Запертый дом

«Если бы строили дом счастья, самую большую комнату пришлось бы отвести под зал ожидания» Ж. Ренар. Запертый Дом – всего лишь старая развалюха, расположенная где-то между миров. Здесь Жизнь и Смерть пьют чай вдвоем. Если уж вы стали жителем Дома, то, скорее всего, в вас есть что-то от Хаоса. Проходите, располагайтесь. Вы тут ненадолго, говорите? Неудивительно. Многие пришли сюда, занесенные попутным ветром, и до сих пор воспринимают Дом как зал ожидания на длинном пути своей жизни. Возможно, так оно и есть. Но Дом отпускает лишь ненадолго, а ключ от Вашей души всегда останется прикованным к общей связке на поясе Ключницы. Что Вы говорите? Чувствуете себя странно? Ах, это всего лишь проявляется Ваше второе лицо. Ваше истинное лицо. … Это Рунгерд. Я вижу ее каждый день. Она смотрит в зеркало на стене, внимательно-внимательно разглядывая себя – видимо, не узнает. Раньше у нее было достаточно крепкое тело и аккуратные, красивые ладони. Волнистые русые волосы почти что до талии длиной, сейчас они заплетены в косу, и глаза, зеленые глаза, того самого цвета, что были у ее бабушки. Она меня раздражает своим беззащитным видом и своей слабостью. Я не могу ее сломать. Я могу желать ей смерти, но ее все-таки становится жаль. Она все же мне дорога. Она ни в чем не была виновата, но в каждой книге всегда есть тот, кому не суджено быть счастливым. Рун была именно таким персонажем. Наверное, история несчастий девчонки началась с этих зеленых глаз, тогда еще искристых и ярких. Со смерти Лилит, с безумия Джона, с редкой болезнью, что передалась нашей Рун. Я виноват, очень виноват во многом, но вины своей отчаянно не хочу признавать. События пришлого помнят немногие: я и девчонка, и я сделаю все, чтобы никто никогда узнал о том, как все было на самом деле. Больничные условия только способствовали унынию, лекарства не желали выпарить из нее яд проклятого расстройства. Я забрал Рунгерд домой, поселил в ту часть, что обустроена под рабочий кабинет и небольшую палату. Полли, глупая женщина, не понимала этих предосторожностей. Никто не знает, насколько все серьезно и что мне угрожает, вздумай девчонка сказать свое слово. Мне ее жаль немного. Рунгерд иссушена и печальна. Она пытается спрятаться от меня в темном углу, закрыв лицо руками, и я вижу цепочку проступающих позвонков на ее спине. Все началось еще с Джона, с ошибки, со случайности, а главное, с мыслей, что кислотой выжигали здоровье девочки. Она слишком много думает. У нее скандинавское имя - наследство от давно умершей бабушки. "Рунгерд" значит - "хранимая тайной". Тайн у этой девчушки много, они живут под ее кожей, смешиваются с кровью, бьются ниточкой пульса на шее. Только вот сама Рун неуверенна, что загадки ее берегут. Наоборот, принимая во внимание все жизненные обстоятельства, ее имя покажется насмешкой судьбы. Я пытаюсь поговорить с ней. Пытаюсь понять ее, хоть немного остановить поток сбивчивых мыслей которых слишком много для одной впечатлительной девочки. Рунгерд предпочла бы, чтобы ее назвали Агния. Потому что это так похоже на "агония". Агония. Симфония, ирония, гармония... Красиво? Рун тоже так считает. Агния еще и "огненная", только вот девушка воспринимает это как "выгореть". Пылать ярче квазара, чтобы увидели все, разбрызгивать вокруг себя все оттенки красного, оранжевого и желтого. И рассыпаться пеплом к концу, как будто поставив точку в собственной жизни. Исчезнуть, не оставив после себя ничего - все смешается, пропадет. Красиво? Рун тоже так думает. Раньше она немного доверяла мне, но сейчас, когда я всего лишь ее врач, она замкнулась. Мне приходиться подбирать к ней ключ, как к красивой шкатулке, только в Рун не золотые монеты, а труха болезни. Я пытаюсь относиться к ней как к обычной пациентке – ровно и снисходительно. Но иногда мне кажется, что она узнает меня и смотрит особенно пронзительно. Рун бы согласилась, чтобы ее назвали одним словом - litost. Чрезвычайно метким чешским словом, вычитаным ею в толстой энциклопедии, что значит "состояние мучения, вызванное внезапным осознанием собственной ничтожности". Это эмоция, которую она испытывала всегда. Иной раз таила в сердце, порой обидчиво демонстрировала желающим. Сейчас это чувство не покидает девчонку. Она твердит о том, как ничтожна и бессмысленна ее жизнь. Антидепрессанты, успокоительное, снотворное – все это не помогает. Пока она сама не убьет в себе эту слабость – не излечится. Я только наблюдаю за ней. Заставляю говорить, одновременно узнавая ее настоящую. Рунгерд предпочла бы любое имя или прозвище, но в этой жизни ее зовут "хранимая тайной" и это точно такой же подарок от бабушки, а возможно, и от самой судьбы, как и изумрудно-зеленые глаза. От этого никуда не денешься, не убежишь, и каждый день, глядя в зеркало, она видит свою яркую радужку и вспоминает свое имя. В первые дни забытья все зеркала оказывались разбитыми, а руки девчонки – испачканными в крови. Полли ругалась и несла очередной бинт. Сейчас на ладонях девчонки нет линии жизни. И линии судьбы тоже. И линии сердца. Все они скрыты под рубцами от заживших ран. Рунгерд абсолютно уверенна в совсем немногом. Она предпочитает опираться на цифры, с ними все просто. Например, она родилась первого октября, ей двадцать четыре, и еще раньше в генетический материал Рун было заложено психическое отклонение. Все это очень странно, совсем нелогично и не так ясно, как ровный ряд цифр, а значит, дело пахнет словами. Слова - они другие. Им доверять нельзя, они даже на ощупь не такие твердые, словно литые, как цифры. Слова то и дело пытаются обмануть, изменить свою суть, преобразоваться. Слова любят ошибки и случайности, ведь нередко другое ударение или неправильная буква придает им совершенно новое значение. Поэтому Рунгерд не любит слова. Они слишком сложны для нее. Ее зовут Рунгерд, она – моя самая опасная пациентка. Ее зовут Рунгерд, что значит "хранимая тайной". Хотя, она предпочла бы более лаконичное "litost".