко мне и сказал, что встретил кого-то. Какого-то удивительного человека. — И кто это был? — Понятия не имею. Он так и не сказал. Но я думаю, что именно тогда он оказался под влиянием приворота. Потому что потом он вдруг начал уходить куда-то рано утром, пропадал по вечерам, и больше о Снейпе вообще не говорил. И когда я припер его к стенке, он рассказал, что, видите ли, одумался, и Нюниус теперь — наш лучший друг. — Может, он просто решил, что тот не так плох, как вы думаете? — неуверенно предположил Гарри. Сириус горько усмехнулся. — Если бы. Твой отец вообще не был сторонником каких-либо нетрадиционных отношений, понимаешь? То есть, у меня был период, когда я делал все, лишь бы досадить моей матери, и в том числе, — Сириус неопределенно повел рукой, — хм, слегка увлекся пьяными развлечениями с парочкой парней с нашего курса, и твой отец не осудил меня. И он не осудил бы тебя, он был очень... либеральным, так сказать, но сам он подобным не занимался. И вообще, бегал за... Лили хвостиком почти с первого курса. Понимаешь? Тогда он просто, — Сириус, кажется, увлекся этим рассказом. Он смотрел перед собой и говорил с таким жаром, словно давным-давно уже хотел выговориться. Гарри жадно внимал каждому его слову, — будто бы сошел с ума. Внезапно и ненадолго. Я говорил тебе, это было как одержимость. Поэтому я уверен, что всему виной приворот. Я бы еще понял, если бы Джеймс с ним, ну, пытался бы общаться без неприязни, чтобы твоя мама стала относиться к нему лучше, но он просто бегал с ним где-то, скрывал все от нас и вел себя так, будто они встречались и никому об этом не говорили. — То есть, они не?.. — спросил Гарри с надеждой. Он вспомнил, что однажды выпалил в лицо Снейпу, и ему стало пронзительно стыдно за это. — Я не знаю, — Сириус скривился от отвращения. — Но если это было приворотное зелье, то, о чем вообще говорить? Я точно знаю, что он слал ему какие-то записочки, и я однажды видел, как они сидели у озера. И видел на Карте их вместе. Но что я мог тогда сделать? Джеймс сказал, что это не мое дело, и вообще нам давно нужно было послушать Лили. Я пытался зажать где-нибудь Нюниуса и выпытать у него, что происходит, но тот будто специально от меня все время сбегал. Небось, знал, гад, что я насквозь вижу все его делишки. — И что случилось потом? — Я не знаю, Гарри. Я могу предположить худшее и ошибиться — пожалуй, теперь только сам Снейп может сказать, что же там произошло. Думаю, тогда это переросло во что-то, и я уже всерьез начал беспокоиться: любое приворотное зелье уже потеряло бы свою силу, и, значит, Нюниус давал ему еще и явно что-то задумал. Тем более, что он уже тогда был в шайке Пожирателей Смерти, от него можно было ждать только худшего. Ремус предпочитал ничего не замечать, и в таких делах он вообще был никудышным помощником, а Питер... — Сириус запнулся и замолк. Гарри положил руку ему на плечо: он все понимал, конечно. Пару секунд Блэк думал о чем-то, глядя на снежное поле, лежащее перед ним, а потом продолжил: — В общем, я был единственным, кто мог на что-то повлиять. Я собирался привести его к Слизнорту и рассказать про приворот. Я посмотрел на Карту вечером и увидел, что они снова вместе. В Астрономической Башне. Гарри затаил дыхание. — Когда я пришел туда, там был только Джеймс. То есть, я посмотрел на Карту, и там был только Джеймс — а Нюниус был где-то в другом месте, не в Слизерине точно, но я уже не помню. Но тогда в Башне, Гарри, — Сириус вдруг понизил голос, — я уверен, что там был кто-то еще. — В каком смысле был кто-то еще? — Не знаю. Просто я до сих пор помню это ощущение. И после того, как мы ушли, все закончилось. Будто бы Джеймс все забыл. Когда я спрашивал, что все это значит, он говорил, что не хочет об этом вспоминать. Он был таким, как раньше. Любил Лили и ненавидел Нюниуса. И все стало нормально. — Но, Сириус, — Гарри воззрился на него в удивлении, — как он мог просто взять и оставить это? А Снейп — он что-нибудь сказал? — Если это было приворотное зелье, то вряд ли Джеймсу было приятно об этом говорить. А план Снейпа, каким бы он ни был, провалился — чего ему бы говорить? Я решил, что нам, и правда, лучше обо всем забыть. — Я не могу поверить в то, что Снейп мог сделать это. — Ты знал его только своим профессором, Гарри, но не забывай, что Снейп ушел на службу к Волдеморту по своей воле. — Дамблдор доверяет Снейпу. И я тоже. — Снейп оказался успешным карьеристом, м? Он успел побыть и правой рукой Дамблдора, и правой рукой Волдеморта, и при этом оба доверяют ему. Если ему взбредет в голову, он всех нас предаст, и при этом внешне даже ничего не изменится. Дамблдор слишком большую власть доверил этому человеку. Гарри думал об этом, конечно. Но он ничего не мог поделать со своей верой в то, что Северус Снейп не предаст их. Не предаст его. Гарри находил успокоение, думая о том, как близко он подобрался к нему: на третьем курсе он прятался в стенах его кабинета от тяжелых мыслей, и Снейп позволял ему быть там и помогал ему в своей особенной манере. Может, он не был идеальным человеком, но никто не был таковым также — все они совершали ошибки. Если Гарри не мог верить ему, то кому вообще он мог верить? Снейп не был похож на человека, который бы стал использовать приворотное зелье. В этой истории что-то не сходилось. — Я ему доверяю, — просто сказал Гарри. — Да. Я помню, что обещал не давить на тебя, — Сириус опустил лицо. — И твой рассказ... Я не знаю, как так может быть? События изменились, но только те, на которые я повлиял. Все остальное было таким же, как и в том сне. — Это же был сон, Гарри, — пожал плечами крестный. — Что-то вполне могло отличаться, правда? — Наверное, ты прав, — Гарри закусил губу. Идти с этим к Дамблдору было бы ужасно, да и едва ли эта история помогла бы им как-то повлиять на нынешнюю ситуацию. Едва ли вообще хоть кто-то мог помочь ему: даже профессор Трелони, знаток вещих снов и гаданий, не могла ему сказать, что делать в этом случае.

***

Гарри сидел, положив голову на скрещенные на столе руки, и наблюдал за шахматным поединком. Близнецы принесли усовершенствованную доску для четверых игроков, которую они собирались продать шахматному клубу Хогвартса, и они вместе с Роном и Гарри начали партию. Первым проиграл Фред, а потом Джордж с Роном очень грубым образом зажали Гарри в угол, и в итоге игра на четверых превратилась в их дуэль. — Что, ты думаешь, теперь будет? — спросила Гермиона, которая наблюдала за игрой в такой же позе, что и Гарри. Джинни и Седрику не нашлось места за круглым столом в маленькой гостиной, поэтому они расположились на диване: Диггори изначально собирался почитать, а Джинни притащила откуда-то йо-йо и подбрасывала его над головой. — Не знаю, — Гарри уставился на фигурку синего короля, которого Рон как раз отодвинул в безопасное место. Эти шахматы еще не были оживлены, поэтому они не мешали игроку своими бесполезными советами и откровенной трусостью. — Люциус отправится в Азкабан... — Почему бы Тому-Кого-Нельзя-Называть просто его не убить? — поинтересовался Рон. — Он его уже подвел. — Думаю, Люциус полезен ему, как публичная персона, — сказала Гермиона. — У него узнаваемое лицо, и он неплохой оратор. Она взглянула на Гарри, ища подтверждения своих слов. Теперь они все смотрели на него, как на Дамблдора, ожидая, что он извлечет решение или план из кармана. Даже Фред с Джорджем, Джинни и Седрик, которые знали, что Гарри порой пропадает вовсе не по причине важных бесед с директором, ждали от него какого-то чуда — и даже если им не нравилось то, как лицемерно он ведет себя по отношению к Рону и Гермионе, они не могли осуждать его, потому что верили, что он дает им хоть какую-то надежду. Но Гарри не давал надежды даже самому себе: он понятия не имел, что делать с крестражем, и он никак не мог помочь Дамблдору. Он лишь бегал вокруг и требовал делиться с ним информацией, пытался чему-то научить кучку учеников в ОД, но какую реальную пользу это приносило? Когда на него находили такие мысли, становилось тяжело дышать. Гарри думал о том, что они бы делали, если бы у них не было Снейпа. Вот кто был действительно полезным членом Ордена Феникса: именно он открывал Дамблдору дорогу, а Гарри лишь мешался под ногами. И лгал. Лгал Рону и Гермионе, своим лучшим друзьям. — А что, если Тот-Кого-Нельзя-Называть просто... нападет на Хогвартс? — спросил Рон, глядя на ладью в своих руках. — Всех учеников, наверное, эвакуируют через камины? И кто тогда будет сражаться? — Бой все равно не может начаться, пока они не найдут способа пробраться в замок. А там, — Гарри вспомнил, что происходило после третьего испытания. Тогда и у Дамблдора, и у Волдеморта было много людей, — может быть что угодно. В Ордене много волшебников, но у Волдеморта помимо Пожирателей есть дементоры и те оборотни, что были в стае Сивого. — Звучит так, будто шанса у нас нет, — вставил Седрик. — Но Дамблдор что-нибудь придумает, так ведь? — с надеждой в голосе воскликнул Рон. — Он знает, что делать. — Волдеморт опасается вступать в бой с Дамблдором, — сказал Гарри. — Но... Но у него есть Гриндевальд, и это немного меняло их ситуацию. Гарри не знал, что его бывший профессор ЗОТИ задумал, на чьей стороне он находится, и насколько большую опасность представляет. Но если Волдеморт сможет снять с него все обеты, и Гриндевальд решит сразиться с Дамблдором, то вдвоем они точно одолеют старого директора. Однако Гарри не мог поделиться с друзьями этими опасениями — это был не его секрет. — Давайте не будем думать об этом сейчас, — жалобно простонала Джинни. — Как мы можем не думать об этом? — тут же взвилась Гермиона. — Сейчас же все еще нормально! Мы все равно просто переливаем из пустого в порожнее... — Ничего нормального! То, что мы празднуем тут и играем в шахматы, никак не делает ситуацию нормальной, — Гермиона старалась говорить ровно и строго, но голос ее срывался. Она была испугана, и то и дело косилась на дверь, будто желая пойти и проверить, все ли с ее родителями хорошо. — Кто-то другой может быть в опасности прямо сейчас. Тот же Малфой — он даже не знает, увидит ли своего отца снова! — Люциус Малфой — ужасный человек, — пожал плечами Рон. — Какая разница? — Каким бы человеком он ни был, Малфою он отец, — вдруг произнес Седрик. Он смотрел на книгу в своих руках и не повернул головы, когда Гарри бросил на него удивленный взгляд. Рон стушевался, видимо, подумав о несчастных родителях Седрика. — В любом случае, — осторожно продолжила гнуть свое Джинни, — мы ничем не поможем им всем. Может, хотя бы об ОД поговорим? Мы же будем разучивать Патронус, да? — Да, — Гарри невольно вспомнил прекрасного светящегося павлина, опустившегося на спину его оленя. Ему захотелось зарыться куда-нибудь с головой. — О, этого все ждут! Интересно, какой у меня будет Патронус? — Утка, — засмеялся Фред. — Сам ты утка, — Джинни кинула в него подушку. Фред бросил ее обратно, и они перебрасывали ее, пока не сбили партию. Рон и Джордж разом вскрикнули, когда их фигуры разлетелись по столу. — Вы! — они горящими глазами уставились на Фреда и Джинни. Те тут же вскочили на ноги, мгновенно слетев с насиженных мест, и отбежали подальше, а Рон и Джордж бросились за ними следом. Джинни ловко пряталась за креслом, не давая Рону приблизиться и показывая ему язык, а Фред выскочил из гостиной. Было слышно, как шаги близнецов затрясли лестницу, а потом простучали на верхнем этаже. Что-то упало с грохотом, и победный клич Джорджа потряс дом. Рон в итоге сдался, угрюмо плюхнулся обратно на стул и посмотрел на поле, пытаясь вспомнить, как стояли фигуры. Джинни, покрасневшая и такая красивая, плюхнулась обратно на диван, прижавшись спиной к плечу Седрика. Она тяжело дышала, но выглядела довольной. Гарри наблюдал за ней с улыбкой. — Вы помните, как стояли фигуры? — спросил Рон беспомощно. Гермиона вздохнула и начала помогать ему, а Гарри лишь пожал плечами. На игру он почти не обращал внимания. Вернулись близнецы. Фред — растрепанный и недовольный — демонстративно отсел поближе к Гарри, а Джордж занялся своими фигурами. Впрочем, скоро Фред вернулся на свое место, поняв, что Гарри не будет его веселить: на его тычки в бок тот просто хмурился, а колено, которое Фред попробовал стиснуть, просто отодвинул. — Какой ты скучный, — шепнул Фред ему на ухо, сверкнул глазами и вновь начал мешать Джорджу. Гарри вздохнул: разумеется, близнецы не оставят его в покое, пока не выпытают подробности ночных приключений. Они уже пытались, но их не оставляли одних, и Гарри надеялся, что вновь сбежит в Хогвартс до того, как наглые братцы припрут его к стене. В школе его ждал не только Драко. Гарри хотел поговорить со Снейпом. Хотел услышать, что тот скажет ему о событиях в ставке Волдеморта — узнать именно его слова, а не то, что Дамблдор вынесет на собрании. И Гарри бы хотел спросить у него про Джеймса — после разговора с Сириусом его любопытство не угасло, а перешло в какую-то иную форму, немного больную и неясную, — но, разумеется, он не осмелился бы это сделать. Когда-то он уже пытался, и ни к чему хорошему это не привело. Теперь, когда он думал о том, как профессор посмотрит на него и заговорит, он ощущал смущение, потому что разговор с Сириусом не желал идти из головы. Еще Гарри думал о том, что произошло сегодня на поле. Ему казалось, что в какой-то момент Малфой был в шаге от того, чтобы согласиться. И от мысли, что вот прямо сейчас все бы уже было решено, его главный скелет выпал бы из шкафа, и ему больше не пришлось бы лгать, Гарри мелко потряхивало. Пора было рассказать все Рону и Гермионе, даже если Драко был против, но, черт возьми — это было бы ужасной историей. Он сам себя презирал за то, как долго тянул и какую кашу заварил, идя на поводу у своего эгоизма и страха Малфоя, так чего ему стоило ждать от них? Для того, чтобы признаться во всем, был нужен какой-то особенный вид смелости, вовсе не той, что была с ним на поле боя или той, что толкнула его к Малфою в Тайной Комнате — ему нужна была смелость признать свой ужасный недостаток, гниющее пятно в своей душе, и Гарри было безмерно стыдно за то, как слаб он был. Так стыдно, что, когда он думал об этом, он едва мог смотреть на своих друзей. И продолжал молчать. Сейчас ему стало намного тяжелее это делать. Все они могли умереть и должны были думать лишь о том, как выжить — и вещи, вроде его любовных метаний и чувства вины, больше не имели того значения, что раньше. Все должно было прекратиться, все это напряжение и ожидание готовились вылиться во что-то, и тогда все бы раскрылось. Не только та гора лжи, что выросла за спиной Гарри, но и кто на что способен и, кто чего стоит — все то, что обнажалось только в такие моменты. Гарри не хотел, чтобы Рон и Гермиона узнали обо всем от кого-то еще, но помимо ужаса перед тем, какая обида и неприязнь появятся на их лицах, он испытывал искреннее непонимание, как ему облечь в слова свое признание. Не мог же он взять и вставить посреди разговора: «Кстати, забыл вам сказать, я со второго курса встречаюсь с Драко Малфоем». Что он мог сказать им, чтобы они простили его? Как он мог объяснить им то чувство, которое заставляло его делать вещи, которые он сам считал недостойными? Ведь ни Рон, ни Гермиона никогда не видели в Малфое того человека, которого увидел Гарри, и едва ли они могли представить, за что его можно было полюбить. Он смотрел на Седрика и думал, за что же можно было полюбить его самого.

***

В Выручай-Комнате ничего не изменилось. Черный кожаный диван с зелеными подушками, ярко выделяющийся среди ало-золотой обстановки гриффиндорской гостиной, все так же стоял на своем месте, и когда Гарри опустился на него, он услышал тихий скрип кожи. Светильники не горели, а света огня в камине хватало только чтобы осветить небольшой пятачок между диванами и креслом. Драко опустился рядом. Гарри ощутил тепло его бедра рядом со своей ногой, но не двинулся — он просто смотрел на Малфоя и ждал. Тот молчал и выглядел таким уставшим и грустным, что у Гарри все в груди болело от сочувствия к нему; белки его глаз покрывала тонкая сеточка лопнувших капилляров, а на губах — все еще чуть более распухших, чем обычно — появились маленькие пятнышки запекшейся крови. Чары не прятали его шрама, и сейчас, в свете огня, тот казался глубже, будто бы он продавливал его щеку глубоко внутрь. — Я сказал, что пойду к Снейпу и Дамблдору, — нарушил тишину Гарри. Это даже не было ложью: первым делом он пришел к кабинету зельеварения, но профессор не открыл ему. Он был внутри, и Карта Мародеров показывала ему это, но, сколько бы Гарри ни стучал, дверь оставалась недвижимой. А у Дамблдора собралась компания более чем странная: Грюм, Сириус и чета Уизли. Гарри предположил, что речь опять шла о Чарли (иначе как объяснить там присутствие мистера и миссис Уизли) — и, хотя директор сказал, что волноваться ни о чем не стоит, что-то все равно происходило. Что-то, о чем не говорили. И во что не хотели верить. Гарри решил, что проще спросить у Сириуса, чем пытаться выпытать это у директора — тем более, недавно у них уже случился откровенный разговор. — И как? — Снейп меня не пустил. А у Дамблдора Грюм и Уизли. — Понятно. Еще днем Гарри думал, что когда они снова встретятся с Драко наедине, без внимательных взглядов и надзора, то между ними повиснет неловкость и смущение, но вот они сидели рядом, и все, что он чувствовал, была беспомощность. Это было паршивое чувство, потому что он видел, каким тяжелым и печальным был взгляд Драко, и понимал причину. Ему казалось стыдным то, что он вообще думал о каких-то поцелуях, о повторении, ведь Малфой так переживал и если бы и позволил вновь целовать себя сейчас, то только чтобы забыть обо всем. Однажды в больничном крыле Гарри пытался использовать их близость, как лекарство, и Драко осадил его. «Тогда они станут плохими воспоминаниями» — вот, что он сказал, и Гарри не хотел, чтобы это произошло с Драко теперь, и поэтому он просто взял его за руку. Крепко сжал его пальцы, увидел, как Драко моргнул, нахмурился, и рот его стал жестким и злым. — Что Снейп сказал тебе? — А что он мог мне сказать? — Малфой вырвал свою ладонь. Он резко поднялся и отошел к камину, встав напротив огня: его фигура превратилась в черный силуэт, сгорбленный и растерявший привычное изящество. Голос его звучал глухо и надрывно. — Отец в Азкабане. — Уже? — Гарри уставился в его спину. Драко обнял себя руками, и его плечи мелко задрожали. — Темный Лорд очень зол на него. И... Он замолк. Какое-то время он просто стоял, дыша громко и часто, и его дыхание и скрип поленьев в камине были единственными звуками, нарушавшими тишину. Гарри терпеливо ждал — он знал, что Драко подошел к той границе, которой раньше избегал, потому что по какой-то неясной причине считал, что лучшим выходом будет держать все страхи и переживания в себе. Но теперь, сейчас, когда он был так испуган, когда он дрожал и прятал лицо, он мог, наконец, выпустить эти чувства. Ему стало бы легче, подели он свое горе на двоих. — В прошлый раз, — осторожно сказал Гарри, — Волдеморт тоже посадил его в Азкабан. Но он выпустил его, потому что твой отец нужен ему. Все будет хорошо. — Нет, — Драко резко повернулся. Его лицо было скрыто тенью, но Гарри мог представить гримасу, исказившую его. — Как все может быть хорошо? Темный Лорд убьет его, если узнает про нас с тобой. Убьет, чтобы наказать меня, как он наказал Диггори! — Он не узнает. — Поттер, — грустно и обреченно выдохнул Драко, — мы ходим по краю. Снейп рассказал мне, что задумал Темный Лорд. Если он даст мне задание, то мы оба понимаем, что он мне прикажет. Я не справлюсь — и он обо всем узнает. Я откажусь — и он узнает. Мой отец обречен, потому что Дамблдор не станет помогать, и это моя, только моя вина. Был только один способ, каким он мог утешить его. Гарри поднялся и подошел к нему. Мягко обнял, прижимая к себе — так, как обнимала его миссис Уизли, надежно и тепло. Драко дрогнул и попытался освободиться, но Гарри крепко его держал, и в этом объятии не было ничего интимного, только крепкие руки и тепло другого человека. — Нужно было все ему рассказать, — Драко сдался, прижался лицом к его шее и задрожал. — Он же мой отец. А я был с ним так холоден, так осуждал его, и не хотел с ним говорить. Все время смотрел на него и представлял, как он поранил твое лицо... но ведь это... это же Темный Лорд его заставил, это все из-за него. Папа учил меня читать и писать, и он заботился обо мне так, как считал, будет безопаснее, а я не дал ему даже шанса... узнать меня. Я все не мог... его простить за то, что я должен скрывать себя, но, может, мне нужно было верить в них побольше, просто быть смелее, увереннее, и тогда... Он всхлипнул и заплакал. Гарри чувствовал, как тяжело он дышит, как дрожит в его руках, и чувство беспомощности судорогой сводило его мышцы. Ему хотелось забрать всю боль Малфоя, все его слезы — потому что он бы выдержал, он выдержал бы все ради него — но не мог этого сделать и мог только слушать, как Драко всхлипывает ему на ухо, и чувствовать его слезы на коже. — Может, я его никогда не увижу. Никогда, будто бы его и не было. А моя мама — где моя мама? В безопасности ли она? А вдруг ее схватили? Вдруг он и ее, — Драко издал задушенный звук, — что тогда? Кто им поможет? Что мне делать, Поттер? — Я не знаю, — Гарри почувствовал влагу на своих щеках. Глаза щипало, а в груди все болело, будто бы каждым словом Драко всаживал в него ядовитый кинжал. Если бы они все рассказали тогда, если бы — но кто знает, что тогда бы произошло? Никто из них не думал, что все так повернется, и семья Малфоев всегда была какой-то далекой, неприступной крепостью, которую они опасались осаждать. Дети не должны бояться быть честными со своими родителями, а Люциус и Нарцисса все же были родителями Драко. Как бы сильно Гарри ни ненавидел Люциуса Малфоя раньше, он никогда еще не желал ему как можно скорее оказаться в безопасности. — Я поговорю с Дамблдором. Он не оставит ни тебя, ни их. Потому что ты не виноват, это вина Волдеморта, которому нет дела до семей, которые он разрушает. Мы что-нибудь придумаем, Драко, обязательно придумаем. И ты не будешь один. Я... Гарри хотел сказать ему, что не оставит его, но ложь застряла у него в горле. Ему стало стыдно и горько, и он просто обнял Драко крепче, а потом отстранился и подвел его к дивану. Тот рухнул на него, как подкошенный, и поднял на Гарри красное лицо — беспомощное, открытое, обнаженное, как рана. Взгляд его был больным и мутным, а дорожки слез высыхали на щеках. Видеть его таким было невыносимо. — Все будет хорошо, — Гарри поцеловал его в лоб, сел, и Драко опустил голову ему на колени. Какое-то время они сидели в тишине, в которой Малфой просто тяжело дышал и икал, пытаясь расслабить свое тело, а Гарри смотрел на него и пытался запомнить. Он разглядывал его светлые, взлохмаченные волосы, маленькое ухо, покрасневший нос, и его ненависть к Волдеморту росла с каждой секундой. Как сильно он хотел увидеть Тома прямо сейчас, подойти к нему и сдавить его горло — так же, как он однажды сдавил горло его трупа. Он хотел убить его своими собственными руками. — Ты уйдешь? — спросил Драко хрипло спустя несколько минут. Гарри вспомнил про друзей на Гриммо, представил, как они собираются на ужине и смотрят на пустое место, предназначенное ему. Он не мог вернуться туда. — Нет. — Что же ты им скажешь? — Правду. Драко сглотнул и задышал ртом. Они посидели в тишине еще немного, и Гарри ни о чем не думал. Он просто гладил Малфоя по волосам, по щеке и представлял, как от его прикосновений тот погружается в целебный сон. Такой сон, после которого он проснется здоровым и полным сил и уверенности в себе — полным желания видеть в себе свет Патронуса. — Расскажи мне про свое детство, — попросил он, когда Драко открыл глаза и уставился на пламя в камине. Тот судорожно вздохнул и тихо заговорил. Гарри слушал его голос, прикрыв глаза, и пытался увидеть самое светлое пятно в жизни Люциуса Малфоя: то время, когда у него был маленький веселый сын, которого он сажал на пони, и жена в платье, цвет которого Драко никак не мог вспомнить. Гарри пытался его простить.