Вперед в прошлое

Если встретите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ... — Если Сам-Знаешь-Кто так красив, как ты говоришь, то я совсем не против, чтобы он попытался меня убить, — легкомысленно хохотнула Лаванда, ожидая, что остальные поддержат ее шутку, но за столом воцарилось молчание. Все смотрели на нее долгие несколько секунд, и девушка заметно стушевалась. Ее скул коснулся румянец. — Что? — Идиотка, — прошипела вдруг Гермиона, опираясь руками о стол и чуть наклоняясь вперед. Все тут же, как по команде, повернулись к ней, уставившись на девочку с удивлением. Рон восторженно втянул носом воздух, глядя на подругу, — та ругалась так редко, предпочитая сдерживать себя, что это всегда было неожиданностью. Лаванда же подалась вперед, и ее глаза загорелись недобрым ведьмовским огнем. — Что ты сказала? — тихо и угрожающе произнесла она. Гермиона скрестила руки на груди, откинувшись обратно на спинку своего стула. — Я сказала, что ты и-ди-от-ка. Которая не думает о том, что говорит. — Я просто пошутила! Разве ты, мисс Самая Умная, не должна была этого понять? — огрызнулась Лаванда. Она посмотрела на Парвати, сидящую рядом, но та лишь беспомощно взглянула на подругу. — Хватит, — устало прервал их Гарри. Ему не хотелось выслушивать эту глупую ссору. Лаванда Браун никогда не блистала умом, поэтому он не был удивлен тем, что она сказала; это лишь заставило его сильней утвердиться в своих выводах. — Это неважно. — Это важно, Гарри, — настояла Гермиона. — Все должны понимать, что как бы Сам-Знаешь-Кто ни выглядел, он — злодей. Допуская подобные шутки, мы сами же пошатнем уверенность людей в том, что с ним нужно бороться! Сколько еще в мире девочек, как Браун, которым лишь бы... — Лишь бы что?! — вновь ощетинилась Лаванда. — Бороться? — Дин, который пришел за их стол, оставив Симуса дуться в стороне, вопросительно приподнял брови. — Но разве же он нападает? То есть, — он прервал Рона, уже открывшего рот и грозно насупившегося, — я в курсе, что вы уверены, будто все эти беспорядки в Лондоне — его рук дело, но ведь доказательств у вас нет, так? — он взглянул на Гарри и ткнул пальцем в газету, лежащую посреди стола. — Тех, кто это делал, уже поймали и отправили в Азкабан. — Ага, в Азкабан, который контролирует Сам-Знаешь-Кто, — хмыкнул Рон. — Этих волшебников небось уже отпустили. — С чего ты это взял? — настаивал Дин. Он окинул взглядом всех собравшихся за столом. Гарри, Рон и Гермиона сидели рядом с близнецами, Невиллом и Джинни; на другой стороне стола расположились Дин с Лавандой и Парвати, а рядом с ними — Колин Криви и гриффиндорская команда по квиддичу. Гарри был очень тронут тем, что его товарищи присоединились к их «застолью», хоть и сделали они это только из любопытства, толком не зная, что происходит. Но их любопытство быстро сменилось озабоченностью, и ребята начали настороженно переглядываться... Дин тем временем продолжал: — То, что было написано в той газете Ордена, основывалось только на побеге Пожирателей смерти. Но почему вы отрицаете возможность того, что версия Пророка правдива? Сириус Блэк был первым, кто сбежал из Азкабана, да и его прошлое весьма туманно — ему вполне под силу освободить еще некоторых человек, раз уж он знает способ. — Бред, — не выдержал Гарри, который все это время хмуро разглядывал Пророк. Юноша перевернул газету так, чтобы лица Реддла не было видно, — он не мог терпеть его присутствия. Это было невозможно и нереально. — Сириуса Блэка оклеветали, и он не имеет никакого отношения к произошедшему с Пожирателями. Их освободил Волдеморт, — сидящие за столом разом вздрогнули, — а взрывы он устроил, чтобы пропихнуть Малфоя в кресло Министра. После этой статейки, — Гарри с безграничным отвращением взглянул на тонкие страницы, — это будет намного проще. — То-то старина Драко обрадуется, — пробурчал Рон. — Если его отец станет Министром, что тут начнется... — В Хогвартсе Дамблдор, — несмело произнес Невилл. — Он сможет нас защитить. — Даже Дамблдор не сможет просто взять и закрыть школу от внешнего вторжения, — неожиданно разумно произнесла Парвати, глядя на руки Гарри. — Помните летние статьи? Будет проверка. А если родители начнут возмущаться? Многие уже начали, — она кинула взгляд в сторону Симуса, делающего вид, что он читает, но на деле уже пятнадцать минут сидящего над одной и той же страницей. Гарри слушал ее очень внимательно. Когда кто-то другой озвучивал его мысли, ему начинало казаться, что ситуация упорядочивается, но в этот раз все становилось только хуже. Он не видел выхода. Все было действительно плохо. Дамблдор дал ему добро на создание кружка ОД. Возможно, он сделал это не столько ради обучения учеников, сколько ради того, чтобы развеять самого Гарри. Он должен был понимать состояние своего ученика, и подобная деятельность, создающая ощущение того, что они хоть что-то делают против Волдеморта, должна была помочь ему прийти в себя. Он сказал, что Гарри может начать, когда пожелает, но Гарри пока не желал. Ему было тяжело, и он не был уверен в том, что сможет сейчас стать хорошим учителем. Ему требовался хоть один луч света, надежды, но вокруг было темно. Это был ужасный день. Острый, как стекло. С самого утра чувства Гарри скакали то вверх, к радости, то вниз, к черному отчаянью, а предчувствие стало всеобъемлющим. «Драко», — подумал он и устало прикрыл глаза. Голова болела нестерпимо, хотелось спать. Шрам ныл, не переставая, и гриффиндорец отчего-то знал, что значит эта боль. Волдеморт был близко, прямо рядом с ним — прямо в его голове. Гарри боялся заснуть и расслабиться, его внутренние барьеры дрожали и напрягались, как паруса под сильным ветром. Он желал бы никогда в жизни не погружаться в сон. — Если Тот-Кого-Нельзя-Называть вернулся и вновь приступил к своей... деятельности, то почему он медлит? — спросил Питер Кенби. — То есть, это совсем не похоже на то, что он делал раньше, — его взгляд неуверенно скользнул на Дина, а потом на Гарри. — Мой отец рассказывал мне, что до того, как Гарри... — он запнулся и нахмурился, — до того, как он погиб, маглы умирали постоянно, маглорожденных отлавливали, схватки вспыхивали то тут, то там... Сейчас этого нет. Не мог же он одуматься, правильно? — Он просто понял, — Гарри устремил взгляд в окно, за которым уже разлилась холодная, облачная, ветреная ночь, — что путем террора ему не подчинить магический мир. — И теперь он, что, решил стать Министром? — спросила Парвати. — Нет, — покачал головой Гарри. — Ему нужна истинная власть, а вовсе не ее формальная сторона. — Ты хорошо его понимаешь, — заметила вдруг Кэти Белл, задумчиво разглядывая его своими светлыми глазами. — И много о нем знаешь. — Да, — согласился Гарри, не отрывая взгляда от темноты. — Знаю. Будто бы темное покрывало опустилось на их уединенный уголок. Гарри почти ощутил, как между ним и всеми остальными вырастает стена. Он знал, как подозрительно выглядит то, что он говорит, понимал, что напоминает безумца, но он более ничего не мог сделать. Юноша открывал перед ними правду, но принимать или не принимать ее было их решением. — И все-таки я не могу поверить, что это он, — воскликнул Фред, разрушая нечто печальное и опасно холодное, появившееся после слов Кэти. Он схватил газету и уставился на фотографию. — Не могу и все. Неужели этот — он коснулся пальцем изображения темноволосого Тома Реддла — может быть тем чудовищем, которого ты описывал? — Это он, — сказала вдруг Джинни. Гарри резко повернул голову и взглянул на нее. Девочка смотрела на него в ответ. Ее рыжие волосы казались потускневшими, а на лице застыло странное выражение отвращения, стыда и растерянности. Но в ее теплых глазах было еще что-то, что-то совершенно особенное: это была тень узнавания. Джинни вспомнила его. — Откуда ты знаешь? — спросил ее Рон. Джинни покачала головой. Она не могла сказать этого при всех. — Ладно, — Гермиона хлопнула ладонями по столу, привлекая внимание, — сейчас нет смысла ругаться и искать доказательства. Все мы, — она обвела темным взглядом присутствующих, — верим Гарри. Подождем, что будет дальше и что скажет на это Дамблдор. — Все решает директор, — заметила Анжелина. — Мы все равно ничего не можем сделать. — Да, — Гермиона вдруг растеряла весь свой решительный пыл и задумчиво взглянула на свои руки. — Хм. — Утро вечера мудренее, — произнесла Алисия, поднимаясь. Все согласно закивали. Прощаясь и желая всем спокойной ночи, они начали расходиться, и вскоре за столом остались только Гарри, Рон, Гермиона, близнецы и Джинни. Когда Невилл, ненатурально зевая и поглядывая на друзей, поднялся в спальню вместе с Дином, Гермиона наклонилась вперед и зашептала: — Джинни? — она внимательно посмотрела на девочку. Людей в гостиной было еще много, но многие из них сидели здесь лишь для того, чтобы краем уха слушать разговор за столом в углу. Они не решались подходить, но их интерес не давал им просто закрыть глаза на тайное собрание. — Что ты говорила? — Ну, — Джинни заметно стушевалась под взглядами братьев. Гарри кивнул ей, показывая, что уже знает то, что она хочет сказать. Девочка опустила лицо, задумчиво разглядывая блики ламп, отражающихся на поверхности стола. — Мне кажется, я уже видела этого человека. И иногда у меня возникает чувство, будто я была с ним знакома. — Была? — переспросил Джордж. — Что значит — была? — Когда в прошлом году, на поле, — она снова посмотрела на Гарри, — я услышала о Сами-Знаете-Ком, у меня возникло странное чувство. Я словно... вспомнила что-то. И сегодня, в газете — я помню это лицо. — Что это значит? — Уизли и Гермиона тут же повернулись к Гарри, ожидая, что он немедленно решит загадку. Юноша сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел перед собой. Стоило ли им знать ту страшную историю? Он стиснул руками свои колени. Молчаливое ожидание друзей давило на него. Он решил им рассказать. Его рассказ был коротким, но произвел на друзей сильное впечатление. Джинни, щеки которой покрылись румянцем, отвернулась и уставилась на пламя в камине. Ее глаза казались пустыми, жесткая тень залегла в чертах ее лица. Она была еще совсем юной, но Гарри видел, что она взрослеет так же быстро, как и все они. Близнецы, переглянувшись, прижались друг к другу и задумались. Гермиона коснулась руки Джинни, а Рон, будто невзначай, придвинулся ближе к подруге. Беда заставляла их держаться вместе, сближала их, но Гарри она отталкивала в сторону, будто чужого. Его слова были причиной всеобщей печали, и он знал это, поэтому сидел, глядя в сторону, и думал, как далеко это может зайти. Он первым поднялся из-за стола, и, будто следуя его примеру, поднялись и остальные. Гермиона ушла вместе с Джинни, тихо что-то ей говоря, — наверняка пытаясь узнать, на что похоже было ощущение воспоминания. Гарри был рад, что Гермиона при всем ее желании знать больше остальных не смогла бы вспомнить ни одной своей встречи с Лордом Волдемортом, потому что ей повезло не попасться на глаза этому чудовищу. Впрочем, этого нельзя было сказать о Беллатрисе Лестрейндж, которая пытала Гермиону в Малфой-Мэноре. Но Гарри никогда бы ей об этом не рассказал. На каменной лестнице, ведущей в спальню мальчиков, Рон ухватил Гарри за рукав, вынуждая остановиться. — Я хочу убить его, — тихо сказал он, когда юноша повернулся к нему и удивленно на него воззрился. Его голубые глаза казались почти черными. — Малфоя. Гарри вздрогнул. Он внимательно посмотрел на друга, а потом качнул головой. — Порой я тоже этого хочу, — признался гриффиндорец. Это было не самым достойным желанием, но Люциус Малфой был его врагом. Он ненавидел eгo почти так же сильно, как и Волдеморта. Гарри никогда бы не простил ему страданий Драко так же, как и не мог простить их себе. — Мы это сделаем, — с тяжелой уверенностью произнес Рон. Гарри не стало легче. Он смотрел в широкую спину приятеля, поднимаясь следом за ним, и думал, думал. Сейчас ему было не до Люциуса Малфоя — с каждым шагом он ощущал, что его уверенность в сегодняшней ночи крепнет. Он должен был как-то защититься, спастись, но ни одной идеи, кроме как вовсе не спать, в голову ему не приходило. Но это была невозможная мысль, потому что тело его ломило от усталости. Даже надежда на зелье сна без сновидений была слабой. Это никогда не было просто сновидением. Гарри долго стоял под холодным душем, пытаясь взбодриться. Когда он вернулся в спальню, мальчики уже забрались в свои кровати. Они не спали, но и не разговаривали. Гарри не стал нарушать тишину, забрался на кровать и задернул полог, негромко пожелав всем приятных снов. Ему казалось, что он сидит нe на упругом матрасе, а, по меньшей мере, висит над пропастью. Достав волшебную палочку и Карту Мародеров, юноша принялся разглядывать точки с именами, сейчас заполнившие гостиные и не слоняющиеся по замку. Снейп, Грюм и МакГонагалл были в кабинете Дамблдора. Гарри наблюдал за ними какое-то время, а потом резко дернулся: он чуть не уснул. Его взгляд скользнул дальше, цепляя имя Седрика Диггори в пуффендуйской гостиной. Никого, кроме него, там не было, и Гарри вдруг захотелось очутиться там с ним. Может, Диггори смог бы дать хороший совет. Ему не хватало Седрика. Гарри проверил, находится ли Малфой в спальне, и уже собирался убрать Карту, как вдруг его взор зацепил кое-что странное. В самом углу Карты, там, где граница Хогвартса сливалась с Запретным лесом, находилась точка, подписанная «Дефесор Крайфер». Эта точка двигалась довольно быстро, идя вдоль границы, а потом вдруг исчезла, шагнув за нее. Гарри во все глаза смотрел на пергамент, не зная, что и думать. Почему Крайфер вдруг появился на его Карте? И куда это он направился посреди ночи? Гриффиндорец решил завтра непременно найти ответы на свои вопросы. Сегодня у него уже не было сил. Голова болела, и он, поддавшись этой боли, лег и убрал Карту под подушку. Стоило ему сжать палочку в руке и закрыть глаза, как он тут же погрузился в сон. Ночью это случилось. Гарри снилось что-то странное поначалу: он наблюдал за тем, как по Карте Мародеров носятся точки, подписанные «Северус Снейп» и «Питер Петтигрю». Он пытался уследить за ними, но они все время норовили спрятаться где-нибудь в самом углу Карты, где он не мог их достать. Но потом сон его развеялся. Гарри показалось, что он уже проснулся, но белизна, пришедшая на смену сну, начала наливаться цветом и густой темной краской. Юноша обнаружил себя в темной комнате, единственным светом в которой был свет луны, заглядывающей в окно. Холодные, будто острые лучи ложились на пол неровным узором, бросали отблеск на чёрную старинную мебель. Ее было немного, но она была массивной: в основном это были книжные шкафы, забитые пухлыми фолиантами и склянками. Гарри медленно оглядывался, не понимая, почему во сне — а это точно была не реальность — он знает, что еще не проснулся. Гриффиндорец опустил взгляд на свои руки, и те показались ему невероятно четкими, абсолютно настоящими — не то что расплывчатые, не имеющие точных границ, если смотреть на них, сосредоточившись, предметы во снах. Гарри шагнул к окну, и то, будто в насмешку, ускользнуло от него. Он сделал еще шаг, но ни стена, ни книжный шкаф к нему не приблизились, будто пол двинулся навстречу, сведя на нет его движение. Юноша попробовал снова, изменив направление, и только тогда он вдруг ощутил чужое присутствие. Словно чужое дыхание коснулось его волос, чуть шевельнув смоляные прядки. — Гарри, — раздался шипящий, до ужаса знакомый голос. Юноша резко обернулся, и его взгляд моментально нашел фигуру в темноте, которой — он был уверен — там не было секунду назад. Волдеморт был почти рядом. Он прямо сидел в высоком кресле с резными подлокотниками, больше напоминавшем трон. Его белая кожа почти светилась в темноте, словно отражая холодные лунные лучи, — она жутко контрастировала с черной, наглухо застегнутой длинной мантией. Его красные глаза вспыхнули, будто два маленьких уголька, тонкие губы чуть приоткрылись, обнажив острые зубы и змеиный язык, на секунду высунувшийся наружу. Лицо Волдеморта — не такое, каким Гарри его видел в их последнюю встречу, гораздо более страшное, змеиное, почти потерявшее сходство с человеческим, — ничего не выражало, только горящие глаза смотрели пристально, цепко и почти любопытно. Его левая рука с длинными пальцами расслабленно лежала на подлокотнике, зато правая крепко сжимала волшебную палочку. Гарри хватило одного крошечного взгляда, чтобы узнать ее. Его сердце отозвалось болью, которая отрезвила юношу и сняла оцепенение, охватившее его мысли при виде этого монстра. Волдеморт держал в руках палочку Гарри, сделанную из остролиста и хранящую внутри перо феникса Фоукса. Гарри его не боялся. Он боялся его присутствия, его влияния, последствий их встречи, но не его самого. Он ненавидел и презирал его. Но сейчас юноша был как никогда слаб перед ним. Гарри не понимал, что происходит, и страх, что Волдеморту удалось проникнуть в его разум и эта страшная сцена — всего лишь его месть, способ помучить гриффиндорца, — завладевал им. Бороться с этим страхом было невозможно, потому что Гарри не мог даже сдвинуться с места, чуть дрожа. Это мог быть конец. Прямо сейчас он мог стоять перед самой последней бездной, на этот раз полной смертельных пик на дне. — Как тебе результат моих многодневных экспериментов? — спросил Волдеморт чуть насмешливо, и Гарри убедился, что это не сон. Надежда на то, что это просто его извращенное сознание подкинуло ему кошмар, умерла. Юноша ощутил, как слова Тома Реддла достигли его. Перед ним, и правда, был Волдеморт. Но не тот, что в реальном мире, другой: вероятно, его истинная сущность, похожая на гибрид рептилии и человека. Сущность, которую не изменить с помощью зелий. «Связь», — подумал Гарри. Она изменилась. Она углубилась. «Я в его разуме». — Манерами ты так и не овладел, и мне жаль, что сейчас я не могу преподать тебе должного урока, — Волдеморт направил на Гарри его собственную палочку, но ничего не произошло. Юноша напряженно ждал, стиснув кулаки и не сводя взгляда с ненавистного лица. Волдеморт сумел втянуть его в свое сознание? Если бы Гарри был хорошим легилиментом, он бы смог проникнуть в него еще глубже, найти потайные выходы из этой черной комнаты. Но легилиментом он не был, и мальчику оставалось только стоять и слушать шипящий голос, режущий его изнутри. Волдеморт все говорил: — На вопросы нужно отвечать, Гарри, иначе тебя сочтут невоспитанным. Но я хорошо тебя знаю и даже прощу тебе эту вольность, потому что уверен, что ты действительно поражен. «Он рад», — подумал Гарри. Рад и глумится. Волдеморт был склонен к театральности, когда чувствовал себя хозяином положения. Сейчас он по праву мог так себя чувствовать, потому что Гарри ощущал себя пойманным в ловушку. Он настороженно следил за ним, не зная, чего ждать. Волдеморт не мог достать до него магией и мог только говорить, но кто знает, какие еще козыри он спрятал в рукаве? Гриффиндорец понятия не имел, как ему выбраться из этой ловушки. Что он мог сделать? — Что происходит? — процедил юноша сквозь зубы. — Я сумел добраться до тебя — вот, что происходит, — милостиво пояснил ему Волдеморт. В его шипящем голосе появились скучающие нотки, хотя уродливое лицо по-прежнему выражало лишь любопытство. — Дамблдор не придет тебе на помощь здесь. — Здесь? — Гарри чувствовал, как напряжение растет, а вместе с ним и отчаянье. Волдеморт подобрался слишком близко. В этот раз он с легкостью прошел через все препятствия. — Во сне, Гарри, — усмехнулся Волдеморт. — Ты просто спишь. И ты предсказуемо беззащитен. В нашем с тобой прошлом уже был подобный эпизод, ты помнишь? Сириус. Гарри помнил, и его руки рефлекторно сжались в кулаки. Тот обман, вторжение в его разум привели к ужасному событию — к смерти близкого человека. Гарри почувствовал, как ненависть и злоба, притупленные шоком, растерянностью и непониманием, вновь вспыхнули в его груди. Он шагнул вперед, и вдруг невидимая сила оттолкнула его обратно, словно перед ним и Волдемортом была натянута тугая пленка. — Ты не можешь преодолеть границы своего разума, Гарри, потому что ты слаб и неопытен, — бескровные губы Тома Реддла растянулись в оскале. Змеиный язык вновь скользнул между зубами, будто пытаясь дотянуться до мальчика. Это было жутко и отвратительно. — И это мне только на руку. Я потратил много сил, чтобы сделать нашу с тобой связь еще крепче, — это гораздо проще осуществить, зная, что ты — один из моих крестражей. Гарри сжал кулаки. Он ждал. Он знал, что вскоре должна прийти боль. — Что тебе нужно? — процедил юноша сквозь зубы. — Все то же, — Волдеморт чуть подался вперед, и его красный взгляд впился в глаза Гарри. — Мне нужна часть моей души. — Что ж, попробуй забрать ее, — Гарри храбрился, но на деле он вовсе не ощущал в себе силы противостоять Тому Реддлу сейчас. Он прекрасно осознавал свою беспомощность. Разум всегда был его слабым местом, и он стоял на очень тонкой грани — если боль от вторжения перестанет быть помехой, Волдеморт победит. Для победы ему оставалось совсем немного, Орден же был бесконечно далек от нее. — Я заберу, — сказал Волдеморт, — но это может произойти разными путями. Ты можешь сдаться, Гарри Поттер. — Никогда, — резко ответил ему Гарри. Ему не требовалось времени, чтобы найти ответ. Возможно, гриффиндорец не обладал мощью Волдеморта, его хитростью и опытом, но у него точно было достаточно сил, чтобы выдерживать невероятное давление, опустившееся на его плечи. Гарри чувствовал ответственность, необходимость защитить тех, кого мог защитить только он — юноша ни за что бы не позволил себе смалодушничать и опустить руки. Правда, Гарри также понимал, что, неся на себе эти громоздкие камни, он, вероятно, необратимо изменится. Он уже изменился. — Я знал, что ты так ответишь, — Волдеморт не выглядел удрученным, наоборот, черная радостная мстительность освещала его лицо. — Ты же храбрый герой, последняя надежда магического мира. Мира или Дамблдора? Гарри прищурился. — Я крайне разочарован тем, что ты оказался таким слабаком, Гарри, — продолжал Волдеморт. — Я действительно был о тебе более высокого мнения. Имея за спиной все эти воспоминания, ты все равно вернулся под крыло Дамблдора и позволил этому старику помыкать тобой и использовать. Как ты заставил себя — такого волевого, импульсивного — сделать это? Ты испугался? Гриффиндорец стоял и слушал его. Он не мог уйти, избежать этого пронзительного взгляда — тот, казалось, навсегда теперь запечатлелся в его собственных глазах. Порой голос Волдеморта терял свои шипящие нотки, он был спокоен и поставлен, и это бесило Гарри больше всего. Юноша не хотел вести с Томом Реддлом бесед, не хотел слушать его речи, способные лгать и запутывать, — он хотел только уничтожить его. Тонкие губы Волдеморта вновь растянулись в ухмылке, выглядящей почти ласково. Тот словно говорил с неразумным ребенком. — Да, ты испугался, — ответил он сам себе, не отрывая взгляда от лица Гарри. — Не меня, конечно — ты так безрассуден, что можешь смотреть даже в глаза собственной смерти. Ты решил, что сам не справишься, а отказаться от всего, что ты на себя взвалил, твое честное сердце тебе не позволило. Так? Гарри нечего было ему ответить. Волдеморт знал его так же хорошо, как и он сам знал его. Каждое слово Темного волшебника будто обливало его грязью, но все резкие слова, все смелые речи почему-то выветрились у Гарри из головы. — Ты стал идеальным солдатом Дамблдора. Верным, готовым пасть в бою, позволяющим управлять собой, опирающимся в своих действиях исключительно на «светлые» мотивы и удивительно беспомощным без подсказки и наведения своего господина. В этом плане наш с тобой профессор даст фору любому, он удивительно хорошо умеет делать из людей тех, кто ему нужен. — Ты тоже это умеешь. Волдеморт склонил голову набок, оглядывая Гарри с ног до головы. Он сидел удивительно прямо, как будто к его спине была привязана доска. — За великой целью приходится идти по головам, — произнес он чуть тише и от этого зловеще. — Но суть вовсе не в этом. Сейчас вся суть в том, насколько крепко Дамблдор привязал тебя к себе, как хорошо выдрессировал тебя. Чувствуешь ли ты, как его воля давит на тебя? Конечно, Гарри это чувствовал. Но он смирился с этим, и в его груди разливалась боль, когда Волдеморт касался его раны. — Ты просто ребёнок, Гарри Поттер. Ты сильней многих взрослых, ты храбрей и отчаянней их, но это вовсе не отменяет того, что ты — всего лишь дитя. Наивное дитя, принявшее чужие цели, чужие убеждения и ценности. Ты не знаешь мира, за который борешься, не знаешь людей, ради которых собираешься умереть. Тебе нужно вырасти, чтобы понять, где твой собственный путь, а где дорога твоего жалкого безволия, страха и глупости. В политике и на войне нет места детям. Ты не сражаешься, не принимаешь решений, ты лишь фигура, которой управляет настоящий боец. Но ты не обязан быть ей, не обязан служить мечом. Это не твоя война: ты лишь символ, флаг, который будет видеть армия. Это война Альбуса Дамблдора и моя. — Ты убил моих родителей, — прошипел Гарри ему в ответ. В голове у него гулко бил молот, и сердце дрожало. Все переворачивалось с ног на голову, слова Волдеморта проникали в него, будто яд, отравляя. — Да, я убил твоих родителей, — отрывисто бросил Волдеморт и усмехнулся. — Я и своих родителей убил, если ты не помнишь. И много чьих еще родителей. И где же сейчас все те мальчики, которых я лишил семьи? — он сделал паузу, будто ожидая, что Гарри ему ответит. — Так случается, люди умирают на войне, и это вовсе не делает тебя особенным. Особенным и значимым тебя делает моя душа, спрятанная в твоем теле — лишишься её, и ты перестанешь иметь какой-либо вес в этой битве. Ты станешь обыкновенным, бесполезным сиротой, и твоя жизнь будет принадлежать лишь тебе. — О чем ты говоришь? — Гарри не мог отвести от него взгляда. Холодный пот тек по его спине. — Сдайся, Гарри, — повторил Волдеморт, и на мгновение юноше показалось, что это вовсе не он. Не то жестокое существо, которые пытало его на кладбище, которое пыталось вырвать его из рук Ордена. — Приди ко мне сам, и я пощажу тебя. Гриффиндорец задрожал, и его сердце заколотилось как бешеное. Все вокруг смазалось, превратившись в черное пятно, иногда прерываемое голубыми всполохами. Будто бы весь мир стерся, и в нем остались лишь они вдвоем. — Я не верю тебе. — Я не жду, что ты поверишь. Но я даю тебе такую возможность. Ты умрешь, идя за Дамблдором, умрешь молодым и познавшим лишь крошечный кусочек человеческого существования. Но ты можешь поверить мне, и у тебя появится шанс выжить. Даже если я обманываю тебя: после смерти тебе уже ни до чего не будет дела. Гарри ему не верил. Волдеморт мог притворяться кем угодно, но скрывать свою истинную сущность он не мог. Это змееподобное существо было им, в его душе не осталось ничего человеческого, пусть даже в реальности его лицо стало прекрасным. Он никогда бы не позволил Гарри уйти, потому что это бы означало, что он не победил, остановился на полпути. Юноша хорошо его знал. И даже крошечная слабость, иглой пронзившая сердце, не смогла его убедить. Волдеморт ненавидел его, все, чего он хотел — это уничтожить Гарри, навсегда стереть с лица Земли того, кто стал причиной обрушения его великих планов. — Умереть, проявив слабость и придя к тебе, это не то же самое, что умереть, лишив тебя возможности захватить этот мир, — тихо сказал он. — Мне нет дела до того, что ты говоришь о Дамблдоре, — я знаю, что он вовсе не такой добрый и непогрешимый, каким я его когда-то считал. Но он борется за то, чтобы люди — волшебники и маглы — были свободны. — Свободны! — лицо Волдеморта, до этого сохраняющее нейтральное выражение любопытства и легкой презрительности, исказилось злобой. Он вцепился в подлокотники, а на кончике его волшебной палочки — волшебной палочки Гарри — сверкнул огонек. — Маглам не нужна свобода, они сами ищут того, кто мог бы подчинить их. Они уничтожают сами себя, уничтожают этот мир — людские массы должны контролироваться жестко и твердо ради их собственного блага. — Так думаешь ты. — Не только я, — резко оборвал его Волдеморт, и его голос стал жестким, холодным и не терпящим пререканий. — Дамблдор думает так же — уверен, ты знаешь чудесную историю о нем и Геллерте Гриндевальде. Он так же, как и я, хотел захватить власть, но оказался слишком слаб, чтобы сделать последние шаги. — Ты не убедишь меня в своей правоте, Том, — Гарри ощутил удовлетворение, увидев, как скривился Волдеморт. — И не заставишь присоединиться к тебе. Я никогда не сдамся. — Посмотрим, — недобрая ухмылка расползлась по лицу Волдеморта. — Ты не ценишь моей щедрости, а это лишь добавляет минуты мучений, которым я тебя подвергну, когда заполучу. Ты не сможешь прятаться в Хогвартсе вечно, особенно теперь: я вижу по твоему лицу, как ты напуган. Дамблдор позволил тебе стать уязвимым, пока скрывал от тебя правду и побуждал изображать нормального ребенка, а когда Геллерт Гриндевальд пытался научить тебя тому, что должен чувствовать настоящий солдат, тебе не хватило целеустремлённости. Ты слаб передо мной, потому что полон слабых мест, полон привязанностей. Сколько твоих друзей мне уничтожить? Сколько видений мне наслать на тебя, чтобы ты сошел с ума? Сколько людей убить, вырезав на них твое имя? И как ты мне отомстишь? Ты беспомощен, Гарри, а мое терпение не безгранично. Если ты придешь ко мне сам, я, конечно, немного тебя помучив, отпущу тебя и твоих мерзких дружков за пределы Англии, но, если мне придется забрать тебя силой, я их всех уничтожу. Ты увидишь, как они умрут в ужасных страданиях. Подумай, стоит ли верность Дамблдору таких жертв? Гарри, как наяву, увидел все, о чем он говорил. Образ его боггарта вырос перед ним, цепляя своими холодными щупальцами. Все чувства схлынули с него, оставив только отчаянье и обреченность. — В конце концов, ты это и сам поймешь, но я буду очень разочарован, если ты опоздаешь. Гарри нечего было ему сказать. Он молчал, чувствуя, как опускаются плечи под невидимым грузом. Его взгляд потух, и юноша с печальной отстраненностью смотрел на белые руки Волдеморта, невероятно напоминающие костлявые кисти самой Смерти, какой Гарри ее представлял. — Помни о том, что я сказал тебе. Я могу показать тебе великое множество вещей, причиняющих боль, — его лица коснулось выражение почти блаженства, как будто для него эти вещи были приятны. Он говорил четко и громко, почти не шипя, словно пытаясь каждым словом забить гвоздь Гарри в голову. — Хочешь увидеть, как умерли твои родители? Или как Северус Снейп — правая рука Дамблдора, тот, кому даже ты так наивно поверил, забыв, что он был и навсегда останется Пожирателем Смерти и моим человеком — рассказывает мне пророчество? Я знаю, кто дорог тебе, Гарри, и я покажу тебе их смерть. Я буду убивать ради тебя: вспоминай об этом разговоре, читая в газетах о новых жертвах, и знай, что они гибнут из-за тебя. Я дотянусь до всех, кого ты любишь. Ты проиграл, Гарри Поттер, но ты еще можешь сохранить часть своего жалкого мирка, можешь прервать череду действительно бессмысленных жертв и уберечь тех, кому хватило глупости связаться с тобой. Просто выйди за ворота, Поттер, — больше от тебя ничего не требуется. И все закончилось так же внезапно, как и началось. Волдеморт будто канул в темноту, Гарри вздрогнул от холода и ужаса и проснулся. Боль, которую он ждал в самом начале, накрыла его, и юноша закричал, завыл, как раненый зверь, забившись в постели. Слезы потекли у него из глаз, и они были вызваны не только тем, что тысячи игл будто впились в его голову, шрам начал кровоточить, а громадный молот со всей дури словно ударил его по ушам. Он плакал от чувства огромного черного купола, накрывшего гриффиндорца с головой: перед его мысленным взором вставали картины, ужасней которых он еще не видел. Гарри дергался, хрипел, бился на одеяле — в какой-то момент он распахнул полог, неловко задев его рукой, и его крик вырвался в спальню, не сдерживаемый заклинанием. Холодный воздух коснулся лица, это отрезвило юношу и немного облегчило силу раскаленной боли, разрывающей его. Он тяжело задышал, сжавшись в комок и мечтая только об одном: умереть прямо сейчас, избавившись от мучений. — Гарри? — голос Рона прорезал ночную тишину так внезапно, что был подобен еще одной волне неописуемого страха, ужаса, от которого холодный пот еще обильней потек по спине. Гарри резко дернулся, перекатился на бок, с неожиданной ловкостью упираясь в пол ногами и руками и не давая себе удариться коленями. Он не хотел никого видеть, ни с кем говорить. Схватив волшебную палочку и покрепче прижав к носу очки, которые юноша забыл снять, он бросился в ванную комнату. С треском захлопнув за собой дверь, гриффиндорец прижался к ней спиной, но тут ноги его ослабли, и он медленно сполз на пол. Гарри не мог дышать. Ему казалось, что он уже умирает. Юноша чувствовал себя поверженным.