Ломая стереотипы

Когда мне было восемь лет, я попала в самую настоящую аварию. Мы приехали на лето в деревню к бабушке, проселочные дороги в дневное время там пустовали — люди вовсю вкалывали на огородах или же загорали на травке всё в тех же грядках. Ехала я себе спокойно на велосипеде за какой-то залётной бабочкой, смотреть по сторонам даже не собиралась. Мотоциклист тоже смотреть по сторонам не считал нужным, да и не ожидал такой подставы, как внезапно выехавший на дорогу белокурый ангелочек. Хоть с виду ангелочек был и милым, ругаться и строить из себя высокомерную фифу я начинала учиться уже тогда, поэтому вместо того, чтобы разреветься из-за десятка ссадин, я развопилась на перепугавшегося до полусмерти дядю, что мой папа работает в милиции и посадит его в тюрьму. Мужик перепугался и дал дёру, а я впервые встретилась с примером трусости и избегания ответственности, поэтому мужественно подняла с земли велосипед с погнутым колесом и потащила его домой. Мама в то лето лежала в клинике, поэтому я пошла жаловаться папе. Тот выслушал дочь, как следует отругал за то, что каталась по дороге, и попытался вытащить из меня, как выглядел этот самый нехороший дядя. Дядю-то я отлично запомнила, а вот стучать ни на кого не хотела. Выдумала несуществующую внешность и осталась довольной. Эта авария была серьёзней. В ней никто не был виноват, и единственное сходство было в том, что я не слишком сильно пострадала. Там я поцарапала ноги о щебень на дороге, здесь — отбила коленки о бардачок. Там — приложилась головой о звоночек на руле, здесь — расшибла висок о внутреннюю сторону пассажирской двери. В обоих случаях мне не было причинено никакого серьёзного ущерба, но вот папа всегда считал иначе. Всегда! — Ты сядешь за руль только через мой труп! — Отлично! Значит, мне придётся тебя убить, — гневно нахмурилась я. Отца угроза ничуть не напугала, и он демонстративно убрал ключи от моей машины себе в карман. — Папа, мне двадцать два года, я имею право водить самостоятельно! Восстанавливать машину и документы на неё мне помогал Антон. Драгоценный дядюшка — забудем про тот факт, что он старше меня всего на два года — не мог не помочь любимой племяннице и вместе со мной оформлял все бумаги, не забывая ворчать, что с его деньгами это всё можно было сделать в десять раз быстрее. Я от материальной помощи отбивалась — Шерементьевы и так сделали для меня слишком много, чтобы просить их о чём-то большем, а вот от человека, который действительно разбирается в автомобилях, отказаться не могла. Антон нашел мне стоящий автосалон, в котором мой автомобиль привели в надлежащий вид и практически полностью перепрошили все внутренности, и вчера должен был завезти к вечеру домой ключи, чтобы отдать лично в руки, но меня не обнаружил. Зато наткнулся на папу, от которого я успешно скрывала все свои манипуляции до этого момента. — Ты только что попала в аварию! Мы в больнице, если ты не заметила! — рыкнул он. Я страдальчески простонала, закрывая лицо руками. Шастающие по коридору люди начинали обращать всё больше внимания на нас. — Я не была за рулем, как ты не можешь понять, — резко убрав руки в карманы куртки Арабского — моё пальто было безвозвратно запачкано, поэтому теперь валялось где-то на обочине трассы, одинокое и позабытое, — я глубоко вздохнула. — Пап, мне уже ничего не угрожает, правда. Егор заболел и потерял сознание прямо за рулем, когда вёз меня домой, — говорить отцу по отравление Арабского было бы глупо, и эту информацию я умолчала, потому что это дело касалось только лишь одного Егора и, возможно, совсем немного — меня. — Это даже аварией сложно назвать — мы просто съехали в кювет. — Это поэтому он второй день в отключке лежит? — покачал головой папа. Я поджала губы и снова чуть приврала: — Это из-за болезни. Он — тот самый типаж обворожительных брутальных красавчиков, которые заказывают себе гроб при температуре тридцать семь и два, — мимо проехала медсестра с двумя капельницами, и мне пришлось чуть посторониться, чтобы пропустить её в соседнюю палату. Дальше я говорила уже мягче. Хоть я и довольно-таки неплохо умела манипулировать людьми, с отцом такие фокусы прокатывали не всегда, но и это уже хорошо. Вот на Арабского, например, влиять вообще не получалось. — Пап, обещаю, если я еще хоть раз попаду в аварию — сама отдам тебе ключи. Я торжествующе улыбнулась и протянула руку. «Отдам ключи» — не значит, что не сделаю себе дубликат, но подобная формулировка здесь только для перестраховки. Спустя долгие десять секунд отец с раздражённым вздохом достал связку ключей и вложил их мне в ладонь. — Разобьёшься насмерть — домой не приходи, — ткнул он кончиком указательного пальца мне в нос. Я улыбнулась и крепко обняла папу, в ту же секунду возмущенно что-то забубнившего себе под нос. Его сомнение было оправданно — машину я купила сама за сущие копейки, и состояние её целиком и полностью соответствовало цене. Если снаружи иномарка выглядела ещё более-менее прилично, не считая содранной кое-где краски, помятой фары и пары-тройки солидных вмятин, то внутренности приводили в ужас каждого, кто хотя бы немного разбирался в автомобилях. Я не разбиралась, поэтому на попытку отца грохнуться в обморок, когда он впервые заглянул под капот, ответила пренебрежительным фырканьем. Одногруппнику тогда срочно нужны были деньги, а я как раз поссорилась с отцом из-за какой-то ерунды, поэтому схватила свои начальные накопления на поступление в университет после колледжа и купила этот металлолом, прекрасно зная, что чтобы починить эту консервную банку, нужно будет вложить в неё вдвое больше первоначальной стоимости. Поступление в университет было отложено, а я закончила колледж и отправилась работать в салон сотовой связи, чтобы заработать на починку автомобиля. Всё-таки жалко было забрасывать личный транспорт в гараже, если вспомнить, что я как раз именно из-за него отказалась от высшего образования. Не будем упоминать то, что к высшему образованию я на тот момент так вообще не стремилась. Этому тоже была причина — отец хотел, чтобы я пошла по его стопам в правоохранительные органы, а я в свою очередь этого не хотела абсолютно. Упёртостью я пошла в папу, поэтому мы сопротивлялись друг другу и по сей день. Судя по позвякивающим в кармане ключам, я раз за разом брала верх над ним. Сияя от радости, я зашла обратно в палату, отец последовал за мной. Я весь день провела в больнице, несмотря на заверения Арабского-старшего в том, что мне уже давно можно поехать домой. Он расщедрился для сына на вип-палату, поэтому я успела и посмотреть телевизор, и принять душ в изолированной от всех ванной комнате, и даже разгадать пару кроссвордов из аккуратной стопки книжек на подоконнике. Да тут лучше, чем в некоторых гостиницах, что уж там. Единственное, что меня по-прежнему смущало — то, что с собой у меня не было своей косметики. Если к Егору я уже привыкла и могла его не стесняться (а учитывая то, что он весь день проспал — перед ним можно было хоть голышом ходить), то врачей, медсестёр и посторонних посетителей я сторонилась, предпочитая больше не выходить из комфортной палаты. Я не ела уже больше двух дней — как не поела разок перед работой, так больше и не улучила момента перекусить, — и особого голода не испытывала. Взгляд в зеркало в ванной комнате заставил ужаснуться — отросшие светлые корни, контрастирующие с крашеными в черный цвет волосами, производили ужасное впечатление. Я была выспавшейся, но круги под глазами создавали впечатление, будто бы меня держали в плену и не давали спать неделю, как минимум, а лицо по цвету уже стильно гармонировало с серыми же глазами. Красавица, чёрт возьми. Пока я пребывала в своих мыслях, папа уже прошёл вперёд меня, поставил на тумбочку пакет с гостинцами, которые притащил, прослушав мои слова о том, что наш горе-пациент пока без сознания, и пожал Егору руку. Я удивленно воззрилась на улыбнувшегося Арабского. Тот, хоть и выглядел не лучшим образом (но всё еще в разы лучше меня), смотрел на моего отца достаточно осмысленным и трезвым взглядом без прежней туманной дымки, которая была у него в глазах, когда он очнулся вчера днём. Эти двое на удивление хорошо поладили за эти полгода, несмотря на первые встречи, происходившие не в самом лучшем контексте. Сейчас-то, если Егор выставит меня поклонницей экзотической эротики, папа ему не только не врежет, но и наверняка беспрекословно поверит. Сидя в кресле в углу палаты, я смотрела, как они разговаривают, и периодически с усилием гасила появляющуюся на губах тёплую улыбку. Теперь, когда Арабский очнулся, с души как будто бы упал огромный камень, а я только сейчас поняла, что действительно до ужаса боялась, что всё плохо закончится. — Извините за Алису. Мне правда жаль, что она пострадала из-за меня, — Егор кинул на меня взгляд. Выглядел взволнованно и как-то… странно что ли? Вину чувствует, зараза? Ах да, я же выгляжу так, как будто вылезла из могилы и собираюсь устроить апокалипсис в миниатюре. — Ничего, до свадьбы заживет, — простодушно отмахнулся отец, который десять минут назад распекал меня и обвинял в безалаберности. Мне стоило бы обидеться, но обижаться никакого желания не было. — Тогда мне, как честному человеку, придется взять её в жены, потому что никто, кроме меня, не решится, — пришёл к выводу Егор, беспечно пожимая плечами. Я с запозданием поняла, что в нем было не так — Арабский улыбался. Нет, он часто нацеплял на лицо свою ехидную усмешку, но сейчас он не язвил, а просто мягко подтрунивал не столько над папой, сколько именно надо мной. Не ухмылялся, а именно улыбался. Дыхание сбилось, и я опустила глаза. Наверное, именно в этот момент я целиком и полностью осознала, что действительно попала. — Да я и не против, — хохотнул отец. Пока я тут пребывала в полной прострации от жуткого осознания действительности, он даже не подозревал, в каком состоянии находится его единственная любимая доченька, и продолжал общаться с Арабским. — Когда свадьбу будем делать? — В середине июня, мы уже договорились. А в июле куда-нибудь в медовый месяц поедем, — невозмутимо нафантазировал Егор. — Будущая Арабская, ты куда хочешь? Я моргнула, переводя взгляд на веселящуюся парочку. Спелись, чтоб их. — Алиса, ты в порядке? — в голосе папы прорезалось внезапное волнение, а до меня дошло, что в ушах шумит не просто так — голова сильно кружилась. Отлично, я даже на фоне человека, отравленного каким-то там ядом, умудряюсь выглядеть болезненно. — Всё хорошо, — отозвалась я, наверное, в тысячный раз. Слишком уж часто у меня это спрашивают — настолько часто, что я отвечаю уже на автомате, еще до того, как успею подумать над смыслом вопроса. Я поднялась с кресла, но меня резко повело в сторону, будто бы я полчаса назад в кружку себе не чай наливала, а чистый спирт. Отец вскочил со стула и резко кинулся ко мне. — Это всё твои диеты, — зло рыкнул он, и я, поддерживаемая под руку, заметила, что Арабский тоже уже стоял, а игла от капельницы была выдернута из руки от резкого движения. — Диеты? Ты больная? — тихо и как-то зло переспросил он. — Я пойду, подышу свежим воздухом, — выдернула я руку у отца, не желая обсуждать тему, которую они все равно не смогут понять, и вышла из палаты. Больница занимала высокое шестнадцатиэтажное здание в центре города и находилась рядом с городским парком. С балкона открывался чудесный вид на лучшую часть города — тут был и парк, и центральная площадь, и выглядывающие на горизонте горы, к которым сейчас неторопливо приближалось солнце, окрашивая небо в розовые оттенки. К вечеру снова становилось прохладно, и я порадовалась, что на мне была надета куртка Егора. Я вообще почти не снимала её в больнице. Нет, не из-за того, что она вкусно пахла, хотя это, без сомнений, могло быть бы достойной причиной, — просто я постоянно мёрзла, в тонкой рубашке согреться было практически невозможно, а свитер я оставила дома, разумно рассудив, что за рабочую ночь в жарком клубе я замерзнуть не успею. Судя по непредсказуемости жизни, мне с собой нужно всегда носить не только косметичку, но и комплект запасной одежды. Я облокотилась локтями о перила балкона, подставляя лицо тёплым лучам. Снег во всём городе растаял, солнце уже грело, но ветер все еще был холодным, зимним. Он заставлял людей кутаться в шарфы и надевать вечерами шапки, несмотря на то, что днем некоторые умудрялись даже бегать в футболках, огибая холодные тени. Я не любила весну — куда больше мне была по душе ледяная зима с её пробирающими насквозь морозами и бескрайними снегами. Когда у людей весной настроение повышалось, я попадала под удар авитаминоза и тосковала по гибнущим на моих глазах холодным месяцам. Тогда и начинались мои ежегодные весенние самокопания, страхи набрать обратно все те килограммы, которые я потеряла в старших классах, и прочие загоны, перешедшие из подросткового возраста во взрослую жизнь. Спрятав руки в карманы егоровой куртки, я случайно нащупала сигареты и, недолго думая, вытащила их. Зажигалка нашлась в пачке, я достала одну сигарету и прикурила. Знакомый вкус дыма, которым неуловимо была пропитана квартира Арабского, скользнул по языку и проник в легкие. Я на несколько секунд задержала дыхание и медленно выдохнула дым. Я не так часто курила, чтобы иметь зависимость от никотина, но изредка всё же испытывала в нём потребность. Когда нервничала, когда хотела избавиться от мыслей, когда чего-то боялась. Пустой желудок болезненно сжался. Когда я пила горячий чай, он так же скукоживался, а я думала, что надо уже наконец-таки поесть. И все равно не ела — слишком волновалась. Сейчас Егор очнулся, но замечание отца вызвало принципиальное желание его не послушаться. В конце концов, мне двадцать два, и я могу делать то, что захочу. Я не сразу поняла, что сигарету из моих пальцев вырвал не очередной порыв ветра. Рассеянно глянула на собственную руку, а после развернулась, встречаясь взглядом с Егором. Тот накинул сверху больничной одежды еще и белый халат — не удивлюсь, если отжал у какого-то врача. Зрачки были чуть шире положенного — из-за лекарств, а светло-голубые глаза смотрели на меня, и я уже не могла прочитать в них эмоции. А еще в них отражался закат. — Замёрзнешь, — произнесла я, наблюдая, как Арабский затягивается моей сигаретой. Не будем вспоминать, что сама пачка, да и куртка принадлежат ему. — Заберу свою куртку, если замёрзну, — произнес Егор, тоже вспомнив про эту незначительную деталь. Я пожала плечами и принялась стягивать верхнюю одежду, но он, зажав сигарету между губами, обеими руками перехватил меня за предплечья и покачал головой. Я замерла. Арабский, выждав несколько секунд, отпустил одну руку, чтобы взять сигарету в пальцы, но второй всё так же мягко сжимал мое запястье. И смотрел, смотрел, смотрел. Чёрт. Я снова опустила взгляд, чувствуя, как дышать становится сложнее. Палишься, Алиса, палишься. И он ведь видит это — всё-таки не неопытный мальчик. Уж сколько женщин лежало у него в кровати — и посчитать страшно. Вспомнить вон ту же Карамзину… — Ты знаешь, кто тебя мог отравить? — я попыталась отодвинуться дальше, но упёрлась в перила за спиной. Еще дальше — только этажей двенадцать вниз, долечу быстрее ветра. Во взгляде Егора появилось осуждение. — Алиса, ты… — он недоговорил, почему-то рассмеялся, отпуская мою руку, и покачал головой. Как будто бы не верил, что я вообще могла такое спросить в такой момент. — Я не могла, — невозмутимо парировала я, снова убирая руки в карманы. Там и теплее и… не так неловко. — Это кто-то из твоего близкого окружения. Врач сказал, что… — Карамзина, без вариантов, — уверенно заявил Егор. Я медленно кивнула, от всей души надеясь, что я так легко соглашаюсь с этой версией не потому что мне не нравится Настя, а потому что она действительно изначально выглядела крайне подозрительно. Близкое окружение, значит… — И как ты не заметил вообще, что она что-то затевает? — я разозлилась. И на Карамзину, и на себя, и на Арабского одновременно. Все хороши, что уж скрывать. — Поверил тебе на слово, ты же подруженьку свою в дом привела, — Егор вздёрнул брови, тоже начиная злиться. — «Это просто совпадение, ей угрожает опасность», — передразнил он меня. Волшебство момента было утеряно, и теперь Арабский снова язвил и был прежним засранцем. Только вот я все равно каждый раз покрывалась мурашками, когда он оказывался ко мне ближе положенного. — Если ты пытаешься вызвать у меня вину за то, что тебя отравила дочурка твоего дружка, то это бесполезно, — прищурилась я. На самом деле я вину действительно чувствовала, но Егору знать об этом совершенно необязательно. — Не забывай, что я тоже попала под удар из-за твоих тёрок с Рустамом. — Про него мне вообще ничего не говори, — Егор фыркнул, набирая на телефоне чей-то номер. — Благодаря одной добродушной блондинке он продолжает насиловать мне мозги, а мог бы быть уже… Я скривилась. — …мертв, да? — Арабский молчал, щелчком отшвырнув окурок в сторону. — Пойми, что не все в жизни решается насилием. Вы друзья бывшие, в конце концов. Могли бы решить все свои проблемы мирным путем. — Ты слишком наивна, — резко отозвался он, прикладывая телефон к уху. Я в очередной раз плотно сжала губы. Упёртый индюк. С ним спорить было в принципе невозможно. Мы даже при выборе заказной пиццы не далее, чем месяц назад, умудрились едва ли не подраться. Стоит отдать Егору должное, в итоге он всё-таки согласился на мой выбор, и в благодарность за это на следующий день, вернувшись после работы поздно вечером, обнаружил на столе ту самую пиццу, которую хотел он сам. Потом он ещё несколько дней ехидничал на эту тему, утверждая, что я транжира, которая даже не способна самостоятельно ужин приготовить. — Куда ты звонишь? — Хочу спросить кое-что по работе у Гришки, у нас должно было быть собрание и… Я выхватила мобильник из рук Егора, сбросила вызов и убрала его в карман куртки. Григория я знала — это был начальник службы безопасности и заместитель Арабского. Это был серьезный мужчина, который производил несколько пугающее впечатление — мрачный тип, одним словом. Гришкой назвать его я даже не подумала бы, потому что при взгляде на него хотелось обращаться исключительно по имени-отчеству, да еще и желательно упирая взгляд куда-нибудь в пол. Именно Григорий организовывал все слежки и прослушки, а помимо этого владел всем бизнесом во время отдыха или незапланированного отсутствия Егора. — Тебе надо сначала привести себя в порядок, а потом уже заниматься делами, — произнесла я, сжимая в одном кармане телефон, а в другом — сигареты. — Марьина, живо отдала телефон, — Егор сурово сдвинул брови, но не злился. Он улыбался. Снова улыбался, вызывая неудержимые мурашки. Я бы даже снова отошла, чтобы не реагировать на него, но пятиться дальше было уже некуда. — Пока не получишь выписку, не смей заниматься работой, — поставила я строгий ультиматум. Конечно, надеяться на то, что его выполнят — абсолютно бесполезно, но я всё-таки надеялась пробудить хоть какой-нибудь здравый рассудок. — Справятся они там без тебя пару дней, да даже пару недель. Возьми себе отпуск хотя бы раз, — я вздёрнула подбородок, с вызовом смотря в смеющиеся глаза напротив. — Я не отдам тебе телефон — делай, что хочешь. — Как скажешь, — хрипло усмехнулся Егор, а в следующую секунду уже прижимался к моим губам. Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт. Дыши, Алиса. Я не хотела отвечать Арабскому. Вот честно — вообще не хотела. Я даже не поняла, в какой момент начала прижимать его к себе ближе, цепляясь ледяными руками за теплую шею и чувствуя на губах горький вкус сигарет. Егор был напористым, резким и наглым. Он как будто бы и не лежал только что едва ли не при смерти, а я как будто бы и не убеждала себя совсем недавно, что всё то, что я чувствую к нему — всего лишь голодная галлюцинация. Я говорила, что мне было холодно? Нет! Я бы с удовольствием сейчас избавилась и от куртки, и от проклятой рубашки, под которую проникли сейчас пальцы Арабского, чтобы придержать меня за поясницу. Порыв ледяного ветра ударил по нам, словно настаивая разорвать поцелуй, но я только ближе прижалась к Егору, инстинктивно ища тепла, и он мне его давал с лихвой. Когда он отстранился от меня, я тяжело дышала, будто бы это был не простой поцелуй, а целая стометровка. В потемневших глазах уже не отражалось солнце — оно скрылось за горами. — Делаю, что хочу, — хищно улыбнулся Егор и застегнул на мне свою куртку. — Замёрзнешь. Он вышел с балкона первым, оставляя меня одну — растерянную, взлохмаченную, с горящими губами и сбившимся дыханием. Я медленно развернулась обратно к вечернему городу и еще долго стояла, приходя в себя. Когда небо совсем потемнело, а ветер начал пробирать до самых костей, я вышла с балкона на лестницу между этажами, чтобы вернуться к Егору в палату и столкнулась с тем человеком, которого совсем не ожидала увидеть. — Алиса, наконец-таки я тебя нашёл, — метнулся ко мне Вячеслав, порывисто обнял на несколько долгих секунд, а после ласково поцеловал в уже замёрзшие губы. — Я так волновался!