Я просто хотел жить

Кто-то выл углу на одной тоскливой ноте, периодически громко всхлипывая, наполняя легкие мертвым воздухом подземелья. Никто, разумеется, не обращал внимания - воронята угрюмо передавали из рук в руки огромный фолиант в кожаной обложке, пока дежурный переворачивал туда-сюда песочные часы: у каждого было строго определенное время, чтобы прочитать заклятие в свою очередь. Вой углу стихал - обессиливший ученик медленно проваливался в тягучее забытье, изредка поскуливая от боли обиды. Это именно он смог открыть злокозненный вариант, за что почти поплатился рукой. Завтра они размотают повязку - и если окажется, что будет проще пожертвовать товарищем, чем попытаться его вылечить, то они так и поступят. Милосердие тут было не в чести - каждый выживал как мог. Гаэтан наконец-то получил книгу в руки и отключился от всего, что происходило вне этих страниц. Имело смысл только одно - запомнить каждую строчку, каждую букву, выжечь их в памяти каленым железом. В этой школе не ставили оценок, не били плетьми или розгами, не заставляли стоять на горохе, не принимали экзаменов - учитель приходил раз в два или три дня и давал им урок, выжившие отчитывались о том, как справились с прошлым заданием. Часы перевернулись, книгу передали дальше. У одного из младших, сидевших ближе всего к покалеченному, сдали нервы. Мальчишка свернулся калачиком и завел бесконечную песню под названием "хочу к маме". Такие мелкие всегда её заводили, кто раньше, кто позже... ...А он даже лица её не помнил. Волосы, вроде бы, ни светлые, ни темные... Все говорили, что она красива, что хорошо поет. Гаэтан не особого берег эти воспоминания тогда, и со временем они не стали ярче. Зато он отчетливо помнил брата и свою собаку. Брат был высоким, светловолосым и очень громким - Гай совсем не был на него похож, разве что глаза у обоих были голубые. Именно брат и подарил ему эту собаку на Рождество: белый мохнатый вихрь вылетел из коридора с радостным лаем, пятилетний мальчишка только и успел спрятаться за кресло, перед тем как мокрый собачий нос ткнулся ему в щеку. Так они и росли: куда бы не шел мальчик, пес везде следовал за ним, пока однажды от чего-то не умер. Гаю сказали, что его вроде как зашибла копытом лошадь, сказали, что собачка немного поспит, а потом снова вернется. Конечно, надо было просто достать такую же псину - что там может понимать шестилетний постреленок? На том старшие и порешили. Вот только получилось совсем иначе - послушный и тихий ребенок как с цепи сорвался, каждый вечер он доводил мать до слез, рассказывая как играет со своим щенком, и когда звук возни послышался из его комнаты, бедная женщина твердо вознамерилась всыпать розг младшему отроку. Она взлетела вверх по ступеням, распахнула дверь - и закричала так, что сбежался весь дом... Чертова собака действительно была здесь. Она послушно приносила брошенный к стенке мяч и лениво махала хвостом. Ситуация была безвыходная - вся дворня видела в комнате у мальчишки в комнате мертвую собаку, кто-то побежал к пастору раньше, чем она успела опомниться. "Нагуляла от чернокнижка, вот за то и покарал господь", - шептались люди. "Сжечь колдуново семя", - говорили одни. "И ведьму вместе с ним", - добавляли другие. Старшего сына не было в городе, а значит защитить их было некому. И два дня спустя она отвезла сына на обучение тому, чьи ворота было принято обходить стороной, а когда толпа наконец-то решилась пустить Старику на двор красного петуха, в имении не оказалось ни старика, ни мальчишки... Ворон умел морочить людям головы. ...Наконец-то все заткнулись: и увеченный, которого уже завтра, скорее всего, превратят в учебное пособие, и сопляк, который не умел держаться свои сопли при себе. Наконец-то можно было завернуться в мантию и закрыть глаза в наступившей тишине. Внешний мир и дом остались слишком далеко позади, чтобы было уместно о них переживать.