Кэрри. Двойная душа

      Кэрри шла по школьному коридору, ни на кого не глядя и молясь про себя, чтобы не встретить Крис Харгенсен с её компанией. Или хотя бы чтобы не изводили весь день. Но о таком даже не приходилось и мечтать - они, все они не забывали про неё ни на минуту. Случались хорошие, тихие дни, когда, казалось бы, про неё никто не вспоминал, но это было редкостью.       Сильный толчок в спину едва не сбил с ног. Кэрри удалось удержать равновесие и не уронить книги, прижатые к груди. Ещё больше ссутулившись, прибавила шагу       (быстрей быстрей прочь от них) смешно вихляя тяжёлой задницей и ожидая       (сейчас кто-нибудь пнёт под зад) дальнейших унижений. Удар ногой пришёлся вскользь, по бедру, заставив покачнуться. Издевательский смех, улюлюканье, тыканье пальцами. Как всегда на этом карнавале. Кэрри даже не обернулась - она и так знала, как это бывает. Лучше, чем кто бы то ни было.       (когда-нибудь они прекратят смеяться когда-нибудь прекратят)       Но с каждым днём в это верилось всё меньше и меньше. Вера отдалялась от неё, ускользала сквозь пальцы, как дорогая атласная ткань, как бы она не цеплялась за неё.       (кто ударит тебя в правую щеку твою обрати к нему и другую я должна быть смиренной но как же трудно)       Поворот. Она чуть не врезалась в какого-то смутно знакомого парня, имени которого не могла вспомнить:       - Эй, Грузовик, о чём задумалась? О том, какая ты вонючая и уродливая? - крикнул прямо в лицо. И опять взрыв грубого гогота.       (так на скользких путях поставил ты их и низвергаешь их в пропасти)       Не обращать внимания. Идти. Не оборачиваться. Аудитория совсем близко.       Нет.       Кэрри замедлила шаг - если учитель ещё не пришёл, то она окажется в одной клетке с волками. Впрочем, им это не мешало. Учителя смотрели сквозь пальцы на то, что ей ставят подножки, когда идёт к доске и сбрасывают учебники со стола. Кэрри остановилась, не доходя до аудитории. Если в коридоре большинству было на неё наплевать, то там окажется в окружении шутников, неистощимых на все эти гадости. Она не была, не была против шуток, но только если не являлась их предметом. А такие сыпались на её голову с частотой града.       Кэрри одиноко встала у стены, но не далеко от остальных подростков, опасливо следя за проходящими, и как-то внутренне сжимаясь при виде небольших групп - даже той, где собирались школьные неудачники вроде Фредди Холта и прочих. Им всего лишь не повезло с внешностью - и этого хватало, чтобы сделать "отверженными", в их жизни не было того самого дня. Но и у них были друзья и приятели. Изгой среди изгоев. В такие моменты ей становилось особенно паршиво, внутри словно открывалась сосущая пустота - никто не желал даже стоять рядом, как будто она больная. Будто вокруг неё очерчен       (красный чумной круг)       Она изо всех сил старалась стать своей. Так хотелось просто стоять со всеми, а не в стороне, чтобы не гнали и не насмехались - несправедливо и жестоко. Не унижали бесчеловечно, раз за разом запихивая в отведённую, словно для шута, нишу, не давая поднять голову. Идти по коридору и не слышать в свой адрес обидных выкриков и шуточек. Это было бы... просто сказочно.       - Эта крошка не может быть благословлена       Пока она наконец не увидит       Что она как все остальные, - беззвучно прошептала Кэрри давным-давно заученные строчки Боба Дилана, когда-то слышанные по радио, устремив взгляд куда-то внутрь себя, не замечая очередных смешков и ухмылок.       Быть как все - этого она хотела всегда. Точнее, с тех пор, как пошла в школу. С того самого дня, когда в кафетерии встала на колени перед ленчем, как её учила мама.       Мама. Одна только Мама хорошая.       Кэрри увидела её как наяву - беспрестанно молящейся и молящейся под огромным распятием, словно нависающим над ней.       (и защити нас от лукавого)       Поздно, мама.       Мимо прошла группа беззаботно смеющихся девушек - не над ней, а над чем-то своим, ведомым им одним, и о чём ей приходилось только догадываться. Кэрри тихонько улыбнулась, поневоле заражаясь их весельем и склоняя голову, чтобы это никто не заметил, на секунду чувствуя свою причастность. Но вот одна из них, Тина Блейк, повернула голову и всё же заметила её улыбку. На красивом лице появилась недоуменно-презрительная гримаса раздражения, почти не испортившая его. Разумеется, сказала подругам и следующий взрыв звонкого смеха и шушуканье был уже над ней, она успела расслышать удаляющиеся слова "жирная", "фанатичка", "уродина", "пудинг" и "свинья". Все эти взгляды и обидные прозвища...       Они всегда понимали.       Все эти шутки и смех (особенно смех) больно уязвляли её - и они безошибочно это чувствовали, и распалялись ещё больше. Чуяли, как псы. За столько лет эта ненавистная, тянущая, тяжёлая душевная боль стала почти привычной - как мозоль на ноге, лишь иногда прорываясь слезами, когда дни особенно ужасны и лишены утешения.       Она часто воображала, как они - все они молят её о прощении, сломленно стоя на коленях, побиваемые огненным градом, страдая от нарывов и язв, изводимые тучами мошек и мух - так же неотвязно, как они изводят её, пожираемые заживо саранчой с гремящими, как стук боевых колесниц крыльями.       (вот так хорошо хорошо)       И даже тогда не получали его.       (прости им ибо они не ведают что творят)       Нет. Я никогда не смогу простить их за то, что они делают со мной.       Но, испугавшись этой безжалостной мысли - будто краешек нижнего белья нечаянно выбился из-за пояса юбки, поскорее отогнала прочь, в темноту, и вывалилась из сумеречного состояния. Кэрри и не заметила, как задремала стоя.       (нет нет так нельзя нельзя я не должна мама говорит глаза торжествующе сверкают гордыня есть главный грех корень всех грехов люцифер возгордился и восстал против господа нашего помолимся же)       Толпящиеся, почти бессвязные смутные образы, приносящие некоторое облегчение, утешали мнимым воздаянием, поддерживали. Помогали терпеть.       (блаженны плачущие ибо они утешатся)       Мимо прошли в обнимку школьные Ромео и Джульетта, как их все называют - Томми Росс и Сью Снелл. Кэрри смотрела на них с каменным лицом,       (ничего такого в этом нет все смотрят и я смотрю ничего такого томми такой) но всё равно было в этом что-то постыдное. Греховное.       (разве нет это другое другое я не виновата не виновата)       Пришёл учитель литературы, мистер Иверс. Кэрри проводила его отрешенным взглядом, словно забыв, что нужно идти на урок. Очнулась, только когда прозвенел звонок и поспешила в аудиторию. Учитель проследил за ней неодобрительным взглядом, записывая замечание в журнал.       Открыв учебник на задней парте, смогла погрузиться в сонное оцепенение над его страницами. Учителя редко вызывали её отвечать, а сама она никогда не вызывалась. Ни к чему нарываться. Голоса отдалились и слились в неразличимый гул белого шума. Кэрри всегда тихо сидела на уроках, поэтому никто не замечал ни тёмных кругов, ни что практически падает от усталости. Она боялась засыпать не потому, что опасалась, что Билли Престон опять измажет её волосы арахисовым маслом, нет.       Всему виной были сны. Точнее, всего один - каждую ночь.       Сон не выветривался из головы сразу (или почти сразу) после пробуждения. Мысли крутились около него, словно боялись отойти далеко и потеряться. Кружили, как вороны возле падали. Как будто это была одна из издёвок, к которой память возвращается ещё некоторое время, прежде чем успокоиться, как круги на воде от брошенного камня. Она с тревожной задумчивостью просматривая каждый кадр видения, прокручивая раз за разом, как на какой-то адской плёнке - было в этом что-то нездоровое.       Это началось после той странной ночи две недели назад, на самое равноденствие, когда она проснулась обмочившейся, дрожащей, в поту и слезах, ничего не помня о том, что могло так напугать и огорчить. И Кэрри не находила объяснения тому, как могла уснуть в чулане. Не впасть в полузабытьё и не потерять сознание, как бывало однажды. Заснуть. Хоть эти воспоминания отчасти успели поблекнуть, затолканные в пыльный тёмный угол, она могла поклясться на Святой Книге, что ей было уютно и блаженно. Эта неправильность и лишала покоя - словно планета вдруг начала вращаться в другую сторону; она сидела занозой и заставляла задумываться снова и снова об этом происшествии, не находя ответа. Возможно, она бы быстро похоронила этот случай в своей памяти, как многие неприятные вещи до этого, если бы не сны, начавшиеся на следующую же ночь.       Когда в первый раз увидела те светящиеся, как габаритные огни, жёлто-зелёные глаза во тьме, то не испугалась: они были далеко - два едва заметных проблеска будто находились на другом конце города.       (глупая глупая) Чувство, испытанное ей, было сродни тому, которое возникало при виде Крис Харгенсен с её ручными куклами - безвольное ожидание неприятностей.       (опять они)       Потом Кэрри долго себя корила, что дала себя заметить, хоть и понимала, что ничего не могла поделать. Рано или поздно демон всё равно отыскал бы её.       С каждым днём эти глаза подступали всё ближе и ближе. В этом не было сомнений. Густая темнота скрывала его, но порой демон был так близко, что чувствовала сухой жар, исходящий от мерзкой волосатой шкуры и слышала звериное сопение, когда жадно принюхивался, ища след.       Каждый раз, проходя мимо матери, у неё всё внутри дрожало, в любую секунду ожидала, что та разглядит поразившую её скверну, не зная, чего больше испытает тогда - облегчения или ужаса, когда это всё же произойдёт.       (я не виновата не виновата я не грешила)       Она как-то пыталась рассказать маме, несмотря на свой страх перед ней, но та лишь заталкивала в чулан, призывая молиться. Оставляя наедине с ищущим её демоном, которому стены её узилища не были помехой, а синий свет лишь сгущал тьму по углам.       Но ещё она говорила бороться.       (мама всё знает)       Нет, не всё.       Неделю назад это свершилось. Демон явил своё истинное обличье, выйдя из вечного мрака, скрывающего его.       Всё началось как один из привычных снов.       Дом трясся, как от поступи Бога. Плясали картины на стенах.       Но что-то стало неуловимо другим.       За окнами была тьма. И стены дома были чёрными, как сам грех. С потолка лился яркий свет, не дающий привычным предметам теней.       А потом из тьмы мягкими беззвучными шагами вышло Оно и присело посреди гостиной. Ей припомнились слова из "Апокалипсиса" -       (кто подобен зверю сему и кто может сразиться с ним) хотя Зверь не имел семи голов и десяти рогов, но был невероятен и поражал одним своим обликом.       Нет, не Зверь - Тварь*.       Она была словно подсвечена софитами, чётко выделяясь на нереальном полотне сна. Совсем как       (настоящая)       Кэрри даже могла разглядеть блики на безволосой белой шкуре, которая представлялась ей жёсткой и шершавой, как гипс.       И Тварь тоже смотрела - с откровенным интересом, просто не скрываясь пялилась, запоминая.       Под тяжёлым взглядом невозможных, не существующих в мире, сотворённом Богом, демонических глаз она не могла пошевелиться, словно обращённая в соляной столп любопытная жена Лота, и была обречена только беспомощно смотреть, смотреть и смотреть, словно со стороны, не ощущая себя.       Вытянутая, как у колли зубастая морда, полная белых клыков. Длинные чёрные губы. Узкие ноздри, как у динозавра. Острые, похожие на ножи для бумаги, волчьи уши, торчащие сквозь спутанную блестящую чёрную гриву. Длинный       (прямо как садовый шланг) гибкий хвост с пушистой серебристой кисточкой, кольцами лежащий перед ней на ковре. Рёбра, как мамина старая стиральная доска, их много, обтянуты шкурой на животе; всё пыталась пересчитать в каком-то нездоровом любопытстве, но каждый раз сбивалась, натыкаясь на глубокую язву под сердцем - как приоткрытый безгубый и беззубый тёмно-серый рот мертвеца; она чем-то зачаровывала.       Конечности длинные - как жевательная резинка, прилипшая к подошве, что тянется и тянется, и такие же тонкие, остро изгибающиеся в самых неожиданных местах; на них широкие серые отметины, подобные уродливым браслетам. Локти (там, где, она полагала, они должны быть - где-то посередине) попирающих потёртый ковёр когтистых лап торчат над плечами, широко до неприличия разведённые острые, как наконечники копий колени возвышаются над головой.       У Твари была плоская низкая грудь со светло-серыми сосками, но       (голая злобность) она не испытывала хоть какого-то стыда - словно рассматривала вымя коровы или соски собаки.       И кое-что другое неотвратимо притягивало взгляд, хоть и осознавала, что это неправильно. Что нельзя так пялиться. Туда - особенно нельзя.       Там, где у неё самой находился треугольник густых жёстких волос - небрежный пучок редких и серебристых, а под ними... (если так сидеть, то всё должно было разойтись, вывернуться наружу) пустота. Но Тварь не была бесполой - в этом была почему-то абсолютно уверена. Её морда... слишком женская, хотя Кэрри не была уверена в половой принадлежности демона.       Девушка всё же смогла преодолеть наведённое Тварью оцепенение.       (боже помоги мне)       В конце концов, если Мама справилась с самим Чёрным Человеком, то разве сама она не сможет совладать с одним из воинов его адских легионов?       - Я не боюсь тебя! Ты не получишь мою душу! - крикнула прямо в морду демоницы и выступила вперёд, сжав кулаки и проговаривая молитву:       - Отец наш, сущий на небесах да святится имя твоё...       Демоница посмотрела прямо на неё из-под длинной жёсткой чёлки, и стала приближаться медленными шагами, по-паучьи переставляя бугристые суставчатые ноги. Всю смелость словно унёс порыв холодного ветра. Слова молитвы скомкались и затихли в сознании. И запоздало поняла, что, сидящее в отдалении адское создание было ростом почти с неё. Встав и выпрямишись, Тварь оказалась выше более чем на три фута.       (нет я не сдамся)       Кэрри нашла в себе силы и подняла руку, в которой появилось светящееся белое распятие. Тварь шипела, широко разевая чёрную пасть и жмурясь, как на солнце, но не отступала ни на шаг. Там, куда падал святой свет, на шкуре, покрытой редкими серебристыми волосками, появлялись наполненные блёдно-жёлтой сукровицей волдыри, лопающиеся с беззвучными хлопками, на месте которых запекалась тёмная корка. Кэрри даже ощущала неприятный запах поджариваемой кожи и палёных волос.       - Уходи, убирайся прочь! Я изгоняю тебя именем Господа обратно в Преисподнюю! - кричала она, подходя всё ближе к всё больше сжимающейся и приникающей к полу, словно желающей провалиться обратно в породившую её огненную Бездну, Твари.       И Кэрри совершенно упустила из виду гибкий хвост, что подобно бичу свистнул в воздухе и ударил по запястью - не сильно, ей случалось испытывать и более болезненные тычки, но этого хватило, чтобы лишить оружия.       - Нет! - она сделала безуспешную попытку вернуть распятие, лежащее между передних лап.       Клац-клац-клац-клац-клац... - белые острые резцы дробно лязгали, словно перемалывая что-то. Опалённая святым светом морщинистая морда выражала чистую ярость и злобу.       - Пожалуйста... оставь меня... - выбитый из руки крест мигнул, как перегоревшая лампочка, погас и пропал.       Тварь с низким клокочущим шипением нависла над ней, встав во весь свой гигантский рост, уничтожая последнее желание бороться.       Глупость, она совершила глупость. Бесполезно умолять - это только раззадоривает мучителей. От ужаса она даже заплакать не могла. Оказалась слишком слаба, чтобы противостоять демону, и теперь отправится в Ад на вечные страдания.       А Тварь всё медлила, наслаждаясь страхом. Стояла, храня молчание, словно жуткое изваяние, горгулья на водостоке зловещего замка.       Отродье врага рода человеческого спрятало зубы, фыркнуло, сморщив морду, по которой каплями, как жёлтые слёзы, стекала сукровица, и показав острый чёрный язык, прянуло ушами... отвернулось и пошло прочь. Но не сразу.       Тварь каким-то обыденным жестом длинной кисти с пятью пальцами ("Прямо как человек", с удивлением осознала Кэрри) поправила перекосившуюся картину со сценой из "Откровений" с третьим ангелом, выливающим свою чашу в реку (только вечером, не найдя ту на стене гостиной, вспомнила, что у них нет и никогда не было такого полотна; и ни на одном не было так много ярких красок - золотистых, бирюзовых, алых, только приглушенные, пыльные тона), и неторопливо ушла во тьму, расслабленно водя львиным хвостом.       Она приходила ещё, и не раз - просто сидела и рассматривала картины, наклоняя голову то вправо, то влево. Или лежала вытянувшись на спине, словно загорая на пляже, заполняя собой всю гостиную даже поджав непомерные конечности. И никогда не смотрела в упор - потому что знала, как ей тяжело выносить прямой взор. Но давящий Взгляд, ощущаемый всей кожей, не пропадал - демоница следила за каждым движением.       И Кэрри ничего не делала, чтобы прогнать Тварь. Та уже доказала, что у неё не получится выйти победительницей из их противостояния. У неё нет маминой веры. Но всё же смогла причинить боль, заставить держаться от себя подальше - ещё пару дней на морде демоницы были видны рубцы от ожогов.       Правила их молчаливой игры были ясны - не делать ничего, что приведёт к новой схватке. Пару раз Кэрри чуть не проиграла. Трудно было удерживаться от чтения молитв и упоминания Бога всуе, когда менее чем в ярде в ожидании сидела дьявольская гончая (вернее, ей почему-то казалось, что очень похожа на охотничью собаку, да, почему-то казалось). Наверное, демон ждал, когда оступится и сделает что-то плохое, чтобы иметь право на её душу. Кэрри даже испытывала тихую затаённую гордость за себя - оказалась слишком чиста и непорочна для тёмного создания, не сумевшего сломить её, утащить за собой туда, во тьму за пределами света. Как Мама всегда и хотела. И с какой-то почти злой радостью сознавала, что никто из школы не смог бы выстоять, низвергнувшись в Ад. Туда, где им всем самое место.       Грязная, грязная тайна.       Но не сказано ли в Святой Книге, что пути Господни неисповедимы? Всё в Его мстительных, но добрых руках. Да. Мама лгать не будет. Она бы обязательно ей сказала.       Обязательно бы сказала.       (но сегодня)       То, что случилось, посеяло зёрна сомнения. Опасного сомнения, ведущего к ереси и нечестивости, к осквернению, как всегда внушала Мама.       На сей раз не было гостиной дома.       Тёмные, бесконечные коридоры сна. Она бежала по ним, в немом тянущем ужасе спасаясь от Сына Божьего.       - Прими свой крест! Прими свой крест! Прими свой крест! - заклинал ужасный искалеченный Иисус, держащий в руках молоток и гвозди, из-под тернового венца катились капли цвета тёмного вина. - Последуй за мной!       (сейчас я проснусь он не догонит меня)       Обычный сон, совершенно обычный. Нигде ни единого белого промелька, как бы ни старалась разглядеть.       (где же тварь где она я не вижу не вижу её)       Произошло то, чего раньше никогда не случалось. Ей надлежало бежать, бежать и бежать до самого пробуждения. С самого раннего детства сюжет не менялся.       Настигнув, Иисус повалил её, подминая под себя. Застучали по доскам отброшенные прочь гвозди и молоток. Жилистые руки, пахнущие кровью и сладковатым тленом, крепко удерживали, не давая ни единого шанса вырваться.       Он собрался сделать что-то ещё более ужасное.       Некому было ей помочь. И всё же позвала - не словами, одним желанием. Этого оказалось достаточно.       Рот Иисуса широко раскрылся в безмолвном крике, когда острые зубы Твари сомкнулись на Его икре, как челюсти крокодила. Демоница, тихо, но яростно рыча, стащила Сына Божьего с неё и поволокла во тьму. Ногти Иисуса оставляют борозды на полу.       Крики во тьме вскоре стихли, сменившись ещё более жутким звуком - хрустом и чавканьем.       (это всё просто кошмарный сон один из кошмарных снов)       Она раскачивалась взад и вперёд, словно в кресле-качалке, крепко стиснув пальцами голову.       (!!!!этого нет нет нет нет нет!!!!)       Она не думала о том, что попадёт в Ад и о сожранном Иисусе - какая-то маленькая часть нашёптывала, что он всего лишь порождение её снов, оживший в подсознании лихорадочный образ; она просто хотела, чтобы всё прекратилось. Проснуться, умереть - всё равно.       Тварь вернулась, но не неслышно выступила из тьмы, а крутясь, извергая из себя дымящиеся куски Тела Христова и раздирая обугленными пальцами покрытую Его Кровью морду. Всё происходило в полном молчании, не было даже шипения.       Кэрри едва сдерживала смех, глядя на то, как исчадие ада вертится хромая и беззвучно визжит, и продолжала раскачиваться на месте. На губах играла широкая улыбка, в которой была видна тень подступающего безумия.       В конце концов Тварь прекратила свои прыжки и метания, и обернулась к ней. Раздражённый взгляд - более звериный, чем дьявольский заставил замереть; улыбка не сходила с лица, приклеившись намертво.       Из открытой и не закрывающейся обожжённой пасти вились струйки пара, как из кипящей кастрюли. Кровь Христова разъела морду и грудь почти до костей - они серели под чёрными оплавленными комками мышц.       (мне очень жаль всё пошло не так о пожалуйста пожалуйста)       Она опустила взгляд вниз не в силах больше смотреть на приближающуюся Тварь. Злобный ядовитый взгляд обжигал согнутую спину почти до боли. Шипящее клокотание слышалось слишком близко - над ней. Совсем рядом, воняя чем-то горьким, оказались чёрные и хрупкие, как сожжённые спички суставчатые пальцы, готовые сломаться.       Первой мыслью, пришедшей в голову была       (это очень больно) вторая - покорной, готовой принять свою судьбу, какой бы ужасающей она ни была       (я заслужила это заслужила за всё)       В тот миг, когда она зажмурилась, готовясь к последнему удару, один кошмар незаметно перетёк в другой.       Она стояла на дне объятой пламенем Пропасти, у стен которой ползали мерзостные чёрные безликие фигуры грешников, кричащие, стонущие и скрежещущие зубами. Чёрный Человек на пылающем троне. Красные глаза шакальей головы торжествующе сверкают, зубы гнусно и ехидно щерятся. Нетерпеливо постукивающее копыто высекает алые искры.       Вот. Именно этого ждала Тварь - встречи со своим господином.       Задушенный всхлип прозвучал словно со стороны.       (это конец)       Тварь встала прямо перед ней, перекрывая путь Дьяволу.       Хвост задрался над головой, как у скорпиона, из-под кисточки торчал чёрный широкий кривой коготь. Тварь сделала странное движение головой на длинной тонкой шее - вправо-влево, вперёд-назад. В этом покачивании головы было больше угрозы, чем в живущем своей жизнью хвосте. Демоница злобно застрекотала, заставив вздрогнуть от внезапности - звук пронзал насквозь, такого она раньше не слышала и не могла припомнить ничего подобного.       Сатана трубно взревел, отвечая на вызов, размахивая заострённым хвостом. Брошенный трезубец промахнулся мимо цели. Тварь - нет. Лапы выбросили её вперёд и вверх. Острые зубы нашли мерзкое шакалье горло Чёрного Человека, вырвав кусок чёрной воняющей серой плоти. Фонтан жёлтой крови оросил морду и грудь взбунтовавшегося против своего злого господина создания. Когда воющий труп прекратил дёргаться на своём огненном троне, Тварь схватила его за плечо и поволокла вниз, к ней.       (что зачем это) - Кэрри попятилась, хотя бежать было некуда, поэтому просто молча ждала окончания. Не сказать, чтобы ей не хотелось сбежать, просто она сознавала всю бесполезность этого действия. Если бежать - истязания будут длиться дольше. Так было всегда, поэтому она оставалась на месте. Ровно до того момента, пока Тварь не уронила перед ней воняющую серой тушу - не отпрыгни она с взвизгом, шакалья голова со стеклянными красными глазами плюхнулась бы прямо на ноги.       Демоница подтолкнула мордой труп с зияющей в шее ямой, сливающейся по цвету с угольной кожей, ближе к ней и испытующе смотрела, склонив голову набок, ожидая, что она сделает... что?       (что ты хочешь чтобы я сделала?) - впервые обратилась к Твари напрямую. Чувство было странным, она испытывала огромную нерешительность и предательство. И ледяной страх - демон с его извращённым разумом мог потребовать чего угодно.       Вместо ответа дьявольское создание ударило шакалоголовый труп в грудь. Рёбра вмялись легко. Их хруст был похож на деревянный.       Да, я поняла.       Она опасливо толкнула босой ногой ледяной бок Чёрного Человека. И ещё раз, и ещё, с каждым разом смелее пиная - раздавался глухой звук, словно била мешок. Мертвец не собирался оживать и нападать на неё. Окончательно мёртвый. Она захихикала в ладони, блестящими глазами глядя поверх них. И не прекратила хихикать, когда услышала странный свист и щелчки - Тварь тоже смеялась. В этом была уверена.       Она была так близко, что Кэрри могла рассмотреть молочные крапинки на белоснежной гладкой шкуре, от которой веяло сухим жаром, как от нагретого металла. Она без удивления отметила, что сожжённая Христовой кровью плоть восстановилась.       Не прекращая издавать свистящие и щёлкающие звуки, демоница оторвала голову Чёрному Человеку - белые клыки вновь окрасились жёлтой серной кровью - и протянула ей, держа за большие шакальи уши.       - А? - проклятый горловой звук, из-за него её часто дразнили жабой. - Это мне? - глупо переспросила, догадываясь, что в это мгновение выглядит большей дурой, чем является.       (нужно взять пока она не разозлилась и не оторвала мою голову)       Медленно протянув подрагивающие руки, приняла страшный дар, обхватив неровный огрызок шеи, будто собираясь задушить и стараясь ни в коем случае не коснуться шершавых белых пальцев, от которых шёл ровный жар.       (я знаю что делать с этим)       Размахнувшись, Кэрри бросила голову Дьявола - поскольку это был сон, сумела забросить далеко, и она скрылась в темноте. Кэрри тихо, неуверенно, но искренне рассмеялась, что было непривычно: в её жизни было очень мало поводов для радости. Ей было хорошо просто от того, что в первый раз получилось высоко кинуть и что никто не может подойти и одной презрительной фразой испортить всё. Даже Тварь не казалась такой уродливой и отталкивающей, а больше нелепой. Туша как Фольксваген на ногах-соломинках. Почти как я сама. В глотке появилось неприятное неудобное чувство, словно там застряла засохшая хлебная крошка.       (о прекрати это у нас нет ничего общего совсем ничего но зачем она спасла меня зачем)       Неожиданно она прилегла перед ней, подставляя костлявую спину с гребенчатым хребтом, чтобы могла сесть. Предлагала отправиться с ней. Туда, в безграничную тьму, из которой явилась.       Это ответ.       Она всмотрелась в морду демоницы, перебарывая почти священный страх в сочетании с чем-то ещё, потаённо заползающим в душу и перехватывающим горло. Она не могла, не должна быть благодарна отродью тьмы - всё в ней восставало против этого, и от этого хотелось кричать.       В светящихся так, что невозможно долго смотреть, огромных лимонно-жёлтых у зрачков и ярко-зелёных к чёрной окантовке глазах было сочувствие. Твари были ведомы все её несчастья, вся её жизнь... Под этим взглядом Кэрри чувствовала себя голой и прозрачной, как чисто вымытое окно.       (дьявол коварен)       Это всё могло оказаться одним большим обманом, подстроенной подлостью, насланным настоящим Сатаной видением, чтобы обольстить, заставить сбиться с праведного пути... Ей следовало поразить Тварь белым распятием в самое сердце, убить, обратить в ничто.       (уходи я не могу пойти с тобой не сейчас)       Тварь сникла, съёжившись и издала короткий тихий переливчатый вой, от которого по спине прошёл холодок.       (уходи уходи я не могу)       Уходя во мрак, Тварь пару раз робко, несмело оглянулась, будто сомневалась, стоит ли уходить. И потом в очередной раз произошло то, что она не могла предусмотреть.       Та сделала ладонью легко узнаваемый жест - настолько чужеродный для исчадия Ада, что в него не верилось.       "Пока-пока".       Тварь ещё вернётся.       Она думала об этом во время короткой утренней молитвы вместе с Мамой и завтрака, продолжала прокручивать в уме по пути до Ювин-авеню. Странно было идти в школу также, как всегда после того, что происходило ночью. Только в холле заставила себя смести воспоминания в подсознание - туда, где им самое место при свете дня, изгоняющем всех ночных чудовищ и бесов.       Прозвенел звонок, вырывая из воспоминаний. С волос перед ней упал комок мятой бумаги - кто-то опять развлекался за её счёт. Лёгкое раздражение - маленькая, быстро гаснущая искра. Не давать злу прорастать. Нужно идти на следующий урок.       Глядя на мельтешащих подростков, перекидывающихся шутками и обменивающихся планами на вечер, Кэрри с каким-то тихим ожесточением, всплывшим откуда-то со дна существа подумала       (вот если бы тварь пришла к кому-то из них они бы кричали и плакали и молили о пощаде) - она даже почти улыбнулась, но вовремя спохватилась, вернув лицу спокойное выражение, и стала собирать учебники.       (когда-нибудь всё изменится они узнают моё имя)       Предстояло выдержать ещё не один урок в этой Богом проклятой школе. Сегодня она не станет сидеть в библиотеке - сразу домой.       И не было никаких оснований ожидать, что всё изменится раз и навсегда всего лишь через три с половиной часа.