Сплошная Подстава.

Каин не приходил в сознание двое суток, притом, что должен был очнуться минут через десять после того, как я вырубил его. Волновался ли я? Нисколечко. И именно поэтому провел эти двое суток возле него, постоянно проверяя, дышит ли он, бьется ли маленькая жилка на его шее. Было явное ощущение того, что он будто бы впал в беспамятство, не желая просыпаться. Он не ворочался, ему не снились кошмары, он просто почти неподвижно пролежал в моей кровати. Да и очнулся он вполне спокойно – просто приоткрыл глаза так, будто всего секунду назад их и закрыл. Мне как-то не хотелось сейчас нарушать тишину, и я молчал, рассматривая мальчика иным взглядом, нежели раньше. Возможно, никто не поймет, но после этого убийства у меня почему-то взыграл какой-то инстинкт. Ну, в смысле... Он мне стал как-то ближе. Только близость эта специфическая. Теперь мы, образно говоря, одного поля ягодки, хоть он и насильно стал близок мне. Он и сам это почувствует, я знаю, потому что я единственная его опора. Я бы никогда не назвал это любовью, ни до этого, ни сейчас, ни далее, скорее – потребностью, но не до потери пульса. Если бы он ушел или умер, я бы не стал тосковать, шел бы себе дальше по жизни, ведь, по сути – я индивидуальный фрагмент, сознательно отделивший себя от окружающего мира ради того, что бы жить по своим правилам. Сколько же раз я задумывался над тем, почему тогда так импульсивно решил взять под опеку пацаненка, родителей которого я сам же и убил. Я убеждал себя, что это все из-за моей скуки. И ведь, если вспомнить, я воспринимал вначале его как питомца. Да, я непробиваемый (был), но все же даже моего равнодушия не хватило на срок восьми лет рядом с Каином. Сколько мне самому-то тогда было? Двадцать четыре. Да я еще сопляк был, хоть и с приличным таким стажем киллера. *** Многие через это проходили и многие знают, что дети – в большей мере жестоки. Если в детстве вы хоть чем-то отличаетесь от других детей, или вы другим чем-то не нравитесь – вы становитесь либо изгоем, либо жертвой постоянных насмешек. Так же было и со мной. Мой естественный интерес превышал грани нормального, так что, поковырять палкой тушку мертвой кошки или псины для меня было просто необходимым. Я был ненасытен, и позднее я потерял интерес к мертвым зверушкам – мне стало интересно, что у нас внутри, и с раннего возраста я стал воспринимать людей иначе. Мне было плевать на их чувства и ощущения, для меня было главным – утолить мой интерес. Вот так я и становился изгоем, потому что другие дети боялись ко мне подходить. Как-то раз я вырвал девочке клок волос, которыми она так гордилась, и было интересно смотреть на то, как она плакала и на то, как другие девочки после издевались над ней. Во мне не было при этом ни злорадства, ни ненависти, не было вообще никаких личных эмоций – лишь интерес в чистом виде. Так же было интересно давить стопой на пальцы мальчика, уронившего что-то, и внимательно наблюдать за сменой его эмоций, зависимой от силы нажима моей ноги на его руку. И много чего еще, всего не припомню – это для них все мои выходки были мучением, для меня же это было чем-то необходимым. И при всем этом я никогда не считал себя чудовищем или жестоким. Поймите, что естественно – то небезобразно. Просто у каждого своя "естественность". Далее было интереснее – я взрослел, появлялись новые приоритеты, мои выходки перестали быть простыми капризами маленького ребенка, они стали более осмысленными – я стал точно знать, чего хочу. Я был самодостаточен, меня никогда не интересовало общение с другими людьми, для меня они так и остались всего лишь объектами утоления моего интереса. Что касалось моих родителей – все было с ними нормально, на удивление. Они были людьми приличными, хорошими, добропорядочными, то есть, я был неожиданностью в такой семье. Возможно, взыграло несовместимое, на мой взгляд, сочетание наций – мать немка и отец француз. Лед с пламенем – что-то подобное. Причем, родители мои были весьма гармоничной парой, но вот во мне, судя по всему, холодный разум и горячая натура стали гремучей смесью. Они пытались как-то бороться с моими странностями, но все было насмарку, ничего не помогало, но и опасным для общества меня так же признать не могли. Возможно, они не любили меня, но меня это не расстраивало, так как я их тоже не любил, было лишь какое-то чувство родства, но не более, зато они по полной обеспечивали меня. По крайней мере, фехтованием я увлекался на протяжении всей жизни, да и изучением языков – меня интересовала учеба, она мне всегда легко давалась. Так, с возрастом, процентов семьдесят того, что я говорил – было направлено на определенную реакцию со стороны людей, которую я все чаще предугадывал. Можно было конечно почитать кучу умных книг по психологии и психоанализу, но мне было намного интереснее самому разбираться во всем этом. Были ли у меня когда-либо друзья? Что вы, такие глупости не для меня. Я никогда не скрывал своих намерений: "прямой, как рельс, простой, как грабли" – это про меня, и я всегда прямо все говорил человеку, и был с ним, пока это выгодно мне. В плане секса у меня были свободные нравы, но отношений не заводил. Так, секс на одну ночь. Ну и все в таком духе, я могу еще много чего сказать и описать, но это не так важно. Собственно, как я стал киллером. Уже в старших классах я от скуки вступил в небольшую группировку. Точнее, как вступил – меня заметил мой одноклассник, состоящий в этой группировке, и пригласил, а я тогда подумал: "Какого черта, почему бы и нет?". Я получил там неплохую школу уличных драк, и вообще было в какой-то мере весело, а диапазон моего интереса увеличился. Но, к чему я никогда не опускался, так это к групповому избиению одного человека, или к изнасилованиям, так называемым в нашей шайке "мелким баловством". В принципе это всех устраивало, так как я был скорее серым кардиналом, нежели деятелем. Ну а потом, по классике жанра, мы попали в передрягу, которую я предугадывал, но интерес был сильнее разума, да еще и я не был причастен, но таки попал под расклад. Просто парни торговали мелкими наркотиками на территории банды покрупнее, и нас заловили. Боялся ли я смерти? Ничуть. Главарь той банды, мерзкий и жирный мужичок, долго думал каким способом нас наказать, и честно, я был слегка недоволен его решением. Упустим подробности, но именно в тот вечер я впервые убил. Что бы я позволил каким-то ублюдкам использовать свое тело для их утех? Черта с два. Терпеть не могу, когда люди самовольничают и делают то, что мне не нравится. Нас было четверо, их - десять, считая главаря. Но парни, напуганные до этого мыслью о том, что нас сейчас жестко покарают, как-то вдвойне оживились при виде того, как я быстро достал небольшой раскладной нож и полоснул лезвием по шее подходившего ко мне мужика. Он упал на пол, держась за горло и захлебываясь собственной кровью. Рана была не глубокой, но так всегда – если задеть на шее нужное место, человека уже не спасти. Но зато это послужило спусковым крючком, и парни так же кинулись на членов банды. Я будто бы впал в состояние аффекта: в голове ни единой мысли, тело само двигалось, и единственное, что я осознал после – я убил троих. Парни кое-как справлялись с остальными, и, по-моему, кто-то погиб, но мне было все равно, я неумолимо приближался к главарю. Когда я полоснул ножом его по брюху, из его отвратительной туши потекла кровь вперемешку с жиром. Отвратительное зрелище, должен признаться. А потом была тишина... В моей голове не укладывалось, как мы могли справиться, но это явно был подарок судьбы. Я впервые делал что-то импульсивно, без тщательных предварительных раздумий, и это, черт возьми, было невероятно! Я еще долго вспоминал лица тех людей в момент смерти, смывал несуществующую кровь с ладоней и понимал, что нет чувства неправильности всего этого. Я тогда сказал парням, что лучше нам всем разойтись, залечь на дно и никогда уже не встречаться. Они согласились, и мы договорились, что никто о случившемся не узнает. Но все равно, неожиданный, казалось бы, визит, меня ничуть не удивил. Я просто шел по улице, когда к дороге подъехала какая-то дорогущая тачка, и из нее вышел один единственный человек, сказав, что какой-то там Мистер "Романовски" желал бы меня видеть, и что лучше не предпринимать никакого сопротивления. Ну, убьют меня там, куда я согласился поехать, и что? Нет никакой разницы, там, либо здесь – меня все равно прикончили бы, так что я без лишних препирательств просто сел в машину. Но я удивился, когда меня провели в один из самых больших и знатных деловых центров, да еще и кроме меня не было больше парней из нашей банды. Уже в кабинете я примерно понял, что к чему. Мистер Романовски был русским мафиози или что-то подобное, кто там их разберет, но я сразу понял, что тот жиртрест не был главарем банды, потому что истинный главарь передо мной – сидит в шикарном кресле и источает власть. Он был краток, спросил лишь, я ли тот парень, который ножом замочил четверых его людей, и на мой утвердительный кивок сразу же предложил мне работу. Наемного убийцы, разумеется. Также он дал мне день на раздумья, который мне нафиг не был нужен, так как подумайте сами – ну откажусь я и что, меня оставят в покое? Нет не оставят, но и дешевить я не хотел, и в тоже время – это было опасно. Но когда опасность меня останавливала... Я спросил у него, почему именно я, ведь там были парни, которые намного дольше во всем этом, и знают больше меня. Он тогда рассмеялся, но как-то мягко, будто мы старые друзья, и ответил: — Такая шваль тебе и в подметки не годится. Я видел на записи, как ты их убивал... Это удивительно, в таком раннем возрасте и с таким потенциалом. Не мог я пропустить такого, молодые способные люди везде нужны. Убивать людей? Не для защиты, не для выживания, а по прихоти каких-то шишек – так я думал,, возможно, мучимый совестью. Но меня таки заманила власть этого Романовски... В смысле того, что он мог бы стать объектом моего интереса, я точно знал, что смогу когда-нибудь его обыграть. Просто не будучи французом, вы бы не поняли моего поступка – французы жуткие националисты и то, что при такой нехилой власти стоит человек иной национальности, говорит о особом, индивидуальной случае. Значит, он что-то очень интересное... И я согласился стать его киллером.