Шепот ветра

Так, давайте разберемся! Если человек умирает, то перестает, вообще, что-либо чувствовать. Я прав? Тогда какого черта я слышу это пищание? И как объяснить то, что боль притупилась? И почему я чувствую, как что-то гладкое узкое и холодное походит через мою переносицу? Откуда взялось ощущение того, что я лежу на чем-то жестковатом? И самое главное: с какого перепуга я все еще люблю Виолетту?! Виолетта… Это имя отозвалось в моем сердце волнением… Одну минутку! В моем сердце?! Да, оно все еще бьется! Бьется для Виолетты и продолжает тянуться к ней! И еще, я дышу. Да, точно! И дышу тоже для нее одной. Черт возьми, да я жив! Однозначно! И почему я, вообще, решил, что мне крышка?! Пума оставила лишь три раны, и всего две из них серьезные. А в жизни мне случалось и похуже травмы получать. И что, собственно, сейчас произошло?! У меня всего какая-то пара царапин, а я тут развел, понимаешь, трагедию! Ромео недоделанный… Так, ладно, сейчас нужно открыть глаза… А, черт, до чего яркое освещение! И запах медикаментов в нос бьет. Фу, гадость! Что ж, других вариантов у меня все равно нет. Нужно дать знать другим, что со мной все в порядке. Я проморгал ослепление и огляделся. Судя по всему, это была больничная палата. Да уж, весело… Умереть-то я – не умер, а вот в больницу угодил! Белые стены неприятно отражали свет из большого окна по правую сторону от меня. Сам же я лежал на жесткой кровати, опутанный проводами, как новогодняя елка. Напротив этой самой кровати находилась полупрозрачная дверь. Я видел сквозь нее расплывчатые силуэты прохожих. Тут мой взгляд упал на диванчик, который стоял у левой стены, и я невольно улыбнулся. На этом диванчике дремал Герман Кастильо. И, наверное, он уже давно спал, потому что мне пришлось несколько раз его окликнуть прежде, чем глаза друга моей мамы открылись. - Федерико! – воскликнул он, потягиваясь. – Слава богу! Мы тут уже все на свете передумали! Как ты? - Нормально, - ответил я, - но еще одно такое сражение… - Понял, - кивнул Герман. – Ладно, я сейчас пойду, позвоню Аврелии и позову доктора. - А остальные-то где? – спросил я. – Им что, наплевать? - Но-но-но! – осадил меня Герман, хоть и смотрел на слишком сурово. – Скажи «спасибо», что Виолетта тебя не слышит! Она бы тебе устроила… Между прочим, ты почти сутки не приходил в себя! - Сколько?! – опешил я. Да, вот это меня поцарапала кошечка! Фредди Крюгер клыкастый! - Сутки, - невозмутимо повторил Герман. – Тебе делали переливание крови, обрабатывали раны… В общем, через пару неделек будешь, как огурчик! А Виолетту я, между прочим, еле уговорил поехать с Ромальо домой поспать и привести себя в порядок всего полчаса назад. Она, за все это время, глаз не сомкнула! А ты говоришь, наплевать… - Молчу, молчу! – успокоил его я. - Вот и молчи, - кивнул тот. – И знаешь, что? Глядя на то, как моя дочь, бледная, как смерть, сидит рядом с тобой, не желая отходить даже на секунду, я мог бы и забрать назад свои слова по поводу ваших… м-м… возможных отношений. Мог. Но ты поступил настолько смело и благородно… В общем, я лишний раз убедился, что могу быть спокоен, пока Виолетта с тобой. - Но она не со мной, - вздохнул я, пытаясь не пускать надежду в сердце. – И вряд ли когда-нибудь будет. Мне все же не до конца удалось скрыть нотку боли в голосе. Конечно, тревога подруги меня тронула, но, черт возьми, как больно осознавать, что она беспокоится лишь за нашу дружбу… - Я не о том, - мягко возразил Герман. – Просто, пока вы всюду вместе, мне можно не опасаться за дочь. Она в надежных руках. Хотя, признаться, я бы и против ваших романтических отношений не возражал. Ты ведь знаешь об этом? - Знаю, - простонал я. – Но легче мне от этого не становится. Ведь Виолетта меня все равно не любит! - Ты уверен? – улыбнулся Герман. Но с меня уже хватило мучений. Друг моей мамы пытался внушить мне надежду. А я только-только уничтожил все ее ростки в своей душе. И кому, как не мне, знать, до какой степени бывает больно, когда твои надежды разбиваются, словно фарфоровая чашка, упавшая на бетонный пол. - О, пожалуйста, Герман! – взмолился я, зажмурившись. – Пожалуйста! Вы пытаетесь меня поддержать, и это похвально. Но вы же внушаете мне напрасные надежды! Совершенно пустые, между прочим! А от этого мне, со временем, будет куда больнее, чем сейчас! - Да что же ты накручиваешь себя?! – рассмеялся Герман. – Неужели все так невозможно?! Неуже… - О, боже, хватит! – застонал я. – Умоляю! - Хорошо, хорошо! – поспешно отступил мамин друг. – Молчу. И все же, Федерико, подумай об этом. - Герман, пожалуйста! – не унимался я. - Ладно, ладно, - вздохнул тот. – Пойду, позвоню Аврелии. Она же там с ума сходит. Я отправил ее домой рано утром. С этими словами, он вышел за дверь. Я же дождался, пока Герман скроется из виду, и лишь тогда негромко застонал. Тревожила меня не боль. Вернее сказать, боль, но не физическая, а душевная. Непонятно почему, но от слов маминого друга мне стало хуже. Вроде бы, он и не сказал ничего такого, а все равно, как представлю, что буду чувствовать потом, если сейчас впущу в свое сердце хоть малейший росток надежды… Бр! Даже думать об этом боюсь! А что со мной будет, если Виолетта простит Леона? Хотя, это вряд ли. Зная ее, могу смело сказать: прощения ему не будет. Но что, если Виолетта найдет кого-нибудь еще? Ну, точнее говоря, если ее влюбит в себя еще какой-нибудь красавчик? Что тогда будет со мной? Наверное, я попытаюсь убить в себе все чувства и тоже начну с кем-то встречаться. Конечно, будет больно. Невыносимо больно. Однако я это сделаю. Ради Виолетты. Герман вернулся через пару минут, вместе с женщиной в белом халате. Она была пухленькой и достаточно миловидной для своих лет (в районе сорока). - Ну, как наш юный герой? – тепло улыбнулась женщина. – В одиночку броситься на пуму – это тебе не шутки, правда? Я – твой лечащий врач. Можешь называть меня Джулианной. - Очень приятно, - кивнул я. - Что ж, давай посмотрим, как поживают твои боевые раны, - решила женщина. – Думаю, будет лучше, если ты сядешь. Она отсоединила все провода и помогла мне подняться. Герман стоял неподалеку, готовый в любой момент подхватить меня, если я вдруг начну падать. - Кстати, Герман, - спохватился я, пока Джулианна разматывала бинты, - вы позвонили маме? - Да, конечно, - ответил тот. – Она приедет через полчаса. А чуть позже Ромальо привезет Виолетту. Побудешь без нее какое-то время? - Конечно, ей ведь необходимо отдохнуть, - фыркнул я. Мне, конечно, совсем не улыбалась перспективка провести остаток дня без Виолетты. Но какое значение имеют мои чувства, когда речь заходит о ней. Тут разговор прервался, потому что Герман увидел следы зубов пумы на моей руке. Это, и вправду, было страшное зрелище. Множество ран по сантиметру глубиной каждая, не говоря уже про клыки… - Тебе повезло, что пума попалась не совсем взрослая, - констатировала Джулианна, внимательно изучая рану. – Иначе, ты мог бы, вообще, остаться без руки. - А я смогу играть на музыкальных инструментах, - занервничал я. – Ну, знаете, гитара, клавишные… - Да, если будешь постепенно разрабатывать руку, - кивнула доктор.- Только не слишком себя нагружай, хорошо? - Не волнуйтесь, - встрял Герман. – Я попрошу свою дочь присмотреть за этим. Она тоже занимается музыкой, а еще – любит его. - Эй! – возмутился я, с ужасом ощутив горячую волну крови, хлестнувшей по щекам. Герман, да и Джулианна, разом фыркнули. Друг моей мамы хлопнул меня по спине и ободряюще добавил: - Я шучу! Однако это показалось мне не столько забавным, сколько жестоким. Герман снова пытался дать мне надежду, но я-то знаю, что мне нельзя впускать ее в сердце. Еще одной такой боли мне не пережить. Кстати, о боли. Джулианна размотала рану на моей груди, и у нас с Германом разом отпали челюсти. Всю мою грудную клетку рассекали три широких и глубоких пореза. Будь я проклят, если не останется шрамов! Уж во всяком случае, от среднего когтя – однозначно. Когда же Джулианна освободила от бинтов мое предплечье, я невольно облегченно вздохнул. Когти пумы лишь слегка задели этот участок, что, в сравнении с другими травмами, было не так уж плохо. - Что ж, думаю, тебе повезло, - изрекла, наконец, Джулианна. – Теперь я сделаю тебе перевязку. - Только нельзя ли побыстрее? – занервничал Герман, посмотрев на часы. – Скоро придет его мать. Не хотелось бы, чтобы она видела… - О, конечно, - кивнула доктор. Она торопливо достала из кармана халата упаковки стерильных бинтов и принялась за работу. Надо признать, эта женщина знала свое дело. Уже минут через десять она уложила меня обратно на кровать и убрала все бинты. - Отлично, - подытожил Герман. – А когда мы можем забрать мальчика? - А есть человек, который сможет делать ему перевязки через каждые два часа? – вопросом на вопрос ответила Джулианна. Герман нахмурился и высказал самую дурацкую идею во всей истории человечества: - Можно попросить Виолетту… - Кого?! – вскричал я, подскочив над кроватью, но тут же упав обратно, сморщившись от боли. В глазах потемнело, но я постарался этого не показывать. Просто сделал несколько глубоких вдохов. - Ну, она же все время рядом с тобой крутится, - неуверенно добавил друг моей мамы. - Герман, - медленно произнес я, решив объяснить подоходчивее, - вы ведь видели мои раны сейчас? И что, хотите, чтобы их увидела ваша дочь?! Меня, действительно, задело его предложение. Вот, что это такое, в самом деле?! Отец добровольно пугает родную дочь! Мои раны заставили ужаснуться даже его – взрослого опытного мужчину. Что же они, сделают с этой девочкой? Нет, я никогда не причиню ей боль! Никогда! А уж если Виолетте взбрело в голову, что все это произошло из-за нее… И, между прочим, такая мысль вполне может возникнуть. Ведь я попал в больницу, потому что бросился защищать свою подругу. Правда, я-то об этом никогда не пожалею, но она… - Нет, - добавил я твердо, - Виолетту трогать не смейте! - А что же, в таком случае, де… - начал, было, Герман, но осекся, потому что дверь палаты открылась. Но, боже мой, КТО стоял на пороге… Я едва не свалился с кровати, честно! Что за...