Wild Cat

Мы жадно целуемся, задыхаясь все больше и больше, параллельно я читаю три листка с характеристиками, читаю пальцами рельефные буквы, я обучен письму для слепых. Я много чему обучен, на самом-то деле. И я помыслить не мог, в каких странных ситуациях может пригодиться то или иное умение. Я вычитал настолько любопытные вещи, что, если бы Бэл не целовал меня с огромным вожделением, жестко зафиксировав в одной позе, я бы обязательно спалил контору своими наивными воплями удивления. Полное имя официантки — Хелена Фамке Фойхтер, в прошлом — порноактриса и модель с витрины магазина на аллее удовольствий Амстердама. Пьяница и оскорбитель, налакавшийся в баре — латиноамериканец Алехандро Бернабе, безработный, проживал в Сантьяго (Чили), оказался в Нидерландах транзитом, завтра улетает в Швецию к родственникам. А охранника зовут Винсент Лодевик Ван Дер Грот, 1985 года рождения. Ростом не вышел, но весом — как раз под семьдесят пять кило, совпадая с данными из моего сна. Тупой жирный козел. Биография не отличается новизной и свежестью. На станцию переливания крови пришел только на сто двадцать часов и принудительно, отбывал наказание, выполняя общественно-полезную работу. Из индустрии порно выгнали за бездарность и маленький крючок. Тюремному врачу нравился, потому что тот тоже оказался редкостным уродом. Женат никогда не был, никто бы не позарился. Эти трое не знакомы друг с другом, но объединены одним и тем же грешком. Детскими смертями. Фамке незаметно умертвила своего годовалого ребенка, задушив во сне, а на материнский капитал успела заиметь новую грудь. Факт убийства никем, кроме ELSSAD, не зафиксирован. Алехандро избил шестилетнюю соседскую девочку за то, что та нацарапала рисунок на капоте его автомобиля, она умерла в больнице от кровоизлияния в брюшную полость. От суда откупился, семья девочки очень бедствовала, и дело замяли. Но из Чили ему пришлось уехать. Не далее как позавчера. В Швеции он надеется залечь на дно. Ван Дер Грот изнасиловал несовершеннолетнего. Мальчику едва исполнилось двенадцать, через сутки после случившегося он покончил с собой. Факт насилия был доказан, но Винсенту удалось разыграть временное помешательство на почве затяжной депрессии и навязчивых психозов, отсидеться несколько месяцев в психушке на тяжелой наркоте и отделаться потом общественными работами. К детям ему с тех пор приближаться запрещено, поэтому он устроился охранником в бар для взрослых. Что, впрочем, не помешало ему мысленно поиметь меня несколько раз подряд, я не сомневаюсь. Не люди, а дерьмо, но ведь это еще не повод для их убийства. Или я ошибаюсь? Пора отделываться от приступов ничем не подкрепленного гуманизма. Я закончил чтение и обвил Бальтазара за талию. — Неужели эта троица валялась в картотеке? Как ты их нашел, признайся честно. — Я знал, кого искать, Стю. Ты дал мне имена. Теперь плавно оттолкни меня и сядь ровно. Съешь сэндвич. Хелена идет сюда, мы сейчас попросим счет. — А план, план какой?! — Стюарт, в твоей работе самое основное — это спокойствие. Ты можешь быть искусным стрелком, выработать молниеносную реакцию, разбивать башкой кирпичные стены и укладывать красоток штабелями у своих ног. Но если ты будешь нервничать, все усилия пойдут прахом. Мы уйдем отсюда, и я помечу задание на балл «E», как проваленное, если твое сердце сейчас же не застучит помедленнее. — А если оно колотится так из-за тебя, а не из-за работы? Мы расселись по углам дивана, как хорошие приятели. Меланхолично жую свой хлеб с помидорами и сыром. Хелена забрала у Бэла пластиковую карту. Напарник взял меня за руку под столом и мягко, необыкновенно завлекающе улыбнулся. Смотрел при этом на оранжевую кляксу, служившую картиной на стене, но я же знаю, кому адресована его адово соблазнительная улыбка. Он нарочно… чтобы распалить меня еще больше. Чтоб я сопротивлялся. Я начал думать об овсянке, кашалотах и почтовых марках. — Вернемся к причине сердцебиения потом. Научи себя полному самоконтролю. Ты — мозг, и не в крестцовом отделе позвоночника, ясно? — Яснее некуда, — я расправил плечи. Вдох-выдох, вдох-выдох… Овсянка в глиняной миске на почтовой марке Англии. Кашалоты в Северном море. Бескрайние льды и полярный день. Марки выполнены в светло-коричневой гамме, глянцевые, с белыми зубчиками. Киты дремлют стадом в нейтральных водах. Бэл щупает мой пульс. Его лоб впервые за долгое время разглаживается. — План прост. Вспомни каждый из многократно повторявшихся снов. Вспомни людей, которые были тебе там важны, центральные фигуры. У каждого из них была какая-то деталь, вещь, бросившаяся в глаза. Только одна. Эти вещи ты у них отнимешь. И когда соберешь все — квест будет пройден. — Как ты можешь быть уверен? — Ну я же прошел свой. Я нашел тебя и впустил. Но твоя задачка будет посложнее моей, Стю. Подумай и скажи. Есть минута, две от силы. Я погрузился в раздумья. По поводу личностей сомнений нет, всё очевидно. Преступная троица, вычисленная Бэлом, и четвертый — мой воображаемый киллер. А с вещами трудновато. — Разрешишь порассуждать вслух? — Да, но негромко. Я не воспользовался разрешением. Ответы пришли внезапно, я выплюнул их готовыми. — У Лодевика Ван Дер Грота должна быть где-то в одежде игла. Или шприц с дрянью припрятан, а на шприц надета игла. Когда киллер нашел второго меня в моем сне, то лишил чувств, впрыснув какую-то дрянь в шею через иголку. Если бы не это, второй я не попал бы в беду, — я забарабанил пальцами по столу. — С Хелены нужно снять чулки. Вторая Фамке долгое время снималась в порно, ноги, задранные на стену, были ее визитной карточкой. А у Алехандро плохие зубы. Надо выбить хотя бы два передних. Когда он умолял пощадить его на суде, то эти гнилые, пораженные множеством болезней зубы жутко бросились мне в глаза. — Ты назвал не всех. — Да, верно. Но король кошмара, он же… не существует? Анкеты нет, он не включен в мое задание. — Включен. Просто скажи его примету. — Очки. Я ужасно хотел, чтобы он снял очки. И если бы я увидел его в реальной жизни, то первое, что сделал бы — украл эти чертовы очки. — Ты готов. Принимайся за дело, — Бэл отстегнул кобуру и отдал пистолеты. — Напоминаю, у тебя двадцать четыре патрона. Хелена несет мою карту. Я жду тебя в нашем номере через пятнадцать-двадцать минут. Через полчаса я отправлю в штаб донесение об успешной или неуспешной операции по зачистке. А потом мы поговорим о твоем киллере без короны. Развлекайся, Стю. Он покинул бар. Я думаю об овсянке и вспоминаю главную инструкцию. Устраивая резню, убивать только свои мишени. Остальных людей можно легко ранить, но не более. Бэл не сказал, что я получил разрешение. Но это лишнее. Я прочитал в изгибах его губ. Он доверяет мне смерть. Он доверяет мне. — Хелена? — зову официантку спокойно. Чарующая улыбка далась без труда. Она расцвела и подбежала, вытирая руки об передник. — Я хочу сделать еще один заказ. Вы не присядете? — Мне нельзя, юный герр. Нельзя обслуживать клиентов сидя. — А лежа? — я толкнул ее на диван. Навис над круглыми силиконовыми сиськами. Теперь я вижу, что они не настоящие. — Я хочу заказать ваши чулки. Во сколько вы их оцениваете? — О… — она лишилась дара речи. Что ж, цену определю я. — Двадцатку. За каждый, — я расправил банкноты. Еврокупюры замечательные. Замечательно большие. Красиво вошли в карман ее передника. Она все еще немая. Я прикасаюсь к ней. Отрываю резинки чулок от ее ног. С внутренней стороны резинки тоже покрыты тонким слоем силикона. Я снимаю с нее ботфорты, стаскиваю чулки и скатываю в два маленьких комочка. Прижимаю к пистолетам. Один комочек — к одному прикладу. — Здесь шумно, Хелена, не правда ли? Выстрелы прогремели одновременно. Были похожи на праздничные хлопки шампанского. За соседним столиком его как раз открывали. Немного громче, чем обычно, только и всего. Хелена лежит на диване, отдыхая. На ней ботфорты, передничек и широкое пятно крови между грудей. Силикон вытек из правого имплантата и вылился на пол. Не беда, вытрут. Еще двадцать два патрона. Я иду к барной стойке. По дороге опускаю на себя нечаянный взгляд. Брызги крови на форменной черной майке, и немного попало на руки. Но никто не обратит внимания в такой темени. А если и обратит — трезвых и вменяемых тут нет. Да даже если и есть… Я упрямо иду к барной стойке. — Вы Алехандро, не так ли? — я притушил улыбку и придержал стул, на котором он сидел. Бернабе напился до поросячьего визга, мне нужна осторожность. А также марки и овсянка. — Вы меня не помните? — Не имею сомнительную честь быть знакомым с чьей-то подстилкой, — он обнажил зубы и расхохотался. Мне нужно больше овсянки. Больше, больше овсянки. — Чего тебе, сосунок? — Пойдем, поговорим, — я отпустил стул и ткнул ребрами ладоней ему под дых. Выждал пару секунд и ткнул еще раз, в почки. Бальтазар учил меня драться. Правда, всего один месяц, но у него нет ни малейшего повода стыдиться ученика. — Скажем… в туалете? Алехандро не стоял и не сидел, мешком валясь мне под ноги. Я крепко схватил его за грудки и поволок в сортир. Он бессмысленно улыбался и кивал. Потратил свое дружелюбие зря, по дороге нам никто не встретился. Я пристроил его в кабинке, в самой удобной позе — на согнутых коленях, головой в унитаз. Аккуратно поставил подбородком на ободок, наметил точку на его шее и ударил платформой огромного ботинка. Какой приятный хруст. Но надо убедиться, что я не промазал. Подбородок триумфально возвращается на пьедестал, удар… Четыре выбитых зуба отлетели к сливному бачку. Я дружески похлопал несостоявшегося эмигранта по сломанной шее, надел перчатку и собрал гнилые трофеи. Запер кабинку изнутри и перемахнул через невысокую стенку в соседнюю. Надеюсь, Алехандро расплатился за выпивку. Нехорошо надувать бармена. Двадцать два патрона. Я прощаюсь с заведением и иду на выход. Меня заждался однофамилец. — Молоком не угостили, — поделился я игриво, встряхнул чулки и показал ему. — Зато дали это. У вас когда намечается перерыв? — В полночь пересмена, — у охранника прям руки затряслись. Вот радости привалило-то, да. — Но я бы мог отлучиться с вами, юноша, на полчасика. У меня тут подсобка, в коридоре за углом. Кушетка мягкая, журнальчики… — А наручники есть? — я похлопал ресницами. Фу, убил бы себя сейчас… Овсянка! — Конечно есть. Всегда ношу при себе, — он брызнул слюной, чуть не захлебнувшись. Тошнотворный, липкий и отвратно пахнущий кусок плесени. Ну как этот недочеловек может носить мою фамилию? Я пошел за ним в подсобное помещение. Думал неторопливо, подбирал нужный тембр голоса. Никогда еще не был таким спокойным и уравновешенным. — Дверку на ключик клац-клац, а? — кушетка обита ядовито-зеленым бархатом, стопка журналов склеилась от… Бороться с тошнотой в таких условиях нелегко. Овсяночка. — Давай, ну что ты жмешься… И где твои симпатичные браслетики? Ты ведь хочешь, чтоб я тебя арестовал? Он подбежал, как собачка, прыгая и заливая меня слюной, не хватало высунутого языка. Я на последнем издыхании отобрал у него наручники и приковал к железным кольцам, торчавшим из обивки. Отошел, виляя задницей, повернулся. На журналах лежал резиновый кляп. А может, это была анальная пробка, столь любимая всякими грязными одинокими извращенцами. Возможно, ее никогда не мыли. Не важно. Я заткнул ему рот и помедлил, заглянув в собачьи преданные глаза. У меня нет глушителя. А лобби отеля в десятке шагов. Выстрел обязательно услышат. Если я в ближайшие тридцать секунд не придумаю, чем еще убить жирного Ван Дер Грота. Жирного, хм… — Пора показать мне все, сахарочек, — не уверен насчет стирки носков, но свои ноги он точно никогда не мыл. И не нюхал, не дотянулся бы. Я намотал его штаны и куртку на кулак, получилось четыре-пять слоев плотной ткани. Кулак вынул, подставив вместо него пистолет. Прижал руку к волосатому пузу. Лодевик замычал и задергался, в маленьких глазках заметалось понимание и дикий страх. Поздно спохватился, я нажимаю на спусковой крючок. — Аве Мария. Господу ты не нравишься. Я не закончил. Нужен контрольный в голову. Второй выстрел получился немного громче, чем первый, направленный в его раздутые кишки, не беда. В инструкции на двадцати пяти языках написано обеспечить объективную смерть, а не кому с реанимацией. Обыскал карманы куртки, карманы штанов, посмотрел за подкладкой, за кушеткой, по запыленным углам… а нашел между склеенных страниц журнала. Шприц с засохшим содержимым и заветная иголочка. Оторвал ее и забросил в пакетик к гнилым зубам. Свернул чулочки Фамке, сложил туда же. Куртку и штаны красиво порвал и разбросал, шприц засунул в правый поросячий глаз. Дверь тщательно запер, а ключ оставил торчать в замочной скважине. Так загадочнее. И интимнее, да. Закончил. Осталось двадцать патронов. Когда я дошел до нашей комнаты, то неуклюже занес одну ногу и споткнулся на пороге. Растянулся на полу, проклиная свою беспечность, я расслабился на секунду раньше, чем должен был. Сотрясение что-то противно сместило внутри, желудок подпрыгнул, сдавая, нет, пожалуйста, только не это! Я ведь сейчас провалю свой экзамен… Меня сложило пополам и вырвало.