Обрывки

Лето две тысячи десятого года выдалось особенно жарким в России, к чему русские были не готовы в своей прохладной стране. Некоторые деревья и трава с цветами засыхали от катастрофического недостатка воды, даже ветер был удушающим, и на улицу люди старались не высовываться по возможности, а сидеть дома под кондиционером или вентилятором с килограммами мороженого. Асфальт и пески на пляжах нагревались до небывалых температур, поэтому ходить по улицам было элементарно невозможно, однако находились такие смелые люди, которые всё-таки выползали из своих квартир по делам, а после жаловались на ужасно жаркую погоду и впервые в жизни мечтали о холодной зиме, внезапно ставшей почти родной. И естественно русским стало можно купаться там, где иностранцам и приличным людям купаться было запрещено, будь то реки родины или каких-то других стран. Все вдруг стали жаловаться друг другу: жара, взрослым работать не хочется в душных офисах или цехах, для студентов учёба утратила какое-то существенное значение, а бездельники предпочитали прятаться в прохладных торговых центрах. Чудесным образом весь народ объединился в своём единственном желании — понижение температуры хотя бы на пару десятков градусов. Позади стран был густой лес, от которого веяло каким-то таинственным холодком, впереди — высокая, по колено, трава и редкие полевые цветы; какая-то неизвестная птица пролетела над водной поверхностью мутной реки и унеслась в кристально-голубую небесную высь без единого облачка. Однако Япония обернулся и обнаружил пышные белые огромные облака над лесом, из чего создавалось неповторимое природное зрелище. У реки обнаружилась высокая красивая ива с крепким стволом и длинными ветками, которые, словно волны, колыхались на слабых порывах южного ветра, и деревянный мостик, у которого отсутствовало несколько досок посередине, поэтому невозможно было представить, как светловолосая девушка в голубом купальнике пробралась на его край и опустила ноги в приятную воду, накрыв голову шляпой. Под деревом и её тенью страны увидели старую лавочку вместе со знакомыми силуэтами России и Сибири. Иван был одет в белую рубашку, закатав рукава, и шорты по колено, привычный шарф; он обмахивался книгой, дабы создать подобие чуть холодненького ветерка, и, запрокинув голову назад, развалился на своём месте. Михаил, одетый в чёрную футболку и джинсы в противоположность светлой одежде Брагинского, каким-то безмятежным расслабленным взглядом смотрел вправо, вдаль, подставив под подбородок руку, и старался думать о чём угодно, только не о невыносимой жаре. Например, бледный, как смерть, Россия скоро задохнётся из-за пожаров. — Я скоро растаю! — с измученной улыбкой выдохнул Иван. — От того, что ты ноешь, температура не спадёт! — буркнул Михаил. Эти двое клинически не переносили жару. Нет, конечно, Иван хотел бы жить в тепле, но не в таком... — Да что ты говоришь! — рассмеялся Россия. — Кто полчаса назад раз десять пожалел о том, что мы пришли сюда? — он поднял голову и снисходительным взглядом посмотрел на Сибирь. Михаил кинул презрительный и острый взгляд в сторону Ивана и, цыкнув, мотнул головой. Вдруг всплески со стороны воды привлекли внимание стран, которые уже стояли позади русских, и они постепенно перевели туда свои взоры, где невероятно быстро к берегу плыл Питер. Если просто предположить, что плыл он с другого берега... В конце концов Пётр вышел из воды и, зачесав руками мокрые волосы назад, подошёл к Ивану и Михаилу. Последний даже не шелохнулся, а Брагинский с улыбкой внимательно посмотрел в синие глаза Петербурга, загадочно думая о чём-то своём. Питер в это время взял бутылку, которая стояла на земле рядом со своими опустошенными предшественниками, наполовину наполненную водой, и, открутив крышку, жадно припал к её горлышку. — Не надоело ещё от берега к берегу плавать? — с весельем, видневшимся в искрящихся на свету васильковых глазах, поинтересовался Россия. Сибирь как-то подозрительно довольно хмыкнул. — Посмотрел бы на себя, смерть костлявая! — с еле заметным отвращением прошипел Питер, оторвав бутылку от губ, и страны уже начали жалеть его: глупая была бы его кончина. — Хоть бы раз окунулся. Ты когда последний раз спать ложился? В зеркале себя видел? Воплощения государств кое-что заметили сразу же, как только подошли к России: неестественную бледность в разгаре лета, когда, казалось бы, загар появится на теле против твоей воли, и серые круги под печальными глазами, какими они запоминаются чётче всего. Франция, как, впрочем, и остальные государства, моментально заподозрил неладное, что было связано не только с лесными пожарами. Но что? Ничего дельного на ум не приходило. — Видишь ли, тут не всё так просто! — хохотнул Иван, устремив взгляд в сторону девушки на мостике, в которой явно узнавалась Василиса, — я ещё не хочу с жизнью прощаться, но тебе кое-что покажу. Брагинский легко поднялся со своего места и, сопровождаемый недоумевающим взглядом Петра, направился к реке. В этот момент ветерок с приятной прохладой, которая тянулась от воды, подул в лицо русского, сам он вышел под яркие солнечные лучи, поэтому от одежды и цвета кожи казался невообразимо светлым; он с наслаждением вдохнул полной грудью. Иван бесшумно подошёл впритык к реке, скинул шлёпанцы и, когда пальцы его ног коснулись воды, посмотрел в сторону Москвы с необъяснимой детской радостью в глазах, будто он совершил что-то запрещённое, а родители об этом не узнали. Вася узнала об этом будто шестым чувством. Москва резко перевернулась на плоский живот, её шляпа упала рядышком. Медленно поднимаясь, девушка начала метать взглядом испепеляющие молнии, а Иван уже зашел в воду по щиколотку, подогнув штаны. — Эй! — громко крикнула разозлённая невесть чем Василиса. — Я что-то не поняла? Я русским языком сказала не подходить к воде! Дурак, что ли, Петю сейчас слушать? У тебя температура под тридцать девять! — взревела девушка. — Немедленно выйди из воды! У Москвы разве что волосы не извивались так же, как змеи на голове Медузы Горгоны, а в остальном она была в десять раз злее и взор ещё страшнее. Слышала Вася, о чём её неразумный младший брат говорил с Иваном, всё прекрасно слышала, благо проблем со слухом не было. Вот как этот дурак мог забыть, что из-за пожаров в лесах Иван приболел, и у него поднялась температура? Где был разум Петербурга в то время, когда Москва чётко и ясно запретила России лезть в воду? Да ещё и не один раз повторила специально для того, что всякие Пети и Миши не тащили его купаться. Ох, зря Пётр воспитательную лекцию Василисы не слушал: теперь она ему шею свернёт. — Ладно-ладно! — Иван с искренним весельем поднял руки вверх, сделав два шага назад. Он вернулся к лавочке и вновь уселся рядом с Михаилом, пока Питер с вызовом в упор смотрел на недовольную Москву. Недобро ухмыльнувшись, Петербург направился к девушке, а Россия проводил его усталым взглядом. Иван положил руку на подлокотник, как-то странно взглянул на водную гладь; постепенно его взор становился пустым, будто он смотрел сквозь воду. Михаил осторожно, почти бесшумно, перевернул страницу книги и мельком посмотрел на Брагинского: тот согнулся, положив голову на руку, и закрыл глаза. Сибирь тихо хмыкнул, дёрнув уголками губ; всё-таки не каждый день видишь, как полностью расслабленный Россия засыпает вот так, на свежем воздухе. Иван казался странам в таким положении совершенно безобидным большим ребёнком с умиротворённым лицом. Даже Михаил как-то загадочно улыбнулся, устремив взгляд вверх, где в солнечном свете переливались шумевшие на ветру ветки ивы нежно-зелёного цвета. Ветерок извилистыми путями прошёлся под ногами, потом метнулся и запутался в волосах Михаила и Ивана. Сибирь безмятежно выдохнул, думая о том, что он бы с радостью просидел здесь всю жизнь вместе с Россией, старшей сестрой и младшим братом, не зная войны, так как здесь удивительно тихо и на душе стало очень спокойно. Вдруг минут через пять со стороны моста послышался женский визг, от которого Михаил брезгливо поморщился и раздражённо посмотрел туда, где со зловещей улыбкой Питер громко крикнул: — Поплыли! — после этого Пётр бросил в воду возмущённую Василису, пытавшуюся поначалу вырваться из его рук. Но все усилия были бесполезны, поэтому она с непривычки только барахталась в воде. — Дурак, что ли?! — закричала Москва. — Я убью тебя! Сибирь, понимавший, что из-за визга Васи Иван мог проснуться, быстро сообразил, что девушке будет спокойнее, если Пётр тоже окажется в реке в таком же положении. Михаил вытянул руку вперёд, махнул ладонью и тихо шепнул: — Падай. Питер, которого будто подтолкнула неизвестная сила, тяжёлым грузом свалился в воду. Василиса тут же звонко рассмеялась и радостно посмотрела в сторону Миши, собираясь выкрикнуть ему слова благодарности. Однако Сибирь активно замотал головой и кивнул в сторону России. Вася вопросительно изогнула бровь, но затем сразу же повернулась к Петру, которого уже собиралась утопить. — По сравнению с ним, мой английский друг, — издевательски хихикал Франциск, указав на сибиряка, — колдовать ты не умеешь. Америка тихо рассмеялся в то время, когда Артур обиженно надулся и отвернулся от них, сложив руки на груди. Вот станет он великим магом, тогда весь мир попляшет! Идеальная тишь, нарушаемая лишь пением птиц в лесу, длилась минут двадцать или пятнадцать. Михаил просто наслаждался этим временем, как Япония, пока мог, однако кое-что заметили только страны, а он нет: невесть куда делись Москва и Питер. Впрочем, даже если Сибирь обнаружил это, ему было бы элементарно по барабану на их местонахождение. Питер не маленький, чтобы следить за ним, а Москва и вовсе старше. Ох пожалеет он об этом потом... Вздрогнув и судорожно вздохнув, Иван проснулся. Русский с огромным трудом разлепил глаза, сфокусировал зрение и сонно осмотрелся. Напряжение в его теле после этого сразу же пропало. — Что-то плохое снилось? — лениво поинтересовался Михаил. — Ужасное. Не могу больше этого видеть, — прошептал Брагинский. В глазах Сибири мгновенно зажглось любопытство, которое охватило и страны. Он закрыл книгу и, не выпуская её из рук, не мигающим взглядом уставился на Россию. — Опять кошмары? — тон голоса Сибири стал неузнаваемым тихим, — из-за чего? — Откуда мне знать? — Иван поднялся с места, сунув руки в карманы штанов. — Но мне такое только в девяностые последний раз снилось. Можешь порыться в моих снах? — В твоих снах? То есть в твоей голове? — со странной воодушевлённостью спросил сибиряк и, получив кивок вместе со слабой улыбкой, продолжил, — да без проблем! Прямо сегодня... Бедный-бедный Михаил. Он не знал, куда пропали Василиса и Пётр, не знал, что они тихо крались к нему сзади, держа в руках немного воды. Сначала ему на голову плеснула воду Москва, потом Питер, не медля ни секунды сразу же за сестрой. Они оба заливисто рассмеялись, пока Англия с Францией и Америкой тихо хихикали в стороне, наблюдая за закипавшей злостью на гримасе Сибири. Япония и Германия сдержанно отвели взгляды в стороны, хотя им тоже стало смешно. Не уважительно то, когда такую не в меру серьёзную персону обливают речной водой. — Вам что, по пять лет?! — рявкнул Михаил, вскочив со своего места и повернувшись к городам. Его яростный взгляд таки уничтожал их, что заметила Москва. — Боюсь-боюсь маленького и грозного Мишечку! — издевательски замурлыкала Василиса. — Смотри не убей нас взглядом! Тут уж хохотнул не только Иван, но и Людвиг с Кику. Брагинский улыбнулся и плавно двинулся в лес по тропинке, за ним потянулся Пётр, не желающий принимать участие в семейном скандале. Страны немного недоумевали: куда мог пойти Питер в одних только шортах и Москва в купальнике? Если следовать здравому смыслу, точно не в город. Государства тоже пошли следом за Россией, ибо Вася с Мишей слишком громко выясняли свои отношения. Куда ни глянь в лесу — вид потрясающий был везде. Справа и слева — покрытые мхом высокие хвойные деревья, казалось, шелестели вечно под порывами южного ветра, внизу — густая мягкая трава, а сверху — незабываемый контраст зелёных сосновых ветвей на фоне светло-синего неба. Кику наслаждался открывшимся пейзажем, чувствуя какое-то странное умиротворение, и шёл медленно, осматриваясь по сторонам. Русская природа действительно невероятно красива, а это значит, что и сам Россия такой же неповторимо-изящный. — Но, лошадка! — Иван обернулся, услышав радостный громкий голос Василисы, которая устроилась на спине хмурого Михаила и полностью терроризировала его. Каким немыслимым образом Сибирь позволил Москве взобраться на себя? Что ж, это было неважно, поскольку теперь жутко недовольный сибиряк вынужден был тащить на себе Васю против своей воли. Питер гаденько так рассмеялся, насмешливо взглянув в глаза Сибири, и продолжил идти за Россией. И, как следовало от злого, как чёрт, Михаила последовали ругательства и оскорбления в адрес Петра, причём без единого мата, иначе можно по лбу от Ивана схлопотать. Вася громко смеялась над братьями, а Брагинский скривился в неловкой улыбке так, будто чувствовал, что за ним наблюдают. Русские явно были не в Москве, да и не в Центральной России, а, вероятнее всего, где-то в тайге, за Уралом. Страны это, в общем-то, угадали: Иван со своей семьёй — не в полном составе, конечно — приехал отдохнуть в свой сибирский дом. Это был небольшой, если вспомнить огромный российский дом под Москвой, дачный домишко из тёмного дерева, с чистыми окнами и скудной внутренней обстановкой. Брагинский зазвенел ключами, открыл дверь и пропустил всех вперёд; когда на полном ходу в коридор вбежал Сибирь, который с радостью поставил на ноги перед входом Москву, русский тоже бесшумно вошёл внутрь. Никому ничего не говоря, Брагинский сразу же свернул в сторону лестницы и направился на второй этаж. Спать Ивану хотелось ужасно уже не первый день, начиная с того момента, когда он вернулся с Чеченской войны. И ладно бы только Шамиль снился, так нет же! Во снах Россия видит отрывки из своей жизни, которые иногда смешиваются в кашу, и радует единственное чудо - он не просыпается с криками. Брагинский с горечью уже давно осознал, что прошлое никогда его не отпустит, будет всегда душить в своих кровавых объятьях и просить не забывать. Иван открыл первую из трёх имевшихся дверей и ввалился в комнату, которая приятно пахла смолой и деревом, как и во всём доме. В помещении стояли только кровать и маленькая тумбочка с настольными часами. Брагинский сразу же грохнулся на кровать, и, положив ледяную руку на горячий лоб, он краем погружающегося сознания понял, что температура вновь подскочила. Голова буквально трещала по швам, поэтому Россия просто не мог уснуть, хотя глаза уже закрывались и до невозможности хотелось погрузится в сон. Вася и Петя с Мишей что-то бурно обсуждали внизу, но Иван всё-таки начал уноситься в царство снов. Внезапно, как по щелчку пальцев, на первом этаже всё стихло, словно русских там вовсе не было. Ещё через полминуты послышались осторожные шаги на лестнице, в комнату, аккуратно открыв дверь, заглянул Сибирь, затаив дыхание. Он обернулся и кивнул Василисе с Петром, и они вместе на цыпочках вошли внутрь. Михаил мгновенно оказался рядом с Брагинским и склонился над ним. — И что ты задумал, кудесник? — шёпотом спросила Вася. — Мне давно были интересны сны Ивана, — в глазах Сибири сверкало маниакальное любопытство, — к тому же, он сам разрешил в них покопаться. Я не упущу этой возможности. Сибиряк что-то быстро зашептал, что-то, чего Англия понять не мог, хотя очень старался. Под конец заклинания Михаил замедлил темп речи, а затем резко выпрямился и, в последний раз сказав несколько слов, хлопнул в ладоши. Магия тут же распространилась по комнате. Кровать, тумбочка, стены и пол с потолком "поплыли" и постепенно растворились; Москва, Питер и Сибирь почувствовали странную невесомость и немного взмыли вверх. Привычная обстановка полностью исчезла, уступив место прозрачной воде, поверхность которой была покрыта толстой коркой льда. Страны вдруг обратили внимание на то, что России не было на своём месте. Русский уже давно был рядом с заледеневшей водной поверхностью, с цепями на руках и шее, печальным взглядом смотря куда-то сквозь лёд; пальцы у него были красными, как от пронизывающего до костей холода. Он плавно перевёл взор вниз, словно боялся увидеть что-то не то, и внимательно посмотрел прямо в непроглядную бездну. Цепь на шее неожиданно дрогнула и натянулась, и Иван судорожно схватился за неё, пытаясь хоть как-нибудь освободиться. Брагинский, которого цепь мучительно медленно утягивала во тьму, ежесекундно оглядывался вниз, и, когда он всё-таки скинул оковы с шеи, цепи на руках стремительно потянули его в бездну. Россия последний раз поднял отчаянный взгляд вверх, на голубой свет ото льда, и скрылся в кромешной черноте. Вода исчезла, всё заволокло тяжёлым занавесом, и мгновение было абсолютно тихо, но потом... Ошарашенные страны и города вместе с Сибирью услышали пронзительные женские крики, грубые немецкие приказы — Людвига сразу осенило, что к чему — и звуки трескучего огня. Никто не заметил, как появилась лесная местность, однако деревья и небо были одним чёрным пятном с определёнными очертаниями, а огонь вдалеке казался невыносимо ярким. Выстрелы и мольбы о помощи доносились со всех сторон, они гнали Ивана в лес вместе с наступающей германской армией. Брагинский в советской запачканной кровью форме шмыгнул за дерево с автоматом в руках, пытаясь отдышаться, и быстро оглянулся назад. Россия не позволил себе долго сидеть: он вскочил секунды через три и понёсся вперёд. Его взгляд светился невообразимым ужасом и страхом. Иван бежал, к великой радости, а может, к огорчению, недолго и в конце концов увидел маленькую церквушку среди деревьев. Закусив губу, Брагинский из последних сил ринулся к ней, как к кораблю спасения. — Ты хоть что-нибудь сделаешь? — занервничала Москва. Волновалась не только она, но и Франциск; остальные этого просто не показывали. — Уже делаю, — монотонно отрезал Сибирь, глядя в никуда перед собой. Россия ворвался в церковь, но в нём кое-что изменилось: из советской военной формы одежда превратилась в белый мундир ещё Российской империи, а лицо выглядело более живо, ещё не искажённое вечной печалью. Иван, держа в одной руке саблю в ножнах, взъерошил волосы другой рукой. Вокруг были одни иконы и свечки и удушающая подозрительная тишина. Брагинский сделал несколько шагов вперёд и осторожно сел у одной из стен, но всё же был ещё физически напряжён. Он пристально огляделся, выудил из-за пазухи знакомую потрёпанную тетрадь и карандаш, начал что-то быстро писать в своём дневнике. — О, нет! — Питер схватился за голову, отвернувшись. — Только не это. — Чего? — недоумевала Москва. — Я прочёл его дневник. Полностью, — осипшим голосом сказал Пётр, — я знаю, что сейчас будет. Справа от Ивана что-то подозрительно шуршало где-то секунду; он нахмурился, посмотрел вперёд, затем в сторону звука. Закрыв и сунув тетрадь с карандашом обратно в одежду, Россия настороженно поднялся, сжав в руках саблю. Иван подошёл к самой большой иконе церкви, склонив голову, долго всматривался в неё заинтересованным взглядом... Иван неожиданно вздрогнул: его руки задрожали, волосы на затылке встали дыбом и он, словно громом поражённый, не заметил, как по щекам потекли кровавые слёзы. Франциск, ожидающий какого-то подвоха, аккуратно наклонился влево, и чуть было не упал. Икона кровоточила. У всех стран по спинам побежали мурашки, их прошиб холодный пот; онемевшие Питер и Москва с ужасом смотрели на Россию. Он в это время грохнулся на колени и схватился за сердце, начал выплёвывать сгустки тёмной крови. Обессиленный Иван упал набок, не переставая выплёвывать алую жидкость, и свернулся в комок на полу, громко дыша, а образ церкви в это время начал таять, как снег на ярком солнце, до тех пор, пока вокруг опять не осталась пугающая тьма. В жуткой тишине было слышно лишь то, как задыхается и кашляет Брагинский, что навевало таинственный холодок и заставляло всё внутри сжиматься. Неподалёку появился тихий костёр, рядом с которым на бревне сидел крепкого вида широкоплечий мужчина в тёмных одеждах с чёрными, как смоль, волосами — это всё, что можно было сказать о нём, сидящем спиной ко всем. Иван привлёк к себе внимание новым приступом кровавого кашля, заставив мужчину обернуться... Все остолбенели. Америка сначала протёр очки, затем глаза, но знакомое лицо мужчины не менялось. Это точно был Улус Джучи. Появившаяся на губах монгола улыбка была больше похожа на хищный оскал дикого зверя, увидевшего свою добычу. Орда тяжело поднялся и медленно, растягивая удовольствие того, в каком положении оказался Россия, направился в сторону русского. — Вот мы и встретились, Русь, — Василиса невольно вцепилась в руку Петра от звука голоса Джучи, — и мне очень интересно знать, сколько ты ещё собираешься отступать. Когда ноги Золотой Орды оказались в нескольких сантиметрах от лица Брагинского, последний кое-как поднял невидящий взгляд. Иван нахмурился, вытер губы и подбородок, измазав, таким образом, ладонь в крови, и попытался подняться. Монгол насмешливо рассмеялся, присев на корточки и подперев голову рукой. — Многие страны сейчас хотели бы оказаться на моём месте, зуб даю! — Орда не прекращал улыбаться,- и посмотреть, как ты корчишься от боли в их ногах! — промурлыкал он. — Да пошёл ты! — с жаром прошипел Брагинский, у которого теперь был стимул, чтобы подняться. Встать и хорошенько врезать проклятому монголу. — Смотри-ка, смелым каким стал, а слова-то какие теперь знает! — Улус с чувством издевался над Россией. — Мне стало страшно! — взгляд золотых глаз нехорошо сверкнул. Иван глухо зарычал, однако это никаким боком не помешало Джучи схватить его за плечи и поднять над землёй, словно соломенную куклу. Брагинский опять сплюнул кровь в сторону, и, если бы это было от отвращения, а не от боли, ему определённо стало бы лучше. Он хмурился так грозно, что между бровей пролегла морщинка, но Орду это умиляло так же, как людей умиляют маленькие котята. Иван свесил голову, проклиная себя за бессилие. Брагинский, естественно, знать не знал, что это сон. — Что бы такого мне сделать, чтобы поставить тебя на ноги? — в каждом слове Золотой Орды было слышно издевательство. — Возможно... Он поддался чуть вперёд и что-то долго шептал на ухо России. И чем дольше Иван слушал монгола, тем чётче в его глазах скользили ужас и страх. В конце концов Орда закончил свою таинственную речь, отодвинулся немного и с ухмылкой взглянул в лицо русского. — Как в детстве, да? — хохотнул Улус. — Гори в огне, проклятый басурманин! — заорал Иван и оттолкнул Джучи от себя. Брагинский свалился обратно на землю, и, к его безмерному счастью, под руку попалась сабля. Он судорожно схватил её рукоять и вынул из ножен, однако монгол со смехом, немного ненормальным, схватил Россию за шкирку и швырнув в сторону огня. Иван летел недолго, по большей части прокатился по земле с саблей в обнимку. Так Брагинский позволял обращаться с собой в детстве только Улусу и потом на войне Людвигу, всего лишь раз. Иван нехило ударился затылком о бревно, только вот гордость не позволяла потерять сознание, поэтому в глазах только немного плыло. Совершенно неожиданно даже для себя Япония заметил, что колдовские глаза русского и монгола светятся: аметисты Ивана горели ненавистью, а у Орды переливалось жидкое золото. Поистине завораживающее зрелище. — Пора бы ума набраться, Русь, — Улус двинулся в направлении Брагинского широким шагом, — ты можешь сражаться, ты можешь просчитывать планы своих врагов, ты можешь вынести то, чего не вынесет ни одна другая страна! — он остановился рядом с Россией, который смог хотя бы сесть и держать в руке саблю, направленную на Орду. — Я не... — Я знаю, что можешь! — монгол поставил ногу на бревно и склонился к русскому. — Не ври сейчас, это бесполезно делать при мне. Ты, глупый и наивный мальчишка, до сих пор не используешь свой невероятный потенциал. Я предупреждал тебя, что могу вернуться. И поверь, стоит только тебе ослабить хватку, я вернусь, либо тебя задушит другая страна. Золотая Орда усмехнулся, взяв саблю голой рукой и отведя её в сторону, наблюдал за удивлённым лицом России. — Я поражён твоей глупостью, Русь. Давно следовало бы понять, что ты во сне! — в доказательство своих слов монгол с лёгкостью погнул саблю. Иван глазам и ушам своим не верил. Однако осознание быстро пришло в его светлую голову: в самом деле, Улус Джучи мертв давным-давно, сам Россия тоже не империя. В голову вдруг вернулись все воспоминания, и, кивнув себе, Брагинский уверено поднялся, сразу же с вызовом посмотрел в глаза Орды. Тот весело хмыкнул. — Наконец, твоя дурная голова начала думать, — монгол видел, как злится славянин, поэтому все его внутренние тормоза давно отказали, — а значит и разговору место есть! Никто ничего осознать не смог. Был лишь один факт: Улус так стремительно схватил Россию за волосы и оттянул назад, что все рты открыли. Его скорость была невероятна. — А теперь слушай меня, Русь, — заговорил Орда, — не смей падать духом и вестись на уловки западных торгашей. Не этому я тебя учил. Даже думать не смей о поражении, восстанавливай свою армию, поднимай свой народ на великие дела. Иначе страны разделят тебя по кускам, а потом и я затащу тебя в Ад. Золотая Орда мерзко рассмеялся, настолько отвратительно, что Иван — Джучи ослабил хватку, так как всё сказал — вывернулся из-под его руки и тут же отскочил назад. Брагинский рассёк саблей воздух перед собой, произошло волшебство: оружие вновь стало прямым и острым, словно бритва. Это означало одно: Россия теперь полностью контролирует то, что ему снится. Да, так и есть, это — сон. Страшный сон, которому нужно положить конец. Иван поднёс саблю к огню, и его пламя постепенно распространилось по ней, не задев только рукоять. Грозный взгляд фиолетовых глаз устремился в ту сторону, где стоял Улус, но и он растворился, нахально рассмеявшись. Этот смех ещё некоторое время разносился тут и там. Брагинский вдруг дёрнул уголками губ, махнул саблей в воздухе, вспомнив любимые боевые приёмы, и когда он щёлкнул пальцами, костёр послушно погас. Остатки пламени продолжили гореть золотым цветом на холодном оружии России. Русский, закрыв глаза, воткнул саблю в землю. И тьма начала рушиться на осколки, как стекло, трещины которого светились ярким светом. Всё это было похоже на фантастический фильм, поэтому страны еле-еле могли поверить в реальность происходящего. Наконец всё вокруг побелело и засветилось ослепляющим светом. А вот, последнее, что увидели страны — это добродушная и искренняя улыбка, такая редкая гостья на мраморном лице Ивана, положившего ладони на рукоятку сабли. Он весело рассмеялся. Свет будто вспыхнул.

***

Лифт приехал на первый этаж; его двери отъехали в стороны, являя шарахнувшимся людям двух взъерошенных мужчин. Англичанин был сильно недоволен тем, что сидел на полу на пятой точке, а удивлённому французу было, в общем-то, плевать, на чём он сидел. Артур и Франциск поспешно встали, извинились и выскочили в холл, на ходу поправляя одежду. Франция сразу же побежал к зеркалу, поправлять испорченную причёску, а Англии ничего не оставалось, кроме как за компанию плестись за ним. — Знаешь, Арти, — внезапно заговорил Бонфуа, расчёсывая волосы, — я больше не буду участвовать в твоих колдовских штучках. — Да мне всё равно! — буркнул Кёркленд. Они вместе опять вернулись к лифту, опять вошли в него, но на этот раз Франц нажал на кнопку этажа, где должно было проходить заседание. Лифт плавно полз вверх, раздражая Англию и никаким боком не влияя на Францию. Француз просто упёрся взглядом в пол: ему нужно было многое переосмыслить. В конце концов кабина остановилась на нужном этаже и Франциск с Артуром направились в зал, бесшумно ступая по ковру. Они быстро, а главное — молча, добрались до нужного уже открытого помещения, где каждый занял своё место за столом. Франц вдруг уткнулся в телефон, Кёркленд же предпочёл смотреть в окно. Он понимал, что прежнего отношения к России больше не будет. Того, что кто-то остался равнодушным, вероятность ничтожна мала. Теперь ни Германия, ни Франция, ни Япония, ни кто-либо другой не сможет с чистой совестью смотреть в глаза России. А значит, и Америке чёрт знает, что может в голову взбрести. Это как раз настораживало. И всё же у Англии было ощущение, будто он поковырялся в соседской мусорке, и теперь ему известно то, чего по идее знать не должен никто вообще. — Снова здравствуйте! — Франция чуть не выронил телефон: так неожиданно нарисовалась знакомая фигура северной страны в дверях. — А чего это вы в темноте сидите? — с детской наивностью поинтересовался Россия, нажав на выключатель. Свет в ту же секунду ослепил Франциска и Артура, которые чуть поморщились с непривычки. Иван прошёл, нет, проплыл к своему месту и бесшумно плюхнулся на стул, подперев голову рукой. Франция всё это время бессовестно смотрел на Россию с печальной улыбкой. Однако её Иван заметил буквально через минуту. — Что-то случилось, Фрось? — спросил Брагинский, дежурно улыбаясь. — Нет, — перед глазами Франциска промелькнул образ умирающего на снегу России, — всё как всегда. Собрание должно было начаться через час.