***
Длинные пальцы нежно водили по тугим струнам, но не осмеливались потревожить цистру. Само робкое прикосновение дарило молодому музыканту спокойствие и безмятежность, а приятная тяжесть инструмента на коленях помогала расслабиться и не слушать шум разговоров. В дальнем углу сидели кучкой люди и то перешёптывались, то говорили в голос, изредка косясь на отдыхающего музыканта. Это были беженцы с западного Арктогея*, благодушно принятые на небольшом постоялом дворе под названием «Убежище». За стеной, в небогато устроенном главном помещении собирались жители северо-восточного царства, и уж они могли позволить себе и поужинать тут, и заказать стаканчик бурой браги. - Триас! Где Триас? – в затенённую заднюю комнату вошёл полный мужчина средних лет с огромной земляничной родинкой на утином носу. Остановился в центре и огляделся. Хмыкнул в сторону беженцев, явно не ожидая их увидеть, и лишь потом заметил музыканта. – Вот ты где! Я уже испугался, что ты пропал, Триас! Нам пора! Твой выход. Давай, развлеки чуток народ. - Да? – театрально протянул Триас, поднимая глубокий синий взгляд на помешавшего ему человека. – А что, без меня уже не можешь, Харвин? Харвин, хозяин «Убежища», на редкость добрый и мягкий человек, осторожно приблизился к музыканту, добродушно улыбаясь маленьким ртом. Настроение у него было приподнятое: прошёл слух, будто скоро голод ослабит свою хватку, и население наконец вздохнёт спокойно. Жалостливое сердце Харвина, отнюдь не свойственное людям его профессии, болезненно переносило страдания родного народа и беженцев из затопленных частей света. Словом, хозяин «Убежища» основал свой оплот, веря в способность помочь людям. Харвин собирал беженцев под свое крыло и порою позволял беспризорникам ютиться на заднем дворе. Так, семнадцать лет назад он неофициально усыновил двух мальчишек, братьев, один из которых сейчас высокомерно смотрел на него. - Что на тебя сегодня нашло, Триас? – искренне удивился Харвин. - А то, - Триас довольно улыбнулся и встал на ноги, отложив инструмент в сторону. На него сразу глянули некоторые беженцы, что вызвало улыбку на лице музыканта. – Сегодня я выступать не буду. Не хочу. Устал, - Триас развернулся спиной к Харвину и начал расхаживать вдоль стены, проводя пальцами по серому бетону. – Из раза в раз всё те же лица. Да и эмоций мало. Ты же пойми, Харвин, я личность артистичная, и крайне чувствителен к колебаниям настроений в обществе. Где мои заслуженные овации? Где блеск в глазах? - Может, это дело в тебе, а не в публике? – мягко заметил мужчина, стараясь хоть как-то вразумить музыканта. – Ты и сам не больно стараешься. - А чего тут стараться? Вот чего, скажи мне? Чтобы опять за какие-то гроши натрулялякать им простой мотив? Так этого счастья мне не надо, сыт по горло! Ты пойми меня правильно, я не для этого создан, не тут блистать мне своим талантом. Зачем мне эти трущобы, пока существует элитное общество? Вот для них бы я сыграл. А тут что? Тут только деньги, а настоящих ценителей искусства нет. - Но ведь сначала тебе надо набрать материальный базис. Чтобы пробиться в свет, нужно упорство и желание, Триас! – Харвин всё ещё старался сохранить мягкость в голосе, надеясь вразумить зарвавшегося музыканта и приёмного сына, но вызывающий тон Триаса начал его злить. - По-твоему, у меня этого нет? – Триас резко повернулся лицом к мужчине, уже начиная разыгрывать стандартный концерт. – Найди среди этого сброда, что ты принимаешь в «Убежище», кого-то, кто может нормально играть! Желание? Пфф. Я живу сценой, живу своей музыкой. А упорство? Его у меня достаточно, чтобы стать даже великим музыкантом, - Триас угрожающе ухмыльнулся, напирая на Харвина. Тот поначалу силился противостоять сыну, который, несмотря на свою тонкокостность и хилый вид, умудрялся эмоционально давить на Харвина. - Тогда в чём дело, Триас? Почему ты выступаешь здесь, а не в центре столицы? – Харвин ещё пытался держать позицию, но будучи по натуре человеком мягким и податливым, долго сопротивляться напору не смог, начал отступать, отводя взгляд от узкого лица. Однако продолжал говорить, подпитываемый надеждой укротить Триаса. – Что мешает тебе расти как музыканту? - Догадаться не трудно – я родился не в том месте и окружен не теми людьми. Не все способны работать с гением. Что отличает меня от всех этих знаменитых во всём восточном царстве музыкантов, которые даже руки неправильно держат? – Триас, разминая пальцы, сделал жест рукой. Могло показаться, что он любуется своей ладонью. – Правильно, деньги, большие деньги, положение в обществе и связи. А у меня что? Кроме таланта и дружбы с парой твоих постояльцев ровным счётом ничего. Ни-че-го! – по слогам произнёс он. Триас наконец перестал напирать на Харвина и принялся ходить по комнате. По опыту Харвин знал, что такие спектакли Триаса могли длиться достаточно долго, особенно если подкидывать новое «топливо» - внимание. Хозяин «Убежища» тяжело вздохнул и покачал головой, смахнув с блестящего лба капельки пота. С сыном становилось всё труднее находить общий язык, сказывался непростой характер Триаса. Харвин печально осознавал, что птенцы уже давно выросли, им пора бы устремиться в новую жизнь, к своим целям. Но ни Триас, ни его младший брат не смогли подняться и посвятить свою жизнь чему-то стоящему, они так и обречены были жить в «Убежище». Харвин проводил долгим взглядом тонкую фигуру Триаса, вновь усевшегося на облюбованную циновку, и собрался вернуться к делам. Протяжно скрипнула заледенелыми петлями дверь, в комнату ворвался холод улицы. Беженцы сразу недовольно оглянулись, а потом поплотнее прижались друг к другу. Стуча стёртыми каблуками сапогов по полу, в заднюю комнату вошёл невысокий человек в потёртой куртке и остроконечной шляпе, надвинутой почти до самого носа. Побелевшая от холода рука крепко сжимала небольшой пакет. - Вот и Ома пришёл, - криво улыбнулся Триас, – рановато. Обычно ты до вечера где-то мотаешься. Не клюет, братец? - Мороз там, - с одышкой проговорил Ома, шмыгая носом. – Холодно жуть. Как четвёртый реактор рванул, здесь невозможно стало жить. А ведь обещали починить всё и нормализовать погоду в северной части города! - Рогге зло сплюнул. - Сволочи! - Ома, рад, что ты пришёл, - Харвин приветствовал вора довольно сухо, а узкие губы скривились, как только владелец «Убежища» заметил мешок в руках Омы. – Кого на сей раз обчистил? Хотя, нет, молчи. Знать не хочу о твоих грязных делишках. Вместо того, чтобы наносить обществу вред, помог бы мне на работе. Эль Рау вся из сил выбилась, а вы двое только и делаете, что дурью маетесь! – мягкость и безволие Харвина пропали, несвойственное ему чувство разочарования и обиды кольнуло внутри. Хозяин «Убежища» махнул рукой на братьев и поспешил вернуться в зал, по пути лишь горько добавив: - Пропащие вы люди, Ома и Триас. Они только переглянулись. Непривычно было видеть Харвина таким злым, и хотя братья жили под его крылом дольше, чем кто-либо, с подобными вспышками гнева им приходилось сталкиваться нечасто. Обычно Харвин просто качал головой, видя Ому с добычей, молчал, с немым укором смотрел на младшего сына и лишь изредка мягко упрекал его, но замечания звучали по-доброму, отец сочувствовал неправильному поведению Омы. Сейчас же слова обожгли осуждением, заставили его почувствовать, как обида неприятной пружиной сжалась в груди. - Пропащие люди… как же! – усмехнулся Триас, намеренно задев пальцами струны. Вровень с его голосом зазвучал звук плохо настроенной цистры, но музыкант, нисколько не смутившись, продолжал с упоением играть на инструменте, периодически сбиваясь с нот. - Это ты его довёл, Триас? – Ома прошёл мимо музыканта к своему личному уголку в дальнем конце комнаты, остановился возле кровати и кинул на неё мешок. – Что на этот раз вы не поделили? - Тебе-то что, Ома? Ты вообще как бы не отсюда, являешься лишь под вечер, - губы Триаса тронула кривая усмешка. – А у нас тут был серьёзный разговор о преградах на пути человеческом, о судьбе моей нелёгкой и о печальной участи искусства. Знаешь, Харвин ничего не понимает в эстетических потребностях людей. Ему бы только добро творить да всех одаривать своей жалостью, собрать побольше народу под своё крыло и, как наседка, хлопотать над ними. А всё потому, что они бедные и несчастные, а мы с тобой, по мнению нашего благодетеля, плуты и бездельники. Жечь нас надо. - Ага, - Ома поспешил избавиться от мокрых из-за оттаявшего льда сапог, скинул их, запихнул под кровать. Сам он устроился на жёстком матраце, руками упёрся в железную, покрытую отпадающей чешуей ржавчины спинку койки. Не выражая заинтересованности в разговоре, Рогге смотрел на старшего брата и сквозь пелену дремоты тихо заметил: - Только почему-то по мозгам каждый раз получаю я. - А Харвин тебя особенно «любит». Таких как ты, воров, плутов и аферистов, наш добрый дядя считает просто воплощением всех зол на Земле. Я удивлён, что он до сих пор позволяет тебе жить под крышей «Убежища». А, кстати, - Триас вскочил на ноги и быстро пронёсся по комнате, остановившись у кровати Омы. Довольно скаля зубы, музыкант опустил худые руки на плечи брата и с наигранной добротой произнес, - когда он тебя выгонит, ты отдашь мне своё барахло? Всё равно тебе негде будет его хранить. - Мечтай, Триас, мечтай, - устало отозвался Ома, уже не впервой встречающийся с подобными репликами. И если в иных случаях Рогге непременно вступил бы в спор, перетекающий в ругань, то сейчас он настолько устал после беготни, что просто скинул руки Триаса и повернулся к мешку. Заходя в магазин продовольствия, Ома рассчитывал на большее, чем то, что покоилось в сумке. Ещё раз пошарив рукой в мешке, Рогге разочарованно вздохнул, понимая, что все его сегодняшние приключения свелись к грубому, почти окаменевшему от времени хлебу и крошечному кусочку вяленого мяса. В очередной раз скакнули цены, как метод борьбы с аферистами, подобными Оме, да и на пункте выдачи карманнику не хотели давать продукты, понимая, естественно, откуда у щуплого кашляющего молодого человека деньги. В довершение, вслед Оме доносились насмешливые разговоры других покупателей. Более состоятельные люди, имеющие и специальные документы на покупку продуктов, и деньги, не могли не оставить незамеченными жалкие попытки Омы обмануть продавца. Хотя Рогге внутри чувствовал нарастающую злость и желание как-нибудь заткнуть их, под смех и хихиканье покупателей он молча буквально вылетел из здания. По чужим и своим ошибкам Ома усвоил простую истину – если над тобой смеются, либо смейся с ними, либо поскорее уйди, чтобы никто и никогда не увидел твоей бессильной злобы и не начал издеваться еще и над слабостью. Рогге заметил, что так легче, хотя пусть обиднее и унизительнее, но легче. Краем уха слушая ненавязчивые мотивы Триасовской цистры, Ома не сдержался и все-таки потянулся за мешком. Отложить вяленое мясо на потом не вышло: голодное урчание в животе не давало покоя, а в голове метались мысли о справедливо отвоёванной добыче. Кусок был мал, не пришлось даже откусывать. Ома положил вяленое мясо в рот и с удовольствием стал рассасывать его. Слегка солоноватый вкус расползался по языку, ещё сильнее возбуждая аппетит. К удаче Рогге, мясо оказалось настолько жёстким, что зубам было не под силу жевать его. Ома улегся на кровать, спрятав мешок под подушку, и, рассасывая кусок, выудил из-под матраца старые и потрёпанные газеты – его слабость. Ома любил собирать у себя любые печатные издания, чтобы перед сном, пока не отключили свет, перечитывать их снова и снова. Дело заключалось даже не в интересе к происходящему, Ома испытывал необычную тягу к чтению, с трепетом рассматривал буквы и худо-бедно собирал их в слова. Выцветшими красками пестрели заголовки трехлетней давности. Крупными буквами, точно главы книги, обозначались события в мире: «Величайшее открытие учёного из Неотропического Царства Алокина Алсета. Эфир существует*! Появился метод получения огромной электрической силы», - гласила первая. Выпуск **80 года. «Война! Днём войска Неотропического царства высадились на территорию Западного Арктогея. Южане грозятся Лучем Смерти Алсета», - газета того же года, но тремя месяцами позже. «Алокин Алсет нанёс удар по Палеотропическому царству. Целый город сожжён чудовищной силой невидимого Луча. Сила резонанса направлена против других царств», - зловеще повествовал выпуск следующего года. На титульном листе виднелись картинки сожжённого города. «Алокин Алсет доигрался с огнём. Не справившись с управлением Луча Смерти, южанин направил его мощь в Тихий Океан. Поступают предупреждения о сильнейших подводных землетрясениях». Почти сразу следующая новость: «Мощные цунами грозят смыть с лица Земли южные царства. Начались первые потоки миграции. Австралийское царство может стать второй Атлантидой», - следующий выпуск датировался тремя месяцами позже. И последний, совсем новый. «На окраинах города орудуют новообразовавшиеся секты. Носящие маски последователя Алокина Алсета называют себя ревнителями нового мира, а своего кумира – богом будущего, творят бесчинства. Фанатики представляют большую угрозу для граждан».***
Две тени стремительно передвигались по пустым улицам города. Старались не заходить в темные участки, держались в основном освещённой редкими кривыми фонарями мостовой и шарахались от малейшего движения. Силуэты были облачены в длинные робы, а лица скрывали звериные маски с жутким, сверкающим металлическим блеском оскалом до ушей. Сквозь прорези они испуганно оглядывались, всё ожидая нападения. Это были сектанты, служители обожествлённого Алокина Алсета, они возвращались после своих жестоких ритуалов, расползались по своим норам. Тёмные пятна на одеждах и застывшие капельки крови на масках свидетельствовали, что обряд был проведён, и Громовержец получил свои жертвы. Но этим двоим не повезло, они отстали от группы и теперь были вынуждены самостоятельно находить дорогу назад. Сектанты не боялись потеряться на холодных улицах и замёрзнуть насмерть где-то в подворотне, страшило их нечто совсем иное. Ужасом веяло от тёмных переулков, от мест, куда не пробивались лучи фонарей. Сектанты боялись того, кто прятался во мраке, жуткое, неведомое чудовище Лезвие, наводящее ужас как на простых жителей, так и на слуг Алокина. Сотни различных мифов и легенд ходили о нём, и большинство порой казались просто абсурдными. Многие сектанты причисляли его к демонам, извечным врагам Алсета. Лезвие – не человек и не зверь, его тело окутано непроглядным мраком, заменяющим одежду. Он подобен чёрной маслянистой тени, вечно голодной и жаждущей человеческой крови. Лица у него нет, но из-под тени капюшона сверкают злым огнём зелёные глаза, от взгляда которых кровь стынет в жилах. Его лапы со смертоносными когтями вечно тянутся ко всему живому, чтобы подарить мучительную смерть. А две пары закрученных рогов, растущих по бокам и спереди, всегда нацелены на людей. Конечно, такое описание содержало большое количество неточностей и преувеличений по мнению многих менее впечатлительных людей, но, так как самого Лезвия почти никто не видел, этот образ напрочь закрепился за ночным охотником. Именно с таким ужасом и боялись встретиться сектанты. Считалось, что Лезвие отдавал особое предпочтение именно им, и чаще всего пропадали прислужники Алокина. И эти двое сектантов прекрасно понимали, что, скорее всего, монстр уже взял их след и выжидает где-то на крыше, откуда нанесёт смертоносный удар. - Алокин Громовержец, Повелитель Нового Мира, - пробормотала одна из сектантов, крепко сжимая в руке маленький металлический знак, оберег, пожалованный ей самим Пророком. В трудные минуты она частенько стискивала его в ладони и шептала молитвы своему покровителю. Сейчас сектантка решила вновь воззвать к обожествленному ученому, - направь свой гнев против чудища и убереги нас от его когтей! - Помолчи, Зиер, - шикнул на нее второй, - иначе Лезвие найдёт нас по твоему лепету. Не слышит нас Алокин, ему нет дела до такой мелкой сошки, как мы. Хочешь выкрутиться – беги быстрее, и ни звука! Та, кого назвали Зиер, прикусила язык и поспешила спрятать оберег в складках плаща. Злить своего спутника ей не хотелось, она опасалась, что тот бросит её здесь на растерзание Лезвию. Да и про себя Зиер отметила, что в словах товарища была доля правды. Алокин редко приходит на помощь своим последователям, в основном он демонстрирует силу, окружая Пророка послушными шаровыми молниями. Зиер считала, что Повелитель Небесных Стрел просто копит силы для решающего удара по неверным, ведь он уже обрушил свою мощь и ярость на южные царства, чьи правители осмелились использовать его гений. Сектанты ещё минут десять блуждали по тёмным улицам города, но потом им показалось, что они слышат чьё-то низкое рычание. Они запаниковали, не в силах успокоиться. Какой-то глухой, ослепляющий страх стиснул сердце и мозг, отключая рассудок. Сектантам почудилось, будто Лезвие уже к ним тянет свои жуткие лапы, что смертоносные когти играючи задевают спины, руки и ноги. Вслед им донёсся дьявольский рокочущий смех, заставив сектантов, сломя голову и не разбирая дороги, броситься вперёд, бежать от незримого рогатого чудовища. Из каждого угла, из каждой тёмной щели на них глядели кровожадные зелёные глаза. Зиер споткнулась. Неловко ударилась и рухнула на землю, больно отбив колено. Она хотела было вскочить, но повреждённая нога предательски подкосилась. Зиер поползла вперед, подальше от цепляющейся за неё темноты, от жуткого хохота, фигура её спутника удалялась всё быстрее. - Кияр! Подожди меня! – крикнула Зиер и вновь попыталась встать, на этот раз удачно. Дрожащая нога приняла на себя вес, однако выдержала, только болезненно стрельнуло в колено, и сектантка покачнулась, её занесло вбок, и она бы упала, если бы вовремя не наткнулась на стенку. – Кияр, я… сейчас догоню! Погоди! Зиер знала, что тот не остановится. Ночью на улице каждый сам за себя, и все это знают. Если не успеваешь найти укрытие, тебя ждут либо когти Лезвия, либо смерть от холода. Предательство Кияра не стало для Зиер сюрпризом. Она отбросила попытки бежать дальше. Странно, но страх куда-то пропал, даже сердце перестало бешено стучать. Зиер казалось, что её с Кияром захлестнула непонятная волна ужаса, но потом она схлынула или покатилась дальше. Не было желания спасаться бегством, появилось абсолютное безразличие ко всему. Зиер выдохнула облачко пара и, поёжившись, медленно побрела вперёд. Далеко уйти не удалось. Холодный воздух города пронзил нечеловеческий вопль боли, он прозвучал совсем рядом, прямо в следующем переулке, куда свернул Кияр. Голос явно принадлежал сектанту. Зиер дёрнулась в сторону в почти безудержном порыве броситься прочь, но панический страх иссяк. Сектантка прекрасно знала, что если Лезвие напал на их след, от него не будет спасения, он найдёт ее и убьёт без всякого сожаления. Даже стало интересно, как выглядит этот ночной кошмар любого человека, действительно ли он настолько ужасен. Зиер хотела увидеть Лезвие своими собственными глазами, хотя и знала, что больше она, скорее всего, ничего не увидит. Хромая и упираясь рукой в стену дома, Зиер медленно приблизилась к чернеющему переулку. Оттуда продолжали доноситься крики, сыпались бесполезные угрозы, но потом их сменил резкий хрип, точно кто-то пережал горло, сдавил шею сильными пальцами, оставляя возможность делать лишь маленькие вздохи. Хруст. И когда Зиер вышла к переулку, то осипшие звуки почти стихли. Она вгляделась в темноту, но увидела лишь слабое движение и почти неуловимый чёрный силуэт. Затем к её ногам упало тело Кияра с неестественно вывернутой шеей. Глаза сектанта выпучились в агонии, а с губ сочились капельки крови. Его лицо выражало безмерный ужас и страх перед тем, кого он увидел. Зиер отшатнулась от такого зрелища, уже представляя себя лежащей рядом с переломанной шеей. Но минутой раньше, минутой позже - какая разница, и она не стала убегать, лишь продолжила вглядываться в темноту переулка. Слабый свет будто тонул во мраке и не пробирался дальше двух метров. Вдруг боковым зрением Зиер заметила, что по крыше ползёт какое-то существо. Разглядеть его она не успела, сильный удар вышиб воздух из её легких, и Зиер, отлетев в сторону, ударилась спиной о стену, безвольно сползла вниз. Сквозь выступившие слёзы Зиер ещё увидела два горящих огонька в абсолютно черных зрачках. Перед ней возвышался Лезвие, страшное чудовище из рассказов. Облик Лезвия был действительно ужасен, и легенды лишь немного его преувеличивали. Над Зиер, слегка ссутулившись, стояло высокое антропоморфное существо, но едва ли его можно было назвать человеком. Неестественно худые угловатые ноги, живот и грудь обтягивала черная, буквально поглощающая свет материя, отчего силуэт Лезвия сливался с тёмной стеной. Длинные когти почти волочились по земле, и каждый из них напоминал острый смертоносный нож. С угловатых плеч Лезвия падал такой же тёмный плащ из лоскутьев, перьев и нитей, а голову скрывал лохматый, изорванный капюшон. И точно как гласили легенды, по бокам шли винтообразные рога, а вторая их пара была нацелена вперёд. Не было сомнений, Лезвие видел Зиер. Но нападать не торопился, лишь внимательно изучал её. Чёрные зрачки слегка вздрагивали, точно не могли ни на секунду замереть спокойно. Зиер уже начало казаться, что так они и будут глядеть друг на друга, пока не настанет утро, однако Лезвие, издав неприятный, пронзительный скрежещущий звук, подался вперёд. Его очертания стали расплываться перед глазами Зиер. Высокая фигура неведомого чудовища то растягивалась, то сжималась, кривилась, ходила волнами. Уже знакомый зловещий смех начал больно бить по ушам. Паника, как волна, вновь захлестнула Зиер. Но она не могла пошевелиться, лишь смотрела на деформирующийся силуэт Лезвия, в хищные темно-зёленые глаза. Зиер даже не заметила, как он дернулся вперед, прыгнул и, вцепившись когтями в стены, начал ползти вверх. Буквально через секунду Лезвие исчез, темнота поглотила его, и невозможно было даже различить хоть какое-то движение. __________________________________________ *Арктогей - измененное название северного пояса континентов. Западный Арктогей - Северная Америка, Восточный Арктогей - северная часть Евразии. * Эфир - гипотетическая среда, в которой распространяются электро-магнитные волны. Пока его существование не доказано, его не нашли.