Лабиринты судьбы

итак, в этой главе к автору присоединяется гамма - милая, приятная в общении девушка с ником Grace, под чьим чутким руководством я продолжаю писать.) «Что может быть лучше, чем занятия рунами с утра пораньше?» - с притворным оптимизмом подумала Гроттер, перекатываясь с одного бока на другой. С трудом разлепив веки, она чуть приподнялась на кровати. Тело настойчиво требовало возвращения в нормальное положение: снова лечь и окунуться в объятия Морфея. Мозг же снисходительно напоминал, что скоро практическое занятие по вышеуказанному предмету и что это в ее интересах - не оплошать на уроке. «Ну подумаешь, с кем не бывает! Я и так хорошо готовлюсь к каждому предмету, ничего не случиться, если я посплю еще немного», - говорила одна часть сознания, легкомысленная и потворствующая желаниям Гротти. «Угу, вспомни, как ты готовишься к урокам в Тибидохсе. Мало тебя тут учителя гоняют, так ты хочешь, чтобы еще и в Хогвартсе поменяли о тебе свое мнение?» - назойливо зудела другая, более разумная часть, которая после недолгой борьбы взяла верх. Гроттер сладко потянулась и заставила-таки свое тело подняться. Та первая часть сознания, настойчиво уговаривавшая Таню на все наплевать и продолжить нежиться в теплой кровати, отчаянно сопротивлялась и пыталась оставить девочку спать дальше, но потом смирилась, утихнув. Мозг наконец-то смог нормально и согласованно работать, не разделяясь на два противоборствующих фронта. Сделав несколько шагов в сторону окна и слегка приподняв одну из Черных Штор, Таня посмотрела на темное декабрьское небо, еще не особо спешившее распрощаться с ночью: темно-синий цвет сменился всего лишь на насыщенный индиго, ярко-желтая луна стала более блеклой, все ленивее и ленивее освещая землю и уже не размениваясь на создание лунных дорожек на гладких поверхностях озер, но звезды продолжали висеть на своих законных местах, беззаботно наблюдая за глупыми, по их мнению, людишками. Было раннее, очень раннее утро, однако ощущения, что это действительно оно, вовсе не было. Скорее, поздний вечер или светлая ночь. С трудом узнавались очертания леса и башен Тибидохса, чернеющих на ярко-синем фоне. Остров дремал, и Гроттер показалось, что лишь она одна не спит – настолько полной была тишина вокруг. Но она, разумеется, ошибалась. Где-то в глубине замка, недалеко от Жутких Ворот, сонно прохаживались циклопы, изредка помахивая тяжелыми дубинками и отчаянно пытаясь сделать умные лица. Но то ли одноглазые ребята себе это неправильно представляли, то ли их физиология просто не позволяла им это сделать, но зверски выпученные глаза и сдвинутые брови вовсе не соответствовали имиджу умных существ. А возле Лестницы Атлантов Жора Жикин с остервенением всунул розу в гигантскую руку одного из них, с горечью доставая блокнотик и вычеркивая так и не состоявшееся свидание с Лотковой. А сама Лоткова тем временем увлеченно беседовала с Ягуном, сидя на крыше Башни Привидений. Впрочем, они не все время разговаривали, изредка прерываясь на кое-что другое. Шурасик сидел в своей комнате и писал на длинном свитке доклад для Сарданапала. Местный ботаник уже вдвое превысил норму, однако остановить себя был не в состоянии: весь перемазанный чернилами, высунув кончик языка, он на космической скорости излагал свои мысли на пергаменте почерком, отдаленно напоминающим прыжки кардиограммы, чтобы потом с гордостью продемонстрировать свое творение академику. Итак, каждый был занят своим делом. И для каждого оно было, бесспорно, самым важным в мире делом, важнее, чем у всех остальных вместе взятых. Разумеется, с каждым из них можно согласиться, опираясь на всем известную теорию относительности. Так, Жикин был уверен, что ночные похождения и встречи гораздо серьезней занятий Шурасика, ну а последний, само собой, полагал, что свидания - пустая трата времени, и что гораздо полезней посвятить себя учебе. Разные люди мыслят по-разному, у всех разные интересы и понятия, а вместе с ними и взгляды на жизнь. Тем временем Таня проверяла себя в знании формул, несколько раз убедившись, что Склепова спит, но все же наложив на нее заклинание, не позволяющее проснуться, пока Таня этого не захочет. Уже два свитка были исписаны различными рунами, некоторые были просто выведены волшебной палочкой прямо по воздуху, но гриффиндорка и не думала останавливаться на этом. Зная профессора Рейнбоу и ее тягу к своему предмету, приходилось выкладываться на все сто. Зато это дало свои результаты и здесь, в Тибидохсе: когда академик задавал им что-либо, связанное с рунами, Танино домашнее задание всегда оказывалось одним из лучших. Позанимавшись еще с полчаса, девочка, наконец, удовлетворенно кивнула, поняв, что материал закреплен и что теперь ей не нужно беспокоиться насчет того, что она может плохо показать себя. «Интересно, а как люди вообще научились использовать руны? Точно так же можно спросить, кто вообще придумал заклинания? Ведь это не пустой звук, в самом деле, - подумала Таня, задумчиво водя кончиком пера по пергаменту. - И наверняка существуют не только безобидные руны, которые мы проходим в школе…» «В свое время волшебники использовали все возможное, чтобы повергнуть противника. Так, мы с подругой занимались тем, что пытались придумать руну, способную высвободить все зло, существующее в волшебном мире. Мы пытались открыть Жуткие Ворота», - сообщил такой знакомый высокий голос. Рука Тани дернулась и едва не смахнула чернильницу - слишком неожиданно Чума-дель-Торт вторглась в ее сознание. Но еще неожиданней было услышать то, что у нее… была подруга? «Называй как хочешь. Скорее не подруга, а… соратница. У нас с ней были общие интересы, общий контур темной магии. Она еще жива, но в скором времени возьмет билет в ладью Харона, поэтому ей нужно передать свой дар». -Кто она? Если у вас с ней был один контур магии, значит, она такая же сильная? И где гарантии, что она не попытается открыть Ворота? «Тебе совсем не обязательно это знать. А открыть Ворота… это сделают за нее», - Чума неопределенно рассмеялась. Тане это совсем не понравилось, как и не понравилось то, что она беззастенчиво беседует с Чумой-дель-Торт. Ей этот разговор стоил дорого - где-то в глубине закипела боль, к которой Таня, откровенно говоря, уже успела чуть привыкнуть. Слишком много гадостей случается в жизни… Даже мелкие неудачи, чьи-то случайные фразы цепляют за живое, заставляя возненавидеть все и вся. И именно в те моменты, когда злость овладевает ею, она теряет контроль.

***

Гробыня Склепова была в бешенстве, когда ее отражение скомкали, как старую газету, и выбросили в угол зеркала. Таня втихаря злорадствовала, собирая сумку и наблюдая, как соседка по комнате ругается в адрес Гроттер: - Гроттерша, это твоих рук дело? Что это за Горбун? И что за длинная трещина появилась, если ее раньше не было?! Таня благоразумно отмалчивалась, тем более что слова Гробыни зацепили ее. Она вспомнила, как сегодня утром зеркало сначала запотело изнутри, а потом на нем отчетливо проступили четыре фигуры. Девочке даже показалось, что она видит ослепительные точки глаз под золотой вуалью трехликого и слышит страшное ржание его коня. «Мы близко… Очень скоро будем здесь! Мы требуем то, что принадлежит нам, или… смерть!»- произнесли три голоса. Именно это заставило Таню задуматься о том, что она опять что-то сделала не так. Шутка над Гробыней, мягко скажем, не удалась. И сегодня Гроттер была настроена во что бы то ни стало рассказать о случившемся. Вот только кому? Сарданапалу или Медузии? Нет, это слишком. Поклепу? Еще чего, он только и ждет повода, чтобы зомбировать хоть какого-нибудь ученика. Тарараху? Вот, кажется, подходящий вариант. Питекантроп всегда к ней хорошо относился, и ему можно было доверить любые тайны. Так Таня и сделала - после обеда прямо направилась к учителю ветеринарной магии. Тарарах был занят в своей берлоге тем, что рассказывал Ваньке об Алконосте, который мирно восседал на дубовой перекладине рядом с жар-птицем. - О, Танька, здоро’во! Давненько ты что-то не заходила. Посмотри, кто тут у меня есть!- поприветствовав девочку, Тарарах указал на огромную птицу с человеческим лицом. Гроттер кивнула. По правде говоря, она немного волновалась и колебалась до последнего, поэтому думала о своем и слушала рассказ питекантропа о том, где он нашел Алконоста, не очень внимательно. - Ты хотела о чем-то поговорить?- в упор спросил у нее Ванька,аккуратно обрабатывая птице раны. Девочка вздрогнула. И как этому маечнику вечно удается с точностью угадать ее мысли и чувства? - Почему ты так решил? - Ты совсем не слушаешь Тарараха и смотришь в одну точку. Наверняка тебе что-то нужно. Но вот что? - пояснил Валялкин, к концу фразы посмотрев на нее. В глазах застыл вопрос. Питекантроп тем временем замолчал и выжидающе уставился на Таню. Гроттер замялась: - Ну… Вообще-то да. - Поняв, что более удачного момента не подвернется, гриффиндорка рассказала о четырех. - Один из них с тремя лицами. А другой - человек-птица, зовут Симорг… Они придут сюда- и гибель всем, правым и виноватым, - закончила она. - Когда это было? - резко спросил Тарарах. - Когда ты впервые увидела Симорга и остальных? - На той неделе, или даже раньше. Но потом я видела их еще раз - они стали гораздо ближе. Мне их показал Безумный Стекольщик. - О таких вещах говорят сразу! Таня, запомни об этом! Когда бы ни случилось… Пойдем со мной, надо увидеть Сарданапала. Сдается мне, ничем хорошим это не обернется… - сурово сказал питекантроп.

***

Академик был, мягко скажем, в гневе. Он мерил шагами кабинет, не в состоянии спокойно усидеть на месте. Щеки его пылали, а усы вытворяли невесть что. Однако академик ни на что не обращал внимания: ни на черномагические книги в клетке, ни на усы, ни даже на сочувственные взгляды Ягге, которые она изредка бросала то в его сторону, то в сторону Тани, которая теперь вообще жалела о том, что рассказала Тарараху обо всем. Питекатроп же, напротив, жалел, что пошел к Сарданапалу. Оба даже не рассчитывали на такой поворот событий. Кроме их четверых, в кабинете также находились Медузия, Поклеп Поклепыч и Великая Зуби. Поклеп, который только что перенес злополучное зеркало из комнаты Тани, буравил девочку взглядом. Еще ужасней было то, что преподаватели не могли ничего сделать с Горбуном, не имея власти над зеркальным миром, так что теперь многие были озадачены. Академик подбежал к Тане и воскликнул: -Как ты могла? Зачем ты это сделала? Нет ничего хуже, чем получить удар от той, кому доверяешь! Скажи: зачем?! Таня посмотрела на багровые щеки главы Тибидохса, на его прыгающие усы, и с трудом удержала смех. Любопытно, но она толком не понимала, что же такого ужасного она сделала. А еще она терпеть не могла, когда на нее кричали. Еще со времен жизни с Дурневыми она старалась по-особому реагировать на крик. Вот и теперь, не сильно вдумываясь в свои слова, она сказала: -Ну вселила я Стекольщика и вселила! И что теперь, до вечера орать будем? Таня почувствовала, что начинает злится. Нет, только не это!.. Пожалуйста, не надо еще боли! Анна легко рассмеялась, чувствуя, что может захватить власть над разумом девочки. Академик отступил от Тани, словно она оттолкнула его. Внимательно заглянул ей в лицо, словно увидел впервые. Гроттер отвела взгляд: она понимала, что Сарданапал может заметить ее потемневшую радужку, а этого ей совсем не хотелось. Взгляд Тани упал на зеркало и… тут Гроттер едва не вскрикнула от вспышки боли в голове. На долю секунды она увидела в зеркале черноволосую девушку с темными глазами. Чума-дель-Торт. Неужели это конец?.. -Кажется, ты не понимаешь, за что мы тебя ругаем. Тебя не смутило, что это заклинание из списка ста запрещенных. Что ж, когда-нибудь ты поймешь, что там нет ни одного случайного заклинания!.. Так вот, заклинание, которое использовала ты, создало своеобразный мост между нашим и Потусторонним миром. Если и это тебе ни о чем не говорить, поясню: в том мире есть те, кто с удовольствием бы разнес тут все, кто сеял бы разрушения и смерть. И им для этого нужна лазейка, чтобы попасть в наш мир. И этой лазейкой стало это проклятое зеркало! Таня угрюмо смотрела в пол. Да, теперь девочка поняла, что натворила, но… ее волнует другое: почему она в самом деле не задумалась даже о том, что заклинание черномагическое? «Потому что ты далеко не светлая волшебница». Слова преподавателей казались бесконечно далекими. И сейчас для Тани исчезло все, остались лишь они вдвоем- она и ее темная сторона души. Когда же она вернулась в реальность, шел разговор, в котором должна была решиться судьба Гроттер. - Все остальное обсудим потом, - твердо произнес Сарданапал, обращаясь к коллегам. - А теперь нам предстоит решить, какое же наказание заслуживает Гроттер. Поклеп хмыкнул: - Мое мнение вы знаете. Наша школа не курорт: или зомбировать, или темное отделение. И лично я за первый вариант! – завуч кинул хмурый взгляд на возмутительницу порядка, пустив в ход свои ледяные буравчики, но привычного эффекта это не возымело – всколыхнувшаяся в глубине Таниной души Чума плевать хотела на его «крутые» закидоны. «Если поддержат Поклепа, наплюю на все и покину Тибидохс», - решительно подумала Таня. Но как бы она ни хорохорилась, ей вовсе не хотелось отсюда уходить. Слишком многое пришлось здесь пережить, слишком много воспоминаний, связанных с этим местом: и хороших, и плохих, и буднично-серых, и ярких приключений. В конце концов, в Тибидохсе живет часть ее самой. Здесь прошла часть Таниной жизни, которую не так-то просто забыть, не скомкать и выкинуть, как испорченный лист бумаги. Зубодериха проголосовала за темное отделение. Медузия, шипящие локоны которой поясняли ее настроение, дала тот же ответ. Ягге же придерживалась той позиции, что отправлять туда девочку ни в коем случае нельзя. Последнее слово оставалось за академиком. - Мне очень жаль, Таня… Стыдно перед Феофилом, стыдно перед Леопольдом… Но я не вижу иного выхода. И перевожу тебя на темное отделение. Точнее, не я перевожу, а твои поступки, - с горечью произнес он, избегая лица ученицы. - Ты хочешь что-нибудь сказать? Если бы в начале своей речи Сарданапал поднял на Гроттер взгляд, он бы прочитал в ее глазах многое. В них читалась мольба, стыд, разочарование… Словом, все то, что могло бы его заставить передумать. Но глава Тибидохса посмотрел на нее несколько позже, и теперь глаза девочки выглядели совсем иначе: в них плескались злость и недоверие, какая-то затаенная боль. «Думаете, упаду на колени и буду просить, размазывать сопли по лицу? Не дождетесь! На темное так на темное. Недаром же во мне живет Чумиха!»- подумала Таня, и кривая усмешка исказила ее лицо. - Нет, не хочу, - процедила она, исподлобья глядя на академика. Девочка не сводила с него испытующего взгляда, от которого дрожь пробирала Сарданапала до костей. Конечно, он видал и не такое, но такая дикая злоба в детском взгляде, такая черная ненависть приводили его в ужас. - А все-таки надо было лишить ее кольца и отправить к лопухоидам, - со злостью в голосе произнес сидевший на диване Поклеп, буравя взглядом девочку. - Да куда угодно! Лишь бы подальше от вас! - выпалила Таня и выскочила из кабинета. Дверь захлопнулась, оставив академика недоуменно смотреть Гроттер в след. И если бы только Таня видела его лицо в этот момент, наполненное горечью и болью от собственной слепоты за все эти годы, то она, возможно, одумалась бы, не стала бы выпускать тьму из своей души, продолжая стремиться к свету. Но было уже поздно. «Что ж, радуйтесь! Радуйтесь, что сделали все возможное, лишь бы испортить меня!» - решение принято, и явно не в пользу света. Таня Гроттер повернула компас и пошла по другой дороге. Кажется, она знает, с какой стороны лабиринта ей нужно выйти.