Decadent

Когда я вошел в блок, Юки собирал волосы в хвост. — Тебе идет... — Думаешь? Задолбали лезть в глаза, да и пыль собирают, пакость всякую. Лучше уж так... — Но теперь я не узнаю, когда ты взволнован. — Я теперь никогда не бываю взволнованным, — простая констатация факта внезапно напомнила во всей резкости и яркости то, что Юки больше неведомы неуверенность, суетные необоснованные жесты. А это движение, когда он приглаживает волосы, прикрывая обожженную часть лица, кануло в Лету. Маленькая деталь, бессмысленная привычка, крошечный жест, потерявшись, заставили прозреть, увидеть, насколько все изменилось. У Юки левый глаз весь красный от лопнувших капилляров. Вчера весь день шла носом кровь, пришлось прижигать. Последствия перегрузки из-за бунта системы. — Ты как? — Бывало и лучше, — Юки поправил кобуру и прошел мимо меня к выходу. — Пошли, нам заступать через пятьдесят минут. Надо успеть проведать Пса. Щенок стал Псом. Никто не хотел заморачиваться с кличкой, и получилось, что теперь щенка зовут Пес. У него даже собственный вольер с табличкой, на которой написано «Пес». Такие дела. Вчерашнее посещение медпункта оставило тревожное ощущение. У меня никаких отклонений в показателях, из повреждений только синяк, поставленный Юки, а вот у него самого... Боли в спине, которыми его одарило то памятное катапультирование на неизвестное судно посреди океана, вернулись. И этот глаз весь кроваво-красный, кровотечение, не желавшее останавливаться. Одним словом, я не знал, куда деваться от беспокойства. В том числе не только о состоянии здоровья своего напарника. — Так все-таки о чем вы вчера так долго разговаривали с Райзбергом? — Я тебе уже говорил. — Смысл лично отчитываться перед начальством, если к нему на стол ложатся все протоколы операции? — Возникла проблема. Внештатная ситуация. — Но он просил тебя зайти еще до того, как все произошло. — Я не знаю, Джек, о чем он хотел поговорить изначально. Мне начальство не отчитывается. Оно и не должно. А если тебе интересно, спроси у него сам. Я битый час вчера разгребал дерьмо, которое произошло из-за твоего сбоя. И, пока ты валялся в медпункте, я залил кровью весь стол Райзберга, доказывая, что ты годен к пилотированию и наш экипаж боеспособен. Избавь меня от своих дурацких расспросов. — Прости... — Ты умудряешься пробить даже фармакологический барьер, черт подери! Или это из-за боли... Я чувствую раздражение. Заткнись или придется проредить твои зубы. Лифт повез нас на четвертый уровень, в лаборатории, где выхаживают Пса. С чего бы ему так раздражаться из-за моего любопытства? Есть, что скрывать? И вообще фраза «залил кровью весь стол, что-то там доказывая» звучит... двусмысленно. Он что? Райзбергу прямо на столе и доказывал боеспособность экипажа? Твою мать! Дьявол! Ты попал, Джек... Пиздец как попал, вляпался так, как никогда раньше. И как теперь быть? — Он тут любимец всех... Отъелся и спит. Его разбудить? — лаборантка вела нас между рядами столов, за которыми суетились работники лаборатории. — Не надо. Значит, угрозы для жизни больше нет? — Абсолютно. Он поправится. А потом судьи решат, куда его пристроить. Юки кивнул, слегка улыбнувшись, отзеркалив улыбку девушки. А я заметил, что правый уголок губ не поднимается — рубцы не позволяют. Получается такая кривая улыбочка, в купе с безразличием в глазах выглядит жутко. На самом деле жутко. Видимо, и девушка так решила, потому что тут же начала спешно собираться — типа мы хотим побыть наедине с Псом. Раньше я не обращал внимания, так как волосы закрывали обожженную часть лица. Теперь увидел... Но, знаете, это не вызывало отвращения. Это такая же часть Юки, как его рука или нога. — Он спит. — Я вижу, — Юки обошел вольер, разглядывая свернувшегося на подстилке щенка. — Может, ему что-нибудь нужно? — Нам бы сказали. А что? — Ну не знаю... Какая-нибудь игрушка. — Думаю, ему сейчас не до игрушек: он борется за жизнь. — Интересно, он обрадуется, увидев нас? — Сомневаюсь. Это просто собака. Это не наш с тобой ребенок. — Согласись, сходство есть. — С кем из нас? — Юки присел на корточки. — Я имею в виду сходство ситуаций, дурилка! — я встал рядом, положив руки ему на плечи. — Не опирайся. Спина отваливается. — Тебе ведь сделали укол... — Двенадцать часов назад. Обезболивающий эффект прошел, а постоянно на лекарствах я сидеть не могу. Пилотирование не позволит. — Юки поднялся и направился к выходу. — Еще один такой твой закидон, и я сдохну. — Да сколько можно извиняться! Я же не нарочно. — Я не обвиняю. Просто ставлю тебя в известность, что я не железный. — Буду делать тебе массаж, хочешь? Ответить Юки не дал сигнал. — Пора в Мидас. Начинается наше дежурство. Пост сдал — пост принял. Ничего интересного. Толпы людей, как жителей, так и торговцев, проезжающих гостей — заслон открыт, Урумчи распахнул свои ворота. Первый уровень — Церес — похож на растревоженный улей. Куча людей, мало места, много соблазнов. Примерно так здесь было всегда, но во время Рыночных Дней все становится глобальнее, масштабнее, нагляднее. Мидас предстал во всей красе, распушил перья и хвастается. Рынок похож на бестолковый термитник с обезумевшими термитами. Пункты досмотра работают на пределе. Вместо стандартных двух групп здесь три. И каждый час еще сюда наведывается кто-либо из дежурящих пилотов. Но все равно риск того, что пронесут контрабанду, велик. Очень велик. Первый вызов случился спустя сорок семь минут после того, как мы заступили на дежурство. В Церес кто-то протащил оружие. Два трупа и заложник. — Опустить заслон. Заблокировать лифт. — Вас понял, сэр. Юки достал пистолет и направился к лифту, но я его остановил. — Давай, я сам схожу. — Тут останется экипаж ТА-9. Так что мы идем вместе. А день только начался... То ли еще будет! Лифт считал данные с карточки Юки и тронулся вверх. — Херово досмотрщики работают. — Слишком большая нагрузка. Так и должно было быть. Осечки... Осечки есть всегда, — Юки пожал плечами. Лифт издал сигнал, я встал на изготовку с пистолетом, двери разъехались. Все чисто. Угрозы нет. — Возле второго сектора. В заложниках женщина. Судя по всему, не торговец. Личности обоих не установлены. Пропуск гостевой стандартный. Мужчина, увидев нас, начал что-то орать на тарабарском, тыкая в заложницу пистолетом. — Что он говорит? — спрашиваю, примериваясь, откуда будет удобнее стрелять. — Требует гражданство, сэр, — откликнулся один из офицеров. — Понятно. — Никто отсюда не выйдет и никто не войдет, пока мы не ликвидируем угрозу! — Юки громко объявил это присутствующим, но в общем гуле голосов напуганных людей, это заявление осталось неуслышанным. — Что будем делать? — я продолжаю разглядывать мужика в оптический прицел. — Застрелим, что же еще? — Юки невозмутим. — Обоих? — Она не житель колонии. Жизнь не приоритетна. И не состоит в Гильдии купцов, так что можно действовать в лоб. Ее жизнь не приоритетна. Так странно... Разве мы можем решать кому жить, а кому умирать? Можем. Мы это делаем. Каждый день. Каждую минуту. Наши полномочия позволяют. А если отбросить это все? И спросить человека в себе? Ты, человек Джек Смит, готов прямо сейчас вынести решение о жизни и смерти этих людей? Да. Выстрелом разнесло голову мужчины, женщина получила скользящее ранение — мужчина все-таки успел спустить курок. Но раненая не имеет права на медицинскую помощь. Так что либо истечет кровью, либо подцепит заразу в этой антисанитарии Цереса. Не ее день, что я могу сказать. Полицейские вызвали уборщиков, а пока встали в круг, оцепляя от места происшествия народ. — Возможны волнения, сэр. — Стрелять на поражение в любого, кто попытается прорваться, — Юки оглядел напуганных, жмущихся к стенам людей. Если эта толпа распробует кровь, нам придется туго. Но пока их держит страх и отвращение. Они боятся нас. Они презирают нас. Мы им отвратительны. Прибывшие уборщики забрали тела и уехали: в Цересе не чистят поверхности. Будь это Мидас, последствия зачистки удалили бы более тщательно, но это Церес. И нет смысла тратить чистящие средства, чтобы удалить кровь, мозги и прочие биологические следы. — Поднять заслон. Возобновить работу. Будто и не было здесь трагедии на четверых. Мир не злой и не добрый. Ему похуй на тебя. — Разглядывать людей мне привычнее в перекрестие прицела, — я смотрю на прохожих, на торгующихся и продающих. — Да? Я как-то не задумывался об этом, — Юки идет рядом, стараясь сквозь гул голосов услышать меня. — Я тоже, но вот только что взял этого мужика на мушку и обнаружил, что так привычнее... А сейчас иду и тяжко концентрироваться. — Ну... пока не надо захватывать цель. Расслабься. Проще и легче жить, видя в окружающих лишь потенциальные цели. Прицелился, выстрелил, пошел дальше. Ты просто идешь дальше. Сто сорок три инцидента за четыре дня Рыночных Дней Урумчи. Пятьдесят восемь трупов, тридцать задержанных, ожидающих казни, двадцать изгнанных. Один убитый полицейский. Вызовы каждые полчаса, каждые три часа острый вооруженный конфликт. И впереди еще четыре дня до конца торгового мероприятия. Колоссальные нагрузки. — Знаешь, что я подумал? — закатал себе рукав и сделал инъекцию. Поддерживающие препараты: мы не можем позволить себе отлучиться на кофе или обед. Так что обходимся желтоватой субстанцией внутримышечно. Юки вопросительно посмотрел на меня, зажимая зубами колпачок от иглы. Я почему-то вздрогнул, когда он ввел себе иглу и сделал укол. Неприятно на это смотреть... — Я подумал, что мне нравится «стоять на страже закона», выражаясь пафосно. — Это очень славно. Но я тебе кое-что скажу... — Юки опустил рукав и начал застегиваться, использованный шприц полетел в отсек для переработки отходов. — Возможно, не очень приятное, но скажу. — И что же это? — Мы не стоим на страже закона. Мы скорее ликвидаторы. Наша задача не служить и защищать, а запугивать и казнить. Вот так вот моя последняя попытка спрятать от самого себя жуткую правду провалилась. Признайся, наконец, тебе нравится это. Нравится отстреливать ублюдков. Нравится убивать, зная, что тебе за это ничего не будет. Но закончится волнение, утрясется жизнь после Инцидента, по сути, Третьей Мировой, и что тогда? Кого занесешь в список ублюдков для отстрела? Выйдешь с оружием на мирные улицы, как и многие свихнувшиеся на гражданке после горячих точек? Сложные вопросы, ответа на которых мне не дать. И надеюсь, что отвечать не придется. Надеюсь, я умру раньше, чем мне придется решать подобные проблемы. Война во многом проще мирной жизни. Она может послужить для многих отвратительных поступков оправданием. Лишь раз сделав выбор — сохранишь человечность или откроешь бал монстров — тебе больше не надо сомневаться. Отнять жизнь проще, чем ее сохранить.