Decadent

— А что если Бог курит травку? Песня приелась, крутится в голове, и я сам не замечаю, как мычу себе под нос едва слышно некоторые строки. Началась снежная буря. Заслон опущен. Экипаж ТА-9 ушел контролировать ситуацию у ворот. В Цересе и Мидасе убавили мощность генераторов. Полумрак и относительная тишина — многие агрегаты выключили, и грохот машин стих — таят в себе то ли мифическую, то ли реальную угрозу. — Долго продлится? — Дня два, сэр... В этой местности бури — редкость. Но уж если начнется, так это одними сутками не обойдется, — офицер сжал и разжал руку, слегка заторможенно: заряд аккумулятора заканчивается. — Может, тебе пора на зарядку? — мне все равно, но если вдруг что... Будет туго с поддержкой в виде едва передвигающегося полицейского. — Должны сменить с минуту на минуту. У моих, — кивнул куда-то, видимо, имея в виду свой отряд, — у всех аккумулятор садится уже. Видать, из-за бури какие-то неполадки... — Сильно опаздывают? — На три минуты. В запасе еще пятнадцать, сэр, — он сверился с допотопными ручными часами и виновато посмотрел на меня. — Я хотел бы вас попросить... — Забей. Наверное, на пульте охраны сбой. Или в Цересе, как всегда, какая-то жопа, — у меня нет никакого желания доносить на задерживающихся полицейских. — Спасибо, сэр. Отмахнулся. Он-то чего так беспокоится за опаздывающих? Друг? Родственник? Любовник? Любовница? Жена? Привязанности — странная штука. Любопытно, осмелился бы он просить «правого» пилота экипажа? Скорее всего, нет. Тот бы его тут же разжаловал на месте, а то и пулю влепил. — Почему еще не сменили? — ну вот и пришла моя головная боль. Юки нахмурился, увидев, что я стою рядом все с тем же полицейским. Сато совершал обход и проводил проверку случайных прохожих на предмет обдолбанности. — Юки, там какая-то буча с погодой. Неразберихи, система виснет, генератор прикрутили... Расслабься. Сменят. — Я в курсе. Офицер, — он окликнул своего сопровождающего. — Сходите к пульту охраны. Вас нужно сменить. — Да, сэр. — Плюс-минус пятнадцать минут — не критично. Не пугай ребят. — Я посмотрю на тебя, когда начнется какой-нибудь экшн, а у нашей поддержки сядут аккумуляторы, — Юки встал рядом. — Пока чисто... Но если ты был прав насчет той девушки, то рапид есть и на втором уровне. Думаю, с этим надо что-то делать. Заслон закрыт. Погода даже нам на руку... — В смысле? — Проведем зачистку. — Здесь много влиятельных гостей и торговых партнеров. Нужны более веские основания, чем труп и мои подозрения. — Разумеется, только в Цересе. — Неужели требуется? Вдруг этот мудак был уже обдолбан. А здесь просто умер? — Возможно, — Юки кивнул, соглашаясь с логичностью моего предположения. — «Судьи» в курсе. До того, как разыгралась буря, они сомневались. Теперь, думаю, придет сигнал начинать зачистку. Я пожал плечами. С зачистками знакомы только по учениям, но если объявят, вряд ли для меня это будет шоком. Закон в Урумчи как мясорубка. С одной стороны мясо — люди, человеки. С другой — фарш размолотых судеб. Я — закон? — Оцепить Церес. Мы получили добро на проведение зачистки. Значит, пока все, кто дал хоть какой-то повод усомниться в себе, не будут мертвы, никто не покинет этот уровень. Стены, потолок, пол. Негде спрятаться, некуда уйти, неоткуда ждать помощи. Огромный гроб, заколоченный и замуровавший в себе почти пять тысяч человек. Прибывшее подкрепление ворчит. Конечно, планировали выспаться, а их выдернули снова. Всех. Кто-то продолжает патрулирование остальных уровней, зорко следит за Мидасом, а нам открывать филиал ада в Цересе. Разумеется, все недовольны. Церес не то, чтобы всколыхнулся, но в его воздухе повис запах страха и ожидания. Закованные в тяжелые бронежилеты, в кислородных масках, с приборами ночного видения, мы похожи... а на кого мы похожи? — Прям солдат Апокалипсиса, да, брат? — один из пилотов стукнул меня по каске. Ненавижу, когда так делают! — Вентиляция отключена, лифт заблокирован в обе стороны, электричество вырубили, заслон поднят. Церес оцеплен, — нас бесстрастно информируют с пульта. Заперли мышей и кошек вместе. Здесь есть и гости со стандартным пропусками на время проведения Рыночных Дней, есть абсолютно не идентифицируемые лица, есть ожидающие получения гражданства Урумчи. Имеющие гостевые пропуска охотнее всех идут на контакт, что касается остальных... — Двери не открывают, сэр. — Выломать. Хлипкие двери крошечных комнаток Цереса не выдерживают пинка кованого ботинка. Разлетаясь в щепы, они обнажают нутро. Кто-то ругается, орет, кидает в нас чем ни попадя, кто-то плачет и умоляет, кто-то покорно выходит под свет наших фонарей. — Ничего? — Ничего, сэр. — Извините за беспокойство. Оставайтесь в жилище. Доброй ночи, — будто это не мы только что выломали им дверь, вломились, скрутили всех и уложили лицом в пол. Извините за беспокойство. — Пустить газ. Наша задача задавить любое сопротивление, досмотреть территорию полностью, допросить каждого и провести проверку на употребление запрещенных веществ. Проверка... Одно слово. — Видишь меня? Слышишь меня? Дотронься указательным пальцем левой руки до кончика носа. А человек дезориентирован из-за слепящего резкого света фонарей, задыхается от газа, и ему не то, что указательным пальцем всей пятерней за нос не ухватится! — Увести в изолятор. Извините за беспокойство. Весь этот бестолковый муравейник всполошился. Опустился мрак. Все мышки попрятались по норкам, а кто не успел, автоматически становится ненадежным элементом, проигнорировавшим приказ заползти в нору — расстрел на месте. Каждую вторую дверь приходится выламывать, жителей каждой третьей комнаты — выкуривать слезоточивым газом. — Им так сложно оказать сотрудничество?! Для их же блага ведь! — я жутко вспотел под формой, броня начала натирать плечи. Полицейский одним пинком усиленной экзоскелетом ноги вышиб дверь и осветил напуганные лица детей. — Это страх, — Юки вошел следом, — Лицом к стене, опуститься на колени, руки на затылок. — Поверни голову ко мне. Сколько пальцев? — бледное личико заплаканной девочки лет семи повернулось в мою сторону, она щурится от света моего фонарика и пытается понять, что я ей говорю. — Видишь пальцы? Она кивает. Мой китайский оставляет желать лучшего, тем более слова получаются глухими и невнятными из-за маски, но страх вынуждает девочку аккумулировать все резервы. «Да, вижу» — еле слышно. — Медленно коснись пальцем своего носа, — продолжаю выученный стандартный набор фраз. Но она не поняла и потянулась крошечной ручкой к моему лицу. — Не стрелять!!! В голову ребенка уперлось дуло штурмовой винтовки. Девочка застыла. Она даже кричать не могла, настолько ее парализовал страх. — Все в порядке. Это не угроза. — Что у вас тут? — Юки подошел на мой крик. Мне хочется стянуть маску. — Языковой барьер. У меня херовое произношение... — И? — Офицер, уберите свой ствол от ребенка! Полицейский повернулся к Юки, ожидая приказа от него. — Выполняйте. Он убрал, наконец, свою пушку и отошел. — Что произошло? — Я попросил ее коснуться своего носа. Но она потянулась ко мне, а этот... — кивнул на офицера. — Сразу за оружие схватился! — А если бы она содрала с тебя маску и воткнула нож в горло? — Это ребенок, Юки. — Это не станет помехой, если она решит тебя убить. Объективно, конечно, да. И все же... До чего мерзко! — Мы здесь закончили. Уходим. Мы нашли. Нашли все-таки этот долбаный наркотик, из-за которого уже третий час прочесываем Церес. — Вы меня пристрелите? Та самая девушка, что пела утром в Мидасе. Гостевой пропуск. Стандартный доступ на пять дней. Истекает завтра. Но она уже никогда не покинет подземелья Урумчи. — На этот раз ведь пристрелите? Вялая и расторможенная. Расслабленная и спокойная. Ей совсем не страшно. Рапид ускорил ее мир настолько, что ей все кажется забавным и несерьезным. Мир в Slow Motion. Цветной и добрый. Она целует меня, прижимаясь губами к маске. В ее глазах застыло прекрасное: неторопливый мир застывшего мгновения. Я держу ее за плечи, вглядываясь в расфокусированный взгляд. Рядом идет расстрел. Вспышки, брызги, пули, куски плоти — все кажется красивым с рапидом. Все кажется правильным с рапидом. — Этих на допрос, — голос Юки откуда-то сбоку. — Девушку... Я нажал на курок. Прижал пистолет прямо к ее груди точно посередине и спустил курок. Девушка ахнула, изо рта густая кровь потекла по подбородку. Сломанной куклой она осела на пол, я не выпустил ее из рук, не позволил упасть мешком. Еще немного красоты и грации перед смертью... — Ладно, — мирно согласился Юки, увидев, что я застрелил девушку. — Хотел тоже на допрос отправить. Но умерла так умерла. Это все, что я могу для нее сделать. Пусть лучше так, чем на допрос. Сняв маску, бронежилет, каску, сдав оружие, наконец-то вздохнул полной грудью. Это была чертовски длинная ночь. И чертовски сложная. Отвратительная ночь. Мерзкая, будто осевшая на тело противной пленкой. — Я совершенно без сил. — Ну да... было утомительно, — Юки вытер руки бумажным полотенцем и начал опускать закатанные рукава рубашки. — И это все, что ты можешь сказать о том, чем мы занимались всю ночь? — я оперся на прохладную стену. — Опять? — он приподнял бровь и уставился на меня ничего не выражающим взглядом. Мы стоим возле изолятора. Юки только что в течении двух часов проводил допрос. Хотя, если учесть в каком состоянии он вышел, я думаю, это было выколачивание и вытягивание информации. Кровь на руках, лице, стол со шприцами и пугающе блестящими хирургическими инструментами, который вкатили в начале, прозрачно намекали на то, как собственно выглядел этот допрос. — Не обращай внимания. Я на взводе... — У меня, — Юки замялся, подбирая слова, — некоторые дела через пять часов, так что иди один. — Я, пожалуй, посижу где-нибудь. Крис звала в один бар... — Вот и славно. Я прекрасно знаю, какого плана дела у Юки. Задержанных почти пятьдесят человек. И большая часть из них должна быть сегодня казнена. Сидя с Кристиной в баре, планомерно накачиваясь всем, что горит, я без конца прокручивал в голове события сегодняшнего рейда. А еще никак не мог отвязаться от воображаемых картин допроса. Я видел Юки, как только он вышел из той ужасной комнаты. Зрелище не для слабонервных. Интересно, что он чувствует. В смысле, что он ведь прекрасно осознает, что именно делает. И если сейчас не может сочувствовать, он ведь помнит, что такое «сочувствие», «жалость» и тому подобное. Каково ему было резать и кромсать? Согласен ли он с режимом Урумчи? Сомневается ли в правильности того самого решения о пункции? И что он сделает со мной, если однажды мы столкнемся лицом к лицу по разные стороны закона?