Письма Варрику

      Мой дорогой Сказочник!       Рада узнать, что твои неприятности с известной организацией не имели своего продолжения. Видимо, глава организации оказалась не так безнадежна, как о ней говорят. Получила посылку с твоей новой книгой. Выглядит роскошно, дорого-богато, поздравляю. Героиня на обложке получилась не слишком похожей на оригинал, уж извини. Слишком красивая, слишком черноволосая, слишком голубоглазая, а лицо уж такое благородное, а кровища такая красная… Как клюква. А впрочем, это к лучшему, что не похожа. Дай премию художнику, скажи, что от меня.       Сегодня непременно сяду за чтение, и буду писать тебе свои «фи», как ты просил. Наша почта обещает быть бесперебойной, хотя бы какое-то время. Правда, сейчас нельзя надеяться ни на какую стабильность. Ощущение угрозы почти физическое, как будто над головой висит камень на очень тоненькой ниточке. А возможно, это у меня нервы расшалились. Они ни к демону в последнее время… Сам будь здоров. Твоя М.       Сказочник, твой талант возвышен, твоя ложь прекрасна! Здравствуй, мой дорогой! Я читала совершенно спокойно до поединка (!) с этим рогатым предводителем козлов. Да, я дама не слабого десятка, но даже представить себе не могу, сколько бы сдюжила против этого быка. Минуты две, не больше. Я рада, что мы вместе уничтожили всю эту кодлу. Какого демона они приперлись в мирный город? Прочищали мозги беднякам, навязывали свои порядки, сидели в чужом доме, завалив свои копыта на стол и еще морщили рыла, что к ним не по протоколу… Не по их протоколу, понимаешь?! Да пошли они! Убивала, убиваю и буду убивать! Честными и нечестными методами. Ненавижу! Весь этот Кун их сраный ненавижу! Стелят гладко, да только есть в этом всем такой подлейший подвох, такая гадость. Не знаю, как сказать… У тебя лучше получается сформулировать. Это ничуть не меньшая гадость, чем тевинтерцы, ставящие на рабах опыты. У них рабы телом, а кунари порабощают души. Ненавижу, аж трясет! Нервы. Это все мои нервы. Надо успокоиться. Жаль, нельзя поспать. Посыльный стоит под дверью и сопит как демон, ждет, когда я допишу. А мне еще так много хочется тебе написать.       Так вот, по поводу силы. Отец мастерски умел драться посохом, что неудивительно, учитывая ммм… некоторую специфику его образа жизни. И драться меня учил по-своему – длинной палкой. Поэтому, когда меня брали на обучение в казармы, определили на двуручник, едва посмотрели, что я обычной дубиной вытворяю. Помню – долго выбирали оружие. Двуручники-то все тяжелые, куда мне, пятнадцатилетней писяхе, поднять такое… Нашли сравнительно легкий меч из долийских трофеев, с длинной рукоятью. Мое первое оружие. Привыкла быстро. Уже через пару месяцев перешла на более тяжелый экземпляр – отличный ферелденский «пехотинец». По сравнению с моим любимым Мнением Императрицы, конечно, сущая безделица.       Силой-то обижена не была. И от природы не была, и благодаря отцу. У него пунктик был насчет угрозы семье, которая подстерегает из-за каждого куста. Он прав оказался в итоге… Первенца он решил вырастить этаким псом-охранником. Защитником, как бы это сейчас двусмысленно ни звучало. Ждал мальчика, безусловно. Как ты ни крути, а Создатель сделал женщин слабее мужчин. Организм у нас такой, не для драк предназначен. На предназначение, конечно, все плюют. И женщин – отличных вояк кругом предостаточно. Вон, на Рыжую посмотри. Как ее Ривейни называла? Таран с сиськами. Вот мы тогда смеялись, помню. Да и сама Ривейни любого мужика вздует, хоть с виду и не такая здоровячка, как Рыжая. Вся такая мягонькая, кругленькая. Ага, там под жирком такие мышцы прячутся!       Да что это я о друзьях? Обещала же о себе. Соскучилась, наверное… Несмотря ни на что, отец слегка разочаровался, когда родилась девочка. Мне это стало понятно гораздо позже, по случайно оброненным фразам. В идеале он ждал мальчика с его, ну этими, способностями, ну ты понял. А родилась девка – здоровая, крупная, но девка, и безо всяких таких способностей. Мама была счастлива, а отец сжал зубы и стал воспитывать защитника из того, что есть. Я лет с пяти себя помнить начинаю – уже тогда отжималась, подтягивалась на ветках, таскала тяжести так и этак, напрягая разные группы мышц. Мама ворчала на него, она-то видела меня в кружевах. Но отец не сдавался. Старший должен защищать – и точка. А уж как я старалась! Чувствовала, что отец всегда хоть немного, но мной недоволен. И выжимала из себя все, лишь бы угодить любимому папочке. К пятнадцати годам, когда меня отдали в казармы, я уже была клубком мускулов, с нерегулярным от физических нагрузок циклом и драчливым характером. Отец к тому времени поуспокоился немного. Увидел, что я смогу уже и себя защитить, и близких. К тому же, подрастали близнецы и Бет начала проявлять те самые способности. В казармах же началась уже другая история, которую я расскажу в следующем письме.       Так что, спасибо за комплимент, конечно, но поединок я бы с этим быком не выдюжила. Ну хорошо, не две минуты бы продержалась, а пять. Силы во мне много, и мастерство есть, но так с ходу называть меня самой-распресамой весьма опрометчиво. Хотя и приятно, демон тебя подери!       Будь здоров, мой дорогой врунишка, и передавай привет всем друзьям, которых увидишь. Твоя М.       Здравствуй, мой добрый Сказочник! Спасибо за обстоятельное письмо.       Как же я тебе завидую! Что бы только не отдала, чтобы выпить с Ривейни пару кружек! Даже с Угрюмым бы выпила, хоть он и придурок. Увы, те добрые времена позади. При дворе моего супруга таких сомнительных личностей не принимают. Но я рада, что они вместе и что у них все хорошо.       Ты спрашиваешь меня об отце. У меня странные чувства возникают, когда я его вспоминаю. Я ведь всю жизнь знала одного человека, но продолжая узнавать все новые и новые факты, задаюсь вопросом: да кем же он был? То, что мне открылось о нем в известном тебе Ущелье, просто выбило из колеи.       С виду он был совсем простецким мужиком. Похожим больше на лесоруба, чем на… ну ты понял. Высокий – просто огромный, мясистый, типично ферелденская скуластая ряха с румянцем на всю щеку, широко расставленные глаза – такие ясные, такие честные. Я очень похожа на него. Просто одно лицо – так и мама говорила, и близнецы, да и я сама не слепая. Это к вопросу о «неотразимой красоте» твоей героини. Да, конечно, большинство молодых женщин привлекательны, просто потому что молоды. Но назвать меня прекраснейшей – то же самое, что приписать поединок с «быком». Я всегда мечтала об аристократичности лица и изяществе фигуры, как у мамы и у Бет. А мне достался папин рост, косая сажень в плечах, рот до ушей, нос уткой и ямочки на щеках. За ямочки я, впрочем, благодарна. Ямочки-завлекалочки…       Он и вел себя простецки. Открытая душа, рубаха-парень. Ага, конечно. Я даже не знаю, где он обучался своему искусству. Я не знаю ничего о его жизни до знакомства с мамой. Подозреваю, и она не знала. Он охотно рассказывал нам обо всем, но если затрагивались неугодные ему темы, он так ловко выворачивался, что никто и не понимал, что их обвели вокруг пальца. Продолжали считать его открытым рубахой-парнем. В обучении он был строг. Нет, не кричал и не дрался – Создатель упаси. Просто переставал улыбаться. А папа без улыбки – это было для нас всех, домашних, такое страшное зрелище, что мы выворачивались наизнанку, лишь бы опять увидеть свет на его лице. При всем этом он был очень добрым человеком. Никогда никому не отказал в помощи. И погиб, прикрывая бегство жителей из нашей деревни. Сколько порождений тьмы забрал с собой? Цифра трехзначная. Он был очень и очень силен, не только физически. Ты понял, о чем я. У него была такая же ложно-простецкая (как и все в нем) манера говорить. Ты меня подкалывал тем, что я часто скатываюсь на народные вульгаризмы. И шутки крестьянские, грубоватые. Все от него. При этом у него были энциклопедические знания. О чем не спросишь – обо всем расскажет. Где его научили этому? От тонкостей его искусства, в том числе и сомнительных, до истории Тедаса и природы вещей. Где, кто, как? Не знаю и даже боюсь узнавать.       А окружающие видели нашу семью как мезальянс гордой аристократки с мужланом и небольшой выводок драчливых сопляков, кочующих по городам и весям в поисках работы. Обычно отец подрабатывал в кузнях. Получалось хорошо – и потому что он был силен, и потому что знал секреты металлов. Его часто уговаривали остаться, но он находил тысячу самых правдоподобных поводов уехать. Дольше полугода нигде не задерживались. Кроме одного тихого орлейского городишки – там прожили четыре года, потом спешно уехали. Нет, не из-за папы – из-за меня. Но об этом в следующем письме.       Береги себя, мой милый Сказочник!       Твоя М.       Дорогой Сказочник!       После твоего письма я окончательно потеряла покой и сон. Я полностью разделяю твои опасения насчет Маргаритки. Ты должен немедленно усилить наблюдение за ней. Я сейчас ругаю себя последними растреклятыми ругательствами из-за того, что в свое время шла у нее на поводу, разрешала играть с этой дрянью. Правильно Хранительница говорила – надо было разбить его с самого начала. Но мне было так жаль Маргаритку, такими правильными казались слова о надежде для народа и прочая хрень. К тому же, у меня была другая большая забота – Блондинчик. Но сейчас, чем больше я думаю об этом, тем больше боюсь, что Маргаритка может наделать делов почище Блондинчика… Не потому, что злыдня – нет. Она никогда злодейкой не была. И умом не блистала. Маргаритка с зеркалом – что-то вроде обезьяны с гаатлоком. Надеюсь, это просто мои нервы. Но ты уж там бди. Трудно сосредоточиться после твоих новостей, но попробую.       Получается, что героиня твоего романа как будто упала с неба – такая прекрасная, юная и самая сильная на свете. Это, безусловно, должно нравиться читателям. Публика жаждет идеальных героев. А я помню, как приехала в славный город К. Уже не юная – мне было почти двадцать пять. Не старая, конечно, но за плечами уже столько было всего… Далеко не идеального.       Наши семейные кочевья – из Вольной Марки в Неварру, оттуда в Орлей, наконец-то прекратились. В тихом городке оказался разумный хозяин-шевалье, который содержал свою небольшую армию, делал хорошие пожертвования Церкви и не терпел на своих землях храмовников. Магов тоже не любил, но храмовников просто на дух не выносил. Потом выяснилось, почему. Дочь эрла оказался магом, и это была страшная тайна его семьи. Еще в городке была отличная кузня и гарнизон, где обучались новички. Мне было пятнадцать.       Отец предусмотрел все. Кроме одного – в казармах обучались по большей части мальчики. И запустить туда дочку в самом соку было несколько опрометчиво. А что до меня… Пусти козу в огород. Мальчишки мне страсть как нравились. Как они дерутся мечами, стреляют из луков, как подмигивают мне. Больше всего мне, конечно, нравилось вырваться из дома, от бесконечных домашних уроков и одних и тех же лиц – пусть и любимых. Свобода, хоть в муштре на плацу, пьянила и окрыляла.       И я нравилась мальчишкам. Во-первых потому, что девчонок там обучалось совсем мало, и все были страшные. Логика понятна: если замуж не светит, хоть так пусть пользу семье принесет. Это только меня на защитницу натаскивали. Во-вторых, как выяснилось, западали на мои ноги. Это забавно, Сказочник, я-то думала, что мужчинам больше всего в женщинах нравится грудь. Не зря ведь столько шуток про сиськи придумали. У меня с грудью всегда было негусто. Но потом мне объяснил один старый оружейник, что больше всего мужчина падок на длинные ноги. Вот этого добра у меня на двоих. Что сказать – клеились гроздьями. Мне нравилось, но какое-то время я держалась. Все-таки мама меня тоже воспитывала, а в ее кругах девушки должны быть недотрогами. Меня хватило на год, потом забрюхатела от одного смазливого новобранца. Когда я в этом убедилась, пришла домой и на голубом глазу заявила: любовь, ребенок, замуж пора.       Что тут началось! Первый раз в жизни отец орал – я его никогда таким не видела. Я все про себя узнала – что эгоистка, что должна защищать, а я навлекаю позор и беду, что у нас нет возможности кормить бастарда и так далее, что из-за меня придется бросать хорошее насиженное место и опять убегать в никуда. Мама, как ни странно, поддержала его вопли, только с другими аргументами: «могла разыграть удачную партию», а «надула живот от какого-то голодранца, как грязная дворовая девка». Плод мне вытравили в тот же день. Было очень много крови, как сейчас помню. Даже слишком много. Я только недавно поняла, почему. Потому что отец вытравливал так, как умел. Он был очень добрый человек – ко всем, кроме меня. Мама всплакнула было: а вдруг не смогу больше рожать? Отец презрительно сказал, словно сплюнул: сможет, куда денется, здоровая кобылица. А на меня апатия напала. Как будто вместе с куском плоти из меня и кусок души вырвали. Мы уже сидели на тюках, когда пришел мой солдатик и сказал, что его переводят в столицу. Просил стать его женой и ехать с ним. Про беременность мою недолгую он не знал. Поступил просто как честный человек. Или как влюбленный. Я-то его не любила – просто по дурости и любопытству отдала свою девственность молодому красавчику, а о чем с ним говорить, даже не представляла. Но я была готова ехать хоть на край земли – лишь бы подальше от своих родственничков. Однако мне не дали и слова сказать – вытолкали парня взашей. Больше я его не видела. Звали его Гавин.       Отец тогда успокоился, сказал, что если «проблема» уехала из города, то нам уезжать необязательно. Мы разобрали свои тюки и прожили в этой дыре еще три года. Я исправно ходила на плац, перешла в стражу, стала нести дежурства и даже получать за это монеты. Привычно перемигивалась с мальчишками, но на душе было пусто. Нет, не из-за того, что мне так сильно замуж хотелось или что я так сильно свою семью ненавидела. Просто я была счастлива, когда узнала, что беременная, так хотела родить этого ребеночка… В шестнадцать лет многие замуж выходят и детей рожают, чем же я хуже? Тем, что защитница? Пропади она пропадом, эта защита! Так я рассуждала тогда. В следующем письме я напишу продолжение этой печальной истории, а пока вынуждена прерваться, ибо над душой стоит служанка с парадным платьем наперевес и вращает на меня глазами, стерва. Надо одеваться к вечернему приему. Видит Создатель, как я это все ненавижу.       С нетерпением жду твоих красочных писем, целую в макушку.       Твоя М.