Что со мной сегодня опять происходит? Этот мир словно кто-то протер, как стекло, И, нарушив течение жизни привычное, Раньше времени яркое солнце над нами взошло. Начало века - люди не летают
Владимир Степанович Мироненко, доцент кафедры философии, взрослый и достигший многого мужчина, уважаемый преподаватель, приличный гражданин, сейчас жутко нервничал. Он находился на работе, в огромной аудитории для всего потока, где должно было быть около сотни студентов. Но нервничал он отнюдь не из-за ста пар глаз, которые будут смотреть на него, слушать или не слушать. Он нервничал из-за одного-единственного студента, который по роковому стечению обстоятельств учился именно на этом потоке. Именно поэтому философ сейчас перекладывал в который раз свои конспекты, учебники и методические пособия, слегка подрагивающей рукой поправлял причёску и квадратные очки. Он то садился на стул, то вставал и оглядывал помещение, пока студенты медленно, лениво стекались в аудиторию. Мужчина старался не смотреть в лицо каждому, кто заходил, но невольно провожал их взглядами. Но вот прозвенел звонок, а этот товарищ так и не вошел. - Добрый день, меня зовут Мироненко Владимир Степанович, в этом семестре я буду читать у вас логику, - начал лектор, оглядывая ещё раз зал в поисках всё того же студента, но его определённо не было. - Наш курс состоит из 9 лекций и 7 практических занятий, которые вести у вас буду тоже я, а потому подготовка является обязательной, - говорил зазубренные данные мужчина, а сам тем временем думал: "Может, его отчислили? Судя по всему, он не самый успешный студент... Может, из-за этой истории он перевёлся, потому что не хочет меня видеть?" - Для успешной сдачи экзамена вам потребуется три положительные оценки и... - тут дверь внезапно отворилась... Никите не везло с самого утра. Он попал в пробку, пока ехал в город с дачи друга, на которой они провели выходные, потом его обрызгал из лужи какой-то слишком наглый велосипедист и светлые джинсы хоть и получилось замыть в туалете, все равно потеряли свой презентабельный вид. А сейчас он опаздывал на предмет с очень стандартным, но крайне не нравящемся Котову названием. Логика. Ну и кто придумывает такие дурацкие предметы? Зачем они? Глупости, а не занятие. В любом случае, прийти на лекцию следовало, хоть Скрынников, его закадычный друг, и уговаривал прогулять. Котов хоть и не был слишком примерным студентом, но на первое занятие в семестре решил сходить. Дверь лекционного зала он раскрыл широким жестом и вступил в помещение, громко откашлявшись, произнося заранее заготовленную стандартную фразу: - Извините, можно… - взгляд натолкнулся на преподавателя, и парень прервался, расширив глаза от удивления, - войти?... - Закончил он внезапно севшим голосом. Впрочем, ответа он дожидаться не стал, лишь все также тараща глаза начал искать свободное место. Как назло, пустыми были только первые скамейки и он, принимая всю неудачу собственной судьбы, пошел к ним, стараясь не смотреть на Владимира Степановича. Пусть тогда он и вел себя совсем нескромно, стыд от содеянного застал его уже дома в душе и Котов был рад, что не придется смотреть в глаза философу еще раз. Если повезет, они вообще не столкнуться. Университет то большой, а Никита…не маленький, но по сравнению со зданием и толпой учеников все-таки более неприметный. И за прошлые полгода, минувшего с зимней сессии ему вполне успешно удавалось избегать преподавателя. Владимир Степанович собрал всю свою волю в кулак, чтобы не покраснеть и разрывался сейчас между тем, чтобы отчитать Котова и выставить за дверь, и тем, чтобы молча проигнорировать это опоздание и дальше вести лекцию. С одной стороны, спустить всё это на тормозах означало показать аудитории, что он допускает подобное поведение и тогда ни о какой дисциплине и речи быть не может. С другой стороны, начать препираться - это вызывать подозрения у Котова и давать ему повод для неуместных раздумий. - Молодой человек, вы из какой группы? - ледяным тоном, глядя поверх очков спросил Мироненко. Котов удивленно посмотрел на философа, медленно поднимая брови, и даже перестал делать вид, что тщательно ищет тетрадку, чтобы делать записи. Но потом взял себя в руки, скривил губы в усмешке и ответил: - Все с той же, 34, Владимир Степанович, - глупо было бы отрицать именно ему, что он не знает преподавателя. В конце концов, половина потока в курсе, что сдача зачета по философии ему далась с трудом, и что ходил он клянчить роспись в зачетной книжке именно к этому мужчине. Других философов в университете вроде не было. Никита хотел пройтись по поводу состояния памяти учителя, но решил, что это будет слишком и может привлечь излишнее внимание со стороны сокурсников, которое ему совсем не нужно. - Ах, да... - Мироненко поправил очки и углубился в свои записи, - Котов, если я не ошибаюсь? - снова поднял на него взгляд. - Так вот, Котов, да будет вам известно, что правила учебного этикета не позволяют входить в аудиторию после звонка. На первый раз садитесь, но в следующий раз придётся закрыть дверь с той стороны. Тоже самое касается всех присутствующих, и передайте тем, кто отсутствует, - обвел взглядом аудиторию доцент, а затем отвернулся к доске, записывая тему лекции. - Итак, первое занятие, как известно, является вводным, а потому тема сегодняшней лекции "Понятие логики как науки. Место логики в системе наук". Первым пунктом плана мы рассмотрим... Дальше пошла обычная нудная вводная лекция. Котов даже немного оскорбился. Вообще-то он немного, в самой глубине души, рассчитывал, что строгое отношение преподавателя к нему поменяется немного в более лояльную сторону. Но, скорее всего, Владимир Степанович считал иначе. Парень облокотился на стол и поставил подбородок на подставленную ладонь, изучая лицо философа. «Может для него это в порядке вещей спать со студентами и пить с ними же коньяк вместо сдачи зачета? И для него секс вообще не повод для знакомства», - рассуждал Котов, даже не открыв тетрадь и не взяв карандаш в руку. Ручки у него не было отродясь, только на некоторых письменных экзаменах. Преподаватель стоял спиной к аудитории и радовался, что никто не видит его лица. "Может, сильно строго? Может, я перегнул палку? Но не хватало ещё, чтобы поползли какие-то слухи, не дай Бог... Да и... Этот мелкий гадёныш сам мне ясно дал понять, что... сдача зачёта для него ничего не значила, а потому и я буду относиться к нему так, как относился до этого - как к лоботрясу, который протирает бюджетное место в вузе", - думал Мироненко, записывая какие-то фамилии на доске, и повернулся лицом к студентам. - А сейчас запишем основное понятие логики, которое будет для нас основополагающим и на которое мы будем опираться все последующие занятия. Итак, логика это... - все студенты зашелестели тетрадями, стали что-то записывать, и на фоне склонившихся макушек выделялся только Котов. Владимир Степанович снова посмотрел ему пронизывающе в глаза, слегка повышая голос. - Логика - это... Никита очнулся, когда взгляд серых глаз совсем уж долго задержался на нем, и он не мог его игнорировать. Этот взгляд он знал очень хорошо, весь позапрошлый семестр на него смотрели также проникновенно. Котов встрепенулся и раскрыл тетрадь, хватая карандаш, но тот выскользнул из пальцев и упал на пол, покатившись по ступеньке вниз. - Черт, - тихо воскликнул парень, вскакивая с места и быстро бросаясь за карандашом, пока он еще был в поле видимости. Он быстро поднял его, потом повернулся к преподавателю. - Извините. Я случайно. Что случайно? Никита и сам не знал, карандаши специально не падают обычно. Но Котов по привычке не стал заострять на этом внимание. Он просто пошел к своему месту и показал всю готовность слушать и записывать, хотя мысли были далеко от логики. Когда парень наклонился за карандашом, Владимир Степанович судорожно сглотнул, так как некстати, ох, как некстати нахлынули воспоминания. Чёрт. - Логика - это наука о структуре форм мысли, о простейших мыслительных методах, о законах связи форм мысли между собой, а также и об ошибках, возможных при нарушении этих законов, - проговорил он, понадеявшись, что никто не заметил, как дрогнул вначале его голос. Он повторил ещё раз понятие, глядя, как пишет Котов, и абсолютно не реагируя на всех остальных, и привычным жестом потёр переносицу там, где очки "садились" на неё. Поняв, что близость Никиты дурно на него влияет, Владимир Степанович стал расхаживать по залу, сцепив руки за спиной, задавая наводящие вопросы и стараясь как можно меньше смотреть на парня. Как всегда, были девочки-отличницы, которые отвечали на большинство задаваемых вопросов, чем оживляли лекцию и давали логический толчок его дальнейшему повествованию. Но как Мироненко ни старался, он всё время оказывался около Котова: он слышал, как шорхает карандаш о бумагу, слышал его дыхание и в голове вспышками возникали видения того, как этот же парень некоторое время назад стонал в голос и насаживался на его член. - Повторите, пожалуйста, - послышалось с дальней парты, и Владимир Степанович даже чуть вздрогнул. - Я говорю, что так мы постепенно переходим ко второму пункту плана, который звучит как "Функции логики как науки. Структура логического знания". Вообще-то Никита не писал лекцию, он просто вырисовывал на листе бумаги непонятные загогулины, имитирующие текст. Взгляд он не поднимал, но прекрасно чувствовал, когда преподаватель оказывался рядом с ним, и тогда рука едва заметно дрожала, и каракули получались совсем уж кривыми и косыми. Парень явственно чувствовал аромат одеколона Владимира Степановича, сглатывал неуместный комок в горле и судорожно вздыхал, потому что вместо карандашной наскальной живописи в тетради он видел затуманенные и довольные глаза философа, лежащего под ним, когда он ласкал его член, решив, что инициатива должна быть все-таки за ним. Почему-то казалось, что это было настолько давно, что приходилось задаваться вопросом «а было ли?». - Эй, Котов, - в спину кто-то толкнул то ли ручкой, то ли линейкой и Никита зашипел от боли, потому что предмет угодил прямиком под лопатку. - Что? - шепотом спросил он, оборачиваясь. За ним сидела Аня Костина, одна из самых симпатичных девчонок потока, и заговорщицки улыбалась, едва ли не подмигивая: - Пойдешь сегодня ко мне в гости? Все собираются. - В понедельник? - удивился Никита, хотя студенческая жизнь особо по дням недели не была расписана. - Пойду, - пожал плечами, больше чтобы отвязаться, поворачиваясь снова лицом к лектору парень, сталкиваясь случайно с ним взглядом, но поспешно опустив свой в тетрадь. Каракули ему уже не казались таким хорошим выходом, но он просто не успевал за преподавателем, когда в мыслях творился такой сумбур. Владимир Степанович чуть повысил голос, глядя на студентку, которая отвлекла Никиту, и буквально испепелил её взглядом. "Господи, да что за чушь? Она просто обратилась к нему, ручку попросить или ещё чего... Мироненко, держи себя в руках, чёрт тебя дери!" - но он всё равно снова пошел в сторону Котова и остановился рядом с ним, чтобы тот больше не отвлекался. Улучив момент, когда все записывали какой-то особенно сложный термин, Мироненко склонился быстро к Никите и прошипел на ухо. - Учтите, Котов, в этом семестре у нас экзамен, и вам придётся выучить всё, - он ткнул пальцем в его каракули, показывая, что увидел, что он лоботрясничает, и добавил. - Останетесь после лекции. "Что ты творишь, придурок?!" - ругал себя на чём свет стоит преподаватель, отходя на самое безопасное расстояние от студента и заканчивая лекцию. Никита вздрогнул, когда лицо преподавателя оказалось так близко к нему. Он дернулся и посмотрел на философа, теряя теперь уже не только мысли о логике, но и вообще все. Правда, только на мгновение. Потом он немного отодвинулся, чтобы посмотреть в глаза преподавателю и нагло усмехнулся: - А сдавать также буду? - тихо спросил он с насмешкой, но тут же уточнил. - Пять раз? Внутри все тряслось, и было непонятно от чего. То ли из-за внезапно нахлынувшего эмоционального возбуждения, то ли совсем не от эмоционального. Но факт оставался фактом, как только Владимир Степанович сказал остаться, у Никиты вообще все перевернулось в голове, и остаток лекции он даже не прикоснулся к карандашу. В первую очередь, конечно, он подумал не о том. «Не придумывай себе ничего лишнего. Просто очередной воспитательный разговор»,- одернул себя Котов, захлопывая тетрадку. Когда прозвенел звонок. С места он не встал, но на преподавателя уставился с излишне показательным равнодушием, крутя карандаш в пальцах. Когда все, наконец, вышли, Владимир Степанович тщательно закрыл дверь, на секунду замер, а потом развернулся, медленно приближаясь к молодому человеку. Шаги гулким эхом отдавались в пустой аудитории, и где-то на периферии сознания философ отметил, каким маленьким выглядит один Котов в огромном зале. Преподаватель остановился в нескольких шагах от студента и скрестил руки на груди, глядя на него исподлобья. - Послушай меня внимательно, Котов. Если ты рассчитываешь, что и в этом семестре будешь валять дурака, а потом всё получишь за... - он еле заметно запнулся, подбирая слово, - ...просто так, то ты сильно ошибаешься. Это экзамен, а не зачёт, и дисциплина намного серьёзнее. Поэтому я настоятельно советую тебе присутствовать на всех занятиях, конспектировать все лекции и готовиться к практическим занятиям. Чтобы у меня было основание поставить тебе автоматическую оценку. - За просто так? - переспросил Никита, вытягивая руки на столе. - Это так теперь называется? - сейчас, когда в аудитории никого не было, можно позволить и погрубить чуть-чуть. - И, Владимир Степанович, скажите мне, почему все предметы, которые вы ведете такие скучные и бесполезные? - Котов почти зевнул, показательно приоткрыв на секунду рот и тут же его закрыв. - И, наверное, вас огорчит, но даже записывая все ваши лекции, я всё равно ничего не пойму. Может, нам сразу договориться об оценке? - парень поднял голову и усмехнулся. Вообще-то разговаривать в таком ключе не очень-то и хотелось, но преподаватель, наверное, ему все-таки нравился, как бы это ни было странно, и раз уж нельзя в этом признаться, то вполне дозволено нарываться. И пусть для Владимира Степановича будет просто секс, зато у Никиты будет возможность еще раз побыть наедине с философом, а еще и получить от этого удовольствие. - Послушай, Котов, - Владимир Степанович понизил голос до зловещего шепота, резко наклонился, опираясь на парту в каком-то миллиметре от его рук и практически касаясь своим носом его, - то, что между нами тогда произошло - чудовищная, непростительная ошибка, - философ снова смотрел ему глубоко в глаза и говорил то, что зазубрил давным-давно, потому что ТАК НАДО, а сам же с ума сходил от близости, - это никогда, ни при каких обстоятельствах не должно повториться, ты понял меня? - он чувствовал, как его собственное дыхание оседает на губах молодого человека, и вспоминал те обрывки фраз, которые выскальзывали из одного полуоткрытого рта в другой во время секса. Сам того не замечая, философ посмотрел на губы парня и облизал нижнюю губу, сглотнув. Никита сидел и смотрел в лицо преподавателя, как завороженный, даже почти не мигая. Слишком близко. Владимир Степанович был слишком близко, и сдерживаться было нереально. Котов и не стал. Он чуть подался вперед, касаясь своими губами губ философа, сначала просто касаясь, а потом скользнул в приоткрытый рот языком и прикусил верхнюю губу. - Понял, - проговорил он, отвлекаясь от поцелуя и нагло смотря в глаза мужчины. Было два варианта развития событий: или его сейчас пошлют далеко и надолго, и тогда Никита хоть поймет, что вообще чувствует преподаватель, или ответят на ничем не прикрытые приставания. Правда, и в этом случае Котов поймет чувства философа. А понять хотелось очень. Владимира Степановича обдало сначала горячей волной, а потом тут же накрыло холодной, дыхание буквально вышибло из тела, а ноги так резко подкосились, что ему пришлось вцепиться в парту, чтобы не упасть. В голове творилось непонятно что: мысли лихорадочно метались из одной крайности в другую, натыкаясь на воспоминания и возбуждение, смешиваясь со смутным пониманием того, где они находятся. - Это... непозволительно... недопустимо... - прошептал, ответно глядя ему в глаза и сам подался вперёд, теперь уже сам целуя, сначала медленно, обнимая губами его нижнюю губу, скользя по ней языком, чувствуя нежную прохладу. Сам того не замечая, философ еле слышно застонал, выдохнув, и практически болезненно нахмурился, понимая, наконец, что именно этого он хотел всё время, именно это его беспокоило и влекло. Котов даже подался вперед при поцелуе, цепляясь пальцами в край стола и судорожно выдыхая в рот преподавателя. Но долго наслаждаться моментом не пришлось, послышался звук открывающийся ручки, и внутри все перевернулось от страха, что их могут застать не в самом учебной ситуации. Мироненко отскочил от парня, как ошпаренный, отворачиваясь и идя к столу. Он прочистил горло, собирая свои вещи, и проговорил. - Идите, Котов, зайдёте ко мне в часы консультаций. - Может быть, и зайду, - произнес парень, собирая свои немногочисленные вещи со стола, и поспешно удалился из аудитории, засовывая дрожащие руки в карманы джинсов. Остаток дня и всю последующую неделю Мироненко работал как в тумане, ни на секунду не переставая думать о том, что произошло. На консультацию Котов, естественно, не пришел. Он не принадлежал к числу самых обязательных студентов, тем более, в такой ситуации. Времени для размышления была масса, а потому преподаватель успел прокрутить все возможные причины и последствия того, что было. Вопрос номер один: зачем Котов его поцеловал? Тем холодным зимним вечером, когда произошло... то, что произошло, парень ясно дал понять, что это была просто... форма сдачи зачёта и не более. Он же пригласил его переночевать - но Котов только обсмеял его. А теперь... Единственный логичный вывод, который напрашивался - студент снова над ним смеётся. Возможно, ему доставляет удовольствие издеваться над преподавателем, да и сессию сдавать так проще. А он вот ну совсем никак не скрывал свои чувства, вспыхивал, как спичка, от одного только прикосновения, от полувзгляда. Старый дурак!.. А потому нужно было всё это пресечь раз и навсегда. Вообще Котов собирался все-таки зайти на консультацию, но прямо перед дверью кабинета резко передумал. Еще часа он не выдержит рядом с Владимиром Степановичем, просто глядя на него и слушая очередные нудные вещания про непонятный предмет с вроде как простым названием, в то время как в голове снова и снова будут рождаться воспоминания, от которых хочется повесится от тоски, а лучше впечатать философа в стену и снова поцеловать. Об этом Никита думал, сидя на подоконнике на этаже, где был кабинет, в котором как раз происходила консультация. Парень смотрел в окно и хмурился, не зная вообще как себя вести теперь. На занятия-то ходить придется, но вот что делать со своим неясным притяжением к философу? Котов вздохнул и спрыгнул с окна, вообще-то нужно было ехать домой, оставаться в стенах университета не было больше нужды. Двери кабинета распахнулись, и горстка студентов вышла в коридор. Никита вздернул брови, консультация прошла как-то слишком быстро или это он просто потерял счет времени? В любом случае, Котов попытался затеряться среди прилежных студентов и пошел к выходу. Не хватало еще, чтобы Владимир Степанович узнал о том, что он просидел, считай, под кабинетом все время, пока была консультация. И когда, казалось бы, ему практически удалось избежать встречи, и он уже видел выход, кто-то мягко, но крепко, ухватил его за локоть. - Что за детский сад, Котов, - в шуме выходившей студенческой толпы услышать его мог только Никита, так как философ говорил ему практически на ухо. Но со стороны всё выглядело очень мирно - словно Мироненко просто стоял рядом с Котовым. Он даже смотрел совсем в другом направлении. Котов мысленно чертыхнулся, почувствовав чужую руку, удерживающую его. Тут даже гадать не приходилось, кто решил его остановить, а шепот прямо на ухо его догадку только подтвердил. От горячего дыхание практически возле самого лица снова начали дрожать руки и Никита решил, что это уже ненормально нервничать по такой дурацкой причине. - Мы с вами взрослые люди и должны решить эту проблему как взрослые, - ледяным тоном, переходя н на вежливое "вы" проговорил Мироненко. - Давайте поговорим наедине и решим всё раз и навсегда. Он действительно собирался это сделать. Он действительно собирался сейчас сказать ему, что больше это никогда не повториться, что он не будет его преследовать и заставлять зубрить логику, и что вообще он будет сдавать её другому преподавателю. «Как школьница себя веду, ей богу» - поморщился студент, но тут повесил на лицу любимую наглую усмешку и повернулся к философу: - Как взрослые люди, говорите? - теперь губы исказились уже иронично. - Ну давайте поговорим… - он сделал многозначительную паузу и выразительно посмотрел на преподавателя. - Как взрослые люди. Никита первым пошел в кабинет, из которого Владимир Степанович только что вышел и, зайдя в него сел прямо на парту, проигнорировав стулья. Владимир Степанович зашел следом и запер аудиторию на ключ - в конце концов, поздний вечер и занятий здесь больше быть не должно. От наглой улыбки Котова, от всего его поведения, от самонадеянности, молодости просто-напросто кружилась голова. Поэтому он сел за преподавательский стол, как можно дальше от Никиты, чтобы исключить любую возможность тактильного контакта. - Уважаемый Котов, мы с вами оказались в довольно непростой ситуации, - он снова облизал губы и сложил пальцы пирамидкой, слегка нахмурившись, - я подвёл вас, как преподаватель. В конце концов, вы взрослый человек и имеете право самостоятельно решать, насколько важна для вас та или иная дисциплина. К сожалению, курс логики обязателен и для вас, а потому для ликвидации академической задолженности я хочу предложить вам другого преподавателя с кафедры философии. Уверяю вас, он не менее компетентен, чем я, но у него нет... - он запнулся, поджав губы, - определённых личных мотивов, а потому его оценка будет объективной, - только сейчас он решился поднять глаза на Котова, не совсем понимая, что хочет увидеть. - Другого преподавателя? - тупо переспросил Котов, во все глаза смотря на Владимира Степановича. Он не хотел другого преподавателя, если быть честным, он вообще не хотел учить логику, но это было из разряда несбыточных желаний. Никита вообще не совсем понимал, что сейчас чувствует, и как правильнее ответить. Если философ так настойчиво хочет сказать, что произошедшее полгода назад надо забыть, то Котов согласен только об этом не говорить, забыть просто не получится. Но почему тогда сегодня мужчина сам поцеловал его? Что все это значит вообще? Котов окончательно запутался. - Я не хочу нового преподавателя, - сказал он чистую правду, нахмурившись, и мрачно посмотрел на Владимира Степановича. Пару мгновений у него был серьезный взгляд, а потом в глазах снова проскочили лукавые искорки и он, уже улыбаясь, проговорил. - У него же не будет личных мотивов, а значит мне придется учить эту нудятину. Никита упрямо не выходил за рамки собственного образа, выдуманного еще тогда, когда он подбирал одежду с пола. Не хватало еще, чтобы философ понял что-то. Владимир Степанович сглотнул и ещё сильнее нахмурился. - Именно поэтому вам стоит обратиться к другому преподавателю, - он посмотрел на Котова почти умоляюще, желая, чтобы тот понял всю сложность ситуации. - Поймите же, Котов... Это недопустимо. Я сам виноват, что допустил подобное тем зимним вечером и ни в коем случае не отказываюсь нести ответственность за содеянное, но... Это невозможно... - он снял очки и снова потёр переносицу, а затем и вовсе всё лицо. Прошептал устало: - Неужели ты не понимаешь, что я не могу ни о чём другом думать, когда ты находишься в радиусе пяти метров? - он посмотрел Котову прямо в глаза, сквозь его наглую усмешку. В конце концов, он должен это сказать, взглянуть проблеме в лицо, чтобы от неё избавиться. Философ встал и медленно подошел к сидящему на столе студенту, уже не скрываясь и чувствуя лёгкое дежавю. - Я не могу работать, когда тебя вижу. Я не могу ни на чём сконцентрироваться, когда тебя не вижу. Нам нужно немедленно всё это прекратить и жить дальше, как жили до этого... - говорил и сам не верил, опустив руки на бёдра Котова и прикрыв глаза, наслаждаясь близостью и не желая, чтобы это заканчивалось. В конце концов, он мог себе это позволить - последний раз, перед тем, как всё закончится. Вот теперь глаза у Котова расширились так, будто бы целью его жизни было попаданию в книгу рекордов Гиннеса с припиской «Самые большие глаза планеты». Он удивленно слушал, кажется, даже рот приоткрылся и до него начало постепенно доходить, что не он один мучился мыслями о том, что случилось и что с этим делать. И не ему одному та ситуация показалась довольно-таки привлекательной и он не против повторить. И не единожды. Почувствовав уже знакомые ладони на бедрах, Никита встрепенулся и, теперь уже точно не мигая, смотрел в глаза Владимиру Степановичу, не заметив, что уже секунд двадцать не дышит вообще. Пришел в себя он резко, судорожно вдохнул и схватил преподавателя за шею, привлекая к себе: - А я не хочу, как раньше, - проговорил он прямо в губы мужчине. - И считайте это юношеским максимализмом, эгоизмом или вообще расценивайте по Фрейду. Мне все равно, - теперь он не сдерживался в поцелуе, в данный момент даже не желал дразнить, а целовал глубоко, напористо и не отпускал шею, не давая преподавателю отстраниться. - Никита... - философ и не думал сопротивляться, обнимая его за талию и прижимая к себе, потом протаскивая по столу за бёдра поближе, чтобы как можно теснее соприкасаться со всеми его точками. Все праведные мысли тут же улетучились спугнутыми бабочками, которые сконцентрировались внизу живота и не давали ни одной здравой мысли пробиться в голову. Всё, что имело значение в данный момент - это то, что Котов тоже хотел его, что он сейчас здесь и сам не против того, что занимало все мысли преподавателя последние полгода. Он провёл рукой вдоль по его ноге, слегка приподнимая под коленом, отвечая на поцелуй со всей страстью и не задумываясь особо о том, что делает. Поцелуи были жадными и напористыми, и Мироненко снова, сам того не замечая, напирал на парня, заставляя его отклониться, но придерживая и возвращая на место. - Это неправильно, - повторял, как заведённый, одно и то же, в то время, как делал совершенно другое: забирался руками под одежду, обнимая голую спину, целовал и прикусывал подбородок, склонялся ниже, к шее, чувствуя лёгкий аромат молодёжных духов и ощущая на языке вкус лосьона после бритья. Это было как раз то, что хотел снова почувствовать Котов. Настойчивые руки с чуть-чуть шершавыми кончиками пальцев, горячие губы и собственное сбившееся в момент дыхание. Парень запрокинул голову, подставляя шею под поцелуи, а сам уже расстегивал собственную рубашку, которая очень мешала в данный момент. Впрочем, о рубашке преподавателя он тоже не забыл, и, скинув свою, принялся за одежду философа. Пуговицы в этот раз поддавались гораздо быстрее, и вот уже Никита мог положить ладони на грудь Владимира Степановича, почувствовать тепло его тела и прижаться теснее к нему, ощущая своей грудью, как неравномерно поднимается и опускается грудь мужчины. - Вас это правда волнует? - сиплым голосом спросил он, отвлекаясь на секунду от действий и своих ощущений. А ощущения были что надо, сказать по правде. Никита закинул руки за шею Владимира Степановича, зарываясь пальцами в волосы и не сдерживаясь от едва слышного стона. Не от возбуждения. Хотя частично и от него, но в основном от облегчения, накрывшего его с головой. Отвечать на вопрос парня не было никакой нужды, да и зафиксировался он где-то совсем далеко и совершенно незначительно, намного важнее сейчас были ощущения, которые вызывал Котов. Его напористость и уверенность сводила с ума, философ чувствовал себя отнюдь не так уверенно, как студент, но именно эта его молодая бесшабашность, максимализм – как он сам выразился – и подкупала. Да и Никита был настолько привлекателен и сексуален, что Мироненко просто не мог сдерживаться. Услышав стон парня, он усмехнулся ему прямо в губы и подумал, что заниматься сексом на партах в закрытых аудиториях уже становится традицией. Тем временем руки его ловко забрались в штаны к молодому человеку и сжали ягодицы. Он прикусил его губу и с силой вжал бёдра юноши в свои. Желание обладать им прямо здесь и сейчас становилось просто невыносимым, а потому он ссадил Никиту со стола и быстро расстегнул его ширинку, теперь уже просовывая руки спереди и сжимая его член в своих руках с новым стоном. Никита еще раз негромко застонал в ухо Владимира Степановича, когда рука философа обхватила его уже возбужденный член, и парень подался бедрами навстречу руке. Одновременно с этим он исследовал губами кожу на шее, иногда несильно прикусывая, а в какой-то момент парень сам себе хитро улыбнулся и стянул кожу чуть сильнее, ставя аккуратный засос прямо возле кадыка. Следом за первым он поставил и второй, совсем не заботясь, что их могут увидеть посторонние, так как одеждой особо не прикроешь. Впрочем, именно этого Котов и добивался. Отвлечься от увлекательного занятия заставила рука, которая все еще массировала его член, и парень был уже готов кончить от одних этих прикосновений. В конце концов, он столько ждал, что сейчас сдерживаться было почти невозможно. Котов стянул с себя джинсы, думая о том, что раздеваться самостоятельно у него выходит лучше, чем когда его пытается раздеть Владимир Степанович. Отбросив джинсы, парень прильнул к мужчине, хрипло дыша от нетерпения. Прошлый, такой яркий оргазм, запомнившийся с того раза, хотелось повторить. Без каких-либо промедлений. Мироненко был настолько поглощён стонами и ощущениями возбуждённой плоти парня, что и не заметил, как тот оставляет засосы, только больше подставлялся и вторил его стонам, сжимая его член у основания, проводя по всей длине, забираясь большим пальцем под крайнюю плоть и оглаживая по кругу головку. Когда парень разделся и прижался к нему, философ, недолго думая, развернул его к себе спиной и прижал к столу, не давая пошевелиться. Одной рукой он продолжал ласкать его член, в то время как губы скользили по шее и мочке уха, язык оглаживал контур раковины. Он расстегнул свою ширинку и приспустил штаны, со стоном вынимая свой эрегированный член и скользнув им между ягодиц парня, вверх-вниз, пока и не думая входить, видя желание парня и желая хоть немного его подразнить. - Котов, я никогда бы не подумал, что ты такой жадный любовник... - прошептал ему на ухо, улыбаясь, и слегка надавил влажным членом, но не очень настойчиво. Дыша в гладкую деревянную поверхность, Котов даже не думал выворачиваться, хотя такая позиция ему не слишком нравилось. Он хотел видеть лицо партнера, но не стал сейчас зацикливаться на этом. В конце концов, у него еще будет возможность, и не одна. Будет же, да? Никита двинул бедрами навстречу члену философа, но тот еще не вошел настолько, чтобы на него можно было самостоятельно насадиться, и парень снова застонал, только теперь как-то обиженно. - Вы бы еще раз на десятый удивились, Владимир Степанович, - с хрипотцой в голосе проговорил парень, не убирая и ноток ехидства. Вообще-то, он никогда не был настолько пылким, но этот человек делал с его телом вроде бы простые вещи, но вызывал немыслимые реакции. И если чаще Никите удавалось сдерживать себя, то иногда он просто выпадал из реальности и никак не мог контролировать ни разум, ни тело, ни предательский голос. Парень снова дернул бедрами, призывая философа к действиям. Если мужчина к ним не приступит в ближайшее время, то Никита уже не будет так бездейственно лежать грудью на столе, а повторит трюк, который использовал в первый раз, и поменяет их местами. Как бы ни было соблазнительно трахнуть эту наглую ехидную морду сию секунду, философ всё ещё не отступился от своей мысли растянуть удовольствие и помучить парня. В конце концов, это последний раз и он может себе это позволить. Ведь может же?.. Поэтому Владимир Степанович стал медленно, мучительно медленно спускаться поцелуями по спине парня, а сам тем временем вставил в него палец и провернул, сразу же стараясь нащупать простату и вырвать из его горла очередной стон. Он медленно провёл языком между лопаток, слегка прикусил и оттянул кожу и стал спускаться дальше, всё ниже и ниже, продолжая медленно трахать его пальцем и выгибая его, стараясь нащупать заветный бугорок. Потом он снова вернулся наверх и прикусил его загривок с тихим рыком, чувствуя, что непроизвольно толкается членом в кожу его ягодицы, желая проникнуть внутрь. Котов выгибался под такими медленными поцелуями, которые тянулись по его спине бесконечно долго. Он двигал бедрами навстречу пальцу, но этого было мало, хотя палец приносил определенное удовольствие, которое разливалось по всему телу, и Никита сильно прикусывал губы, чтобы не доставлять Владимиру Степановичу удовольствия слышать его стоны, чего он, судя по всему, и добивался. В определенный момент Котову надоело, что над ним просто-таки издеваются, и он вывернулся из-под рук философа и в одно мгновение прижал его к парте. Он хотел сразу же приступить к действиям, усадив мужчину на стол, но в голове мелькнула другая мысль: помучить преподавателя было очень заманчивой идеей. Он похотливо улыбнулся и опустился на колени перед Владимиром Степановичем и, придвинувшись ближе, лизнул голову члена, дразняще провел языком по стволу и поднял ехидные глаза к лицу философа. - Вашим же оружием, Владимир Степанович. У кого-то из ваших философов даже была цитата, посвященная этому, жаль, что я не помню ее, - проговорил Котов и снова лизнул член, перед тем как аккуратно взять его в рот. Минет он никогда и никому не делал, поэтому сейчас действовал больше интуитивно, стараясь повторить те действия, которые исполняли те девчонки, с которыми он спал в свое время. И это было не противно, скорее необычно, но никакого чувства омерзения не вызывало. Мироненко запрокинул голову, опираясь руками о парту и громко, протяжно застонал, потом только опомнившись и подумав, что тут ещё кто-то может быть. - Котов... Наши занятия определённо приносят успехи, ты уже кое-что запомнил из философии... - говорил сдавленно и с придыханием, стараясь изо всех сил себя контролировать и не толкаться в этот мягкий, податливый и такой нежный рот. Конечно, это был не самый лучший минет в его жизни: губы парня слишком нежно и трепетно обнимали его член, не хватало напряжения и тесноты, но сам факт того, что он это делал, и его сосредоточенно-усердное лицо в сочетании с мягкой внутренностью его щёк и бархатным языком чуть ли не заставили его кончить сию же секунду, так что философу пришлось сжать его коленями, чтобы он слегка притормозил. - Котов, ты нарываешься, - проговорил, тяжело дыша, и запустил руку ему в волосы, мягко, но настойчиво отстраняя от члена и заставляя подняться, затем широко и влажно целуя, обнимая его ногами и прижимая к себе. Обнял одной рукой оба их члена и провёл рукой вверх-вниз, с гортанным стоном выдыхая ему в рот. - Вам кажется, - проговорил парень, не сдерживая ни улыбки, ни короткого стона, вырвавшегося вместе с очередным выдохом. Руки ему было мало, определенно мало, как и всего того, что было до этого. Мысленно Котов уже понял, что действительно жадный до секса или это нормально, так хотеть человека, который нравится не только в постели? Точнее не только на парте… Хотя если подумать, то Никита вообще не очень-то хорошо знал своего преподавателя, правда, в данный момент это нисколько его не останавливало усаживаться на колени к Владимиру Степановичу, отводя его руку от их возбужденных членов. Приподнявшись чуть-чуть, Никита сам взял в руку член философа и, глубоко вздохнув, так как он прекрасно помнил, как было больно в прошлый раз, направил орган мужчины в себя. За эти полгода он порядком начитался разной литературы, посвященный сексу между мужчинами, поэтому почувствовав, что член входит в него, он попытался расслабиться как можно сильнее. Правда, подавить сдавленного оханья не смог, но с упорством мазохиста, закрыв глаза и прикусив губу почти до крови, продолжил медленно садиться на член, привыкая к ощущениям. И то ли потому что это был второй раз уже, и он был готов, то ли потому что Котов делал все правильно, больно было не так, как в тот зимний вечер. - Ох, мать твою, - совсем не по-философски выругался Мироненко, обнимая парня за талию, прижимая к себе, слегка подаваясь бёдрами, чтобы скорее войти в него, глядя на закушенную губу и тут же целуя в шею, ключицы, куда мог достать. Философ гладил его по спине, трогая лопатки, плечи, потом опускался ниже и гладил ягодицы, разводя их в стороны, чтобы глубже войти. Когда парень сел до самого основания, он тут же зарылся обеими руками его в волосы, слегка наклоняя, заставляя поцеловать грубо и жестко, кусая, сминая его губы, обводя по кругу его язык и всасывая его. Он совершил несколько фрикционных движений и понял, что поза не самая удачная, а потому, продолжая его жадно целовать и шумно выдыхать носом, обнял за талию и приподнял, одним рывком разворачиваясь и аккуратно укладывая на стол. Вот теперь-то он, наконец, долго выдохнул и смог практически полностью выйти из парня, но только для того, чтобы засадить снова и поглубже. Видимо, голову философу снесло основательно, он смотрел на парня с прищуром и кусал губы, покачивая бедрами медленно, но резко, всё убыстряясь, словно наконец дорвался до жизненно необходимого источника. В прочем, на самом деле где-то так оно и было. Никита не успел запечатлеть в памяти тот момент, когда оказался лежащим на столе. Но, в принципе, его это не слишком расстроило. Так было даже удобнее, только вот с ногами надо было что-то делать, потому что казалось, что они дико мешают и их некуда деть совсем. Через пару секунд, привыкнув и к движению внутри себя, Котов придумал, куда можно деть и ноги. Он закинул их на талию Владимиру Степановичу, обвивая его тело и скрещивая за спиной, и притягивая ближе к себе. Пару мгновений он просто смотрел в лицо мужчины, потом протянул руку, дотронулся до щеки, будто бы проверяя точно ли это он, а следом сгреб за шею, сам привстал на локте другой руки и поцеловал в губы, порывисто, глубоко и совершенно беспардонно, вылизывая чужой рот наглыми и затейливыми движениями языка. Но долго продолжать не смог, потому что философ снова попал и скользнул по простате, и парень выгнулся, не удержавшись от очередного стона: теперь более яркого и громкого. Но шею преподавателя не отпустил, продолжая то ли просто обнимать, то ли держаться и громко дышать ему на ухо. - Котов, Господи! Я сейчас кончу от одних только твоих стонов, - Владимир Степанович толком не отдавал себе отчёта в том, что говорит, потому что вся ситуация, его стоны, сам Никита, обстановка, всё было настолько нереальным, сладким и сводящим с ума, что он не смог ничего больше сделать, как ускориться. Он по-собственнически прихватил зубами кожу на его шее и не смог отпустить, жмурясь от наслаждения и тоже низко постанывая с каждым новым движением, так как каждый раз, когда его член скользил по простате, мышцы Никиты инстинктивно сжимались, рассылая волны удовольствия по всему телу Мироненко. Он провёл пальцами по бедру студента, подхватывая под колено и слегка подкидывая его ноги, заставляя больше раскрыться. - Ну, простите, - смог выдавить Котов, который искренне считал, что вообще-ту эту фразу можно адресовать и Владимиру Степановичу, негромкие, но такие глубокие стоны которого разносились по всей голове, а потом неслись к низу живота. Философ поцеловал его, на этот раз нежно, почти невесомо, еле касаясь его губ и еле слышно простонал. - Я не смогу... - он так и не закончил фразу, потому что неожиданно его накрыло волной оргазма, как всегда бывало – в три толчка. Он нахмурился и сцепил зубы, выгибаясь и натужно содрогаясь всем телом, чувствуя, как толчками выходит сперма. Когда парень почувствовал, как в него толчками выливается горячая сперма, он сам выгнулся и кончил, даже не помогая себе рукой. - Вашу ж мать, - удивленно прошептал он слабым голосом, подобного раньше не происходило, а тут… Еще и так бурно. Никита даже покраснел, но тут же успокоился, откидываясь на деревянную поверхность парты, восстанавливая дыхание. Вставать не хотелось вовсе, по телу разливалась блаженная нега и глаза стали закрываться. Философ упал ему на грудь и некоторое время так и пролежал, пытаясь отдышаться и чувствуя, как бьётся сердце парня. Он рассеянно улыбался и глядел в никуда, даже не думая ни о чём и понимая, что абсолютно счастлив. Он был несказанно рад, что Никита никак не прореагировал на его «не смогу», или же отнёс это на счёт того, что он не сможет сдержаться… на самом же деле, преподаватель осознал, что не сможет отпустить его. Каким-то невероятным образом, непонятно по каким причинам он уже настолько влип в этого парнишку, он настолько крепко к нему привязался, что не сможет отказаться. Котов встряхнул головой и сел, потому что понял, что если останется лежать, то может уснуть, а это было бы очень неприятно. Когда Котов сел, Владимир Степанович медленно вышел из него, закусил губу, натянул спавшие брюки вместе с бельём и застегнулся. Но не желая, чтобы прошлая ситуация повторилась, он встал между ног обнаженного Котова и заблокировал ему путь к отступлению. - Что, сейчас снова сбежишь?.. - он обнял его за талию и медленно, лениво ласкал спину, прижавшись губами к плечу. Никита как-то заторможено смотрел, как преподаватель одевается, потом понял, что сам полностью обнажен и надо бы тоже одеться. Впрочем, кажется, никого тут это не смущало, поэтому Котов передернул плечами, поддаваясь объятиям и сказал: - Я не сбегал в прошлый раз. Кто же виноват, что метро закрывают раньше, чем зачеты сдаются? - отрицать очевидное парень не то чтобы любил, но делал всегда из чистого упрямства. Он уткнулся лбом в плечо мужчины и произнес. - Но сегодня я могу остаться у вас, знаете ли, - Котов поднял лицо и лукаво посмотрел на Владимира Степановича. - Я забыл свой проездной на даче у друга, поэтому мне все равно в метро не попасть. - Никита надеялся, что никто не будет уточнять, что за проезд можно и заплатить. Он чуть отстранился и прикоснулся пальцами к щеке преподавателя точно так же, как и некоторое время назад во время секса. - Вы же объясните мне сегодняшнюю лекцию? Я, признаться, все прослушал. Мироненко запрокинул голову и засмеялся, громко и заливисто, от всей души, потому что такая наглость не раздражала, а удивляла и подкупала. Тем более, ведь именно этого он в конечном итоге и хотел. - Ммм... Лекцию, говоришь? Чтобы ты уснул на третьем слове? - он всё ещё улыбался и смотрел парню в глаза, слегка покачивая головой. Потом быстро поцеловал его и крепко сжал в объятьях, прежде чем отпустить. - Хорошо, одевайся тогда, - он подал ему одежду и сам поднял свою рубашку, одеваясь и глядя на него искоса, всё ещё улыбаясь, как сытый кот. Сейчас ему абсолютно не хотелось думать, куда это всё приведёт. Каким-то образом это произошло, а значит, так угодно судьбе, и будь что будет. Никита аккуратно спустился с парты, чувствуя уже знакомое жжение между ягодиц, а по ногам тут же тонкими струйками потекла сперма, заставляя парня поморщиться. Он осмотрел кабинет на наличие какой-нибудь тряпки, чтобы не пачкать джинсы. Но как назло ничего не находилось и парень сдался, натягивая штаны на влажное тело. Рубашку он застегивал тщательно и очень медленно, руки не слушались, и сначала он вообще попадал не в те петельки, но через пару минут сообразил и застегнул нормально. - Я готов, - сказал он, решив проблемы с вещью и пригладив взъерошенные волосы. Котов кинул взгляд в окно, за которым уже стемнело, и кабинет прекрасно отражался в свете дневных ламп. Парень пригляделся и глубоко вздохнул, успокаиваясь, ибо по раскрасневшимся щекам, припухлым от поцелуев губам и парой засосов на шее по нему сразу можно было сказать, чем он занимался. Впрочем, возможно Никита ошибался, потому что как раз-таки знал, чем занимался. Передернув плечами и мысленно махнув рукой, парень пошел к двери и открыл ее, оглядываясь: - Надеюсь, мы никого не встретим. Владимир Степанович проследил за его взглядом и увидел их отражения, посмотрел на себя и усмехнулся, переводя взгляд, но тут же вернул его обратно, сощурившись и приглядываясь к странным тёмным пятнам на шее. Он провёл по ним рукой, пытаясь стереть, но ничего не получилось, так что он подошел к окну поближе, по пути беря с преподавательского стола очки и одевая их. - Котов! - пророкотал Мироненко, опознав в бурых пятнах засосы на шее. - Ты в своём уме? Как я теперь на работу буду ходить?! Ярости в его голосе не было, скорее, напускная преподавательская строгость. На самом деле, где-то в глубине души ему даже нравилось, это напоминало о бесшабашной молодости и сумасшедшей страсти, которую Никита в нём пробудил и заставлял почувствовать. Он покачал головой и пробурчал, заправляя рубашку в штаны: - Придурок, честное слово... - он не сдержался и улыбнулся, подходя к парню и отвешивая подзатыльник. Найдя ключ он прижал палец к губам, запоздало вспомнив, где они находятся. - Да ладно вам, - легкомысленно отмахнулся Никита, почесывая ушибленный затылок,- Теперь все будут думать, что у вас есть личная жизнь, что вы не монах. А вот мне придётся завтра объяснять, почему я не пришел к Костиной, да еще и красуюсь с засосами на шее, - парень дотронулся до пятен на шее, думая, что любопытная Анечка с него точно не слезет, как самая главная сплетница потока, если не всего университета. Как же, у Котова Никиты, обычно аккуратного и не пускающего никого за завесу тайны личной жизни, появились засосы, которые сейчас даже шарфом или водолазкой не прикроешь, потому что в сентябре их носить как-то жарковато. Запоздало пришло в голову, что завтра еще он появится в университете в той же одежде, что и сегодня… Костина точно с ума сойдет от недостатка информации. Они уже вышли из кабинета и направлялись к лестнице и Никита внутренне радовался, что пока никто им не попался, потому что если растрепанный вид и можно хоть как-то объяснить, а вот плавную походку от бедра из-за того, что ходить было достаточно неприятно, объяснить было уже намного сложнее. Мироненко шел, сжимая в руке портфель, озирался украдкой и шепотом его вычитывал: - Ты студент, с тобой всё понятно, ты можешь хоть с трусами на голове прийти, никто тебе ничего не скажет, только пожурят в крайнем случае. А мне могут выговор написать, что мне теперь делать? - шепот свистящим эхом разлетался по непривычно пустым и тёмным коридорам, и из-за очередного угла послышалось жестяное дребезжание. Философ среагировал мгновенно, выставив в бок руку и останавливая Никиту поперёк груди. - Стой здесь, это уборщица, скорее всего. Я её отвлеку разговором, а ты выходи и жди меня возле входа. Он глянул на него, улыбнулся и качнул головой, чувствуя себя нашкодившим подростком, а потом вышел в холл. - Антонина Егоровна, здравствуйте! - услышал Никита из-за угла. - Вы что это так поздно здесь делаете? - Ой, Вовочка, совсем подагра гадская замучила, по полсантиметра убираю этот растреклятый пол, - причитал в ответ старушечий голос. Никита только кивнул. А потом хмыкнул, услышав «Вовочка», кусая губы, чтобы не расхохотаться в голос. Как-то до этого ему в голову не приходило, что Владимир Степанович и правда Вовочка, да и сейчас ему это казалось немного диким: ну какой из этого взрослого мужика, который ведет нужные лекции, Вовочка? Думая об этом, Котов прошмыгнул мимо разговорившейся уборщицы, не задерживаясь для того, чтобы поздороваться. Во-первых, он ее впервые в жизни видел, во-вторых, незачем было давать еще один повод для подзатыльника. К выходу, так к выходу. Парень вышел на улицу и отошел на несколько метров от здания университета, доставая одновременно из сумки пачку сигарет. Пока Антонина Егоровна развлекалась разговорами и занимала ими философа, можно было и покурить. Что-то подсказывало Котову, что при Владимире Степановиче лучше этого не делать. То ли паранойя, то ли интуиция. Боковым зрением Мироненко видел, как прошмыгнул Никита, и постарался переместиться так, чтобы Егоровна ничего не увидела, потому что старая перечница была той ещё сплетницей. - ... и так и не привезла мне внуков, представляешь? - закончила очередной ненужный трёп женщина, сощурилась и указала пальцем на шею философа. - Ой, а что это у тебя за синяки ужасные, Вова? Кстати о сплетнях. Мужчина быстро прикрыл их ладонью, не давая ей рассмотреть отметины и натужно улыбаясь. - Да это... Лорд, собака моя, в порыве страсти вчера на прогулке лапой задела, - "минус тысяча за неправдоподобное вранье, Мироненко" - сам себе сказал Вова, надеясь только на подслеповатость старушки. - Ой, вот это она монстр у тебя, а моя малюсенькая Мотя даже если гарцевать на тебе будет - и следа не останется! - слава Богу, перешла на другую ветку разговора она. Ещё какое-то время Владимир Степанович слушал её, деликатно поглядывая то на двери, то на часы, а потом, наконец-то, распрощался и вышел. Подходя быстро к Никите и закатывая глаза, запоздало смутился: - Извини, она такая словоохотливая... - он принюхался и нахмурился. - Ты что, куришь? Никите было скучно просто стоять, он уже успел проверить все социальные сети, выйдя в интернет с телефона, и подкурить вторую сигарету, как услышал голос философа. Только подожженную сигарету он незаметно выкинул, просто выпустив из пальцев, а в следующий момент наступил на нее кедом, чтобы глаза не мозолила. - Иногда, - пожал Котов плечами и кристально честными глазами смотря на преподавателя. Курил он лет с четырнадцати, но не вываливать же правду так сразу. Тем более, судя по изменившемуся тону, парень понял, что курение никак не входит в число привлекательных черт для Владимира Степановича. - Мы поедем или дальше будем стоять под окнами всего универа? – сменил тему Никита. - Тогда можно сразу пойти и рассказать этой…ну, которая Вовочкой тебя называет, - тут он не выдержал и все равно прыснул со смеху. Мироненко сам не удержался и тоже засмеялся, так заразительно ржал Никита, потом уже в который раз качнул головой. - Укоротить бы твой язык сантиметров на 10... - протянул мечтательно, - пойдём, у меня машина на стоянке. Они быстро пошли к стоянке, а Владимир Степанович всё говорил: - А что тут такого? Женщина вдвое старше меня, не будет же она на "вы" и шепотом со мной общаться... Он пошарил в сумке и извлёк оттуда ключи, нажал на кнопочку, и где-то справа весело мигнула фарами старая, но натёртая до блеска «Чайка». - Ну, не Вовочка же! - Котов шел за преподавателем и все еще посмеивался. - Не тянешь ты на Вовочку. - Никита резко замолчал, понимая, что перешел на «ты» и осознал это только сейчас. Он бросил задумчивый взгляд на Владимира Степановича, поджимая губы, но, кажется, тот тоже до сих пор не понял этого переворота в общении. Вообще-то, парня это полностью устраивало. Ну, не будешь же ты общаться официально с человеком, с которым занимался сексом и которого сам провоцировал на него, и у которого собираешься ночевать… Хотя, в этом «вы» была некая прелесть, которая немного заводила от того, что они, грубо говоря, нарушают некоторые запреты. По крайне мере, в деканате точно не одобрят подобных отношения, с учетом того, что оба партнеры отнюдь не противоположного пола. Никита тряхнул головой, решая пока об этом не думать и так далеко не заглядывать. Кто знает что там дальше будет…Котов сел в машину, хлопнув дверью, и бросил свою сумку на заднее сиденье, а потом оглядел и приборную панель, и сам салон. - А неплохая тачка… Для любителей ретро, - хмыкнул он, откидываясь на спинку мягкого сиденья. - Впрочем, наверное, во времена твоей молодости она считалась новой моделью, - не упустил случая подковырнуть философа парень. Философ глянул на него, поджимая губы и пытаясь скрыть улыбку. - Эта машина - моя ровесница. И я требую к ней уважения, - он слегка приподнял брови и покивал в подтверждение своих слов, - хотя ты, кажется, вообще не понимаешь, что это значит... Мироненко повернул ключ в замке зажигания, и машина отозвалась мягким утробным урчанием. - Подумать только, соблазнить преподавателя! - сокрушался философ, улыбаясь уголком губ и качая головой. - Совершенно невинного, можно сказать девственного доцента!.. Никакого уважения к институту образования!.. - он даже языком цокнул, хотя сам уже откровенно потешался. Никита даже рот от возмущения открыл, потом захлопнул его и снова открыл: - Соблазнил?! Я?! - в праведном гневе воскликнул он. - Да кто мне втирал про латентность, секс и прочую хрень, а потом еще коньяк наливал?! Да и вообще, кто из нас еще девственник, - пробурчал он в конце. Последнюю фразу он сказал в пылу возмущения, так никогда бы в жизни не признался в своей неопытности в этой стороне сексуальных отношений. Парень сложил руки на груди, хмуро глядя в окно. А потом все-таки продолжил: - Меня отымели, а я еще и виноват. Ну и логика у вас, Владимир Степанович. Не тот предмет вы решили преподавать, вы со своей логикой разберитесь, прежде чем ее кому-то объяснять. Тут уже Вова не выдержал и рассмеялся громко, во всю глотку, глядя украдкой на обиженную физиономию парня. - Вот попробуй теперь, как мне вечно твои подколки терпеть. У твоего ехидства ж нет границ!.. - он улыбнулся ему быстро, стараясь не отвлекаться от дороги, ибо предстоял сложный поворот. - Ты первый начал, вспомни? Угрожал мне тем, что пойдёшь и всё расскажешь... - он вспомнил, как это было, и почувствовал, как всё тело обдало жаром. - Ладно, извини, - вдруг посерьёзнел он, понимая, что натворил. Да уж, недолго ему удалось скрываться от угрызений совести. Он прикусил губу со стороны и нахмурился, выворачивая руль влево. - А вы не хотели мне ставить зачет, было уже поздно, а шестая пересдача ничего не дала бы, - Никита в силу своей эмоциональности был довольно отходчивым и долго обижаться ему не приходилось. - Я пошел на отчаянный шаг, да и кто ж знал, что все окажется именно так, - он пожал плечами. - Тем более я все равно бы не пошел к ректору. Доносы не мой профиль. Котов повернулся к Владимиру Степановичу и увидел его помрачневшее лицо. Чуть подумав, парень дотронулся до его руки и улыбнулся: - Да ладно тебе. Все же хорошо вышло, всех все устраивает, - он убрал руку и снова уставился в окно. - И, надеюсь, оценка на экзамене у меня будет без всяких пересдач, по блату, - парень прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Он снова подразнивал преподавателя, ну, не мог он по-другому. Мироненко только хмыкнул довольно хмуро и ничего не ответил. "Конечно, всех всё устраивает. Особенно твоих родителей, ректора, твоих сокурсников, общественность... Всех и всё устраивает" - думал про себя преподаватель, но делиться своими мыслями не стал. Котов, конечно, не любил философию и иже с ней, но дураком не был. Тем более, отношение к однополым союзам в нашей стране было достаточно однозначным. - Да уж, кто знал, что так получится... - он снова повернул, теперь уже заезжая во двор своего дома. Правда, сейчас эта затея, которая казалась ему светлым лучиком в аудитории университета, теперь уже не казалась такой блестящей. Он припарковался напротив гаража. - Выходи, я поставлю машину. Там внутри негде развернуться, - он посмотрел на него и грустно улыбнулся, отмечая, какой же, всё-таки, красивый парень. Никита послушно вышел из машины, задумываясь о том, что изменения в настроении мужчины ему не совсем понятны. Парень не понимал, зачем сейчас-то парится? Раз и он, и Владимир Степанович вполне удовлетворены сложившимся положением и даже получают от него максимум удовольствия, зачем переживать сейчас? Полгода метаний не хватило, что ли? Котов хмурил брови, пытаясь понять эмоциональный настрой философа и как-то во всем этом разобраться, но пока никакой ниточки, развязывающей клубок, не находил. Для него сейчас и клубка-то не было, все предельно ясно… Философ открыл гараж, завёл туда машину и вышел, тщательно закрывая навесной замок. Вздохнул глубоко прохладный сентябрьский воздух и глянул на ясное звёздное небо. - Вот за что я люблю свой район - так это за отсутствие облачности, - он ткнул пальцем наверх, привлекая внимание парня, и пока тот задрал голову, подлетел к нему, обнял и приподнял, прижимаясь губами к губам и улыбаясь. - Ты прав. К чертям всё... - прошептал ему на ухо и снова поцеловал, поставив на землю. - Пойдём, вон тот дом, третий подъезд, - он указал на обычную пятиэтажку, выкрашенную в рыжий цвет. Поцелуй был внезапный и такой…невинный, что ли, но от этого почему-то казался гораздо интимнее, чем то, что они делали до этого. Никите даже показалось, что он покраснел, но понадеялся, что действительно показалось. А вообще все было похоже на какую-то сцену из дешевого бульварного романа: звездное небо, пустой двор и поцелуи первоклашек. До дома они шли молча, поднимались, впрочем, тоже. Только когда дверь отворилась, Котов услышал лай и на секунду отпрянул от двери от неожиданности, но опомниться ему не дали – на него бросилась собака, причем сначала парень решил, что она его загрызть попытается, но пес просто лизнул его в руку, а потом вообще прыгнул, едва не повалив. Никита рефлекторно погладил пса по голове, не опасаясь за сохранность руки, так как уже понял, что собака опасности особой не представляет. - Даже подумать не мог, что у тебя есть собака, - протянул он, пытаясь отделаться от слишком любвеобильного животного. Нет, он любил собак, но не любил, когда те норовили облизать все лицо. - Лорд, угомонись! Я кому сказал! - гаркнул философ, но Лорду, кажется, было абсолютно всё равно - пришли же гости! Владимир Степанович как-то неловко улыбнулся, как бы извиняясь за свою собаку, и попытался оттеснить его ногой куда-то в сторону. - Всё лучше, чем жить самому... Кто-то встречает, стаскивает с утра с постели, о ком-то заботишься... - он разулся, наступая носком одной ноги на пятку туфли другой, и в носках прошел дальше в квартиру, которая состояла из длинного коридора, который завершался неприметной дверью. По бокам тоже было по две двери, и Владимир Степанович прошел в крайнюю левую, продолжая говорить оттуда. - Лорд позволяет мне помнить о том, что я человек и что я всё ещё жив, - послышалось, как доцент хмыкнул, и тут же высунулась его голова, - чего стоишь? Проходи сюда, на кухню. Коридор был оббит старинными деревянными панелями светлого дерева, а на полу лежал начищенный до блеска паркет на тон темнее. Высоченные потолки и тусклое освещение коридора создавали впечатление, словно ты зашел в квартиру другого столетия. Никита хмыкнул, но не стал проезжаться по теме пафосных философских речей. Ему их было не дано оценить. Зато он с интересом осматривал обстановку и интерьер, немного щурясь из-за слабого освещения, но сам уже медленно продвигался на голос преподавателя и зашел на кухню, снова щурясь, теперь уже от яркого света. - У тебя довольно…необычно, - подобрал нужное слово Котов, отпихивая собачью морду, которая все еще лезла под руку. Кухня хоть и была современной, все равно в ней не было того налета 21 века, что, например, просто-таки кричал в квартире Никита: его мать была помешана на кухонной технике, современной мебели стиля «хай-тек», поэтому вот в таких квартирах парень чувствовал себя немного странно, будто бы к бабушке в гости приехал. Котов облокотился на косяк, потом все-таки решился на просьбу, надеясь, что его поймут правильно, без всякого скрытого смысла: - Я в душ схожу, ладно? - Да, конечно, - тут же отозвался Мироненко, который уже извлек из холодильника продукты и явно собирался что-то готовить. Он бросил в мойку под струю воды морковь, встряхнул руки с закатанными по локоть рукавами рубашки, и вышел из кухни, идя к двери напротив, открывая её и зажигая там свет. - Вот ванна, туалет тут, - указал он на ту дверь, которая была между кухней и ванной комнатой, смотрела прямо на входную, - чистое полотенце я сейчас принесу, - он ушел в другую комнату, предоставляя Никите рассмотреть блестящую ванную, отделанную тёмно-синим кафелем под мрамор, практически чёрным, что ещё более явственно выделялось на фоне белоснежной ванной и стиральной машинки со стоящей рядом корзиной для белья. А перед ванной лежал очень милый коврик, который никак не вписывался в интерьер - в форме смешной человеческой стопы и с надписью "foot". Никита облегченно вздохнул, застывая на пороге ванной комнаты в ожидании полотенца. Он с еще большим интересом осматривал пространство вокруг, а когда Владимир Степанович принес полотенце, он закрыл дверь на щеколду, повесил на крючок полотенце и полез по всяким немногочисленным бутылькам. Все та же Аня рассказывала ему как-то, что содержимое ванной комнаты отражает лучше всего привычки и вкусы человека. А ей в этом плане можно было верить, как-никак будущий психолог. Котов открыл первый флакон с гелем для душа и втянул носом запах, с легким довольством распознал запах: цитруса, потом взял другой флакон в руки, но это был всего лишь обычный шампунь, как говориться, for men. В шкафу над раковиной обнаружились два флакона одеколона, бритва и пачка лезвий, и какие-то мелочевки типа зубной пасты и щетки. Ничего сверхъестественного, парень даже испытал какое-то разочарование, но потом все-таки включил воду, решив, что подозрительно будет торчать в ванне так долго, а шума воды слышно не будет. Поставив пену для бритья обратно, он полез в саму ванну, быстро раздевшись. Искупался он быстро, ему хватило минут пять, не больше. А вот потом, уже обмотав полотенце вокруг бедер, он смотрел на свою одежду с легким неудовольствием. Одевать грязные джинсы не хотелось, парень вообще засунул их в стиральную машину, подумав, отправил туда и рубашку с бельем. И из ванной вышел все в том же полотенце. - Дашь мне что-нибудь из одежды? И мои вещи постирать надо, завтра в них же в универ идти, - сказал он, заходя на кухню. Но на кухне никого не оказалось, всё также текла вода из крана, но теперь там размораживалось мясо, а рядом стояла миска с чистыми луковицами и морковью. На плите стоял чайник, подогреваясь, и шум воды и лёгкое шипение газа - были единственными звуками в квартире. Никита удивлено хлопнул глазами, застав на кухне отсутствие хоть какого-то присутствия. Обнаружив, что и собака не носится по дому, парень пожал плечами, придя к выводу, что хозяин квартиры ушел гулять с питомцем. Котов же пошел на исследование обители философа, правда, сначала взял со стола из вазочки горсть крекеров, потому что есть хотелось до невозможности. Весело похрустывая печеньем, парень вышел в коридор и остановился, думая какую дверь ему открыть, припоминая объяснения Владимира Степановича. Он потянулся свободной от крекеров рукой к ручке одной из дверей и сразу же понял, что в этой комнате преподаватель спит: там стояла кровать, к слову разобранная, в углу был шкаф, к которому Котов и направился, решив, что стоит сначала одеться, прежде чем разгуливать по чужой квартире. Парень открыл дверцы, придирчиво оглядел костюмы, висящие на вешалках, и открыл другую дверцу. Там одежда была сложена на полках, и можно было рассмотреть и что-то менее формальное. Никита вытащил из аккуратно сложенной стопки штаны, которые, когда он их одел, швырнув полотенце на кровать, но оно не долетело и упало на пол, оказались чуть-чуть великоваты, но терпимо. Утопать в шмотках не приходилось и Котов, проигнорировав полотенце, пошел в следующую комнату, минуя коридор. Та оказалась гостиной и первое, что привлекло внимание парня – это огромный телевизор. Мать с отцом не так давно присматривали подобный, но решили купить более бюджетный вариант. - А неплохо преподы зарабатывают, - присвистнул Котов. Вообще вся обстановка в квартире была очень шикарной для обыкновенной преподавательской зарплаты, что заставляло задуматься, но парня отвлек свист чайника с кухне и он бросился туда. Как только выключился чайник, послышался звук открываемой двери, а затем цокот собачьих лап по паркету. - Стоять, Лорд! Лапы кто будет вытирать? Вот неугомонная псина, - послышалась возня, сопение и игривое рычание, - стой, кому сказал! - на несколько секунд всё стихло, а потом послышался снова цокот и сопение, которое продвигалось по квартире. Мироненко отметил раскрытые двери и в очередной раз хмыкнул: Никита точно не принадлежал к тому числу людей, которые будут скромно дожидаться в уголке комнаты. Он зашел в спальню и первым делом увидел полотенце, брошенное на пол, поднял его и вышел, заглядывая в гостиную, но и там не обнаружив парня. Наконец, он зашел на кухню, всё ещё держа полотенце в руках, и глядя на то, как полуобнаженный Никита в его штанах и с мокрыми волосами заваривает чай. На секунду у преподавателя перехватило дыхание, но он сглотнул и прохрипел: - О, я вижу, ты нашел, во что одеться... Никита слышал перемещения по квартире, но с горячим чайников в руке идти навстречу хотелось в последнюю очередь. Тем более, что философ уже и сам пришел на кухню. Котов обернулся и послал преподавателю улыбку: - Да, мои вещи в стиральной машине. Завтра нужны чистыми, в них же идти на учебу, - он поставил чайник обратно на плиту и достал из шкафа две кружки. Осмотреть все он уже успел, поэтому немного ориентировался, где что лежит. Через минуту те самые две кружки уже дымились с чаем на столе, а Никита снова жевал крекеры, сидя на стуле в позе лотоса. Владимир Степанович пошел в ванную, кинув полотенце вместе с вещами Никиты в стиральную машину и включив её, а затем вернулся. Посмотрел на жующего Никиту и улыбнулся уголком губ. - Я сейчас плов приготовлю, подождал бы уже... Голодный? - он и сам чувствовал, что проголодался - всё же, физические упражнения подобного характера изрядно изматывают - а потом сам взял крекер и снова принялся за готовку: стал разделывать мясо на доске. Неугомонный Лорд сначала суетливо крутился рядом, а потом уселся подле ног хозяина, преданно глядя в глаза, чтобы выпросить еду. - Лорд, если ты будешь жрать столько, сколько хочешь, мне придётся выделить тебе отдельную комнату, так как в другие ты просто не будешь помещаться. Собака привстала и нетерпеливо переступила с одной лапы на другую, думая, что сейчас дадут угощение, но Мироненко был неумолим. - А твои родители не будут волноваться, что ты не ночуешь дома? Никита наблюдал за действиями преподавателя, чуть заметно усмехаясь. «Мечта, а не мужчина. И готовит, и животных любит, и сексом отлично занимается» - ехидно пропел парень про себя, делая большой глоток чая. - Родители? Волноваться? - с искренним удивлением спросил он. – Ну, мне же не десять лет, Владимир Степанович, - протянул Котов, опуская ноги на пол и вытягивая их. Он не стал упоминать, что, в принципе, и в десять лет о нем особо никто не волновался. Его мать с отцом предпочитали современный метод воспитания, позволяя ребенку делать все, что угодно, исходя из принципа «запретный плод сладок». Котов поставил локти на стол, подперев ладонями подбородок и продолжил наблюдать за философом. В этом была какая-то ненавязчивая обаятельность: мужчина возле плиты со знанием дела что-то помешивал на сковороде, одновременно резал мясо, и вообще все это было крайне сексуально. Никита даже поймал себя на мысли, что многое бы отдал, гораздо больше, чем уже отдал, он за то, чтобы видеть эту картину. - Знаешь, ты вот на кухне выглядишь гораздо более привлекательным, чем в аудитории, - пропел Котов, не умеющий в принципе держать язык за зубами: если он у него развязывался, то развязывался совсем, несся впереди мыслей. - Не думал в повара податься? Уже в который раз всё их общение Владимир Степанович посмотрел на него исподлобья, как бы с укором, но улыбаясь, потому что нельзя было не улыбаться, когда у тебя на кухне сидит такой прелестный молодой человек с растрёпанными волосами и ехидничает. - Котов, я вот интересуюсь, тебе ещё никто морду не набил за твои язвительные реплики? - он вкинул мясо в казанок, в котором уже шкварчало оливковое масло, и стал промывать рис. - Хоть тебе не десять, но и не 40, и родители несут за тебя ответственность, поэтому я и спросил... Хотя, ты же студент. В любом случае, мне кажется, нужно предупредить... Лорд понял, что хозяин его игнорирует, и решил перейти к категории людей, которая, по его опыту, была намного более сговорчива. Он сначала лёг на пол, уныло положив морду на лапы и театрально вздохнув, не сводя при этом глаз с Никиты. Но тот, почему-то, никак не прореагировал, а потому пёс подполз к нему поближе и повторил свой наполненный вселенской скорбью голодающих Поволжья вздох. Никита глянул на собаку, сжалился над ней и скормил пару крекером. Пока пес облизывал его пальцы, парень задумчиво проговорил: - Позвонить? Ну, раз настаиваешь, - он поднялся со стула, погладил Лорда и скрылся в коридоре, где оставил сумку вместе с телефоном. Достав телефон, он вернулся и показательно набрал номер, но, приложив к уху, сделал сброс, трубку от уха, правда, не отнял. Подождав для порядка несколько секунд, Котов начал частить: - Привет, мам. Я сегодня домой не приду. Понимаешь, тут такое дело, я переспал со своим преподавателем философии, он, кстати, мужчина и теперь я у него в гостях, любуюсь на крайне привлекательную картину. Теперь я тебя понимаю, почему ты любишь, когда отец готовит. Это крайне сексуально. И да, мам, ты мне не звони, потому что мало ли чем мы заниматься будем… Никита не удержался и расхохотался во весь голос, глядя на меняющееся лицо преподавателя. - Шутка, - выдавил он сквозь смех, - ты бы себя видел. Парень швырнул телефон на стол и уже, вмиг став чуть более серьезным, сказал: - Не парься, моим родителям абсолютно все равно где я ночую, главное, чтобы мой труп не принесли к порогу. Папа не рад будет споткнуться об него, - конечно, Котов утрировал, но было так весело смотреть на злящегося философа, что сил остановится не было. Мироненко показалось, что он поседел. Но то, что он был белее мела и потерял связь с реальностью это точно - обиженно зашипел подгорающий лук, и он поспешил снять его с плиты. - Придурок, - в который раз проговорил преподаватель, всё ещё не в силах привыкнуть к своеобразному чувству юмора парня, и обиженно отвернулся, натирая на тёрке морковь. Он несколько секунд помолчал, всё ещё не в силах отойти от шока, и только постепенно до него начал доходить смысл слов студента. Кажется, он назвал его сексуальным. И, кажется, он чем-то там собирается ещё с ним заниматься. Философ густо покраснел, сам толком не понимая, почему, ибо не первый же уже раз, но тут, у себя дома, в его холостяцкой обители всё выглядело совсем иначе. По факту, Котов был единственным человеком, кроме нескольких друзей, которого он пустил в квартиру. Родителей у него не было - отец, отставной генерал, умер, а вслед за ним и мать, не в силах пережить горе, а все бабушки с дедушками жили где-то крайне далеко на севере, да и связь с ними Владимир Степанович не поддерживал. - Не будь таким серьезным, - Никита продолжал веселиться, он подкрался к мужчине сзади и положил руки на плечи. - Потому тебя и не любят многие студенты, что ты вечно мрачный и занудный, - он привстал на носки, чтобы было удобнее дотянуться до уха преподавателя и проникновенно прошептал, едва касаясь губами уха. - И на потенции, слышал, сказывается. После этого он как ни в чем ни бывало вернулся на свой стул, снова поджал ноги и в пару глотков допил чай. Проснувшаяся любовь к подобным играм, так сказать, на грани, прибавляла азарта, но тут Котов решил уже придержать коней. Нарываться в открытую не стоило, да и вообще…. Одного раза в день для не привыкшего к сексу с мужчиной организма вполне достаточно. От шепота и невинных прикосновений рук к плечам всё тело продрало мурашками, и преподаватель зябко поёжился. Чёрте что творилось с его организмом, он реагировал на мальчишку так, словно он был одним большим феромоном, и ничего уже не мог с собой поделать. И это настолько безумно заводило - что он здесь, сейчас, и всё то, что было, и то, что, вероятнее всего, будет, и то, что он сам сейчас готовит, а Никита сидит как у себя дома... Всё это было настолько похоже на сбывшуюся мечту, что он просто-напросто боялся поверить. А оттого и ждал постоянного подвоха и был серьёзен. Наконец, он смешал все ингредиенты с казанке, залил водой и накрыл крышкой, присаживаясь за стол, беря в руки не успевший в сентябрьскую жару остыть чай. - Я не стремлюсь к тому, чтобы меня любили студенты, - "я хочу, чтобы меня любил только один..." - тут же подкинул внутренний голос, и преподаватель чуть было не скривился от отвращения к себе, ибо что ещё за слащавые нотки? - Я стремлюсь к тому, чтобы они знали и понимали тот предмет, который я читаю. Лорд, кажется, удовлетворился сворованными крекерами и в знак признательности улёгся возле табуретки Никиты, прикрыв глаза и делая вид, что спит. Котову совершенно не нравилась такая реакция, преподаватель был слишком спокойным, и это немного разочаровывало и заставляло включаться в собственную игру дальше, не смотря на то, что, кажется, играл он один. Парень со скучающим видом поглядел в лицо Владимира Степановича и протянул: - Вот опять вы про свои занятия. Я же вам еще полгода назад сказал, что они скучные, - он показательно потянулся, делая вид, что зевает. - Вот если бы вы придумывали какие-нибудь игры, которые могут заинтересовать аудиторию, то я бы, наверное, даже пару раз и появился. А так тупо писать непонятные слова… зачем терять зря время? Действительно, зачем его зря терять. Никита, растягивая губы в улыбке, опустил одну ногу и протянул ее под стол, будто бы невзначай провел по ноге философа босой ступней, а потом подцепил брюки пальцами и чуть приподнял, касаясь уже обнаженной кожи. Но всего лишь на мгновение, через которое ступня исчезла, Котов притянул ногу обратно и невинно стал жевать крекеры, обдумывая вообще то, что с ним творится. Он никогда не был настолько похотливым и никогда не сводил все к сексу, а тут постоянно хотелось подразнить Владимира Степановича. Владимир Степанович, в свою очередь, был близок к тому, чтобы сорваться. Нет, парень явно нарывался, но столько можно ж трахаться-то!.. Поэтому мужчина глубоко вздохнул, прикрыл глаза, и потёр лоб, облизывая губу и вспоминая все концентрирующие и успокаивающие мантры, которые знал из восточной философии. Но организм-то не проведёшь. - Если бы ты, Котов, ходил на практические занятия, ты бы знал, что мы проводили и тренинги по восточной философии, где использовали некоторые элементы йоги, чтобы лучше понять их, и дискуссии в форме круглого стола, где каждый высказывал своё понимание таких понятий как судьба, фатум и отношение к экзистенциальной, гештальт-философии... - голос его снова слегка подёрнулся хрипотцой, и ему стоило просто нечеловеческих усилий, чтобы не отвечать на заигрывания парня. Ох, как же хотелось. Никита сделал очень заинтересованное лицо, кивая в такт словам. Потом почесал затылок и встал со своего места, снова возвращаясь в коридор. Организму требовался никотин, и Котов не собирался себе в этом отказывать. Тем более, что час назад Владимир Степанович никак не отреагировал на пагубную привычку студента, поэтому опасаться какой-то там негативной реакции парень не стал. Он вытряхнул из сумки пачку сигарет и пошел на балкон, через спальню. Дверь туда он заприметил еще во время исследований. Парень прикрыл за собой дверь и щелкнул зажигалкой. Блаженно прикрывая глаза. Да, сигареты определенно помогали унять быстрый поток мыслей, которые бросались из крайности в крайность. Котов оперся на перила и посмотрел вниз, выдыхая дым. Вид бы, конечно, не слишком примечательный. С его четырнадцатого этажа новостройки можно было хоть фотосессии проводить на фоне пейзажа. Сигарета была докурена быстро, и парень вернулся в квартиру, задержавшись на улице всего на минуту, чтобы немного проветрится. И только тогда пошел на кухню, предвкушая поесть уже что-то более явственное, чем крекеры. - Так что там про ваш круглый стол? - спросил он, заходя на кухню и наклоняясь к преподавателю. Не слишком близко, но достаточно для того, чтобы он мог почувствовать его дыхание. - Надеюсь, вы были Артуром? - Ооо, я смотрю, с историей у нас всё намного лучше обстоит, - всё, это было последней каплей. Владимир Степанович перехватил стоящего рядом парня, дёрнул его за руку и повалил на себя, ловко провернув и усадив на колени. - Неужели ты в детстве мечтал побеждать драконом, совершать подвиги во имя дамы сердца?.. - буквально ворковал Владимир Степанович, наклоняя парня и почти касаясь его губ, но только почти. Наконец, глядя проникновенно ему в глаза, он облизался, слегка задев и его губы, и также резко, как усадил, поднял его с колен и поднялся сам. Плов уже оказался готов, а потому он разложил его по тарелкам и поставил на стол, забыв про прибор для гостя, как часто случается с теми, кто никогда не принимает гостей. Никита сначала потянулся к тарелке, а потом понял, что вилки для него-то и нет. - Да, Владимир Степанович, логика точно не ваш предмет, - парень встал и наугад открыл один из ящиков. Интуиция его не подвела, и он достал столовые приборы. Котов ел быстро, так как действительно проголодался, а крекеры были не слишком сытными. Поэтому через пять минут он уже отставил от себя пустую тарелку и широко зевнул, потягиваясь. - Знаете... Я спать, - он еще раз зевнул, даже не подумав прикрыть рот рукой. Сказал — сделал. Никита, даже не удосужившись поставить тарелку в раковину, пошел уже по знакомой дороге в спальню и раздевался на ходу, оставляя преподавательские штаны в коридоре. Забравшись под простынь, парень вытянулся на кровати по диагонали, как обычно, ибо спать с кем-то не привык и практически тут же отключился, успев подумать, что будильник он не завел. Но ведь философ об этом позаботится? Владимир Степанович даже опешил от такого поведения, поставил тарелки в раковину и собирался было их помыть, но понял, то сам чертовски устал за этот день. Он тоже зевнул, потёр глаза и направился в спальню, недовольно отмечая разбросанные вещи, но не в силах ворчать или наводить порядки. Он бесцеремонно подвинул парня и улёгся рядом, глубок вздыхая и расслабляясь, наконец. Повернувшись набок, преподаватель заснул практически мгновенно.А я иду и от счастья кричу я И еще шаг и влечу я Еще миг и взлечу я Начало века - Люди не летают