Сашка

      Квартира была пустая и запущенная, словно в ней давным-давно никто не жил. Но на самом деле в ней жили двое: Сашка и его мать. У глухой стены стоял старый продавленный диван с грязной и кое-где продранной или прожженной сигаретой обивкой неопределенного цвета. Диван купили, когда Сашка был маленький, и малыш любил прыгать на нем: пружины весело скрипели и прогибались, а отец держал его за руки, и оба они смеялись от удовольствия, и мать Саши смеялась вместе с ними.       Теперь дивану вышел срок, и пора было бы ему на свалку. Но он продолжал служить Сашке своими продавленными пружинами. А вот спальное место для матери устроили из выкинутого кем-то пружинного матраса. Сашка принес его с помойки и установил на подставках: с каждого угла – по два кирпича, а кровать матери с панцирной сеткой продал пенсионерке с первого этажа, которая любила «спать помягче».       Другой мебели в комнате не было. В кухне сохранился круглый стол на толстых ногах, один стул и две табуретки. А в коридорчике стоял картонный ящик из-под телевизора, в который складывали… точнее – сбрасывали кое-какую одежду. Еще несколько одежек, больше похожих на старые тряпки, болталось на вешалке, косо прибитой к стене.       Квартиру разорили не воры, а сам молодой хозяин. Он пристрастился к наркотикам еще в школе, потом бросил школу, но продолжал колоться. Мать ничего не замечала, работала в двух местах, чтобы содержать себя и сына: днем – кассиром в магазине, вечером – уборщицей. Сашка тоже устроился грузчиком в магазин, где удавалось понемногу и подворовывать продукты.       Первую торговую операцию с собственным имуществом Сашка осуществил вскоре после того, как его выгнали с работы: продал по дешевке телевизор инвалиду из соседнего дома. Мать, возвратясь с работы, подумала, что в квартире побывали воры, но Сашка сказал правду: - Мне нужны были деньги, и я продал ящик. - Дурак! – сквозь слезы крикнула мать. – Как же мы будем без телевизора? Ни кино посмотреть, ни новости, ни погоду… - Новости и погоду узнаешь по радио, а без кино обойдешься. - Не смей так разговаривать с матерью! – побагровев от возмущенья, одернула его мать. – И телевизор верни сейчас же! - А это видела?       Нет, он не фиг ей показал. Ладно бы – фиг… Он заголил рукав рубашки и показал ей руку – с багровой «дорожкой» от уколов, с болячками и изуродованными венами. - Ты…       Мать села… Нет – плюхнулась на стул, словно у нее подломились ноги. Лицо ее сделалось таким бледным, что Сашка испугался, подумав, как бы она не умерла. - Ты… Значит, ты… Она никак не решалась произнести роковое слово. И Сашка сделал это сам. - Да. Я – наркоман. - Нет… Не может быть… Не может быть! – с трудом произнося слова, твердила мать. - Я болен, - поняв, что она не умрет, объяснил Сашка. – Наркомания – это болезнь. Поняла? Я не могу без наркотиков. Мне нужны деньги! А ты не даешь. Вот и пришлось продать телевизор. - Сволочь! – возмутилась мать. – Как ты смеешь еще упрекать меня!        Сашка подскочил к ней, схватил за руки и сжал ее руки в своих кулаках с такой силой, что она вскрикнула от боли. - Вот так, - сказал он. – И не смей меня обзывать. Я – больной человек… - Ты сам виноват, - уже негромко, опасливо проговорила мать. - Может, и сам, - сникнув, согласился он.       Мать после этой стычки еще некоторое время пыталась сопротивляться надвинувшейся беде: ходила к врачу спросить совета, уговаривала Сашку лечиться. Он напрочь отказался.       Был у них еще один большой скандал, когда Сашка продал… вернее, обменял у цыган на три дозы «геры» ее плащ. Мать обозвала его вором, поддонком, кричала, что он сгубил свою жизнь и ее жизнь превратил в ад.       А он был не в себе, две дозы он отдал приятелю за долги, а действие той, которую вколол себе, уже закончилось. Ему снова нужна была «доза»! И в ярости от своего поганого состояния и от слов матери он двинулся к ней, подняв кулаки, и, как хищный зверь, оскалив зубы. - А-а-а!... – заорала она.       Сашка опомнился, опустил кулаки и, вдруг заплакав, отступил. Мать, шаркая ногами, ушла в кухню. В квартире наступила глухая, гнетущая тишина.       Больше скандалов у них не было. Мать сломалась… Она превратилась в старуху – в свои сорок три года. Лицо ее сделалось постоянно бледным – без кровинки, голос – тихий, движения – вялые, словно она была не женщина, а бесплотная тень.       На работе она часто стала ошибаться, и ее уволили. Кое-как она устроилась посудомойкой в частную столовую. Отправляясь на работу, она брала с собой кастрюльку и собирала в нее все, что оставалось на тарелках посетителей столовой, а пакет – кусочки хлеба. На тарелках расчетливые посетители оставляли немного, но за день набиралось объедочного ассорти на ужин сыну, а самой ей хозяин давал поесть тарелку супа или макарон без подливки.       Так они жили уже два года. Из квартиры за это время исчезли все вещи, кроме тех, которые и даром не взял бы даже нищий. Сашка подворовывал летом, что удавалось с чужих дач и продавал по дешевке. Тащил помидоры, яблоки, посуду, а однажды удалось украсть магнитофон! Можно было при этом воровском промысле получать и большой доход, но Сашка боялся тюрьмы. Не неволи, не жестких нар, не скудной еды… Он боялся остаться без «дозы»!