* * *
Стою по горло в ледяной воде на дне колодца. К отвесным стенам прибиты два заостренных колышка, на них надеты головы Фамке и Алехандро. Слышно журчание и плеск. А сверху черное небо в красных факелах. Ночь в разгаре. Где мой палач? И где ампула… Он вынырнул из воды, подняв тучу брызг. Убрал мокрые волосы, налипшие на мои глаза и мешавшие увидеть его. Сам я убрать не могу, да и пошевелиться не могу, руки связаны и плотно примотаны к моему телу толстым корабельным канатом. Я как в коконе, и холод пронизывает насквозь, я стою голый, даже трусов нет, и босиком. Киллер явился в облегающем костюме, темных очках и бессменных перчатках, полная комплектация. Вода лижет блестящую ткань, но она не промокает. И еще одно. Он близко, ужасно, непростительно близко. Если бы я не был туго связан канатом, то схватил бы его. Или хотя бы прикоснулся. Но я просто пожираю его глазами. Он прекрасен. Безупречно белая кожа без мучных следов, как мне поначалу казалось, красивые губы, которые не портит кошмарный цвет свернувшейся крови, и волосы, длинные шикарные волосы, уходящие глубоко в воду. Они тоже не намокают. Я не удивлен. Я хочу только одного. Чтобы он снял очки. Но он придвигает лицо вплотную к моему лицу и приоткрывает губы. На кончике его раздвоенного языка мерцает ампула. Чтобы забрать ее, мне нужно влезть к нему в рот. Ну или… ну… не дури. Ну да. Да… Поцеловать убийцу. Поцеловать. Я хочу этого, даже не признаваясь себе, или боясь и ненавидя его, или… Проклятье! Я помотал головой и отпрянул. Ну почему я всегда отказываюсь?! Кто сказал, что так должно быть?! Вода окрашивается кровью, и я погружаюсь в нее. Оседаю медленно на дно. Красные факелы виднеются в небе очень мутно и недолго, их накрывает черная тень. Боли нет, от холода все тело давно отнялось, конечности онемели. Я должен задохнуться, впустив воду в легкие. Глупая гуманная смерть. Он сегодня слишком добр. Он под водой. А? Что? Он действительно ушел под воду вместе со мной. Темные волосы напоминают скользких змей, и сам он похож на морскую сирену в блестящей черной коже. Гибкий и обворожительный, я глаз не могу оторвать от хищного оскала — его улыбки. В двойном ряду белоснежных зубов выдаются клыки, а между ними все так же сияет пузырек с противоядием и длинная серебристая цепочка, припаянная к крышечке. Убийца подплыл вплотную, сжимая нож, тусклое широкое лезвие будто продолжение его пальцев. Или перчаток. Или ногтей… Куда он всадит его? В мое сердце? Почки? Может, в лоб? Он перерезал канат и сделал широкий жест рукой. Издевается? Он отпускает меня. Но куда уплывать? Если я в колодце. Я не выберусь отсюда на волю, только не по скользким стенам без инструментов и веревки. Я слаб и очень замерз. И единственное, что могу сделать — это вцепиться в мучителя и не разжимать онемевшие руки. Но сначала его надо поймать. Я вынырнул, отплевываясь. Сырой воздух пропитан гнилостными запахами. Головы моих врагов разлагаются, они давненько, видать, посажены на колья. Киллер парит в воде, она доходит ему только до пояса, в черных очках пляшут кровавые отблески факелов и дрожит мое жалкое мокрое отражение. Я сам не свой, я должен сделать неимоверное, нечеловеческое усилие, чтобы не упасть обратно в ледяную воду, не захлебнуться и доползти до него. Напрасно размечтался. Он исчез. Тихий всплеск. Маленький пузырек начал опускаться на дно колодца. Киллер оставил противоядие, Господи… Но мне никогда его не добыть. На дне только ил, груды костей, коряги и камни. Ампула разбилась, я наступил на нее, пока искал, да мало ли что еще. Я так устал… Лег на воду и уставился в красновато-черный круг, свой прощальный кусочек неба. Я обречен проигрывать в этом поединке. Как остальные жертвы, уже побежденные и убитые. Бывшая жена, бывший лучший друг и мой (учитель? любовник? напарник?) теперешний… — Бальтазар, — произнес я вслух деревянными губами. — Какой смысл смотреть кошмары из ночи в ночь, если я ничему не учусь. Если я только боюсь и переживаю. Если он смеется надо мной. Играет со мной. Отнимает и возвращает жизнь, легко и небрежно. Она обесценивается для меня все больше и больше. Какой смысл… если он уже убил тебя здесь. А ты — это все, что я хотел бы назвать своим, если бы хватило наглости. У меня сердце вырывается из груди, как безумное, когда ты подкрадываешься и становишься сзади, смеешься, стреляешь колкостями, обнимаешь взглядом, укутываешь в свою мягкость и теплоту. Когда шепчешь пошлые шутки или важные инструкции… Ты так не похож на тех, кого я видел прежде. Люди живут своими страстями, ленью и алчностью, Изменчивые пытаются жить по правилам нового мира, выучить новую мораль и новые ценности, но в нас слишком глубоко засели древние животные инстинкты, главный из которых — страх! И лишь рука умелого кормчего способна вынуть нас из полузвериного состояния и направить к звездам. Ты подталкиваешь меня вперед и вверх. Так зачем он убивает тебя? Он убивает меня! Тебе не место в этом сне. Так почему я о тебе думаю?! Если я должен быть другим Винсентом Ван Дер Гротом, урожденным голландцем, ненавидящим ложь и продажных женщин и приехавшим в США начать новую жизнь. Где она, эта жизнь? И где проклятая ампула?! Я выкрикивал вопросы без звука. Голосовые связки простужены часовым сидением здесь, в мокрой ледяной могиле, я раздираю горло, я плачу, и слезы скатываются горячими горошинами, прожигая дорожки на моем посиневшем лице. Я ошибся в расчетах своего убийцы, он отменно все продумал. Умен и хладнокровен. Злой гений и ублюдок. Это худшая смерть, которую он мог мне подарить. Смерть в отчаянии, самоубийственная. Я вдохнул, набирая носом грязную застоявшуюся воду. Ублюдок. Безукоризненно красивый ублюдок.* * *
Легкая тряска. Наверное, самолет начал снижение. Или попал в зону турбулентности. Надо бы открыть глаза и сесть в свое кресло, но мне неохота. Бэл заметит, что я проснулся, вынудит рассказывать. Как я признаюсь, что струсил? Покончил с собой, не выдержав соперничества с убийцей, который даже не существует. Ну… только в моем воображении. Что же я скажу? Солгу, приукрашу сон? Я открыл один глаз и тут же захлопнул. Ничего не понял, потому что маловато разглядел. Открыл снова, обалдел и раскрыл оба глаза пошире. Мы на твердой земле, а если точнее, Бальтазар на земле. Идет по обыкновенному залитому бетоном аэродрому, а меня несет на руках. Как носят спящих детей, прижав к груди и плечу. Ноги болтаются где-то сбоку. Пять минут я репетировал возмущенный вопль. Потом пораскинул мозгами и передумал. Тронул его за шею. — Бэл, почему ты меня не разбудил при посадке? — Ты улыбался во сне. Я и наяву-то не особо разбалован твоими улыбками. Спи. Ну вот, теперь я виноват в том, что мало улыбаюсь. Попытался изобразить что-то сейчас, но губы кисло покривились. Я спрятал лицо в его воротнике. Мы сели в автомобиль. Остальных пассажиров забрал аэропортовый автобус. — В Crown Plaza Amsterdam South, и побыстрее, пожалуйста, — произнес Бэл, уложил меня плашмя на длинное сиденье и начал расстегивать молнии на моих тяжелых ботинках. Это что, лимузин? И у нас есть шофер? Какой ужас. Я проснулся окончательно и сел, чуть не двинув ногой в стекло. — Буянишь? — Ты объяснишь мне, почему мы не поехали со всеми в терминал? И где багаж? — Потому что мы «дикие кошки». Багаж лежит там, где ему и место — в багажнике. Грузчики Схипхола были так любезны, что вытащили из чрева самолета наш чемодан отдельно от других сумок. Еще вопросы? — Да! — неожиданно мне захотелось поорать и поспорить. — Какого черта? Это напоминает сраный медовый месяц! Машина для мажоров, услужливые людишки вокруг и ты, такой милый слащавый напарник, таскаешь меня на ручках, как сраного больного котенка с перебитой лапкой! Какого хрена происходит?! Я на задании! Я на стажировке! Я кровавым потом обливаться должен, стараться вовсю и жопу рвать, чтоб меня приняли в ваши ряды! А ты, блядь, ты… Эй, водила, останови это ведро с болтами! Лимузин встал посреди муниципального шоссе. Сзади засигналили какие-то туристы на зелено-белом фургоне и с нелепой желтой лодкой на крыше. Клоуны… Мне насрать. Я вышел, оставив дверцу открытой, и побрёл куда глаза глядят через тюльпановое поле. Пройдя пару шагов, шлепнулся, выругался, надел ботинки нормально, застегнул молнии, встал и пошел дальше. Внутри клокотала дикая ярость. Меня используют, мной играют, из меня мастерят хрен знает что. Даже этот костюм, вожделенная форма бойца ELSSAD… Я бы снял ее и потоптал тут же, среди тюльпанов, но тогда я останусь практически нагишом и привлеку внимания больше, чем в одежде. Хотя это как посмотреть. Несколько цветочниц, работавших на границах поля, уже побросали горшки и тачки с землей, собрались в группку и тыкают в меня пальцами. Может, меня арестуют за умышленное вредительство и уничтожение национального богатства Голландии? Я сорвал три тюльпана, белый, фиолетовый и синий. Полагаю, редкие сорта. Несу их, вытянув перед собой, и борюсь с желанием оглянуться. Если Бэл преследует меня — плохо. Но если не преследует — еще хуже. Услышал тонкий свист. В спину воткнулось что-то. Будто пчела укусила, больно и сразу зазудело. Я пошарил рукой между лопаток и выдернул короткую оперенную иголочку. Мать моя лисица, это же снотворная пуля №9 из каталога оружия ELSSAD, учил на четвертом уроке…