Смертный конец.

Шар человечества… Я понимаю, что именно сюда возвращаются наши яйца каждый раз, когда они отправляются на северо-восток. Я понимаю также, что души, собранные таким образом вместе, разряжаются одна о другую и гармонизируются между собой. Отсюда и знаменитая фраза, которой Леннон прожужжал мне все уши: «Достаточно подняться уровню одной души, и повысится уровень всего человечества». Может быть, именно здесь находится знаменитая «ноосфера» Тейяра-де Шардена, в которой смешаны сознания всех людей? — Но если мы, ангелы, ничего не будем делать, будут ли они развиваться сами по себе? — вдруг спрашивает Келлин. — Мы пастухи, которые направляют стадо в правильном направлении. Но, действительно, благодаря проделанной ангелами в прошлом работе, люди уже на верном пути. — Стало быть, в таком случае их можно было бы оставить… Джон Леннон даже не обращает внимания на это замечание. Келлин настаивает: — А для нас, ангелов, каков следующий уровень развития? Мир богов? Джон поднимает брови. — Смеюсь я, глядя на вас, молодых ангелов. Вы все хотите узнать сразу. Не можете отказаться от старых привычек людей. Но посмотрите внимательно на ваши сферы, и вы поймете, где заключаются все привычки смертных, которые вас по-прежнему тревожат и отягчают. Вместо того чтобы снова и снова задавать себе человеческие вопросы, ведите себя как ангелы! С этими словами, раздосадованный, наш наставник поворачивается к нам спиной и быстро удаляется. Он направляется к матери Терезе, чтобы дать ей наставления. Из того немногого, что мне слышно, я понимаю, что одним из ее клиентов является глава государства, которому она постоянно предлагает увеличить налоги на крупные состояния. Джон Леннон отчеканивает, что притеснения богатых не сделают бедных счастливее. Я приближаюсь, чтобы лучше их слышать. — Дорогая мать Тереза, иногда вы рассуждаете слишком упрощенно. Как говорил один мой знакомый, «недостаточно преуспеть самому, нужно еще получать удовольствие от неудач других». Он шутил, но вы действительно разделяете эту точку зрения. Вы убеждены, что человек может легче переносить свою нищету, если все человечество тоже страдает. Цель же, напротив, состоит в том, чтобы сделать всех людей счастливыми! Мать Тереза делает гримасу обиженного ученика, уверенного, несмотря ни на что, в своей правоте. Со своей стороны, я считаю, что она пытается, прожив всю жизнь среди бедняков, воспроизвести знакомое ей окружение. Нищих она знала всегда. С богатыми все гораздо сложнее. Святая женщина вынуждена теперь интересоваться биржевыми курсами, новостями моды, благотворительными обедами, модными ресторанами, нервными депрессиями, светским алкоголизмом, адюльтерами, талассотерапией, в общем, всеми проблемами богатых. Мать Тереза выслушивает наставления Джона, нахмуриваясь, и заявляет: — Наверное, мне следует подтолкнуть президента к тому, чтобы начать кампанию по регулированию рождаемости в бедных кварталах. Не делайте детей, о которых вы не способны позаботиться, иначе они станут преступниками и наркоманами. Вы это имели в виду? — Продолжайте в том же духе, — вздыхает Джон Леннон. — Это уже лучше. По-моему, наш инструктор все-таки очень терпеливый педагог. В своем роде, он уважает… свободный выбор ангелов. Келлин вытягивает руки к горизонту и взлетает. Я следую за ним. — Джон знает, кто такие «седьмые». Он точно знает, что находится над нами. — Он нам ничего не скажет, ты уже видел его реакцию, — говорю я. — Он-то будет молчать. Но есть его книга… — Какая книга? — Его энциклопедия. Он начал ее, будучи смертным, и продолжает в своей небесной жизни. Он собрал в ней все свои знания, все, что он открыл и все, что его интересует во вселенной. Три первых тома он написал на Земле, где смертные могут их прочитать. Но четвертый он пишет здесь. — Ты к чему ведешь? Мой друг делает петлю, затем возвращается и продолжает парить рядом со мной. — Джону так хочется распространить свою науку, что он наверняка искал способ материализовать четвертый том вслед за тремя первыми. — У него нет больше ни карандаша, ни ручки, ни пишущей машинки, ни компьютера. Он может собрать все сведения, какие захочет, но они всегда будут бесплотными. Эти аргументы Келлина не убеждают. — Не считаешь же ты его настолько сумасшедшим, чтобы записать все великие секреты Рая в каком-нибудь манускрипте, спрятанном на Земле? Келлин невозмутим. — А помнишь отрывок из «Энциклопедии», озаглавленный «Конец эзотерик»? Там ясно сказано: «Отныне все секреты могут быть представлены широкой публике. Поскольку мы должны признать очевидное: понимают лишь те, кто хочет понять». Мы кружимся над Раем. — Все секреты, КРОМЕ секрета «седьмых»! Нельзя же представить, что Джон Леннон доверил человеку-медиуму на Земле тайны Рая, чтобы тот записал их в книгу… Мой друг восхищен, как будто он ждал, что я произнесу эти слова. — Кто знает? POV Mikey. На улице идет снег, падая большими хлопьями на холодную землю. Все в преддверии Рождества. Не давно мы с мамой ходили в магазин, чтобы купить всем подарки. Везде было до жути красиво, рождественские вывески, гирлянды, елка в центре города. Все переливалось разными цветами радуги. Завораживающее зрелище. Мне хотелось бродить по парку в одиночестве, где и без того было очень мало людей, все были заняты новогодней суетой. Я хотел ловить большие снежинки ртом, радоваться каждому моменту. Пожалуй я не так часто радовался, нежели сидел один у окна и думал обо всем. Я часто ухожу в себя. Это помогает многое обдумать, принять правильное решение, и к тому же мне так было комфортно. Родители часто переживали за меня, что если я так и не найду себе достойных друзей, так и буду всю жизнь один. Но на помощь мне приходил мой брат. Я был маленьким худощавым мальчиком, а Джерард был красив, немного пухловатый, поэтому защищал меня, когда я не мог сам постоять за себя. Он учил меня всему, учил не обращать внимание на оскорбления в свой адрес, учил жить каждым днем. Он прекрасный человек, всегда знает чего хочет и что надо делать. Вот он — мой единственный лучший друг. POV Ben. Вчера мне приснился странный сон. Там дралось много мальчишек, а один из них повернулся ко мне и сказал: «А тебе я портрет вскрою.» Вчера вечером я смотрел по телевизору передачу про пластическую хирургию. Наверняка она и вызвала этот кошмар. Там как раз объясняли, каким образом перекраивают лицо. Мама просто приклеилась к экрану. Обычно, когда по телевизору показывают кровь, родители велят мне идти спать, но тут они были так захвачены зрелищем, что забыли про это. Мама сказала, что она тоже хотела бы пойти к хирургу и переделать лицо. Она говорит, что не надо долго ждать. Чем ты моложе, тем лучше результат. Папа возразил, что операция стоит слишком дорого, но мама сказала, что красота не имеет цены, особенно если это профессиональный капитал. Папа сказал, что его внешность тоже профессиональный капитал, но он предпочитает поддерживать свою форму с помощью спорта, а не скальпеля. Папа упрекал маму, что она не следит за собой и тратит слишком много денег. Потом он хотел ее поцеловать, но она его оттолкнула. Она сказала, что он больше на нее не смотрит, а то бы увидел ее морщины и сам предложил их убрать. Она сказала, что женщина никогда не идеальна и что с определенного возраста она ответственна за свое лицо. Неужели это правда? Значит, красота не дается раз и навсегда? Они поссорились. Мама упрекала папу, что он посещает молоденькую курочку. Я, правда, никогда не видел никакой птицы в квартире. Папа сказал, что у него нет курочки, что с него хватит ее подозрений. Мама сказала, что в любом случае женщина имеет право ухаживать за своей внешностью и что, если он не хочет заплатить за ее операцию, она оплатит ее с их общего счета. Папа сказал: «Не в твоих интересах делать это». Они произнесли ритуальную фразу: «Не перед малышом», а затем ушли к себе в комнату. Они продолжали кричать. Били вещи об пол и стены. Потом стало тихо. Есть много такого в поведении взрослых, что мне кажется странным. Я еще посидел немного перед телевизором, чтобы посмотреть продолжение передачи. Потом, у себя в комнате, как часто по вечерам, я сел перед зеркалом и задумался. Если маме нужна пластическая операция, чтобы стать еще красивее, значит, мне тоже. Что изменить, чтобы стать еще красивее? Я исследую свое лицо и прихожу к выводу: нос. У меня слишком длинный нос. Санта-Клаус, если ты меня слышишь, вот мое желание: пластическая операция, чтобы укоротить нос. POV Gerard. — Прекратите задавать вопросы, Адам. — Но… — Вы меня раздражаете, Адам. Учите урок, и все. Постоянно в облаках витает, а потом задает вопросы. А меня интересуют ответы. Смех в классе. Я наклоняю голову. В школе я несчастлив. Училка заставляет нас зубрить наизусть всякие вещи, а у меня память плохая. В этом году я потратил кучу усилий на таблицы сложения и вычитания. В первом классе я с трудом выучил алфавит и научился писать свою фамилию и адрес. Не могу запомнить спряжения глаголов. Я не могу даже запомнить входного кода в собственный дом. Сколько раз я тщетно пытался набрать правильные цифры на улице, на холоде! С другими учениками у меня тоже сложные отношения. Потому что я пухлый и рассеянный. Они обзывают меня. По-моему, я ошибся планетой. Лучше всего мне с Моной Лизой и с моим братиком. Она всегда дает хороший совет. Вчера я решал задачу по математике с тремя возможными ответами. Так вот, Мона Лиза положила лапу на правильный! А Майки..его все всё время достают, лезут к нему, оскорбляют, может потому что он не такой как они, он умный и замкнутый, с ним хорошо. Если я не с этой планеты, может, я с планеты кошек? На прошлой неделе я проходил мимо магазина игрушек и увидел замечательный космический аппарат с мигающими лампочками. Может, на таком аппарате можно путешествовать в космосе и найти свою планету? На моей планете никого не заставляют учить наизусть стихи, потому что все знают, что это бессмысленное занятие. И кодов на входной двери там нет. Скоро Рождество. Я попрошу Санту принести мне этот космический аппарат. Я рассказал об этом Моне Лизе. Она согласна с моим выбором.

***

Я сижу по-турецки, паря в пространстве под бирюзовым деревом. Справа плещется озеро Зачатий. Три сферы трепещут у меня над ладонями. Каждый раз, когда я подключаюсь к клиентам, я чувствую небольшую боль. Как если бы соединение со смертными существами позволяло мне снова обрести ощущения плоти. Подходит Джон Леннон. Он касается кончиком пальца сферы Майки, кладет ладонь на сферу Бена. — Теперь ты, по крайней мере, знаешь рычаги каждого. Знаки для Майкла. Сны для Бена. Кошка для Джерарда. Но будь внимателен. Иногда нужно много рычагов, иногда их нужно поменять. Не впадай в рутину. Ну, что они хотят на Рождество и Новый год? — Майки просто хочет наслаждаться одиночеством в это прекрасное время, что в прочем он делает каждый день. Бен хочет пластическую операцию, чтобы укоротить нос, а Джерард требует пластмассовую игрушку в виде космического корабля пришельцев. Я действительно должен выполнить все их желания? Наставник теряет терпение. — Решив стать ангелом, ты обязался не обсуждать это правило. Ты не должен судить о качестве их желаний, твоя роль состоит в том, чтобы их удовлетворять. — Кто придумал такие правила? Кто заинтересован в том, чтобы их желания исполнились? Бог? Джон делает вид, что не расслышал вопроса. Он склоняется над яйцами с обеспокоенным видом. Меняет углы наблюдения, задумывается и говорит: — Теперь, когда ты знаешь пять рычагов, я научу тебя трем тактикам. От самой простой до самой сложной. Во-первых, тактика «кнута и пряника». Речь идет о том, чтобы подталкивать клиента обещанием вознаграждения или угрозой наказания. Во-вторых, тактика «горячего и холодного». Быстро менять плохие и хорошие сюрпризы для того, чтобы клиент стал более податливым. В-третьих, тактика «бильярдного шара». Воздействовать на того, кто воздействует на клиента. Удовлетворенный преподнесенной порцией мудрости, наставник уходит. Не успевает он удалиться, как появляется мой искуситель Келлин Куинн. — Пошли за ним. Мы незаметно продвигаемся среди деревьев до ложбины, в которой Джон Леннон, сидя по-турецки, пристально разглядывает единственную парящую над ладонями сферу. Так, значит, инструкторы имеют на своем попечении какие-то специально отобранные души? Яйцо поблескивает. Джон Леннон шевелит губами. Он говорит сфере: — Рэй Торо, ты готов? Вот еще одна статья для моей энциклопедии. И он начинает диктовать отрывок, посвященный влиянию языков на мышление. Я не верю своим ушам. Джон Леннон диктует тексты смертному. Но не первому попавшемуся, понимаю я тут же. Келлин был прав. Наставник использует медиума для того, чтобы передать свои знания, потому что больше всего он опасается, как бы его мысли, не зафиксированные материально, не исчезли. — Этот смертный, этот Рэй Торо, значит, знает больше, чем ангелы, об их территории, — шепчет мой друг. — Давай-ка спустимся и поглядим на него. Это, должно быть, интересно. POV Gerard. На Рождество я получил свой космический аппарат. Я нашел его в коробке под елкой. Как я был рад! Я расцеловал родителей, и мы ели разные жирные вещи, чтобы «праздновать». Гусиную печень, устриц, копченую лососину с укропным соусом, индейку с каштанами, рождественский торт. Не понимаю, что им так нравится в этих праздничных блюдах. Моя старшая сестра Сара говорит, что паштет из гусиной печени делают из гуся, которого насильно пичкают до тех пор, пока его печень не раздуется до огромных размеров, Мари утверждает, что омаров бросают живьем в кипяток, а мама говорит, чтобы мы проверили, живые ли устрицы, капнув на них лимонным соком. Если они шевелятся, их можно есть. После ужина мы рассказываем анекдоты. Папа рассказал один очень смешной. — Одного человека сбил грузовик. Только он встал, его сбил мотоцикл. Он встал, и его сбила лошадь. Не успел он встать, как его сбил самолет. Тут кто-то как закричит: «Остановите карусель, человек ранен!» Я не сразу понял, а когда понял, то целый час смеялся. Шутки, которые я не сразу понимаю, потом оказываются самыми смешными. Анекдоты вроде коротких сказок. Для хорошего анекдота нужны декорации, персонаж, кризисная ситуация или напряженное ожидание, и все это нужно обрисовать очень быстро, без единого лишнего слова. Необходим еще удивительный конец, а его не так просто придумать. Нужно научиться придумывать анекдоты, мне кажется, что это хорошее упражнение. Анекдоты хороши тем, что их можно сразу проверить. Рассказываешь его и тут же видишь, смеются люди или нет. Обмануть невозможно. Если люди не понимают или не находят это смешным, они не смеются. Я попробовал. — Знаете, как собирают папайю? Все сказали, что нет. — Куку-косой! Все усмехнулись. Никто не засмеялся. Провал. — Какой он хороший, — сказала мама, потеребив меня по волосам. Раздосадованный, я убежал в туалет и закрылся на задвижку. Это было моей местью. Я запретил всем входить. Меня долго уговаривали, а потом дядя предложил сломать дверь. «Ну нет», — сказал папа. Я победил. Туалет, действительно, неприступное убежище. В течение следующих дней я очень веселился, играя с космическим аппаратом. Чтобы он приземлялся на планету, я сделал из туалетной бумаги, клея и пластиковых бутылок другой мир и пять маленьких человечков. Моя планета красного цвета, с красным небом и красной водой. Я все покрасил маминым лаком для ногтей, но она этого еще не заметила. Затем я попробовал описать приключения своих героев. Это история про четырех астронавтов, которые высаживаются на красную планету, где живут очень сильные воины, которые ничего не боятся. Астронавты подружились с ними и выучили их кодекс чести и боевые искусства, которые очень сильно отличаются от существующих на Земле. Мона Лиза раздавила одного астронавта. Так я решил добавить к своей истории монстра, гигантскую Ангору, от которой нужно удирать со всех ног. Теперь я хочу найти кого-нибудь, кому прочитать свою историю. И кажется я знаю для того. Майки. Если это только для меня, то зачем писать? POV Ben. Все произошло очень быстро. Я был с мамой в дорогом детском магазине на Беверли Хиллз и мерила платья, когда к нам подошел какой-то мужчина и погладил меня по голове. Мама всегда говорит: «Не разрешай к себе прикасаться, не бери у незнакомых людей конфеты, никогда не ходи с незнакомыми людьми». Но в этот раз она была со мной, и она не прогнала этого господина. — Я хочу его фотографировать. Я фотографирую для крупнейшего каталога детской одежды, — сказал он. Мама ответила, что она сама модель, что она знает эту работу и не хочет, чтобы ее сын попал в этот ад. Затем, не знаю почему, они стали называть числа. Каждый раз, когда этот тип называл число, мама называла большее. Это было вроде игры. Последнее слово осталось за мамой, и мы вернулись домой. Через неделю мама привела меня в очень сильно освещенное место. Все начали суетиться вокруг меня. Меня нарумянили, причесали, одели. Все говорили, что я красивый. Но я это и так давно знаю. Одна дама сказала, что я «более чем красивый». Прекрасно. Что ж, если они сами не заметили моего слабого места, моего слишком длинного носа, я им этого не скажу. Сперва меня посадили на стул и снимали под самыми разными углами. Обожаю звук вспышки. Это как рычание зверя перед прыжком, потом вспышка, и все начинается снова. Потом я делал вид, что играю на фоне облаков. Мама смотрела на меня с гордостью. Господин был там, и они снова играли в числа, и мама снова выиграла. Мама сказала, что я сделал нечто потрясающее и в награду я могу загадать какое угодно желание. Я сказал, что хочу быть безупречно красивым. — Ты и так безупречен, — сказала мама. Я всхлипнул. — Нет. У меня слишком длинный нос. Мне нужна пластическая операция. — Ты шутишь? — засмеялась мама. Я продолжал настаивать: — Ты-то сделала себе операцию. Твои «морщины», твой «жир на ляжках». Повисла тишина. Наконец мама сказала: — Очень хорошо. Ты войдешь в историю как самый маленький мальчик, прибегнувшая к пластической хирургии. Пойдем. Я оказался в специализированной клинике доктора Амброзио ди Ринальди, бывшего скульптора, ставшего хирургом. Его называют «Микеланджело скальпеля». Кажется, большинство актрис получили известность именно благодаря ему, а не своим пресс-атташе и агентам. Хирурги — это настоящие открыватели талантов. Но тсс, это секрет, публика об этом не знает. Амброзио настолько талантлив, что может сделать операцию, учитывая мой будущий рост. Меня усыпили на столе, а когда я проснулся, все лицо было в повязках. Мне не терпелось увидеть свой нос, но нужно было подождать несколько дней, чтобы заросли швы. Пока я ждал, когда исчезнут следы после операции, то сидел в своей комнате. Я смотрел свой любимый фильм, «Клеопатра», с Лиз Тэйлор. Лиз Тэйлор самая красивая женщина в мире. Когда я вырасту, я стану Лиз Тэйлор. У настоящей Клеопатры, кажется, тоже был слишком длинный нос. Может, это и есть проклятие самых красивых людей? Но у меня перед ней есть преимущество. Во времена Клеопатры еще не изобрели пластическую хирургию, хотя бинтовать уже умели. Операция на носу — этой только первый шаг в завоевании публики. Теперь я хочу стать звездой.

***

Джон Леннон объявляет о конце эзотерики. И действительно, все его секреты плохо замаскированы. Его Рэй Торо — это отшельник. Он построил дом, притащил туда запасы провизии, которых хватит до конца жизни, и замуровался в нем. Там Торо медитирует и пишет. Это человек небольшого роста, с коричневыми густыми и очень кудрявыми волосами, непропорционально большими ногтями и чистый весьма условно. Когда десять лет живешь в комнате площадью двадцать квадратных метров, начинаешь забывать про такие привычки, как одежда или личная гигиена. К тому же затворника посещают лишь пауки. Отшельник занят тем, что записывает последний афоризм Джона Леннона, когда мы заявляемся к нему. Текст гласит, что, для того, чтобы понять систему, необходимо выйти из нее. Это утверждение восхищает моего друга Келлина. Ведь мы этим самым и занимаемся, не правда ли? Когда мы приближаемся, чтобы получше разглядеть текст, Келлин резко прекращает писать. — Кто здесь? Это как холодный душ. Смертный, чувствующий наше присутствие! Скорее за шкаф. Он нюхает воздух. — Я чувствую ваш запах. Вы здесь, не так ли? Этот маленький человек, несомненно, выдающийся медиум. Он вертится во все стороны, как кошка, учуявшая мышь. — Я чувствую, что вы здесь, святой Джон. Мы стараемся подавить излучение наших аур. — Вы здесь, святой Джон. Я это знаю, я чувствую. Мог ли я представить, что когда-нибудь стану ангелом, который боится людей… — Я вас уже давно жду, — шепчет писарь. — Абсолютное знание — это одно, но одиночество — это другое. Мы с Келлином не движемся. — Я устал быть мистиком, все имеет свои границы. Вы сказали, что будете диктовать во сне все, что я должен записать. С тех пор, конечно, каждое утро у меня в голове есть готовый текст, но вот что касается того, чтобы видеть вас… Мы съеживаемся изо всех сил. Он восклицает: — Ну вот, я вас заметил, святой Джон! Он подходит к шкафу и собирается его отодвинуть. Потом передумывает и возвращается на середину комнаты. — Ну что ж, если вы так, то я увольняюсь! — в гневе бросает он. — Очень жаль, но я не переношу грубости. В крайнем возбуждении отшельник хватает огромный молот и начинает бить им по кирпичам, которыми замурована входная дверь. Из-за нас он решил покинуть свой скит! Я толкаю Келлина локтем. Нельзя позволить ему сделать это. Джон Леннон нам этого никогда не простит. — Ко мне, внешний мир! Ко мне, красивые девушки! — орет он во всю глотку, как помешанный. — Я отказываюсь от своего обета целомудрия! Я отказываюсь от всех своих обетов! От обета молчания! От обета молитвы! Ко мне, рестораны и дворцы, ко мне, настоящая жизнь! Каждую фразу он сопровождает ударом молота. — Потерять десять лет на переписывание философских афоризмов, премного благодарен! А потом, когда это приходит ко мне, оно не говорит ни здрасьте, ни до свидания. Да! Больше меня не заманишь. Религия — опиум для народа. А я — дурень, поспешил сделаться монахом-отшельником в горах, как только мне явилось световое существо и попросило об этом… — Нужно, чтобы кто-нибудь из нас показался, — говорю я. — Ты, — отвечает Келлин. — Нет. Ты. Продолжая размахивать молотом, он затягивает мелодию группы «Пинк Флойд» «Стена». — …We don‘t need your education… Куски кирпича летят во все стороны, поднимая пыль. Я решительно выталкиваю Келлин из нашего убежища за шкафом. Священник замирает как вкопанный. Он его увидел. Это настоящий медиум с многочисленными способностями. Он отупело застывает и встает на колени, сложив руки. — Явление наконец-то! — в восхищении произносит он. — Э-э-э… — говорит Келлин, который решил увеличить сияние ауры для лучшего эффекта. Ну и кривляка! Но удовольствие быть увиденным людьми из плоти и крови выше всего. Рэй Торо не перестает креститься. Мы, наверное, действительно производим сильное впечатление на тех смертных, которые нас видят. У меня появляется желание тоже показаться, чтобы удвоить эффект. Но отшельника и так уже чуть удар не хватил. Он начинает креститься все быстрее и быстрее и простирается у ног Келлин. — Э-э… Ну-у… — изрекает мой друг, чтобы потянуть время. — Да-а… конечно… вот… действительно… вот и я. — Ах, какое счастье! Я вас вижу, я вас вижу, святой Джон. Я вас вижу своими собственными глазами. Видимо, в порыве угрызения совести Келлин произносит: — Э-э… Я не Джон, я Келлин, коллега Джона, того самого, который тебе диктует «Энциклопедию». Он не смог прийти, он приносит извинения. Но он уполномочил меня его представлять. Монах его плохо слышит, и Келлин приходится повторять каждую фразу по несколько раз, даже диктуя по буквам, чтобы он понял. Он вытягивает руки в направлении этой тарабарщины. — После святого Джона святой Келлин! Святой Келлин! Святой Келлин! Я благословлен. Ко мне обращаются все святые! — заявляет Торо. — Очень хорошо, — обрывает Куинн. — А скажи-ка, в «Энциклопедии» упоминается цифра 7? — Цифра 7? — удивляется монах. — Э-э… Конечно, святой Келлин, конечно. Она много раз упоминается. — Покажи мне, — приказывает ангел. Монах бросается к столу, благоговейно слюнявит палец и начинает быстро перелистывать страницы. Сперва он извлекает текст о символике цифры 7 в картах Таро. Затем другой, подлиннее, о важности этой цифры в мифах и легендах. Третий посвящен семи ступеням в лестнице Якова… Проблема с этой «Энциклопедией» в том, что в ней чего только нет. Мысли нашего учителя направлены одновременно в самые разные стороны. «Энциклопедия» излагает философские рассуждения, но в ней есть и кулинарные рецепты, научные анекдоты, загадки, социологические исследования, словесные портреты, новые взгляды на известные факты земной истории. Что за хаос! Чтобы прочитать все, нам потребуется много путешествий! Келлин предлагает писарю снабдить манускрипт указателем или хотя бы оглавлением с пронумерованными страницами. Он перелистывает страницы. Пропускает психологические тесты. Интервью со звездами. Наконец что-то интересное. В одном вступлении говорится о том, что географически мир «седьмых» не находится рядом с миром «шестых». Вследствие этого искать его нужно «там, где меньше всего ожидаешь его найти». Внезапно мы, не чувствующие больше ни холода, ни жары, ощущаем ледяное дуновение. — Неприкаянные души! — с беспокойством говорит Келлин. Действительно, перед нами возникает с десяток фантомов. Они похожи на нас, только вместо того, чтобы сиять, они поглощают свет. Келлин, который в Раю старше меня, объясняет, что эти эктоплазмы — самоубийцы, ушедшие до срока, или убитые, души которых так мучаются, что предпочитают остаться здесь и решить проблемы своего прошлого, вместо того чтобы вознестись на небо и очиститься в другой жизни. — Это люди, которые даже после смерти отказываются отдать концы? — Или не могут. Некоторые реваншисты, жаждущие мести, хотят оставаться призраками, чтобы преследовать своих мучителей. — А нам они могут причинить вред? — Нам не могут. А Торо могут. Я протестую: — Но мы же ангелы, а они просто неприкаянные души. — Они остались ближе к людям, чем мы. Келлин опасается, что именно мы навели их на след монаха. Неприкаянные души постоянно ищут тело для преследования, а мы, высадившись на Земле, указали им медиума. Призраки постоянно прибывают. Их уже больше тридцати. Они выглядят так же, как в момент своей смерти. Перед нами воины древних инков с ранами. Мы как будто видим роман Лавкрафта! Тот, кто, судя по всему, является их начальником, еще более ужасен. У него нет головы. Я придвигаюсь к Келлину и спрашиваю: — Как можно их победить?