Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ... Его идея не была блестящей, вовсе нет. Гарри не хотел осуществлять ее, но он просто не мог отказаться. На какую-то секунду он подумал, что Малфою все известно о его чувствах и что слизеринец просто умело манипулирует его сердцем, потому что Драко не мог не осознавать, какое гипнотическое влияние оказывает его холодное, но агрессивно-страстное лицо, острый взгляд и тихий, тихий шепот... Тогда, в библиотеке, когда они стояли в полумраке между книжными полками, Гарри не мог думать ни о чем другом. То томное напряжение, что копилось в нем, Малфой использовал против него, заставил подчиниться, не сделав для этого ровным счетом ничего. Но сейчас чары спали, и нечто сексуальное исчезло из образа юноши. Драко выглядел напуганным и растерянным, будто это не его желанием было вновь прийти сюда. Он оглядывался, осторожно ступал по замерзшему полу и светил себе палочкой. Он постоянно прятал лицо, и Гарри не мог понять, о чем он думает. Тайная Комната ни капельки не изменилась. Разве что тут стало еще холодней. Все те же мрачные стены, покрытые зеленоватыми тенями и изморосью, замерзшие лужи на полу, огромное тело василиска, больше похожее на обломок гигантской колонны, и грозная статуя Салазара Слизерина, неприязненно взирающая на незваных гостей. Гарри с опаской поглядывал по сторонам: он не доверял этому месту и понятия не имел, почему Малфоя так тянет сюда. Нет, он знал, конечно, что виной всему Том Реддл, но... это уже третий раз. Гарри казалось, что Драко становится немного зависимым от этого места, и он, позволяя ему сюда приходить, лишь усиливает эту зависимость. — Давай уйдем? — робко предложил Гарри, внимательно следя за передвижениями слизеринца. Тот не обращал на него внимания, лишь разглядывал стены, медленно приближаясь к статуе. Перед ней он замер, постоял молча пару минут — и лишь потом ответил. — Нет, — он резко обернулся и странным взглядом посмотрел на Гарри. В свете Люмоса, отражающегося от стен и бросающего повсюду зеленоватые тени, Драко вновь начал напоминать призрака. Шрам на его щеке выглядел таким темным, будто косметические чары начинали спадать, и притягивал внимание. — Нет, сегодня я должен вызвать Патронуса. — Почему именно сегодня? — Гарри шагнул к нему, и Малфой тут же сделал шаг назад. Он выглядел так настороженно и напряженно, что гриффиндорец не решился двигаться дальше и застыл на месте. Драко напоминал ему змею, напуганную, но готовую к смертельному броску. Почему? Что с ним происходило? — Наши отработки закончились, — Малфой повел плечами, — мы больше не сможем сбегать. Я не думаю, что у меня получится это в одиночку, — на его лице появилось выражение такого презрения, как будто сама необходимость признаваться в слабости вызывала у него крайнюю степень отвращения, — поэтому нужно сделать это сегодня. — Обязательно здесь? — Гарри не думал, что Тайная Комната подходит для этой цели лучше всего. В этом месте копились ужасные воспоминания, смертельные опасности... Но отчасти ему казалось, что он понимает, почему Драко так тянет сюда. В прошлый раз они жались друг к другу и разговаривали, но сейчас между ними была стена. Эта Комната обладала способностью и строить, и разрушать, и, может, Драко пытался сделать что-то подобное. — Здесь я этого захотел, — Малфой вновь повернулся к статуе. Его спина была прямой и твердой, будто камень. Он был не похож сам на себя, походил на человека, готового решиться на что-то ужасно рискованное... Гарри думал, что, может, он и сам выглядит так же. Потому что у него была пропасть, в которую можно было прыгнуть, и он уже подошел к самому краю. Драко этого не сказал, но если они не могут больше убегать, то не будет и встреч... Это неприятно, почти больно. Гарри опустил взгляд, позволяя крошечной части себя проявить отчаяние. Он не хотел, чтоб их глупые встречи прекращались, он привык к ним, но они все еще не стали обыденностью и продолжали оставаться чем-то особенным и важным. Может, это могло продолжаться вечность. Благодаря им он мог убегать от своей жизни, неизбежно ведущей к тьме, и наслаждаться теплотой. Гарри ухмыльнулся: он чувствовал себя жалким, даже более жалким, чем, когда он был влюблен в Чжоу. — Думаешь, тут у тебя больше шансов? — Не знаю, — Малфой все еще смотрел на статую, но выражение его глаз было невозможно рассмотреть. — Но это особенное место; где, как не здесь, должно это произойти. — Я впервые вызвал Патронуса на озере. — Ты мне говорил. — Я к тому, что нам не обязательно находиться здесь. В Хогвартсе полно других мест, которые... особенные, — Гарри медленно шагнул вперед, пользуясь тем, что Драко на него не смотрит. — Здесь опасно. И, — он глянул в сторону огромного трупа. Тот совсем не прибавлял залу атмосферы, — не слишком уютно. — С каких пор ты стал таким ханжой, Поттер? — резко отозвался Малфой, поворачивая голову. — Чего ты боишься? — Я не боюсь, — по крайней мере, не за себя, — я просто не хочу здесь находиться. Тебя одного тянет в места, где ты чуть не погиб. Острый кадык Малфоя дернулся, а его Люмос вдруг вспыхнул ярче. Гарри нахмурился в ответ, и какое-то время они смотрели друг на друга, не двигаясь с места. Воздух становился холодней, будто наполнялся крошечными, напряженными кусочками льда. Гриффиндорец не знал, что ему делать, — ситуация была ему неизвестна и выходила из-под контроля. Он не понимал, чего Малфой добивается своим бесцельным разглядыванием древнего зала, он лишь знал, что Драко снова на него злится. «И зачем ему вообще нужен Патронус», — обреченно подумал Гарри, глядя на застывшее, будто превратившееся в лик мраморной статуи лицо слизеринца. Он был растерян, что-то внутри него болело, а этот вопрос — логичный и незаметный — вдруг впился в его разум. Гарри задавал его себе снова и снова, и с каждым разом какая-то странная деталь, ранее не цепляющая его внимания, начинала проявляться сильней. Думая об этом, он будто усыплял свое сердце, заставлял мысли становиться жесткими и цепкими. Зачем Малфою нужен Патронус? Чтобы защищаться от дементоров? Но он сам говорил, что видел их лишь издалека, потому что Дамблдор не давал этим тварям приближаться. Малфой никогда не ощущал на себе их холодной, липкой силы, он понятия не имел, какова она. Гарри прищурился и внимательно посмотрел на юношу: он никогда не думал об этом. Гриффиндорец изо всех сил цеплялся за возможность видеть Малфоя, говорить с ним, но не отдавал должного внимания всему остальному. Драко решил вызвать Патронуса здесь, в Тайной Комнате, но он не мог не знать, что сила этой магии не спасет его от Реддла. Чего же он хотел? — Малфой, — осторожно начал Гарри, ощущая, как сдавливающее чувство в груди меняется липкой недоверчивостью, — а зачем тебе нужен Патронус? — Идиотский вопрос. — Ты ведь не видел дементоров близко. С чего такое рвение от них защищаться? — В жизни все пригодится, — отмахнулся Малфой. Он вновь отвернулся, но Гарри не обманулся его нарочито легким жестом. Он шагнул вперед и, не дав Драко отскочить в сторону, схватил его за плечо. Прикосновение обожгло его руку, твердость и сила чужого тела на мгновение поразила Гарри — Малфой так яростно взглянул на него, что гриффиндорец опешил. Ему... понравилось это. — Раз это последний раз, когда мы можем поговорить, может, скажешь мне правду? Малфой продолжал гневно его разглядывать. У них в руках были волшебные палочки, и одно неверное движение привело бы к драке — напряжение, копившееся в воздухе из-за недосказанности, почти звенело. Но Малфой не двигался, а Гарри лишь смотрел и думал о том, что он упускает, чего не видит. Он не мог искусно разглядывать чужие души и мотивы поступков и вынужден был догадываться. — Думаешь, у меня есть скрытый мотив в изучении Патронуса? — Драко криво усмехнулся, и его лицо перекосилось злобной гримасой. Отчего-то это еще больше уверило Гарри в собственной правоте. — Думаю, ты хочешь вызвать его не ради защиты от дементоров. Для чего? — Гарри попытался поймать чужой взгляд. Малфой отворачивался, хмурился и кусал губу. Он смотрел куда-то в сторону, будто в пустоту, и его агрессия на секунды менялась растерянностью. Это былo так быстро, так неуловимо, что почти пугало. — Скажи мне, Драко. — Не зови меня так, — поморщился слизеринец. Он вздохнул и посмотрел прямо Гарри в глаза. — С чего это твои вопросы появились так поздно? Мы уже довольно давно бьемся с этой проблемой. Может, это потому, — Малфой хитро ухмыльнулся, — что у тебя тоже были скрытые мотивы? — Скрытые мотивы? — сердце Гарри пропустило удар. Конечно, они у него были. — Это какие же? — Так ты по доброте душевной все это время пялился на меня, пока я пытался сделать хоть что-то с этой магией? Или это подразумевалось в той самой дружбе, о которой ты тогда так красочно говорил? — Я просто хотел тебе помочь. — Помоги сейчас, — Малфой вырвался и принялся ходить туда-сюда. Гарри следил за его перемещениями. — Здесь. — Тогда ответь на мои вопросы. — Я отвечу, — Драко остановился и уставился на него, — если ты ответишь на мои. — Но я этого не сделаю, значит, мы в тупике, — Гарри ощутил волну раздражения. Они ходили кругами, будто вечно скользили по одной и той же дорожке. Нечто невидимое сковывало его, и он хотел лишь одного — избавиться от этого чувства. Малфой замолчал. Он стиснул кулаки и уставился в сторону, глядя туда, где Гарри не видел ничего и только ощущал веяние неприятных воспоминаний. — Просто заставь меня это сделать, — отчаянно процедил Драко. — Мне просто нужно это. — Как я могу заставить тебя? Ты должен сам это сделать, захотеть этого. Мои советы бесполезны, если то, что тут, — Гарри поднял руку и смело коснулся высокого лба слизеринца. Тот обжег его взглядом и отмахнулся от его руки, — мне неизвестно. Малфой выругался. Он вновь посмотрел на страшную статую, будто ища у нее совета. — Но я хочу. Мои мысли сильные, не слабей твоих! — Они о любви? Драко отвел взгляд. Минуты тянулись вечно. — Да, о любви, — наконец, тихо ответил он. Внутри Гарри что-то вспыхнуло и задрожало, и он запоздалым порывом попытался подавить это чувство. Хорошо, что он больше не прикасался к юноше, иначе Малфой бы обо всем догадался: его тело вздрогнуло и одеревенело, а ладони мигом стали влажными. Гарри испытывал стойкое чувство отвращения к своему отчаянному порыву надежды, потому что на лице слизеринца не было ни капли нежности или чего-то, способного укрепить это жадное пламя. Малфой был полон презрения, печали и странного, острого чувства. Гарри сделал шаг назад, надеясь, что дистанция поможет ему сохранить мир в душе. Его состояние в последние дни оставляло желать лучшего, а утром он и вовсе чуть не впал в апатию (лишь происшествие в ванной помогло) — сейчас ему казалось, что край как никогда близок. Гарри сам шел к нему, и то, что Малфой собирался прервать их встречи, тут было ни при чем — он желал сорваться в этот обрыв. Он устал ждать его, думать о нем и представлять, что там на дне. Может, это место — одинокое, где никто не сможет ему помешать — было идеальным для прыжка. Третье испытание через два месяца, и если все это время он не будет видеться с Малфоем, то нет смысла столько ждать. Можно упасть во тьму сейчас, а все остальное время просто... быть. — И что в ней? — несмотря на то, что внутри у него все было сжато в тугую пружину, готовую в любой момент с силой ударить, голос Гарри звучал почти спокойно. Малфой этого не замечал, но гриффиндорец чувствовал опасные, холодные нотки ревности и равнодушного любопытства в своих словах. — В смысле? — О чем ты думаешь? О счастье, о страдании? — Не знаю, — Малфой выглядел загнанным в ловушку. Меж его бровей залегла морщинка, он тяжело дышал и не поднимал взгляда, — все сразу. Это плохо? — Это хорошо. То, что нужно. — Нужна грусть? Счастье в боли? — Это сильней всего задевает, — задумчиво произнес Гарри. — Патронус должен состоять из искреннего света, а боль от несбыточности прекрасной, далекой мечты не может лгать. И эта сила... Тебе нужен символ? Знак того, что ты полон света? Гарри смело смотрел на юношу. И хотя Малфой не поднимал более лица, глядя куда угодно, но только не на гриффиндорца, он знал, что его слова достигают цели. Медленно, просачиваясь сквозь его привычную боль, к нему приходило некоторое осознание, будто понимание того, что происходит с Драко. Малфой хотел не защитника от дементоров, он хотел света и доказательства того, что он способен его создавать. И хотя слов Тома Реддла о том, что они — слизеринцы — похожи, он не помнил, смысл наверняка остался в нем, в его крови, в его душе. — Ты не поймешь меня. — А может быть, только я тебя и пойму, — Гарри хотелось взять его за руку, но он бы не решился. Малфой вдруг показался ему совсем юным, чистым и невинным — даже воспоминания о самых гнусных его поступках не могли его переубедить. Этого Малфоя — Драко — видел лишь он один; только у него была возможность заглянуть в его душу так глубоко. Разве что Северус со своей окклюменцией мог переворошить его мысли, но даже там, в светловолосой голове, Гарри уже был. — Да неужели? — Я был здесь, помнишь? Я все видел и все помню. Я могу представить твои чувства. — Ты не можешь. Если бы мог, то не задавал бы мне этих вопросов. — А что мне сделать?! — Гарри разозлился. Они ходили кругами, цепляли друг друга, будто трусливые дуэлянты, не могли ни сойтись, ни расстаться. Малфой требовал от него того, чего сам отчаянно боялся, во что не верил, и не делал ни единой попытки помочь, а Гарри так быстро утопал в своих рассуждениях, что порой ему казалось, будто он сейчас сорвется. Просто схватит слизеринца за грудки и встряхнет изо всех сил, выпалив в лицо все свои мысли, а потом сбежав. — Вызови Патронуса сам, если тебе так хочется сохранить все свои мысли и чувства в секрете. Я не должен вытаскивать их из тебя. — Я... — Пойдем отсюда, сегодня ничего не выйдет, — Гарри не был уверен в том, что у него получится. Он пытался, пытался, но его слова и стремления разбивались о Малфоя. Драко никогда не любил раскрываться, и, когда это происходило, между ними начиналась буря. Он раскрылся тогда, в коридоре, его мысли и чувства хлынули на гриффиндорца — это нужно было и сейчас. Гарри развернулся, чтобы попытаться уйти, но в этот момент Малфой схватил его за рукав. Это было так неожиданно, что гриффиндорец вздрогнул, в изумлении уставившись на белые пальцы, крепко державшие его за мантию. Он поднял взгляд на лицо юноши, но Драко не смотрел на него, отворачивался и выглядел совершенно убито. Он был словно где-то далеко, где-то у статуи Салазара Слизерина. Его верхняя губа дрожала, а нижняя — капризная — казалaсь припухшей. Гарри замер, ожидая, когда Малфой решится на что-то — и внутри него продолжали гореть желание и надежда. Драко вздохнул тихо и печально. Он уставился на тело василиска и начал рассматривать его так пристально, будто это был любопытнейший экспонат. А потом он повернул голову и взглянул на Гарри. — Я скажу, — сказал он. — Я скажу... «Не уходи». Гарри непонимающе смотрел на него. Он более не пытался выдернуть свой рукав из захвата чужих пальцев, а просто замер, будто обратившись в камень, и внимательно прислушивался к словам и дыханию Драко. Тот словно достиг своего собственного края и теперь смотрел в пропасть, не зная, что на дне. Сомнения и тревоги мучали его, но он держал свое лицо. — Ты прав, — с трудом начал он, отпустив Гарри и отведя взгляд. — Я не хочу стать таким же, как Он. Если у меня будет Патронус, то меня не затянет. — Малфой, ты... — Я знаю, ты мне уже говорил. Но я, — он понизил голос до шепота, — чувствую это в себе, — его глаза странно заблестели, и Гарри, воспользовавшись тем, что стоял очень близко, заглянул в них. Выражение этих серых глаз было странным, испуганным, восхищенным и пораженным одновременно. — Злобу, ненависть, презрение... Я ими переполнен. Они будто змеи в моей груди, черные и склизкие, это так... уродливо. Я чувствую, — голос предал его, став тонким и слабым, — отвращение. Даже к своему отражению. Я хочу, чтоб это прошло, мне нужно что-то... иное. Малфой замолк. Гарри не знал, что сказать, и просто смотрел на него, будто видя в первый раз. Он заставлял юношу говорить все это, вытягивал из него откровение, но это было нужно. Драко сказал ему, и Гарри понял его чувства. Он ошибался, когда считал Малфоя невосприимчивым к собственному яду; может, общение с Гарри показало ему иную сторону жизни, взаимодействия... Драко столько лет гнался за знаменитым гриффиндорцем, и, наконец, когда он его догнал — что он мог почувствовать, понять и принять? Гарри знал, что значит чувствовать отвращение к своему отражению из-за внутреннего горя, несовершенства и страдания. Он мог видеть это — видеть тьму, зло, чувствовать их движение в своей груди. Малфой мог научиться этому у него. Но Драко изменился.. За все это время — три года — он стал другим. Гарри смог его изменить, смог увидеть в нем те качества, каких не видел никогда, ощутить собственную потребность в нем. За какие-то ничтожные три года он по уши в него влюбился. Но сейчас ему самому нужно было меняться. Гарри должен был сделать что-то новое, опасное, нужное, и решимость копилась в его мышцах, будто истома. Они оба должны были прыгнуть. Прямо сейчас. — Не бойся, — Гарри коснулся его локтя, — я же обещал тебе, что не дам Волдеморту добраться до тебя. В тебе море света, Драко, просто тебя заставляют его прятать. Может, если ты почувствуешь себя... свободным от всего, он хлынет из тебя. Малфой непонимающе смотрел на него. Его рот был напряжен, а взгляд казался таким прозрачным, будто кристальным. — Свободным? — тихо переспросил он. Гарри кивнул и позволил себе крепче сжать пальцы на остром локте. — Когда я впервые вызвал телесного Патронуса, я был свободен. Я боролся за то, что по-настоящему дорого мне. Я знал, что у меня получится. — Это слишком непонятно для меня. — Но ты ведь тоже боролся, — Гарри улыбнулся. — Прямо здесь. Я не думаю, что в тот день ты помнил о своем отце, о правилах и воспитании. — Я был напуган. — Может, именно это и помогает. Испугаться, выйти из привычного состояния, дрожать от страха и бороться за что-то. Тогда ты будешь искренним. Гарри сам удивлялся тому, где он находит слова. Они так легко ложились на его язык, будто кто-то другой говорил за него. Но его слова наконец начали достигать цели, и лицо Драко светлело. Мальчик казался безмерно удивленным, пораженным; он стоял так близко и смотрел на Гарри... Он будто знал что-то, догадывался. И не отталкивал его, просто разглядывал, думая о своем. — А ты свободен? — вдруг спросил Малфой. — Нет, — слова вырвались из Гарри быстрей, чем он понял, что нужно сказать. Но это было правдой, он давно уже лишился своей свободы. Даже в своих мыслях он не чувствовал себя в безопасности, и, хотя окклюменция защищала его, он все равно держал все под контролем. Даже мысли о Драко он сдерживал, не допускал ничего лишнего, будто боясь, что кто-нибудь украдет их. Но здесь, сейчас Гарри казалось, что он может освободиться. Пусть ненадолго, но он чувствовал это — будто прохладный ветерок касался его лица. — Почему? — Я должен убить Волдеморта. — Ты не обязан это делать. Гарри усмехнулся. Он обязан. Так решил Дамблдор, Волдеморт и он сам. — Ты сам все видел. Он хочет, чтобы это был я. — А чего хочешь ты? «Чтоб все были счастливы. Чтоб мои любимые не страдали. Чтоб Том Реддл исчез навсегда. Чтоб на мне не висел тяжелый крест предназначения. Чтоб я мог жить спокойно и мирно. Тебя». — Чтоб ты вызвал своего Патронуса, в конце концов. Малфой почти улыбнулся. Он заметно расслабился, будто, задавая вопросы и загоняя в угол, он смог набраться уверенности. — Тогда мне нужно снова испугаться, да? — Не испугаться, — Гарри задумался. Малфой смотрел ему в лицо, и поэтому он не мог выдать себя случайным взглядом и особенным выражением глаз. Он говорил, думал о Патронусе и чувствах слизеринца, но в то же время он размышлял только о себе и том, на что он готов ради собственного освобождения, — скорей... сделать что-нибудь или ощутить что-нибудь, что толкает тебя к борьбе, к искренним переживаниям. — И что мне сделать? — Ты сам должен решить. Малфой на мгновение стал таким растерянным, будто перед ним раскинулось целое море возможного выбора. Гарри наблюдал за ним. Он подталкивал Драко к обрыву, заставлял его, и это было эгоистично, даже несмотря на то, что Малфой сам этого хотел. Но слизеринец понятия не имел, что его ждет на дне; он просто томился в своей клетке, а Гарри знал... Это может быть последней встречей. Это может быть их концом. — Я тебе помогу. Слизеринец с плохо скрытой надеждой взглянул на него. — И как же? — Попытайся вызвать Патронуса. Просто... сосредоточься. Думай обо всем сильном и искреннем, что ты переживал. — А ты? — Не думай обо мне. Малфой странно хмыкнул и отвернулся. Он поднял палочку и нацелился на одну из колонн. — Ладно, — он пожал худым плечом. Гарри отошел в сторону — он думал, переживал и не хотел, чтобы Малфой увидел его лицо. Мальчик взглянул на светлые волосы слизеринца, аккуратное ушко, острую линию его скул и четкий, напряженный профиль. Он много раз видел все это — и в прошлый раз тоже, — но часто бывал до ужаса слеп. Гарри вспомнил, как увидел его впервые: тогда он не думал, что этот маленький, заносчивый мальчик станет его школьным врагом на долгие годы, а потом... — Экспекто Патронум! — яркий свет сорвался с палочки Драко и загорелся, будто чистый лунный луч. Он освещал Тайную Комнату, но не обретал тела, пылая, словно щит. — Видишь, какой он сильный? — прошептал Гарри на ухо слизеринцу и насладился тем, как тот вздрогнул. Он мельком оглядел фигуру юноши — высокий и тонкий. Красивый. — Нужно сильнее. — Старайся. Малфой был напряжен, сжат, его губы подрагивали, а в глазах было что-то хищное и острое. Он не был добрым, вовсе нет — но в нем был свет. Гарри не понимал, из какого источника он идет — неужели из любви? Драко сказал, что у него несчастная любовь, но может ли это быть правдой? Может ли он быть влюбленным в какую-нибудь милую, не замечающую его девушку? В кого-нибудь вроде Чжоу, очарованной Седриком, или Джинни, считающей его злобным снобом? Гарри тихо вздохнул: в этом не было бы ничего удивительного. Это возможно. Но это не так, не так, не так. — Экспекто Патронум! — и свет стал еще ярче. Он ослеплял, освещал почти все уголки ужасного зала. В его сиянии тело василиска казалось бледно-зеленым, будто вся его чешуя — остатки, что не понадобились профессору Снейпу - выцвела. Драко раздраженно дернул рукой. Свет погас, но Гарри тут же поднял свою палочку. Он позволил себе придвинуться чуть ближе, кинуть взгляд на одну тонкую прядку, выбивающуюся из идеальной прически. — Экспекто Патронум, — негромко произнес он, но сила, которая вдруг потоком хлынула сквозь его тело, была могущественна. Грациозный олень скользнул на пол Тайной Комнаты, прошелся перед юношами, гордо склонив голову, увенчанную короной рогов. Он будто бы изменился: в его мощном теле появилось величие и пронзительность. Малфой в восхищении смотрел на Патронус. Его глаза сияли прямо как у волшебного оленя. Его губы раскрылись — они были влажными и блестели. Драко в третий раз поднял палочку, направив ее на серебряного зверя. — Экспекто... Гарри казалось, что он целую вечность смотрел на него. В какое-то мгновение он сомневался, дрожал и боялся, а потом вдруг в нем родилось непоправимое равнодушие к будущему. Это было похоже на бутон, который долго-долго тянулся к свету и вдруг раскрылся, лишив себя цели. Теперь он просто жил, цвел, радовал глаз и больше не пытался сжаться или распрямиться. Момент, секунда обрели смысл, и Гарри как никогда ясно понял, что значит фраза «жить настоящим». Воздух обрел вкус. Все, что когда-либо сводило его с ума, вдруг упорядочилось. Все стало ясно. Он наклонился вперед и поцеловал Драко в уголок двигающихся губ. Это тоже была секунда — он тут же отпрянул, — но великолепные глаза Малфоя уже смотрели на него. — ...Патронум, — невольно и тихо закончил Драко, неотрывно, испуганно и пораженно глядя на Гарри. И в этот момент что-то произошло. Будто в глубине его зрачков родился новый свет. Малфой судорожно вздохнул, его ресницы затрепетали, а тело вздрогнуло. С кончика его палочки сорвался невиданный образ и взмыл к каменному потолку, разбрасывая вокруг себя серебряные искры. Гарри не мог на него посмотреть.