Письма Варрику

Здравствуй, дорогой Сказочник! Как истинный романист, ты заинтересовался моей личной жизнью. Вернее сказать, «эмоциями и чувствами», ибо моя личная жизнь и так была у всех, как на ладони. Я сама боюсь лишний раз копаться в себе, но попробуем, вдруг пойдет на пользу. Говорят, в Тевинтере есть лекари, которые своими мудрыми разговорами излечивают пациенту душу и мысли. Мне очень нужен такой лекарь – я тяжело больна душой и мыслями. Я просыпаюсь каждое утро уже уставшая. Единственное желание, когда мне приходится общаться с людьми – от служанки до иностранного посла – чтобы меня все оставили в покое. Единственная мечта – забиться куда-нибудь в уголок и тихонько там лежать до скончания дней. Ты помнишь мой аппетит? Особенно после вылазки, я могла приговорить в одиночку жирного поросенка, приготовленного на вертеле, запивая свежим пивом и полируя все сладкими пирогами с бренди. Сейчас сами мысли о еде вызывают тошноту. Прием пищи – тяжелый труд. Я заталкиваю в себя кусочек чего-нибудь, просто чтобы держаться на ногах и желательно еще держать свой меч. Ежедневно уговариваю себя пойти в тренировочный зал. Рефлексы, заложенные отцом – должна быть сильная, всегда в состоянии защитить себя и… кого? Некого стало защищать. Но после тренировки становится чуть легче – кровь разгоняется по жилам и поддерживает какое-то подобие жизни. Ты бы не узнал меня сейчас, Сказочник. Я вся высохла, стала как палка. Не говорю уже про то, что я стала кудрявой блондинкой. До сих пор не могу привыкнуть к себе, глядя в зеркало. Да и не гляжусь в него уже. Супруг выписал из Орлея служанку, обученную секретам красоты, она заботится о моем внешнем виде. Закрашивает корни волос, как только они начинают отрастать, делает завивку с утра, пудрит и румянит лицо, подкрашивает брови и губы. Когда я случайно вижу себя в зеркале, наталкиваюсь взглядом на размалеванную мумию в нелепых золотых кудряшках. Заострившееся лицо с торчащими скулами, впалые щеки, мертвые глаза и раскраска, как у звезды борделя. Служанка, правда, уверяет меня, что это «неповторимый шармэ». Супруг тоже так считает. Ему отчего-то нравится моя схожесть с нарядным трупом. Но я отвлеклась. В прошлом письме я пожаловалась тебе на свое дурацкое пристрастие к страдающим мужчинам. Нет, не к слабым. Тех, кого я не могу уважать, я и за мужчин не считаю. «Мой» мужчина должен быть сильным, волевым, в общем, крутым во всех отношениях. Но жизнь его должна быть непроста. Он должен от чего-то страдать, с чем-то бороться. То есть, вызывать у меня, наряду с уважением, еще сострадание, желание пожалеть, поддержать, защитить. Это обобщение звучит идиотски именно потому, что обобщение. Раньше я об этом не задумывалась, только сейчас ты подтолкнул меня к анализу всех моих отношений, и выяснилась тенденция. Тевинтерские душевные лекари нашли бы меня интересным пациентом. Мой первый муж Родрик – яркий пример. Его каждодневная борьба с последствиями контузии и была теми «дровами в топку» моей пылкой любви. Не будь этих «дров», я бы раньше рассмотрела бесчувственного ограниченного мужлана. Можешь себе представить, что со мной творилось, когда я познакомилась с Блондинчиком. Еще и на толику не понимая все величие и всю глубину бездны внутри него, я цепенела уже от того, что видела, просто захлебывалась от любви. Сама удивляюсь, как у меня хватило сил и наглости с ходу признаться ему в своих чувствах. Его резкий отказ я приняла со смирением. «Он слишком хорош для меня, кто я такая рядом с этим человеком?» – рассуждала я тогда. Да и сейчас так считаю, несмотря ни на что. Я кротко приняла его отталкивания, просто поклялась себе быть всегда рядом, оберегать и защищать. Так и делала все эти годы. Сам понимаешь, что Угрюмый появился, как доктор прописал. Он меня отвлек ненадолго. Такой красавец, такой страдалец – то, что надо истосковавшейся женской душе. А что сбежал после первой же ночи… Если бы не сбежал, сама бы прогнала. Даже такую дуру, как я, может достать ежедневно нянчиться с больным самолюбием капризного большого мальчика. Слово не скажи, чтобы не обидеть! Странно, что годы боли и лишений не дали ему мудрости. Впрочем, не странно. Учитывая стертую память и неумение жить за пределами своей клетки… Он и был большим ребенком – напуганным и озлобленным. По-настоящему его могла вылечить не забота и защита, которую предлагала я, а отношение к нему безо всяких преференций. Чем ты хуже других? А чем лучше? В таком духе. Видимо, Ривейни смогла ему это дать. Ей всегда было плевать на предыстории и причинно-следственные связи. Она жила и живет сегодняшним днем, и это очень правильно. Я уже говорила, что рада их союзу? Потом ты помнишь, как все закрутилось. Не до любви стало. Создатель милосердный, как я жалела, что не послушала маму и взяла Бет с собой на тропы! Экспедиции нужен был сильный маг, которому я бы доверяла. Блондинчик был слишком новой фигурой, я еще не знала всех его возможностей. А Бет всегда прикроет спину, залечит раны, испепелит и заморозит кого надо. Мы уже бились с ней против тварей. А здесь даже не Мор – просто увлекательное путешествие за сокровищами с дюжиной крепких гномов. Мать мне не простила. Как не простила и Карвера. Только сейчас я понимаю – какое счастье, слава всем богам, что я взяла тогда Бет с собой. Сейчас она со Стражами, рядом верные товарищи, Мора нет, в политику не лезут. Да, живут меньше, чем обычно. Но останься она в городе, ту бойню она бы не пережила. А если бы и пережила, была бы сейчас в Круге – в тюрьме, теперь уже под тройным надзором. Нет, все сложилось хорошо. Я постоянно ругаю себя и жалею о содеянном. А потом часто получается, что было сделано к лучшему. Часто, но не всегда, увы. Маму я так и не уберегла. Потом случилось это с Блондинчиком. Ну ты помнишь, как он чуть не угробил девчонку Эллу. Инстинкт защитницы включился по полной, снизошло вдохновение, не помню, что я ему наговорила. Без этого вдохновения девчонку бы не спасти. Когда я пришла к нему, он собирался в дорогу. У меня ноги подкосились. Я поняла, что если он сейчас исчезнет из моей жизни, она потеряет смысл. И заплакала. Я вообще редко плачу, только тогда, когда не могу и не хочу сдерживаться – когда папа, когда Карвер, когда Бет и мама… Но мама была позже. Я пыталась ему что-то сказать, но горло душили спазмы. Тогда произошло нечто странное, помню как во сне: он прохрипел что-то про искушение, набросился на меня, толкнул, больно схватил за шею. Тряхнул, припечатал к стене. Он сильный – ты знаешь, даже когда тот гад наружу не вылазит. Я моталась у него в руках как тряпичная кукла. Конечно, если бы захотела, то отбилась. Но не хотела – от его прикосновений, даже грубых, побежали мурашки, ноги снова подкосились – но теперь уже от другого. Он прижал меня к стене и стал целовать – жадно, торопливо, ненасытно. Он со свистом дышал, судорожно впивался пальцами в мое тело, рвал волосы, оттягивая голову назад и кусая шею. Мы дрожали мелкой дрожью, присосавшись друг у другу, как насекомые. Мои ноги сами раскрылись и обняли его. Я горела – он был огонь. И тут кто-то покашлял. Вся эта милая сцена происходила посреди бела дня в присутствии многочисленных посетителей лечебницы. Мы опомнились, как будто вынырнув на поверхность из душного омута. Он отпрянул, едва переводя дыхание, я еле держалась, чтобы не сползти по стенке. Он пробормотал что-то невнятное про вечер, я кивнула и вылетела оттуда стрелой. Вечером он пришел. Был гораздо спокойнее – не набрасывался так дико, во всяком случае, до постели. А потом… Знаешь, Сказочник, я конечно сейчас тебе вроде как исповедуюсь, но некоторые подробности хотела бы оставить себе. Было всякое. Кое-чему и вы были свидетелями. Видели, как мы слаженно убиваем врагов, смеемся, плачем, бьем друг другу лица, заливаем обиды дешевым пойлом на мягкой груди Ривейни. Вы не видели, как иногда по ночам из него вырывался тот гад и делал мне больно. Не видели, как я его успокаиваю, ведь я любила до помешательства, даже когда его тело покрывалось синими трещинами. Не видели, как он кричит во сне. И как я, после смерти мамы, кричу и просыпаюсь в истерике, а он меня обнимает и баюкает, напевая андерфельские колыбельные. Это был долгий союз, но такой зыбкий. Каждая ночь, как последняя. Потому что она и правда могла стать последней. Наши сексуальные эксперименты были дикие и странные, на грани нервного срыва. Мы не могли друг другом насытиться. Это не пустые слова – в наших отношениях всегда была недосказанность. Он хотел бы отдаться мне полностью, но не мог. Я бы хотела раствориться в нем полностью, но он не позволял. Мы никогда не мечтали о светлом будущем, потому что знали, что его не будет. По крайней мере, общего для нас. Он постоянно что-то недоговаривал о своих делах и я, привычная к этому, упустила момент. Своими руками помогла ему сделать то, что он сделал. А когда наступило прозрение… Те несколько минут на площади Казематов растянулись в целую жизнь. Время иногда подкидывает фокусы. Первым чувством был гнев: он меня обманул! Воспользовался! Негодяй! Я ему доверяла, а он! Убийца невинных! Все, что готово было сорваться с языка, там и осталось. Потому что я посмотрела в его бесконечно усталое лицо, услышала его тихий бесцветный голос, заглянула в пустые, обреченные глаза. И поняла, что он сам себя уже приговорил. Что он ждет смерти как избавления. Тогда нахлынуло другое: защитить! Не дать в обиду! Угрюмый, Святоша, назад! К нему – только через мой труп! Потом поняла, что таким спасением убью Блондинчика еще вернее. Все псы Тедаса будут спущены на его травлю. И тогда начали потихоньку включаться мозги. Я прикинула расстановку сил. Попыталась спрогнозировать разные исходы битвы. Прогнозы – не сильная моя сторона, но даже такая дура, как я, со временем учится. Чтобы спасти, придется его «убить». Вогнать кинжал надо было резко, чтобы никто ничего не заподозрил. Но чтобы при этом не задеть ни один важный орган, должна быть твердая рука и точный прицел. Я обвела глазами вас всех – кто-то плакал, а кто-то чуть не облизывался от предвкушения. С этим кем-то я сейчас живу… С размаху вогнала кинжал между ребер, рывком вытащила и отбросила его как гадюку. И вы пошли за мной – все до единого, оставив на земле скрюченное тело человека, который вас лечил и спасал. Когда все закончилось, я обежала каждый уголок города, трясла всех, кто был рядом. Тела так и не нашли. Значит, он жив. Значит, нашел силы, излечил себя и бежал. Я надеюсь на это. Я верю. Если отнять у меня эту веру, жить больше незачем. Прости, мой дорогой, за длинное и путанное письмо. Я пишу и переживаю все заново. Мне плохо. Я пойду выпью свое снадобье и попытаюсь заснуть. Твоя М. Дорогой друг! Не удивляйся моей излишней открытости, читая это письмо. В конце концов, вся конспирация была направлена на то, чтобы место моего пребывания осталось неизвестным для тех, кто перехватит письмо (если перехватит). Сейчас пишу не таясь, ибо на момент, когда гонец с посланием только выедет из Стархэвена, меня уже там не будет. Я пишу эти строки полностью собранная, дописав – запечатаю, передам нашему связному и отправлюсь в путь. Ты спрашиваешь – почему Святоша? Конечно, не из большой и чистой любви. В первые месяцы после бойни мы с Калленом пытались наладить жизнь в Киркволле. Я даже стала наместницей на короткое время. Но шесть покушений за один месяц – это было слишком даже для меня. Я поняла, что хватит дразнить гусей. Да и гуси не промах – каждое новое покушение могло стать успешным. Желание жить еще оставалось, потому что я не оставляла надежды когда-нибудь найти Андерса. Помнишь наше собрание, где мы приняли решение разделиться? Я его созвала после того, как накануне вечером ко мне в дом инкогнито явился Себастьян. Никто не знал, что он в Киркволле, все проводили его в Стархэвен и забыли. Тогда он сделал предложение, на которое я вначале рассмеялась как сумасшедшая, а потом согласилась. Согласилась с параноидальными мыслями: если мама на меня смотрит из чертогов Создателя, то она обрадуется браку своей непутевой дочки с аж целым принцем. К тому же, какая разница, где прятаться. Лучше там, где тебя сможет защитить целая гвардия. На том собрании я сказала, что улажу дела и уеду через неделю. На самом деле дела были улажены, и я исчезла в ту же ночь. Себастьян все предусмотрел – корабль зафрахтован, портовые службы подкуплены, фальшивые документы нарисованы, нужные люди предупреждены, ложный след подкинут. Он молодец – наш Святоша. Умнее, чем мы думали. И опаснее. Первую неделю я жила в его замке затворницей. Потом приехала орлейская мастерица по внешности, перекрасила меня, накрутила и я уже официально прибыла ко двору Его Высочества Ваэля как нареченная суженная с поддельными документами на имя леди Хоу из Амарантайна. Ферелденский акцент мне подделывать не пришлось – он всегда со мной. Сыграли пышную свадьбу. На ней присутствовал настоящий лорд Натаниель Хоу, серый страж, которого связывала с Себастьяном давняя дружба. Он прилюдно обнял меня и назвал «любимой сестрицей». Сабастьян… тот самый самодовольный самец без комплексов и сомнений, которого мне так не хватало. Впервые не я заботилась о ком-то, а меня опекали и защищали. Он все делал безупречно. Он все предусмотрел. Но вот вопрос – зачем? Ты, наверное, ждешь красивой и печальной истории про неразделенную любовь. Эээ, нет, дорогой Сказочник, я тебя не обрадую. Святоша не так прост. Хитроумная натура политика самым неприятным образом сочетается в нем с маниакальной верой. Иногда кажется, что он делает что-то из любви к Создателю, а потом оказывается, что ему это очень даже выгодно. А в другой раз кажется, что он совершает некий меркантильный поступок, а на поверку выходит бессмысленное действо, которое приносит ему свое, недоступное пониманию, извращенное удовлетворение. Я уже писала тебе, что он меня пугает? Сперва я думала, что он меня приберегает из политических соображений. Держит как козырную карту в рукаве. Но чем дальше, тем сильнее становилось ощущение, что я не карта в рукаве, а редкостная зверушка в клетке. Наша первая брачная ночь была похожа на церковную службу: медленный, торжественный секс, благостный голос, вещающий: «Молю Создателя ниспослать нам здоровое потомство, дорогая супруга», а потом пение псалмов. Не удивлен? А что скажешь, когда через месяц вот такого благостного уныния Святоша вваливает в мою спальню в хлам пьяный, бьет по лицу и жестко трахает в зад, хрипя мне на ухо: «Ну же, маг, кричи, сейчас ты сдохнешь, одержимый!» Благочестивое соитие под молитвы меня как-то больше устраивало. А Себастьяном бы точно заинтересовались тевинтерские душевные лекари. Знаешь поговорку: «В тихом омуте демоны пируют?» Вот это про моего супруга. Хвала Создателю и все богам – древним и новым, что наследника я ему так и не родила. Страшно представить, что бы стало с этим ребенком. Еще страшнее, если бы ему передались по наследству способности моих отца и сестры. Вот теперь подхожу к самому главному. Ты, наверное, решил, что я ухожу из Стархэвена, потому что жизнь с Себастьяном была невыносима. Знаешь, моя жизнь и так невыносима – Себастьян даже в какой-то мере возвращает меня к реальности. Я его ненавижу и от этого чувствую себя хоть немного живой. Так что мое венценосное существование могло продлиться довольно долго, если бы не… даже не знаю, что. Какие-то слухи, мысли, отрывочные новости. Ниточки, которые я пытаюсь соединить вместе, но пока не могу. Слухи о прорванной завесе, о демонах, валящихся прямо с небес. Слухи об обезумевших храмовниках с красными глазами. Слухи о ферелденском короле, который пропал. Исчез, и поговаривают, что он нашел таки свою возлюбленную, которая помогала ему в борьбе с Мором. Ведьма Морриган, дочь Флемет. Еще про одну ведьму говорят, которую тоже считают дочерью Флемет – Яванну, хранительница драконов. Она убита, драконы заполонили север Антивы. Страшные небылицы от киркволльских беженцев, которые в день бойни видели огромную крылатую тень над площадью Казематов, когда битва шла внутри. Орана… Помнишь мою эльфийку, которая все никак не могла привыкнуть, что она служит за деньги, а не рабыня? Она ведь исчезла в первый день бойни. Но недавно говорила с одним из беженцев, который ее знал – она часто покупала у него овощи на рынке. Он уверяет, что видел в порту: она садилась на отплывающий корабль. Забыла сказать, что Орана с фанатичным бескорыстием любила – нет, обожала – нет, обожествляла Андерса. Она могла взять его след. Андерс, Морриган, Алистер, Явана, красноглазые храмовники, демоны, валящиеся с небес, Мерриль, восстановившая зеркало… Этот хоровод сводит меня с ума, шепчет какие-то подсказки, которых я не понимаю. Я лишь вижу, что не все, но многие ниточки ведут к Флемет. И я отправляюсь на ее поиски. Конечно, найти Флемет можно только в том случае, если она этого пожелает. Учитывая наше с ней знакомство и взаимные услуги, у меня есть надежда, что она будет не против. Я стою на пороге, но еще не знаю, с чего начать свои поиски. Она может быть где угодно. Но я чувствую такой подъем… Не объяснить, но я понимаю, что все делаю правильно. Жаль, моего пса нет со мной – он остался лежать в Казематах. Славный конец для боевого мабари. Я ухожу одна – с легким сердцем и тяжелым кошельком. Чутье приведет меня к Флемет, и я получу ответы на вопросы. И, возможно, я смогу сделать что-то для нашего больного мира. Защитница я или кто? А если Создатель все же существует, он приведет меня к Андерсу. И тогда уже никто нас не разлучит. Прощай, мой милый Сказочник! Поцелуй от меня всех наших друзей, а врагов пусть поцелует от меня Бьянка! Даст Создатель – свидимся. Твоя М.